Великолепная семерка

      Больше всего!       Рэпмон любит вечер больше всего, потому что в нем – больше всего того, что любит Рэпмон.       В вечере больше уюта, в вечере больше душевности, в вечере больше нежных пастельных приглушенных красок.       А еще вечером Мон остается в комнате наедине с Хосоком.       Хосок для Мона – одна из тех вещей, на которые можно смотреть бесконечно долго. На Хосока можно смотреть, не отрывая глаз. Он всегда разный. Он меняется каждую секунду. И при этом остается прекрасным.       Мону непонятно, как можно быть таким совершенным, например, после душа? Или утром спросонок, когда волосы всклокочены, а под глазами набухли мешки отечности, потому что пиво на ночь глушить литрами, а потом еще стоять на голове, демонстрируя, что "назад оно не выливается, нет, а это значит, что можно сходить еще купить", не стоило. И Намджун предупреждал Хосока об этом. Но Хосоку пофиг.       Ему вообще пофиг Намджун, создается такое впечатление. Он вообще не придает значения тому, что Намджун постоянно существует в его жизни.       Только вечером.       Хосок замечает Мона только вечером. Он вечером переодевается в свою широкую пижаму, которая висит на нем как-то шкодно и по-детски, он вечером подкатывается Намджуну под бочок, он вечером обсуждает с Рэпмоном сериалы и фанфики, он вечером заливисто смеется… и во все эти мгновения ему важно, что с ним рядом Намджун. И Рэпмону важно, что рядом с Хосоком именно он.       А потом приходит время сна. А Хосок не может засыпать один.       У Джей-Хоупа давняя психологическая проблема – он не может спать один. Как-то в детстве в их дом ночью забрался вор. Он стоял в темноте за занавесками, дожидаясь, пока все улягутся в доме, а Хосок, внезапно проснувшийся среди ночи, молча смотрел на этого человека за занавеской и не мог ни крикнуть, ни сказать что-то, потому что горло перехватило от страха – совсем так же, как это бывает в снах, когда хочешь крикнуть, но не можешь. Попытка ограбления вышла неудачной, вора спугнула мать Хосока, которая пришла в детскую закрыть форточку, и вор, убегая, попал под машину и погиб. Но в памяти маленького Хосока навсегда отпечатался человек, стоящий за занавеской в темной спальне. И поэтому он всегда засыпал только в присутствии кого-то и только при закрытых форточках и окнах.       Намджун был единственным в группе, кто знал, какая тяжелая проблема скрывается за вечно несмеющимися глазами Джей-Хоупа. И поэтому он был нужен Хосоку, особенно по вечерам. Это было их время. И Хосок это ценил. И ценил это Намджун.       И когда приходило время сна, Намджун мог предсказать последовательность событий с точностью до секунды:       Хосок проверял, закрыты ли форточки,       задергивал шторы,       подвигал свою кровать к кровати Намджуна,       забирался под одеяло,       подкатывался под бочок к Рэпмону,       обнимал его руками и ногами,       прилипал к нему всем своим телом и еще долго ерзал, устраиваясь поудобнее, копошился, подбирая одеяло, чтобы оно со всех сторон укрывало его, обволакивало как кокон.       И когда все становилось безупречно хорошо, удобно, уютно, он на минутку замирал, наслаждаясь ощущением безопасности. Ровно минуту он так лежал, потом решительно поворачивался спиной к Намджуну, полностью отлипая от него всеми частями тела, потом нащупывал пальцами одной ноги Намджунову ступню, касался им намджуновских пальцев и, словно запитавшись от Намджуна, моментально засыпал.       И в течение всей ночи он вертелся и раскидывался руками, он мог повернуться на кровати за ночь на триста шестьдесят градусов, и зарядить Намджуну ногой по весьма чувствительным местам, но главное при этом – всегда оставаться «запитанным» от Намджуна, касаться его пальцем ноги и знать: здесь Намджуни, никуда его Монстр не делся, охраняет его. Поэтому, если вдруг Рэпмону приходилось среди ночи сходить в туалет, когда он возвращался, он находил Хоупи сидящим в кровати, ожидающим его возвращения. И Намджун улыбался, потому что в эти минуты он был счастлив до больного комка в горле.