Сейчас.
Дверца служебного автомобиля мягко хлопает, звучит щелчок — она блокируется, и Гарри вторит ему ещё одним — застёгивает ремень безопасности на груди. Будто ему есть дело до сохранности собственной жизни. Этот спектакль, как по нотам отточен, словно после сотни репетиций, разыгрывается для агентов. За руль садится Энди, гладким движением рядом с ним на сиденье скользит Пэт. Взгляд, которым обмениваются напарники, нечитаем для Гарри, да ему и всё равно. Внимание уже сосредоточилось на погружающемся в ночь городе. Всё ещё оживлённом, но уже уставшем, спешащим закончить день. Последние лучи света обволакивают силуэты незнакомцев на улицах, по которым везут его агенты. И в этом умирающем рассеянном свете люди кажутся лишь призраками, проекциями себя прошлых, застрявшими в какой-то необъяснимой временной петле. Гарри усмехается. Где-то в голове полное понимание — это он призрак. — Вам тяжело пережить случившееся? Это нормально, — агент Кадиган говорит со знанием дела, утверждает то, что для Гарри понятно и без неё. — Специалист мог бы помочь вам справиться с последствиями. Вы посещаете психолога, Гарри? — В больнице ко мне заходил штатный врач. Бессмысленный разговор с Пэт отвлекает от важных мыслей, не позволяет сосредоточиться. Вынужденный искать ответы на её вопросы Гарри не успевает подготовиться к тому, что ждёт в конце пути. Когда тело Луи окажется на столе перед ним, потребуется очень много хладнокровия, чтобы сыграть безразличие. — По правде, из больницы я сразу оказался у вас. Я пока не успел вернуться к старой жизни, — она понимающе кивает, глядя в зеркало заднего вида профессионально, с толикой снисходительности. Обещая агенту всё, что она, кажется, хочет услышать, Гарри звучит уверенно и невинно. Улица сменяется другой, мимо проносятся магазины и жилые многоквартирные здания. Несмотря на то, что Гарри всю жизнь прожил в этом городе, сейчас он не узнаёт район. В прострации и шоке перед предстоящей встречей лицом к лицу со своим самым страшным кошмаром. И самым большим удовольствием. Последней встречей.
Тогда.
Какая-то мысль пробивалась сквозь липкую грязь, наполняющую череп. Рот приоткрылся, внутри горело ободранное горло, губы болезненно потрескались от сухости. Попытка пошевелиться окончилась провалом: бок прострелило резкой болью, и Гарри замер. Воспоминания последних событий восстали из мутной жижи вялых мыслей. В страхе он распахнул глаза. Свет наполнял всегда холодную спальню Луи, горячий, оранжевый, и будто даже делал её теплее. Блики от огоньков в камине весело плясали на каменных стенах. Сам хозяин комнаты лежал рядом. Гарри чувствовал его присутствие каждой кричащей, зовущей клеткой своего тела. Осторожно, чтобы вновь не испытать ту глубокую боль, что поразила его при пробуждении, он повернулся, взглянул на острые выступы носа и подбородка. Луи открыл глаза. По сконцентрированному, серьёзному взгляду было понятно — он бодрствовал, не спал. Полиэтилен мерзко захрустел, когда преступник тоже повернул голову в сторону своего заложника. Пока глаза были закрыты, Гарри верил, что умер, что он бесплотный дух, способный пройти сквозь стены этого мрачного места и раствориться в прозрачном апрельском воздухе. Стать свободным. Но холодный взгляд, а также боль и трепет напомнили, что он жив. — Я успел остановиться, — словно ответил на его мысли Луи. В камине потрескивал огонь, шумел порядком надоевший лес, и только эти звуки нарушали настороженную тишину между ними. Ни дыхания. Ни стука сердец. — Должен ли я поблагодарить за это? — Гарри намеревался быть ироничным, но Луи взглянул с таким укором и разочарованием, будто одним только немым взором мог устыдить оскорбившего. — Я прошу прощения, ладно? Рука оказалась тёплой. Гарри замёрз во сне, и от соприкосновения с Луи по коже поползли мурашки. Опасные пальцы преступника, словно лапы паука, обхватили запястье, но в движении чувствовалось лишь извинение. Больше никакого уничтожающего пламени между ними двумя. — Я не должен был терять контроль, — тем временем продолжал Луи, будто не заметил реакции Гарри. — Пойми, я вернулся, а тебя не было. Сначала я решил, что ты сбежал. Улыбка на губах была мягкой, тень её скользнула и к глазам. Гарри старался не думать о том, что случилось между ними вчера, о боли и страхе, а сосредоточиться на том, каким действительно красивым выглядел преступник. И несмотря на иллюзию, что дарили клюквенные губы, таилась в этой прелести, в этом обаянии некая зловещая сила. — Но ты ведь не мог сбежать, не после всего, что я открыл тебе. Доверие в голосе Луи искрилось и трещало не хуже поленьев в камине, но Гарри больше не мог ответить ему тем же. Весь его запал, всё самоотверженное желание отдать растворилось в боли и невозможности дышать и теперь стягивало сухой коркой губы, а также пульсировало под повязками. Гарри посмотрел на руку, замотанную серым бинтом, чуть сдвинул в сторону одеяло. Торс тоже был туго обмотан. — Я позаботился о тебе. Даже в тёплом свете камина рука Луи поверх его кожи вызывала дрожь. Пальцы едва коснулись бинтов, Гарри даже не почувствовал их, но душа взбунтовалась. Титанических усилий стоило удержать тело на месте. — Прости меня. Я не собирался делать ничего подобного. Спокойствие во взгляде преступника можно было сравнить с безмятежностью океана, но Гарри не обманывался: как и океан, эти глаза в любой момент могли наполниться властью отнимать жизнь. — Такое странное желание овладело мной, когда я увидел твою руку на перилах лестницы, — слова неправильные, неподходящие. Гарри чуть сдвинулся, наполнив комнату хрустом и шелестом. — То, как твои тонкие пальцы обхватывали пыльное дерево. Я почувствовал жажду, какой не испытывал ни с кем до тебя. Лицо с острыми, способными действительно ранить чертами выражало спокойствие и безмятежность, каких Луи так не хватало ещё недавно, когда он горел фанатичным огнём, извергая на Гарри свою ненависть и недоверие. Теперь он успокоился, был готов выслушать, но слова о разоблачённой Лиамом лжи всё равно не шли изо рта. — Пока я не решился убить тебя, мной не владело это дикое желание. Пальцы запутались в волосах. Гарри почувствовал давление, когда Луи потянул его на себя. Тонкие губы приоткрылись, влажно, алчно, всё тело сковала боль от инстинктивного движения прочь и сопротивления. — Хватит, не разбивай доверие между нами, — с усилием шепнул Луи и поцеловал, отрезая с возмущённым выдохом и желание оттолкнуть. Чары вновь овладели телами, связь потянула друг к другу, заставила переплестись. Гарри поддался, решив, что если он уступит и двинется навстречу, то удавка ослабнет. И оказался в ловушке. Губы Луи были повсюду, в какой-то момент их влажный жар коснулся шеи. Пальцы потянули за волосы, и Гарри послушно вздёрнул подбородок, открывая больше. — Это оставил Олли? — от сиплого голоса совсем рядом Гарри вздрогнул. Он открыл глаза и увидел пляшущие на потолке тени и тёмный силуэт, склонившийся над ним. Безжалостные пальцы Луи обвели укус на плече по контуру и тут же, причиняя боль, надавили на израненную кожу. Гарри измученно всхлипнул что-то среднее между согласием и мольбой остановиться. — Ты здесь так недолго, а я уже успел привыкнуть. Успел начать считать тебя своим, — губы касались сначала метки, оставленной другим, но очень быстро потеряли к ней всякий интерес и переместились на подбородок. Там, под коркой запёкшейся крови, пульсировала отметина, оставленная зубами Луи. — Дело в связи? Я поэтому так зациклился? — Луи, хватит, — речь наконец вернулась к Гарри. Только слова, без возможности оттолкнуть. — Это безумие. Прекрати. Мир катился по наклонной плоскости прямо в бездну, без единого шанса остановиться. С тем же успехом Гарри мог пытаться остановить шторм, просто выставив ладони — против силы стихии он был лишь крупицей песка. — Я просто пытаюсь просить прощения, разве ты не понял? Повинуясь внезапному приливу решимости, Гарри мягко тронул плечи преступника, отстранился. Тот дрожал в его руках, опустив голову. — Луи? Взгляд голубых глаз блуждал по блестящему полиэтилену, которым до сих пор оставалась застелена кровать. Гарри внимательно проследил за опущенной головой и заметил то, к чему оказалось приковано чужое внимание: пятна крови, тёмно-бурые в свете огня, засохшими островами боли были разбросаны тут и там. — Я слово даю, такого больше не повторится. Мгновение прозрачные кристаллы глаз прожигали в Гарри дыру, он даже почувствовал пустоту в груди, свистящий ветер внутри себя. Луи смотрел, точно не узнавая, а потом спросил: — Веришь мне? — Нет. Независимо от того, что сорвалось с губ, Гарри придвинулся ближе, взял жёсткую мозолистую ладонь в свою и опустил себе на шею. Пальцы Луи дрогнули, большим преступник тут же скользнул к впадинке под горлом. Как он мог вновь позволить себя разрушить? Гарри закрыл глаза и откинулся обратно на изъеденную молью и временем подушку, рука Луи потянулась следом за его шеей. Соглашаясь на эту близость, заложник бежал от воспоминаний об ужасах холодного дома и гложущей нутро правды о происхождении Луи. Желая этой близости, преступник бежал от смятения в собственной голове, от быстрых щелчков, с которыми переключались мысли, рождая безумие. Они нуждались друг в друге и потому вопреки всему пережитому искали общества друг друга. Казалось, внутри личности Гарри не осталось камня на камне, и все последующие действия Луи не могли бы принести большее разрушение. Остался только песок на руинах и сильная рука ветра, перебирающая его крохотные частицы. Пока мысли, полные не то жалости к себе, не то смиренной обречённости, плавали в забвении, навеваемом шумом леса и треском огня в камине, руки Луи спустились ниже. Ткань заскользила по коже, преступник лишил Гарри рубашки, следом — штанов. Когда пальцы потянули резинку нижнего белья, Стайлс втянул сквозь сжатые зубы воздух. В груди клубилась густая пустота, но не от страха. Телом владело смутное и беспрестанное возбуждение. Это ощущение побудило к ответным действиям: как только на Гарри не осталось ни одного предмета одежды, а его всегда замёрзшая кожа со скрипом вновь соприкоснулась с полиэтиленом, он протянул обе руки и взял лицо Луи в ладони. Странная нежность между ними доставляла боль, почти физическую. Гарри чувствовал, глядя в потерянные безумные глаза, как внутренности в теле сжимаются в один тугой ком. Невозможность дышать вновь зажгла лёгкие огнём. В этот раз Гарри не поддался панике от нехватки воздуха. Наученный, он уже знал, где искать спасения: потянулся губами и завладел ртом преступника. На вкус клюквенные губы были одновременно горькими, словно пепел, и свежими, со вкусом самой жизни. Язык Луи скользнул глубже в его рот, рука на шее ощутимо сжалась. Что эти действия вытворяли с Гарри? Он не мог дать себе отчёта, почему горел и плавился под прикосновениями опасного, непредсказуемого, совершенно незнакомого мужчины. Но связь таймера скрепила их воедино, связала узлом души. Тело, слабое, трепещущее, поддалось напору, что смёл все барьеры в душе. Будто жаждущий живительного глотка жизни, Гарри всё шире открывал рот. Сквозь поцелуй Луи, казалось, вливал в него силы. Кожа преступника пахла землёй и влажным лесом, Гарри — пылью и остывшей кровью. Ароматы смешивались от близости тел, но запах горящих поленьев поглощал результат. Волнение наполнило тело, вытеснило все неясные предчувствия. Не было важно, идут ли цифры и сколько их осталось на запястье. А потом Луи отстранился. Поцелуи закончились, но их результат горел на коже страстью, боль под серыми бинтами отступила прочь. Изнемогая от того же жгучего желания, Луи зажмурился, не в силах смотреть на распростёртое под ним тело. Гарри не собирался торопить, и как бы ему ни хотелось вновь ощутить на себе грубые ладони, продолжить влажные поцелуи, этот момент, когда преступник замер в пляшущем свете пламени и позволил рассмотреть себя, оказался на вес золота. Гарри впервые разглядел его шрамы: большие и глубокие, только зажившие, а также тонкие и едва заметные белые полосы. В них, этих отметинах, свершённых деяниях, был весь Луи. Его “я” рисовалось среди рваных и ломаных линий. Крадучись, чтобы не нарушить магию остановившегося момента, Гарри потянулся вперёд. Его рука коснулась голого торса, и мышцы под кожей напряглись. Многочисленные мурашки проявились на бронзовой смуглости, подкрашенной светом камина. Поток бесформенных эмоций настиг Гарри вместе с прикосновением ладони: Луи сжал его запястье и потянул к губам. Зубы коснулись кожи мягко и медленно, взгляд голубых глаз вопросительно упёрся в Стайлса. Тот размышлял лишь секунду, прежде чем почти против воли кивнуть. Или он хотел этого? Зубы вошли в плоть медленно, и от того боль разлилась тягучей лавой от руки и выше. Гарри захлебнулся… стоном. Боль принесла удовольствие, от которого его вмиг вспотевшая спина со скрипом проехалась по полиэтилену и выгнулась дугой. Луи подхватил под позвоночник, прижал твёрдый, натренированный пресс, и Гарри проклял его заботу, проклял тугие бинты, опоясывающие кожу, мешающие ощутить близость тел до конца. Мучительное волнение поднялось из желудка и встало комом поперёк горла. Гарри пытался сглотнуть, чтобы сказать хоть что-то, дать Луи понять, что он в порядке, что боль принесла удовольствие, но не смог. А тому и не нужно было: Луи увлёкся его телом, изучая каждый изгиб пальцами, губами, вымазанными в крови. В ставшей привычной пульсации Гарри наконец увидел смысл, сконцентрировался на этом ощущении полностью, вдруг осознав каждую клеточку своего тела. Невероятное умиротворение снизошло на него. Луи коснулся пальцами губ, глядя в глаза без стыда и стеснения, обвёл подушечки языком. Гарри приглашающе раздвинул колени, сдвинулся вниз, ближе к затянутым в изношенные спортивки бёдрам. Полиэтилен вновь противно заскрипел. Слова не требовались: Луи не пытался успокоить, а Гарри не выказывал тревоги. Только когда преступник склонился ниже, когда его ладони погладили обнажённые бёдра, Стайлс понял, что дрожит. Но дрожь эта быстро исчезла, сразу после прошедшей по телу волны дискомфорта: Луи не церемонясь проник в него влажными пальцами. Ладони мгновенно вспотели: непривычное вмешательство, движения внутри, неприятные и резкие, отрезвили. Гарри схватился за обнажённые плечи и держался, будто боялся, что унесёт в открытое море, пока Луи растягивал его. Но с каждой растворившейся секундой времени напряжение уходило туда же, куда ушла дрожь. На смену им явилась жажда, да такая, что Гарри впился ногтями в кожу Луи, вырвав у того рык. — Как? — только и смог выдавить он, оглушённый собственной реакцией на чужие действия со своим телом. — Волшебство, — повторился Луи. Оказалось, что доставлял удовольствие он так же мастерски, как пытал. Гарри выгнулся дугой, наплевав на резкую боль в боку и последствия, которые она могла означать. Всё его естество сконцентрировалось там, где пальцы Луи мягко давили, ритмично расслабляли тугие мышцы, влажно скользили внутрь. Мерзко прилипший к потным лопаткам полиэтилен не мог нарушить того зыбкого удовольствия, что засасывало Гарри всё глубже. Он чувствовал скопившуюся во рту слюну от невозможности сглотнуть или даже вздохнуть, и всё, что видел — это гипнотический взгляд холодных глаз. В подсвеченным камином сумраке ночи глаза Луи горели расплавленным золотом и сумасшествием. Оставив длинные полосы от ногтей на плечах преступника, Гарри потянулся к волосам, сжал их в пальцах. Ему требовался влажный поцелуй, полный жизни, какой мог подарить только Луи, но дистанция между ними всё не сокращалась. Несколько дюймов вдруг стали непреодолимой преградой, расстоянием длиною в бесконечность. — Лу. Торопливо тот избавился от одежды, словно два звука, что вылетели изо рта Гарри, не позволили ему медлить дальше. Толчком он вошёл на всю длину, заставив Стайлса вскрикнуть от неожиданности, и замер. Гарри застыл под ним. Взгляды встретились и сцепились. Потекли мгновения времени, мелкие, словно частицы покрывающей дом пыли, за которые сердце Гарри нашло свой прежний ритм, а ощущение наполненности и принадлежности полностью растворило остатки страха и тревоги. — В распаде нет достоинства, только красота, — Луи выпрямился над ним, коснулся пальцами кожи, не спрятанной под бинтами. — Боже, какой же ты красивый, когда страдаешь. Согласие Гарри пролепетал так тихо, что казалось, голос звучал только у него в голове. Под скрип полиэтилена Луи подался назад и толкнулся, высекая искры удовольствия из соприкосновения их тел. — Ты не можешь винить меня за всё это, — пальцы коснулись каждой отметины, оставленной им. Подбородок, левый бок, правое предплечье, левое запястье. Каждый дюйм кожи, где точно останутся метки. И может, так же как шрамы Луи делают его им, эти отметины сделают Гарри собой. Снова стало больно от всех тех движений, что совершал преступник, от бесцеремонных толчков и резких касаний. Полученные Гарри раны надсадно ныли и требовали покоя, но тот всё не приходил. Луи получал удовольствие, от которого мурчал и ластился, словно кот. Его язык рисовал влажные дорожки на коже, а Гарри, в какой-то прострации, молился, чтобы это была не кровь. В столкновении тел, в том, как кожа тёрлась друг о друга, в том, как Луи проникал внутрь него с каждым разом всё глубже и резче, притаилась опасность для разума Гарри. Он не чувствовал своих пальцев, вонзая ногти в кожу преступника, не слышал стонов, открывая рот всё шире. А потом постоянная, сопровождающая каждое движение боль стала всеобъемлющей и превратилась в то, о существовании чего Гарри никогда не подозревал. Она стала тем глубоким удовольствием, открывшим потаённую грань чувственности. Каждая клетка тела наполнилась невесомой сладостью, и блаженство разлилось, подобно переполненному озеру. Руки преступника сжались на запястьях, на тонких выступающих под кожей венах, которые несли в себе звук пульса. Гарри будто услышал чужой стук, вторящий собственному, но разум уже плыл и мерцал. Сконцентрироваться на конкретной мысли оказалось выше его сил. Во вселенной остался только скрип полиэтилена, тяжёлое дыхание Луи, его ни на мгновение не останавливающееся сильное тело и болезненная хватка шершавых пальцев. Гарри изогнулся и тут же пронзительно закричал. Не в силах понять, чего оказалось больше, удовольствия или боли, он выпустил и то, и другое из себя криком. Беспомощным и отчаянным. Эхом тот заметался между стен. А потом всё закончилось, так же как и начиналось между ним и Луи, внезапно и окончательно. Тяжёлое тело навалилось сверху, прервав звук, горячее дыхание упёрлось в шею. Крик больше не рвался из груди, и сознание медленно, но собиралось по множеству разрозненных кусочков в единое целое. Гарри мотнул головой, сбрасывая упавшие на лицо пряди, чем вызывал у преступника реакцию. Луи приподнялся на локтях, позволив наконец дышать, и, глядя в глаза с отрешённым безумием внутри светлого зрачка, спросил: — Как тебя зовут?