Больше не один

Тикали часы, голубые глаза с черными звездами пристально смотрели на Лоуренса, заставляя сердце уходить в пятки. Дымился в чашках очень крепкий черный чай — правда обещала быть горькой. Рен чувствовал себя, как на допросе под лампой следователя, и зажимался, отводя взгляд. Рисунок скатерти показался необычайно интересным, часы — слишком громкими, пол — холодным даже через носки. — Я его знаю? — прозвучал в полной тишине вопрос матери. — Да, — выдавил Рен и глотнул раскаленной жидкости сколько смог. Горький мерзкий чай обжег горло до желудка. — Зачем пришел отец? — хрипло спросил он и прочистил горло. — Мы безуспешно пытались наладить отношения, — Лисия отпила из своей чашки. — Это Зиг? — Упаси Великая, нет конечно, — выпалил он моментально и сделал глоток. — Кто? — Сейчас моя очередь, — осторожно возразил он, но наткнулся на взгляд матери, обещающий полную расправу, если он вякнет еще хоть что-нибудь не по теме. Он сглотнул. Если его мать так зла на него, то что она сделает с Айром? Пусть тот воздушник, но она видящая — заберется в голову и тот ничего не сможет сделать. — Зачем тебе это знать? — постарался произнести твердо. — Знать, кто совратил моего сына? — саркастично спросила она, скрещивая руки на груди. — Даже не знаю. Может, чтобы понимать, кому раскаленную кочергу в задницу запихнуть при первой же возможности? — она отхлебнула чаю. — Кто это? — Он не совращал меня, — скрипнул зубами Рен. — Жертвы часто думают, что все произошло с их согласия. Это защитный механизм психики, — отмахнулась от него мать, стискивая в руках кружку. Ее пальцы подрагивали. — Я первый к нему полез, — зло зыркнул он на нее. — В конце концов, мам, я взрослый человек. Мне достаточно лет, чтобы понимать, кто там кого совращал. Лисия выглядела удивленной. Потом она неожиданно вся сгорбилась, опустила голову на упертые в стол руки и прикрыла глаза, вздыхая, словно все силы разом ушли из нее. — Почему? — тихо спросила она. — Сынок, почему ты вообще это сделал? Почему мальчик? У него не было ответа на этот вопрос. Он вспомнил ту ночь на даче, когда ему крышу снесло сначала из-за пирсинга, потом из-за Айра, вспомнил их следующую совместную ночь и все последующие дни. Он скопировал позу матери, сжал кулаки. Как он может ей объяснить? Что ему сказать? — Так, ладно, это будет тяжелее, чем я думала, — она резко поднялась и подошла к висящим над плитой шкафчикам. Оттуда она достала бутылку коньяка и, вернувшись к столу, плеснула прямо в чай. Потом села и отпила. Сморщилась, поднялась снова, вылила все в раковину и глотнула алкоголь прямо из бутылки несколько раз. Пару минут она стояла, осушая коньяк, доводя себя, видимо, до той кондиции, когда смогла бы нормально воспринимать все. — Ладно. Скажи хотя бы кто это, — попросила тихо, опираясь на раковину. — Он из университета? Как давно вы знакомы? Как далеко зашли ваши… отношения? Рен отвернулся от нее, уронив голову на руки. — Это Айр, — выдохнул он. — Он ездил с нами на дачу, помнишь? — А мне он показался таким милым молодым человеком, — пробормотала она, вновь отпивая хороший глоток коньяка. — Никогда бы не подумала. У вас это серьезно? — Он отшил меня. — Ты же сказал, что ездил к нему всю эту неделю, — начала она с подозрением в голосе. — Он что, просто воспользовался тобой? Лоуренс горько усмехнулся. Если бы все было так просто, он бы промолчал, забыл о том, что между ними было, и остался бы счастлив. — Я сказал ему, что не могу примириться с тем фактом, что он парень. Можешь меня линчевать, но он нравится мне, мам, — протянул он, охватывая себя руками. — И я хочу быть с ним. Но он парень. И мне не по себе, от этого. От того, что влечет к мужчине. Когда я об этом не думаю, все замечательно. Но вот когда смотрю на нас со стороны… — он замолчал, просто не зная, как еще объяснить. Ему было плевать, что Айр мужчина. И не плевать одновременно. — И после этого он тебя «отшил», как ты выразился? — Да. — И правильно сделал, — огорошила его мать. Он резко обернулся к ней, не понимающе прожигая взглядом. В душе разрослась обида — уж мама-то могла бы сказать что-нибудь другое, как-то поддержать. Да, пускай это был парень, но ему все-таки плохо из-за этого разрыва. Он сцепил зубы и отвернулся. — Не смотри на меня так, — продолжила она, делая огромный глоток из горла. — Ты сейчас слово в слово повторил то, что сказал мне твой отец, когда мы начали встречаться. И ты знаешь, что из этого вышло, — вогнала она кол в самое сердце. — Я тогда надеялась, что он смирится с тем, кто я есть. Прощала его, когда он начинал обвинять меня в том, кем я родилась. Его родители — твои бабушка с дедушкой — до сих пор не знают, что я меченая, он стыдился этого и стыдится, я думаю, до сих пор. Так что все к лучшему, — она подошла и положила руку на его плечо. — Я не хочу, чтобы все закончилось вот так. — А я хочу внуков, — оборвала она Рена, глотая коньяк. — Так что забудь о нем и живи дальше. По крайней мере, мы выяснили, что у нас гораздо больше общего. — О чем ты? — недоуменно посмотрел он на мать. — Нам обоим нравятся члены, — пьяно прыснула она, заставив жар растечься по ушам и щекам. — Так, отдай это мне! — он вырвал у нее коньяк из руки и сам отхлебнул из горла. — Мать моя женщина, ты еще хуже Зига. — Но-но! Как с матерью говоришь! Они опустились друг на против друга. Молчание затягивалось, но не было неуютным. Пили горький чай, думая каждый о своем, и Рен был благодарен, что мама приняла его. Слово за слово разгорелась неторопливая беседа, подвыпившая мать все выведывала подробности их недоотношений, он пил, и алкоголь заставлял его улыбаться при воспоминаниях об Айре, кидаться в нее сахаром и спрашивать об отце. — Как же ты вырос, сынок, — протянула она, вздыхая, и потянулась рукой к его волосам, чтобы растрепать их. — А все такой же непутевый. Я не могу понять, почему ты сделал то, что сделал, зачем вообще связался с ним, и черт с этим, это пройдет, я надеюсь. Но не поступай опрометчиво. Ты слишком эмоционален, когда дело касается людских отношений, я до сих пор помню, как ты плакал в первом классе из-за того, что Зиг не пошел с тобой в школу, — хихикнула она. — Ты почти неделю с ним не разговаривал, и тебя не убедить было, что он просто маленький еще. Лоуренс покаянно опустил голову на стол, закатывая глаза — когда мать начинала вспоминать его детство, это было надолго. — Так вот, — продолжила Лисия, — ты действуешь необдуманно. А еще ты можешь быть очень жесток, сам того не замечая, считая, что тебя примут любым. Я может и да, — вздохнула она, посмотрев на него. — Но у остальных есть предел, даже у Зига. Тебе стоит побольше думать о других людях. О матери, например. — Ма-ам, не начинай, а? — протянул он, подпирая щеку ладонью. — Расскажи хоть, как вы с отцом познакомились. Она прыснула отчего-то и с улыбкой начала говорить: воспоминания грели ее душу, когда она не думала о том, во что это вылилось. И Рен, черт возьми, понимал каково это. Ближе к ночи они разошлись, вполне довольные друг другом и знающие друг о друге немного больше, чем было необходимо. Хандра отступила, и Лоуренс решил, что все не так уж и плохо. Он лег в кровать, не раздеваясь, и вытащил из кармана телефон. Он хотел позвонить ему. Услышать его голос, усталое «привет» и ласковое «спокойной ночи». Под ложечкой сосало от мысли, что он больше не имеет права ему звонить без веской причины. Он нажал на кнопку вызова, сердце сбивалось с ритма. Никто к телефону не подошел.