Как я встретил вашу маму

Birdy — Skinny Love

— Вот таким образом я и оказалась в доме дяди Криса и тети Эвы, прервав их счастливое уединение. — Ну, мы вообще-то думали, что ты не вернёшься из Лондона, как минимум, до Рождества. — Ма-а-ам, может продолжим? А то папа с работы через час придёт. — Да-да… Я приехала домой. И мне бы так хотелось, чтобы Крис сказал тогда неправду, чтобы один мой вид не показывал, насколько сильно боль пропитала изнутри, насколько сильно я изменилась за какие-то полгода. Но в этот раз Шистад не солгал. Я переехала вскоре после в свою старую квартирку почти в центре Осло, однако спала теперь с Эскилем. А если и у него было занято, то в коридорчике между ванной и комнатой Вальтерсена. Вся я, с ног до головы, была настолько жалкой, улыбаясь сквозь слезы, заверяя, что между нами лишь «перерыв», что «Мы с Вильямом всегда будем вместе». И никто, никто кроме Эвы, Криса, Линн и Эскиля не знал, насколько тяжело мне было даже натягивать эту улыбку. Да что улыбаться, просто находиться в обществе. Разговаривать на глупые темы, когда жизнь рушится под носом. Бывать в тех местах, где каждые сантиметр напоминает о начале наших отношений. И потом беззвучно задыхаться лицом в подушку, лишь бы спящий за стенкой Исак не услышал. Жизнь в Лондоне стала настолько привычной для меня за такой короткий срок, что учеба теперь казалась мне глупой, что я вымывала до блеска даже стены, что убиралась во все комнатах, тогда как раньше потребовала бы за это, как минимум, рыбные котлеты. Я разговаривала с Эвой по ночам, лишь бы отвлечься. Но так или иначе всё это вновь перетекало в Лондон, в ту уютную квартиру, усердно обставленную мной, где всегда пахло лазаньей или шарлоткой. И, казалось бы, за два месяца темы должны были исчерпаться, но рыжая оказалась для меня лучшим психологом, которого я на свете не видела. Таковой и была моя жизнь. С нового триместра я вновь передала документы в школу. Вновь стала ученицей Ниссена, как всего шесть месяцев назад. Но в ней было ещё тяжелее. Вот забор, у которого Вильям бросил меня тогда, узнав о нас с Нико. Вот скамейка, самая дальняя от школы, тут мы всегда целовались весной. На первом этаже я как-то огрела его дверью и долго потом ещё зацеловывала синяк. А здесь он сказал, что я чертовски красивая. Тут мы впервые повздорили. Точнее, я унизила его. Сладостный вкус победы пробегал по моей коже каждый раз, как я проходила то место, возвращаясь ночью с потоком слез. Но тогда было легче. Легче жить призрачными надеждами. Легче ждать «счастливого конца», когда ещё не понятно, что точно между нами. Ведь утверждая всем о нашей паузе, я сама стала в неё верить. И ничего не хотела слышать. Не хотела вспоминать с Крисом былое прошлое, ведь тема Вильяма всплывала тогда стопроцентно. Не хотела видеть глумливые лица его бывших, с торжеством смотрящие вслед моей фигуре, как бы шепча: «Ты не особенная. Ты такая же, как мы. Ненужная». Не хотела возвращаться в те места, где были только мы вдвоём. Не хотела… Нет, не могла написать Магнуссону. Что в этом такого, да? Ведь я не смогла удалить его номер, не смогла заблокировать в соц. сетях. Да и к чему, у нас же «перерыв». Я могла отправить ему короткую смс, фотографию в Инстаграмме, смайлик на Фейсбуке или длинное письмо по е-мейлу. И ведь писала. Долго, удаляя целые страницы, протирая клавиатуру ноутбука от внезапно нахлынувших слез, вчитываясь в текст, часами сидя над кнопкой «отправить». И закрывала окно, не сохраняя, и уходила спать, обещая сделать это завтра. Но завтра было то же самое. Бешено колотящееся сердце, искусанные до крови губы, царапины от ногтей на ладонях, слезы. Слез всегда было много. По дороге в Осло, по ночам в комнате и в коридоре, днём во время уборки, вечером на коленях у девочек. С детства они были «близко» к глазам и в том возрасте решили, что пора бы покинуть уже своё привычное место. И чувство одиночество постигало с каждым днём. И не из-за того, что я была одна. Нет, Сана, Вильде, Крис, Эва, Эскиль с Линн, еще один Крис, даже Исак с Эвеном, с которыми я особо и не общалась, все они были рядом. Но Вильде заигрывала с Магнусом, Эва нигде почти не появлялась без Криса, Исак с Эвеном не выходили из его комнаты, Крис тусила с Каспером и даже Эскиль не редко заявлялся с парнем на ночь. Но, а я была одна. В этой атмосфере, где любовь чувствовалась сильнее норвежского холода, я лишь наблюдала за её проявлениями. Не с кем мне было обсудить разбросанные носки и не опущенный стульчак. Просто потому что этого у меня не было. А те, кто негодовал из-за этих проблем, боялись ранить мои только-только зажившие чувства. Я проживала так день за днём до самого рождества. Улыбалась на людях, стараясь засмеяться, а не заплакать вновь. Шутя и общаясь. Постепенно отгорождаясь от Лондона. Забывая. И у меня получалось. Получалось искренне смеяться, получалось говорить о всякой ерунде, по типу мороженного в той забегаловке, получалось улыбаться во сне и не мыть всё подряд в гостиной (что, к слову, разочаровало мальчиков и Линн). Получалось до тех пор, пока после звона часов, извещавших о наступлении Рождества, после искренних поздравлений и объятий, я не зашла в Инстаграмм обновить ленту и не увидела новое фото в профиле Магнуссона с такой простой подписью «С Рождеством, любимая» и такой обычной совершенно незнакомой девушкой, подставляющей щеку для поцелуя Вильяма.