Великолепная семерка

      Разве ж Шуга знал, что с Чимином так будет сложно? Если б знал, то задушил бы на корню все свои гейские поползновения. Потому что с Чимином сложно пиздец как. Он хуже бабы. В том смысле, что, будь Чимин бабой, Шуга бы точно плюнул бы и стал геем только этой бабе назло. Так что тут в каком-то смысле двойной попадос.       Во-первых, Чимин, оказывается, не в состоянии держать при себе свою сексуальность. Шуга возмущается! Человек практически жизнь прожил, ему двадцать два, а он так и не научился различать, когда можно глазами людей трахать, а когда не стоит. Шуга злится даже. Иногда из-за Чимина в такие ситуации опасные он попадает, что хочется вмазать. Пару раз он даже собирался привести приговор в исполнение, даже зажимал Чимина с этой целью решительно в безлюдном уголке. Но… как-то все... иначе в итоге заканчивалось... Стоило только Чимину на него взглянуть перепугано, спросить этим своим голоском тоненьким, что «хён-хён-хён» от него хочет, как у Шуги просто крышу сносило напрочь, и он набрасывался на Чимина с поцелуями, прижимая его к стене. Правда, тот, вроде бы, и не против был.       Во-вторых, Чима целуется ну точно как баба: вообще ничего и никого не стесняясь. Может дело в губах его возмутительно прекрасных? В них Шуга тонет сразу, ныряет бомбочкой сразу с головой, его накрывает только от одного касания. А Чима будто не понимает, что тут человек на дно уходит: целуется влажно, тягуче, обволакивающе, так что засасывает как в воронку в этот поцелуй.       И вот из этих двух моментов складывается третий: Чима ломается ну точно как баба и на секс не ведется совсем. Ему, видите ли, страшно. Тоже мне! Как целоваться ну совершенно по-блядски, так ему не страшно! Шуге, справедливости ради надо сказать, тоже страшно. Тем более, что он толком не знает, что делать. Поэтому принимает единственно неправильное решение: действовать, как бог на душу положит. Бог, судя по всему, кладет совершенно, потому что первый способ – привлечь Чимина к просмотру гейской порнушки и в процессе завалить на диван – как-то не сработал. Вернее, сработал, но как-то не так.       Порнуху Шуга, по его собственному мнению, нашел реально крутую: огромные скандинавы с просто гигантскими членами изображали радость и наслаждение от того, что им подобные тыкали им в задницу сначала блестящими игрушками, а потом теми самыми членами, на которые и смотреть-то было страшно, а не то что представить, что это будет в твоем заднем проходе. Но Юнги подумал, что именно с такой порнухи и надо начинать, чтоб, так сказать, проняло. И не ошибся. Вернее, кое-в чем оказался прав: Чимина так проняло это зрелище, что он забился в угол дивана, свернулся клубочком, поджал ноги и начал орать как недорезанный пингвин, что не позволит хёну-извращенцу к себе прикоснуться без адвоката. Успокоить удалось еле-еле мандаринками и шоколадкой.       Попереживав для порядка недолго, Шуга решил, что раз Чимин ведет себя как баба, то и обращаться с ним нужно как с бабой. Пошел и купил ему цветов и тортик. Дождался, пока они в общаге одни останутся, и вручил сначала букет хризантем, посыпанных двусмысленными блестками, от которого Чимин расчихался, заявив, что у него на хризантемы аллергия, а потом тортик, который Чимин, сидящий на жесткой диете в преддверии мирового тура, встретил как вражескую мину в родном партизанском тылу. По его обиженно-разочарованной мордуленции можно было большими светящимися буквами прочитать, что секса сегодня не будет. И завтра, кажется, тоже.       И дальше у Шуги кончились идеи. И он поперся за советом к Мону. - Отпусти ситуацию, - посоветовал лидер. – Все само собой к этому придет. Или не придет. Как судьба будет.       Шугу не устраивал такой расклад: он без Чиминки каждую минутку скучал, хотел его в свое личное пользование и, желательно, на постоянку. Он умудрялся Чимина даже к сцене ревновать: встречал после репетиции Lie недовольно ворча, мол, ну что так долго? - 3:35! – ржал Чимин, закатывался, подлец такой.       И Юнги не выдержал и задумал побег. После репетиции постарался незаметно шмыгнуть из здания: ему надо было проветриться. Поэтому, предупредив менеджера, поплелся к реке. Где-то на половине дороги он услышал позади тяжелое дыхание и обернулся. Чимин догнал его и перешел на шаг, пытаясь отдышаться. - Я с тобой, - поставил он в известность Шугу, не потрудившись спросить разрешения.       Шуга промолчал. Просто пошел дальше. По пути они купили в каком-то маленьком магазинчике две бутылки легкого пива, а вскоре нашли на берегу речки неприметную деревянную скамью среди деревьев. Юнги плюхнулся на скамейку, Чимин аккуратно присел рядом.       Так сидели долго: прихлебывая пиво, вглядываясь в водную гладь. И так хорошо было обоим, что не хотелось ни разговаривать, ни шевелиться. - Когда-нибудь мы будем вспоминать эти минуты, - проговорил задумчиво Шуга своим неповторимым лениво-низким голосом. – Когда-нибудь через годы. Будем вспоминать и думать, сколько всего можно было сделать и сказать, но мы не сделали. А просто сидели и пиво пили. Жалеть, наверное, будем.       Чимин сделал последний глоток пива из бутылки и поставил пустую в урну. Потом потянулся и мягко поцеловал Юнги в щеку. - Ты мне очень нравишься, хён, - сказал он, задевая губами кожу на щеке Юнги. – Это я … чтоб потом не жалеть… сказал.       Шуга обернулся и встретился с ним одновременно и губами, и глазами. И отпрянул. Целоваться на улице на виду у всех они себе, конечно, позволить не могли. - Пойдем в студию? – немного напряженно и хрипло предложил Чимин. И опять в глазах его такой секс неприкрытый блеснул, что Юнги в узел завязало.       До студии они долетели в минуту. Щелчок – и дверь закрыта изнутри, куртки сброшены, а губы жарко и жадно ищут друг друга. И Шуга падает опять, падает в этот поцелуй, задыхается, но чувствует, как губы Чимина ускользают с его собственных губ, и вот уже под ними кожа на груди плавится в вырезе футболки. Да футболки уже и нет никакой: Чимин ее стягивает через голову и отбрасывает вместе со своей куда-то за диван. От его губ на своем животе Юнги голову совсем теряет. Он пальцами волосы Чимина сжимает и тянет, делая ему больно. А Чимин спускается ниже, спускается, и вот уже бегунок молнии на джинсах пополз вниз, высвобождая напряженное шугино возбуждение. И вот уже Шуга заходится в стоне от того, что чувствует на оголенной напряженной пульсирующей своей плоти те самые губы Чимина, которые влажные и обволакивающие.       Первый раз у Шуги колени подкашиваются, когда горячая влажность рта Чимина контрастирует с холодным воздухом в студии. Чимин нерешителен, но желание доставить удовольствие хёну сминает последние сомнения: он пробегается губами по стволу, и Шуга чуть не падает от крутизны ощущений.       Второй раз дрожь в коленках, когда глаза Шуги с глазами Чимина встречаются: любопытствующий взгляд снизу вверх из-под светлой челки, будто спрашивающий «Ну как тебе, хён?», его добивает окончательно.       Его накрывает оргазм, и он едва успевает отстраниться от горячего чиминого рта. Как может быть в студии настолько мало воздуха? Шуга не понимает. Он хватает его ртом, хватает, а воздуха не хватает даже на то, чтобы полноценно вдохнуть. Потому что под ребрами какая-то непонятная боль мешает, такая приятная-приятная, что почти смертельная.       Отдышаться получается не сразу.       А Чима недоволен: он распалился и хочет продолжения, он хёна нацеловывает везде, куда только дотянуться может. А потом как-то резко, грубо, совсем не по-чиминовски, разворачивает и толкает к роялю. Шуга охает, но такой Чимин решительный его внезапно возбуждает. И еще раз охает, когда чувствует, как его губы по спине шугиной спускаются вниз. Боже, какой Чимин бесстыдник! Шуга даже пытается обернуться, чтобы полным негодования взглядом пригвоздить нахала к… к… о, Господи, да что ж ты делаешь-то со мной?!       Чимина язык внезапно дает о себе знать там, где меньше всего Шуга ожидал: в потаенном местечке между худыми шугиными ягодицами. А потом язык заменяет палец, который, кажется… ох, Чимин… боже-боже-боже… кажется, только что побывал во рту у Чимина.       Безусловно, у Чимина есть гораздо более богатый опыт просмотра гейского порно, чем у Шуги. Это Шуга понимает, когда ощущает внутри сначала один палец, потом второй, потом, давясь от одновременной боли, жуткого интереса и наслаждения, ощущает третий. И это он очень хорошо понимает, когда Чимин входит в него сначала медленно, потом, еле слышно поскуливая от нетерпения, все быстрее и быстрее.       Шуга в шоке. Он ничего не понимает. Он сам представлял это себе совсем по-другому. Он категорически не согласен со всей этой ситуацией, но запросто способен убить кого угодно, лишь бы это не заканчивалось. А когда собственный организм его подводит, сдаваясь со всеми потрохами при касании непонятной, секретной, потаенной точки внутри, и выгибается так, что клавиши под его телом начинают выводить истеричную мелодию, Шуга с удивлением обнаруживает, что одновременно со стонами удовольствия, которые полируют поверхность его горла, из его глаз медленно скатываются, прокладывая дорожки по щекам, какие-то удивительные сладкие слезы. И он даже не сказал бы, спроси у него кто, от чего больше его накрывает оргазм: от всего этого сумасшествия, от непонятной мелодии, саундтреком выдалбливающейся клавишами рояля, или от вида Чимина, которого настигает оргазм буквально за секунду до Шуги.       Розоволосый Чимин, запрокидывающий голову так, что может углом подбородка резать воздух, - это то, что нельзя просто так демонстрировать миру. Чтоб на это разрешение получить, надо справку от психиатра предоставлять, потому что зрелище это – не для слабонервных. Настолько не для слабонервных, что его можно приравнять к числу вызывающих сильное привыкание наркотических препаратов. Потому что Шуга смотрит на Чиму, которого выгибает, сотрясая, оргазм, и понимает, что готов совершить преступление, чтоб еще хоть раз такое увидеть. И что готов даже убить, чтоб не позволить это увидеть никому больше. Минуту спустя оба лежат неподвижно на мягком полу в студии. И пофиг, что за день тут топталось огромное количество народу, и на этом самом полу разве что мамонт не наследил. Вот честно, пофиг. - Ты что, правда, плакал? – спрашивает как-то очень серьезно Чимин, поворачивая голову к хёну. А Шуга что может ответить? Если у него до сих пор мокрые глаза? Поэтому Шуга молчит и смотрит на Чимина. - Это потому что тебе было больно? – обеспокоенно спрашивает Чимин, но, видя улыбку Шуги, которая дарит этому миру миллионы недостающих ему солнц так легко, будто это и не задача вовсе, успокаивается. И выдвигает другое предположение. – Это потому что тебе приятно? - Это потому что я люблю тебя.