Сейчас.
Глядя на красивую, уверенную в себе Пэт, на состоявшегося в жизни Энди, Гарри всё больше убеждается, что он пропащий человек. Мысли в их головах упорядочены и подчиняются общим, простым для всех законам. Гарри потерял это понимание среди псов. Теперь он совсем другой человек. Есть ли смысл в его существовании после всего увиденного и услышанного? После того, как Луи не стало? — Вы так молоды, Гарри. Ещё всё впереди, — словно подслушав его мысли, говорит агент Кадиган. — Они все мертвы, а ваша жизнь продолжается. — Вот именно, — поддерживает её напарник. — Национальный герой, от девчонок, должно быть, нет отбоя. Ободрения и заверения в том, что всё плохое позади, не нужны, но эти люди не понимают. Агенты надеются успокоить его, расслабить и получить всю возможную информацию. Словно, если он поверит в радужное будущее, все секреты полезут наружу. Гарри спрятал их надёжно. В том уголке души, что отвечает за воспоминания о близости с Луи, где поселился страх мамы, в котором нет ничего, кроме реальности псов. Гарри не расскажет об этом. Они думают, что он жертва, но это другое. Это зависимость. Как бы сильно наркоманам ни была нужна любовь, доза им нужна сильнее. Но его наркотик, единственное, что заставляло чувствовать вкус жизни, исчез. Луи больше не существует. Ежедневно Гарри борется с собственным сознанием, пытается захлопнуть дверь в тот тёмный угол своей души. Но Луи, даже будучи мёртвым, находит возможность помахать ему рукой с того света. “Смотри, ягнёночек, как всё закончилось. Но ты старался, правда ведь?” Правда?
Тогда.
В ворохе изношенных одеял, под защитой каменного потолка спальни, веки Луи трепетали, когда он тревожно ворочался, борясь со сном и грёзами. Гарри проснулся из-за его коротких импульсивных движений, из-за подрагивающих на коже пальцев. Ноги оказались переплетены, рука Луи — переброшена через торс Гарри, подбородок упирался в плечо. Кожа была прижата к коже так тесно, что жар чужого тела полностью согревал, несмотря на распахнутое настежь окно и проникающий сквозь него холодный утренний воздух. До начала дня было ещё долго, но Гарри больше не мог заснуть, хотя послушно прикрыл глаза. Рука на его груди скользнула ниже, перевернулась. По тонкому запястью Луи шла вязь чёрных цифр, пересекаясь со вздувшимися венами. Гарри провёл пальцами по ним, почувствовав под тонкой загорелой кожей пульс. Учащённый. Что бы ни снилось Луи, сон этот был не из приятных. Под веками, обведёнными темнеющими синяками усталости и нерегулярного сна, видно было, как беспокойно движутся зрачки. Ресницы трепетали. Повинуясь инстинкту, Гарри обнял собственного похитителя, прижал ближе к своему боку, стараясь безмолвным присутствием успокоить, унять волнение. Луи вздохнул сквозь сон. Из тонких алых губ вырвался еле слышный потерянный всхлип, который ветер украл и унёс прочь. Гарри даже подумал, что ему могло показаться. Голова полнилась смятением. Глядя в серый потолок, на неровные трещины в камне, он попытался вспомнить, каково это было — не чувствовать зависимость от другого человека на молекулярном уровне. Быть свободным. Глубокий вдох, апрельский воздух, свежий и прохладный. Да, возможно, Гарри был свободен, но не понимал этого. Сейчас из особняка псов прошлая жизнь казалась кадром из чёрно-белого кино: незнакомая и потёртая от времени картинка. Ранняя потеря мамы, тяжёлые кулаки отца, унизительная подозрительность окружающих по отношению к его таймеру — всё это превратилось в пепел и развеялось по ветру, будто и не существовало. Луи сжёг всё. Сексуальное желание, которое Гарри испытывал к Луи, больше не казалось чем-то ужасающим, не создавало проблему. Первый ужас схлынул, как волна на пляже, оголив шлифованные камни, оставив только интерес к нестандартной личности. Гарри хотел смотреть на Луи, хотел его чувствовать. Хотел понять. От принятия собственного интереса петля на шее ослабла: Стайлс почти физически ощутил, как связь позволила ему чуть отдалиться и вздохнуть. Чем он и воспользовался, набрав полные лёгкие свежего воздуха. Несмотря на постоянную тупую боль в разбросанных по телу ссадинах и отсутствие контроля над собственной жизнью, прямо сейчас Гарри наслаждался заслуженной передышкой. И мечтал, чтобы день никогда не начался. В лишённой барьеров голове Луи что-то происходило: он всё больше погружался в пучину кошмара. Гарри склонился и коснулся губами брови, едва заметно, чтобы не разбудить, — мама делала так в детстве. Тогда страх проходил, но Луи только дёрнул головой в сторону, даже сквозь глубокий сон отталкивая помощь. Спокойствие рассеялось, стоило мыслям сконцентрироваться не на заключении в каменной тюрьме этого дома, а на вопросе спасения похитителя. Гарри очень медленно вложил собственную ладонь в ладонь Луи и сжал подрагивающие пальцы, пытаясь успокоить больше себя, чем его. Играть жертву в этом спектакле было не тяжело, но вот роль спасителя могла оказаться не по плечу. Как спасти человека, относящегося к своей жизни, как к причуде? Философия псов, которую Гарри, наконец, постиг благодаря вчерашнему желанию Олли, препятствовала этому всей своей сутью. Задумка судьбы выглядела нелепо. Луи дёрнулся действительно сильно и от этого проснулся. Рука на торсе Гарри напряглась, было заметно, как вздулись под кожей вены, и тут же соскользнула с тела. Рывком преступник сел, спрятав от Гарри своё лицо — плечи сгорблены, от тяжёлого дыхания спина заметно вздымалась и опускалась. — Луи, — мягко позвал Гарри. Сердце в груди преступника билось оглушительно громко. — Ты в порядке? Тот лишь сжал виски ладонями. — Луи! — снова произнёс Гарри более настойчиво. В этот раз пёс обернулся на звук голоса. — Доброе утро, — промурлыкал он, потянулся довольным котом, но где-то в чуть заметном дрожащем напряжении тела можно было увидеть фальшь. Луи лгал словами, действиями и всем своим нутром. — Продолжим наше вчерашнее занятие? Не сразу Гарри уловил, что конкретно Луи делает: тот успел приблизиться вплотную. Язык облизал яркие губы, Стайлс невольно повторил движение. Поцелуй оказался нежным. Дело было не в раннем утре и не в хорошем настроении Луи, а в его вранье. Ложь, которой он хотел отвлечь от заданного вопроса, рассыпалась, когда Гарри поцеловал в ответ. Он наклонился, приоткрыл собственный рот, но слишком медленно. Не прерывая движения обхватил нижнюю губу Луи. Рука тут же нашла своё место на шее преступника. Гарри зарылся пальцами в волосы на затылке и подтянул ближе, почти агрессивно. — Догадался, значит, — хмыкнул Луи неразборчиво, всё ещё прижимаясь губами ко рту Гарри. — Чем сильнее отталкиваю, тем быстрее теряю контроль, — и тут же обвинил. — Ты знал. Стараясь не быть грубым, Гарри освободился из объятия, чуть отодвинулся. Луи мягко и рассеянно улыбался, но в глубине глаз застыла пугающая пустота. — Так что тебе снилось? — продолжил настаивать Гарри. Звуки в замкнутом пространстве комнаты казались настолько низкими, что их было едва слышно; Гарри приходилось напрягаться, чтобы разобрать шёпот Луи, и он снова наклонился ближе. Уже не для поцелуя, а чтобы услышать правду. Но Луи молчал. Сжал свои клюквенные губы и внимательно разглядывал покрытые засохшей кровью ладони. Гарри также взглянул на свои пальцы. Тоже испачканные. — Мне снились сны о рождении. Преступник задумчиво посмотрел в окно на апрельское небо. В облике проскользнула потерянность, груз всех его мучающих снов, всех страшных воспоминаний. Гарри подумалось, что существовать с такой ношей за плечами — нелегко. Возможно, потому они и не цеплялись за жизнь. — Но… человек не может помнить своё рождение? Дрожащей рукой Луи потянулся за сигаретой. Гарри коснулся его плеча и понял, что мужчина, скорее всего, замёрз: из окна тянуло прохладным утренним сквозняком. Но было в светлых глазах что-то ещё. И оно вполне могло сотрясать тело ознобом. — Ты хочешь увидеть лоно, из которого я появился? Пальцы судорожно сжались на плече преступника: одно упоминание мамы заставляло леденеть от ужаса. Гарри прижался к Луи ближе, чтобы не упасть, и почувствовал, как вибрация проникла в ладонь и смешалась с дрожью собственного тела. Луи выдохнул дымного призрака вверх и посмотрел Гарри прямо в глаза. Он собирался рассказать что-то тайное, настолько сокровенное, что даже в комнате потемнело — на утреннее солнце набежала туча. — Пойдём. Ты сможешь увидеть. Нарушив неподвижность этого пузыря, в котором они двое спрятались от внешнего мира, Луи вскочил с кровати. Сигарета цедила терпкий дым, зажатая меж алых губ, и тот, закручиваясь тугой спиралью, поднимался к потолку. Преступник спешно одевался, будто торопился. Гарри двинулся в обратную сторону — забился в угол кровати и словно подвёл черту, накинув одеяло на ноги. Он не собирался идти к маме по собственной воле, а глядя на действительно растерянное лицо преступника, знал — тот не потянет его силой. Они оба проснулись сегодня не теми, кем были вчера. И не важно, чем были вызваны изменения, главное — они были. Луи застегнул на торсе молнию толстовки, натянул на голову капюшон. На его шее можно было разглядеть мурашки, но Гарри был уверен, что дело не в холоде: Луи испытывал внутренний дискомфорт и сам себе врал о его природе. Не холод сотрясал тело дрожью, а застарелый страх. — Идём, — перед Гарри возникла рука в засохшей крови: ладонь — раскрыта, кончики пальцев подрагивали. — Давай. Хочу показать тебе одно особенное место. Луи просил, не заставлял. Когда в протянутую ладонь не легла рука Гарри, он наклонился, пальцами убрал волосы с лица. Алые губы были близко, испачканная в крови кожа касалась его кожи, и слова… Красные слова затрагивали миллионы струн крови. Мягко убеждали. Молча Гарри ушёл от поцелуя в сторону, а Луи не противился и отпустил. — Хорошо, — согласился Гарри, застёгивая джинсы. Преступник тут же подал ему рубашку. Прежде чем надеть её, Гарри глянул на таймер: впереди было несколько относительно спокойных часов, за которые он был просто обязан придумать очередной план по спасению. В том, что в этот раз опасность угрожала Луи, не сомневались они оба. Пёс проверил свой пистолет, со щелчком загнал обойму обратно в рукоять и спрятал за поясом. — Кого-то опасаешься? — спросил Гарри, как только они покинули спальню и вышли за дверь. — В этот раз мои. Кивком Луи указал на запястье Гарри: порванная рубашка оголяла именно это место. Чёрные цифры мелькали на коже, сменяя друг друга без остановки. — Никто из своих тебя не тронет больше, — уверенно произнёс Луи, прежде чем Гарри задал бы уточняющий вопрос. — Я позаботился об этом. В глухом стуке их подошв о каменный пол Гарри услышал упрёк. Подрагивающие пальцы Луи ради него причинили боль, и не кому-нибудь, а одному из псов. Дом отвергал подобный поворот событий, отвергал Гарри, вмешавшегося в привычный склад вещей. Своим появлением в реальности преступников он превратил их упорядоченный хаос в полный бардак. — Думаю, Зейн вернётся домой к вечеру, — так, словно речь шла о родственнике, вечно пропадающем в разъездах, произнёс Луи. — Ты так уверен, что его не арестовали в поезде? Вы оставили его связанным и без сознания. — Арестовали? Зейна? — Луи захохотал, закинув голову назад. Острый подбородок приподнялся и открыл горло. — Ох, ягнёночек. Резкий шаг вперёд, который сделал Гарри, заставил Луи осечься. Он замолчал. Эхо смеха заметалось попавшей в ловушку птицей под каменным сводом и умерло, уступив место привычной тишине этого места. А Гарри добился своего: Луи затих. Безмолвие в этом месте, огромном и мёртвом, было неумолимой необходимостью. — Ты проснулся другим, — осторожно констатировал Луи. Его взгляд вдруг обрёл остроту, и он принялся цепко разглядывать лицо Гарри. — Любой рано или поздно должен перестать бояться, — отмахнулся Гарри. Он не собирался делиться с Луи тем, что достиг своего дна, не хотел рассказывать об ощущении сломавшейся личности и пустоте, что гулко отдавалась за рёбрами безразличием. — Ещё это может быть второй парень, — Луи принял правила и не полез глубже. Может быть, позволил отмолчаться только сейчас, а может, ему было вовсе не интересно. — Вы не поймали Лиама? — Лиам. Луи попробовал имя на вкус, чуть нахмурился, но морщинки тут же разгладились. Его лицо приняло вдохновлённое выражение, какое бывало, когда что-либо бросало ему вызов. — Он оказался ещё забавнее тебя, знаешь? Гарри почувствовал, как его рот медленно открылся в возражении, но тут же захлопнулся с влажным щелчком челюсти. Послушать Луи стоило. Информация, которой он собирался поделиться, могла помочь сориентироваться во всей этой неразберихе, именовавшейся повседневностью псов, или банально — спасти жизнь. — Я нашёл его следы у реки. Почти запаниковал, — Луи распахнул входную дверь, и они оказались в ярком сиянии весеннего утра. Солнце стояло высоко и лучами пронзало насквозь кроны шелестящих деревьев. Гарри зажмурился на мгновение. — Но всё равно проверил берег на несколько миль дальше. И угадай что? — Что? — на автомате переспросил Гарри. Они шли рука об руку, болтали, как бы невзначай касались друг друга при ходьбе. И со стороны всё это легко можно было принять за прогулку в весенний день, если бы не колкий взгляд, сопровождающий их с верхнего этажа. Мама внимательно следила за самым любимым из своих сыновей. — Не волнуйся об этом, она просто не привыкла к гостям, — внезапно сменил тему Луи. Возможно, напряжение, появившееся в плечах Гарри, когда он заметил маму в одном из окон, заставило пса произнести эти слова успокоения. — Мама не желает мне зла. Не успевший сформироваться вдох превратился в тихое “да”. Гарри не собирался спорить с Луи по этому поводу: он понятия не имел об отношениях внутри этой странной семьи. — Так вот, тот парень, Лиам, — Луи вернулся к своему беззаботному тону так же легко, как прервал его. — Он вернулся. Не знаю зачем и почему, но он не бежит сломя голову в поисках помощи, а ошивается где-то поблизости. И, чёрт возьми, он абсолютно неуловим! Хотя я постоянно нахожу его следы, поймать его не получается. — Я клянусь, что не знаю его! — вдруг испугался Гарри. В тёмной камере подвала псов ему тоже показалось, что в Лиаме есть нечто подозрительное. Некая целеустремлённость, какой не должно было оказаться у случайного заложника. — Я верю тебе, — кивнул Луи и тихо добавил, — почему-то. Сам не знаю почему. Внезапно деревья, между которыми проходил их путь, расступились. Гарри увидел небольшую вытоптанную поляну, а в центре — колодец. Выщербленные края зазубринами выделялись на фоне старых деревьев, будто это была распахнутая пасть смерти с гнилыми ядовитыми зубами. От этого места шла волна боли и страха, настолько сильная, что Гарри почувствовал, как скрутило его внутренности от напряжения. Ни шагу дальше по проклятой земле он не смог бы сделать. Луи не остановился на границе жуткого места, а проследовал дальше. К отравленному сердцу — колодцу. — Здесь я родился. Руки коснулись острых камней края, и пёс заглянул внутрь. Гарри не знал, что там, что можно разглядеть наверняка в темноте уходящего под землю каменного цилиндра, но плечи его похитителя опустились. Луи зажмурил глаза и разом потерял всю свою пугающую жестокость. — Как? — прохрипел Гарри и против собственной воли двинулся дальше. Ему необходимо было коснуться преступника, сжать кровавые пальцы в своей слабой, дрожащей ладони. Земля под ногами дышала. Запах стоял скверный, и казалось, что само это место источало яд. Он впитывался в кожу, в каждую пору, и отравлял, не оставляя от прежнего Гарри ничего. Меняя изнутри. — Вылез. Остальные остались внизу. — Остальные? По отсутствующему взгляду и тяжёлому дыханию Гарри понял — это единственная рана Луи, открытая и кровоточащая до сих пор. Его ногти врезались в скользкий от гнили камень, сам он застыл не менее твёрдым изваянием над зловонной дырой колодца. — Другие дети. Нас было шестеро. Луи говорил так, будто не мог. Не умел. Словно его дёсны пылали от разрушающего огня слов, что он произносил. Воспоминания сжигали, превращаясь в слова на языке. — Внизу было холодно. Воды — по колено. Выбраться мог только один — это единственное, что нас заставили усвоить чётко. Дальше предложили импровизировать. Слова, словно кровь из вспоротого живота, потекли ручьём. — Первые сутки мы ничего не делали, только дрожали и плакали. Утром жажда стала невыносимой, и некоторые пили воду, в которой мы сидели, — Луи подался назад, каким-то образом почувствовал, что Гарри за его спиной, и прижался к его груди лопатками. — Я не пил, знал, что она смертельна. Сквозь прикосновение их тел в Гарри проникло ещё больше яда, но он всё равно поднял руки и обхватил плечи преступника, теснее прижимая к себе. — Мы были голодны и напуганы, но оставались детьми, жались друг к другу в поисках поддержки. Все, кроме меня. Гарри с трудом проглотил леденяще-жгучий комок и впал в оцепенение. История Луи разорвала его на неаккуратные части. Больше всего хотелось закрыть уши ладонями, упасть на колени и умолять преступника остановиться, перестать делиться своей тьмой, но Гарри продолжал слушать, сжимая тело в своих объятиях сильнее. — Зейн был тем, кто поместил нас туда, — Луи открыл глаза, и взгляд его тут же упёрся в воняющий мрак колодца. — Он шепнул мне быть единственным. Только так, сказал, можно выжить. Луи вдруг дёрнулся, и от неожиданности Гарри расцепил руки. Капюшон сполз с головы, волосы взъерошил ветер. — Я был готов, когда на вторые сутки они бросили нам бутылку воды. Некоторые уже ослабли, заболели из-за бактерий, которые выпили вместе с грязной водой. А я нет, — глаза Луи были совершенно безумны, тёмные от нахлынувших воспоминаний. — Я помню, как сомкнулись мои пальцы на пластике. Он так неприятно щёлкнул и смялся. Гарри будто перестал существовать: преступник смотрел на него, но не видел. Его полностью поглотили кошмары, разбуженные сном, и это место, ещё дышащее прошлым. — Они все умерли. Кто-то — от болезни, кто-то — от слабости, — Луи замер, вдохнул немного гнилостного воздуха. — Кого-то убил я, защищая свою воду. Этого Гарри не мог вытерпеть: он обхватил хрупкую голову руками и потянул к себе, хотел уткнуть в свою кожу, остановив поток откровений. Но Луи не желал молчать: он дёрнул подбородком в сторону, но из ладоней Гарри не вырвался. — Я единственный, кто смог выжить. Единственный, кто выбрался. Нетерпеливые дрожащие руки обвили талию Гарри. Луи держался за него, заглядывал в лицо своим безумным взглядом и всё повторял: — Я особенный, да? Ведь особенный же?