Великолепная семерка

      Она все-таки пришла. Мама позвонила и сообщила, что сегодня на KBS они приедут с Наной. Джин сначала запаниковал. Его постоянные обдумывания того, какое впечатление он произвел на свою розовую принцессу, какие чувства она вообще к нему испытывает, если испытывает, и как именно она воспримет его на сцене, довели его за эти дни до какого-то непонятного состояния.       Он уже не был уверен ни в чем: ни в том, что слава, обрушившаяся на его голову в последний год, действительно чего-то стоит, ни в том, что он самый красивый в группе и вообще красивый, как об этом твердят фанаты и таблоиды, ни в том, что он вообще умеет петь и особенно танцевать. Он не был уверен, что хочет, чтобы Нана смотрела на него из зала.       Когда репетировали с B.A.P, он адски жалел, что это Рэпмон, а не он сам стоял сейчас на подъемной платформе и пел, сжимая в руках микрофонную стойку, а он всего лишь внизу машет желтым платком в числе остальных. Он мог бы быть таким крутым…. А крутым был в результате Намджун.       На красной дорожке он благодарил бога за то, что сегодня они одеты в более-менее вменяемые наряды, а не вырядились в нечто несуразное или страшно модное. Даже Тэхён сегодня покруче денди лондонского был одет.       И когда родители сообщили ему в какаоток, что они уже в зале, Джина затрясло, как не трясло уже давно. Он попытался было проанализировать свое состояние, но сделать этого не успел – поток выступающих вынес его на сцену. Потеряться на сцене впервые в жизни - этого Джин от себя никак не ожидал. Казалось, прямо на его глазах разворачивается какой-то массовый когнитивный диссонанс: два мира, которые вообще-то никак не должны были соприкасаться, а уж тем более взаимопроникать, вдруг тягуче наплывали друг на друга. Нана не должна быть здесь. Она не должна видеть всех этих мальчиков с подведенными глазами и в странных девчачьих нарядах, она не должна видеть всех этих девочек, у которых короткие юбки не оставляют простора для фантазии и просто ужасающе контрастируют с невинными и скромными выражениями лиц. Джину было стыдно, невыносимо стыдно впервые в жизни за то, кто он и чем он занимается.       Его отпустило при первых звуках песни. Когда зазвучал тонкий и пробирающий голос Чимина, Джин словно очнулся от своего оцепенения, мандраж отпустил его, как отпускает головная боль – даря облегчение и оставляя легкий страх, что все сейчас вернется.       Он не запинался на сцене, не забывал связки, хотя – это же Джин! – ох, как мог бы… И даже отсутствие по жизни спокойного как целая танковая дивизия Юнги не заставило его нервничать. Его димедрольная прострация не развеялась даже к Fire, хотя уж эти крышесносные звуки могли, кажется, поднять даже мертвых, включая скелетиков чосонской давности.       И когда мокрые как стадо мышат бантаны ввалились за кулисы, вусмерть уставшие, но довольные, Джин коротко и с облегчением выдохнул. И зря. Потому что со стороны черного входа по длинному коридору мимо дверей в гримерки и репетиционные залы неумолимо шли родители, а вместе с ними и Нана, и ее хихикающая кузина. И мокрый взъерошенный Джин молча наблюдал за их приближением.       Ему казалось, что она говорила все слова похвалы из вежливости. Ему казалось, что в переводе кузины было больше эмоций, чем в ее словах восхищения в адрес Джина и стоящих рядом ребят. Кажется, она даже в глаза Джину ни разу не посмотрела, с интересом разглядывая все вокруг.       Девочки из женских групп, эгьёшно позирующие на камеру, ревниво рассматривали Нану, о чем-то перешептывались, прикрывая рты ладошками. И Джину хотелось взять ее за руку и увести отсюда, вывести на свежий воздух, чтобы оградить от влажного запаха закулисья.       Джину вдруг стало как-то неудобно перед остальными артистами за то, что эта девочка присутствует здесь. Слишком уж она отличалась от этого мира.       Слишком уж она была другая. Слишком бледная, слишком в родинках, слишком мягкая и слишком полнокровная, какая-то слишком объемная что ли. Она притягивала к себе взгляды. И Джину хотелось четко разграничить эти два мира.       Впрочем, его согруппники никаких неудобств, кажется, не испытывали: Рэпмон оживленно чирикал с Наной по-английски, и Джин понимал далеко не каждую фразу, Чонгук откровенно разглядывал девочку младше себя, предвкушая, как свысока предложит называть себя «оппа». Тэхён, удерживая Чонгука, откровенно пялившегося своими пытливыми глазищами, на расстоянии от девушки, без лишних слов схватил ее за руку и то и дело пожимал ее, не отпуская и тихо млея от того, что ей почему-то его сенсорное маньячество таковым не казалось. Напротив, она, даже не смутившись, охотно пожимала Тэхёну его красивые ладони. Хосок улыбался гораздо шире, чем обычно, и в какой-то момент, когда родители Джина собрались было уходить, вместе с Наной, разумеется, надежда всея бантан подскочил к менеджеру и затарахтел о чем-то ему на ухо.       Джин недоуменно наблюдал за всем этим бурным общением, периодически соскальзывая взглядом на лицо Наны, и тогда она невозмутимо поднимала взгляд и смело встречалась с ним глазами, даже как будто с вызовом. Это напрягало Джина, ему казалось, что вот-вот, и в гримерке закончится воздух, но в то же время чувствовал, что ему катастрофически мало этой девочки, времени, проведенного с ней.       И тогда Хосок предложил Нане поехать с ними в общагу и как следует отметить сегодняшний концерт. Мол, с менеджером он договорился.