Великолепная семерка

      Важное мероприятие – это важное мероприятие. Это значит засунь в жопу все свои ментальные траблы, забудь, как произносятся слова «Не могу», «Не хочу» и «Спать», и, будь добр, соответствуй статусу мероприятия. И даже если где-то на заднем фоне Чимин верещит как потерпевший, что это вязаное чудо на восемь размеров больше он на себя не наденет и уж тем более на сцену в этом не выйдет, а Шуга ходит вокруг него кругами и пытается не ржать, это не значит, что ты должен уподобляться ближнему своему.       Хосок это прекрасно знает. А еще Хосок прекрасно знает, что на 31st Golden Disk Awards ему следует появляться меньше, чем где-либо. Потому что велика вероятность встречи с человеком имя-которого-нельзя называть, и Хосок, если честно, не знает, как себя вести.       И поэтому он в гримерке сидит нахохленный, задумчивый, и рассеянно разглядывает Намджуна, который как раз крутится перед зеркалом, примеряя сценический наряд. Намджун, видимо, когда-то PD-ниму жизнь что ли спас, что ему практически единственному нормальный костюм сегодня достался? Джин, конечно, тоже более-менее, правда, расцветочка у пиджака та еще, все кажется, что вот-вот запах нафталина начнет сквозь драп пробиваться. К Тэхёну если сильно не придираться, то можно это светло-розовое великолепие стерпеть. Но Намджун. Блин, аж дух захватывает, на него в этом бежевом пиджаке глядючи. Хосок даже заржал, понимая, что сидит и нахально залипает на лидера. - Ты чего красный такой? – спрашивает Намджун, оборачиваясь. – Жарко? Кто бы спорил – Хосок не будет. Еще как жарко. - Свитер колется, - поясняет он неопределенно.       И Намджун решает, что ему надо воздухом подышать, и тянет его в коридор.       О том, что следовало отсидеться в гримерке, Хосок вспоминает слишком поздно. Когда навстречу ему и тянущему его за руку Намджуну появляется Джиён.       Ну вот, а сказали, что не будет сегодня здесь бэнгов. Хосок уже и расслабился.       Сердце застучало, конечно. Но в этот раз как-то полегче. Может быть, потому что внутренне Хосок был к этой встрече готов. Может быть, потому что его за руку крепко держал Намджун, и его хватка еще сильнее сжалась, когда он заметил Джиёна и то, как он замедлил шаг, увидев Хосока, как повернулся и нерешительно двинулся в его направлении.       Хосок весь напрягся.       А Джиён любовался им: мальчишка был так прекрасен в этом своем уютном большом сером свитере, с этой черной шелковой лентой на шее, с этими своими непонятными розоватыми волосами. Кажется, в нем была выточена каждая линия, даже самая мелкая и незначительная. Кажется, творец и сам любовался им, когда создавал. Кажется, в том, что такая безусловная красота стоит сейчас здесь, в этом прокуренном и шумном коридоре, есть что-то неправильное, негармоничное. Но очень не хотелось, чтобы это заканчивалось. - Привет… - хрипло сказал Джиён. - Привет, – Хосоку далось приветствие не легче, но он лучше справился с голосом. - Можно тебя на пару слов? – немного с вызовом поглядывая на Намджуна, слишком близко стоявшего и слишком крепко державшего за руку Хосока, спросил Джиён. – Наедине.       Хосок залился краской. Все в нем рвалось откликнуться на это приглашение Джиёна. Но Хосок понимал, что не стоит. Что то их прощание в вишнево-бархатном зале под лучом прожектора было окончательным. И если Джиён не может найти в себе смелость это признать, то должен найти такую смелость в себе Хосок. - Прости, - сказал он глухо, и нервно оттянул черную шелковую ленту на шее. – Но мне нечего скрывать от Намджуна.       Джиён вскинул взгляд сначала на Хосока, потом перевел его на смущенного такой волшебной неожиданностью Намджуна. Прекрасные губы Дракона еле заметно задрожали. Он сглотнул нервно, вдохнул рвано и так же глухо уточнил: - Вы вместе?       Хосок чуть откинул голову назад и посмотрел через плечо на стоявшего за ним Мона. Привычная чуть виноватая улыбка, привычные ямочки на щеках. Чуть взъерошенный, чуть покрасневший. И такой, черт, красивый в этом своем бежевом пиджаке.       И такой умный.       Потому что в ответ на вопрос Джиёна он просто молча обнимает Хосока со спины и прижимает к себе, чуть стискивая в кулаке серую пряжу свитера.       И Джиён на секунду прилипает взглядом к этим пальцам и к серым всполохам пряжи между ними и стискивает зубы сильно. Так сильно, чтобы не дать слезам в глаза хлынуть, оставить эти предательские слезы там, в горле.       А Хосок жестокий...       Или влюбленный настолько, что во влюбленности своей не замечает, как по сердцу Дракона полосует, полосует. Тем более, что сердце-то у него в руках обнаженное, беззащитное. Ему в ладони врученное на днях.       Потому что он смотрит на своего Мона… смотрит… и улыбается. А потом берет в руки лицо его и так целует, что Дракон делает невольно пару шагов назад и сам же о свои кроссовки и спотыкается. Почему он его целует? Не стесняясь стаффа, не стесняясь проходящих мимо артистов… А его, Дракона, присутствие в своей жизни скрывал всегда тщательно, чтоб ни один пиксель не просочился, чтоб даже друзья самые близкие ничего не знали и не подозревали.       Почему он ЕГО целует?       У Мона теплые и уютные губы. Это единственное, о чем думает сейчас Хосок. Теплые и уютные. Как то место, к которому подсознательно стремится каждый, в котором хочет оказаться в самые трудные и неуютные, промозглые и пронизывающие дни. Это единственное, о чем он думает. А мог бы думать об удаляющихся чуть шаркающих шагах Дракона, о выражении растерянности на его лице и о разбитом сердце, сукровица от которого, кажется, просочилась через плотную ткань футболки. Мог бы, но не думает. Он растворяется в губах Намджуна с такой готовностью, будто давно уже хотел это сделать, но почему-то медлил. Или не решался. Или просто не знал, что так можно.       И когда Намджун начинает увлекать его губы в более напористый и настойчивый поцелуй, а его самого – за поворот коридора в более темную нишу подальше от посторонних взглядов, Хосок поддается с такой готовностью, что сам от себя не ожидает такого морально-этического предательства.       Как нежно… Так нежно губ Хосока еще никто никогда не касался. Намджун целует бережно, будто хрупкое и невероятно ценное произведение искусства, касаясь легонько языком черной родинки-крапинки на губе. Но его дыхание учащается, как и дыхание Хосока, а руки уже более смело шарят по спине, шелестят подушечками пальцев о вязанные петли. И, будто понимая, что начинает терять контроль над собой и ситуацией, лидер слегка отстраняется и останавливается. - Ты же понимаешь, что я тебя теперь не отпущу? – хрипло спрашивает он, утыкаясь губами в густую челку Хоби. - I hope – отвечает Хоуп.