Больше не один

— Я в пятницу тебе сказал, что ты выглядишь как торчок, помнишь? — вместо приветствия сказал Зиг, когда Рен открыл глаза и вытащил голову из-под подушки. — Забей. Вот сейчас ты реально выглядишь как торчок. За его спиной маячила Лисия в переднике и с деревянной лопаткой в руке, обеспокоенно заглядывая через его плечо. — Я не пойду в универ, — монотонно отозвался Лоуренс и отвернулся к стене. Рядом раздались шаги, и одеяло оказалось выдернуто из его рук. Холод прошелся по обнаженной коже, и он свернулся калачиком, стараясь укрыться подушкой. Все равно поддувало. — Рота, подъем, война! — заголосил Зиг и принялся лупить его одеялом. Рен терпел недолго. По природе раздражительный по утрам, он вышел из себя, вывалив на Зига всю накопленную за воскресенье злость. Он звонил Айру каждые двадцать минут в течение шестнадцати часов к ряду, гудки шли, но обрывались голосом автоответчика. Меченый пидорас не забанил его, не запихнул в черный список — ничего, но трубку не брал, не отвечал на горы сообщений, хотя читал их, и Лоуренс готов был приехать к нему домой и набить морду за такое. Когда уже подходили к университету, по той дороге, где его чуть не сбили в октябре, проехал мотоциклист. Айр — Рен бы с закрытыми глазами его узнал. Он даже не помахал им, хотя точно видел, и это было больно, низко и злило до чертиков. Апрель незаметно подходил к концу. Лоуренс пытался отвлечься учебой: все-таки ему действительно надо было доделывать много чего, и в результате он дописал два курсача гораздо раньше срока. С Айром он больше не говорил, но знал, что тот поддерживает связь с Зигом, и от этого хотелось повеситься. Одногруппники сначала спрашивали, почему он больше не общается с меченым, но быстро перестали: приближалась летняя сессия, и Лоуренс не знал, что надо было сделать такого, чтобы студенты-историки забыли о ней за обсуждениями чего-то постороннего. Он все так же звонил ему. Каждый вечер. И если бы он получал деньги за каждый отвеченный звонок, то давно бы ушел в минус. Один раз он пошел в клуб со знакомыми и напился там до такого состояния, что на следующий день проснулся в чужой кровати. Первое, что он увидел утром, была загорелая спина незнакомой женщины — драпал он оттуда со скоростью света, пытаясь убежать от пьяных воспоминаний о ее серых, слишком знакомых глазах. В тот день он получил знатный нагоняй от матери, но, сказав, что провел ночь с девушкой, он заполучил прощение и неслышное «Слава Великой, больше никаких парней», которое не предназначалось для его ушей. На душе стало гадко, но он попробовал сойтись с одной из однокурсниц Зига. Ему всё наскучило еще на стадии флирта: все было не так, все было не то. После этого он пил один и специально звонил Айру около одиннадцати — время, когда тот уже спал, но еще недостаточно крепко — а после этого пил еще больше, проклиная себя из-за того, что помнит его привычки. Он помнил все досконально. Каждый день из тех шести, что они провели вместе, и это было жалко, из-за этого он впадал в ярость и не мог спать. Общаться с однокурсниками не хотелось, он зарывался в учебники с головой, все чаще и чаще игнорируя даже Зига. Особенно Зига. Потому что видел, как они курят, разговаривая, у входа в университет. Потому что знал, что несколько раз Айр одалживал Зигу мотоцикл, когда тот хотел подвезти Лину. Потому что ревновал и бесился. А потом злился сам на себя, думая, что это состояние влюбленности, как у первоклассника, никогда не пройдет. Однако к середине мая боль притупилась, и он уже спокойнее воспринимал все, что связано с проклятым воздушником. Он меньше вспоминал, меньше думал, и меньше срывался на Зиге, начал больше общаться с другими людьми. Лишь иногда ударом под дых их взгляды встречались, и он пытался найти на лице Айра хоть какое-нибудь доказательство, что тому не все равно. Он звонил все реже и реже, понимая, что делает это уже просто по привычке — он знал, что ему не ответят — и в какой-то момент перестал звонить совсем. Поймав себя на мысли, что он не пытался связаться с ним вот уже три дня, Лоуренс вдохнул полной грудью, казалось, в первый раз за месяц, и с улыбкой продолжил готовиться к тесту. А еще через три дня его разбудил звонок, и вернувшаяся лавиной боль разорвала его когтями, будто зверь, лишь затаившийся на время, выжидавший нужный момент, чтобы добить его. Он молчал в трубку, потому что не мог произнести ни слова. Он скучал. По голосу, по глазам, по теплу, по ночным объятиям, по завтракам. Его душило то самое неназванное чувство, вперемешку с нежностью, со злостью, с желанием сорваться к нему и набить морду, а потом обнять и зацеловать до смерти. Но он лишь слушал откровения Айра и старался успокоить бешено бьющееся сердце. Пьяный вдрызг, тот почти плача говорил о том, как ненавидит его, как любит, что сох по нему чуть ли не полтора года, что только из-за него остался на чертовом историческом и что этот диплом ему вообще не сдался. Что не может забыть, что думает, что скучает, что не должен был поддаваться ему на даче, что вообще не должен был пытаться сблизиться, что Рен может катиться ко всем чертям собачьим, раз так просто вычеркнул его из своей жизни. Говорил, что рад, что все это закончилось, что достоин большего чем просто трах из интереса, а потом всхлипнул в трубку и бросил, что убьет его, если Рен проговорится об этом звонке хоть кому-нибудь. Лоуренс скрипел зубами и проклинал себя, проклинал его, шепотом матерился в трубку, чтобы не разбудить мать. Он хотел сорваться и приехать забрать его, но тот сказал, что пьет дома, и Рен может запихнуть свою заботу куда подальше и вернуться в свою радужную жизнь, где меченому гомику не место, и отключился. Рен звонил ему до четырех часов, но гудки даже не шли. На следующее утро он был в такой ярости, что даже Зиг помалкивал, идя чуть сзади и стараясь не нарываться. Их отношения и так разладились: Рен пару раз срывался на друга, ядовито комментируя его общение с Айром, из-за чего они все чаще попросту молчали, находясь вдвоем. Лоуренс чувствовал, что еще чуть-чуть и тот предел, о котором говорила его мать, станет реальностью, Зиг просто уйдет, устав от его вечного недовольства. Но он ничего не мог с собой поделать. Гнев кипел в его груди, выплескиваясь, и он пытался дозвониться до Айра, но тот не брал трубку, хотя гудки были. — Сука! — в сердцах крикнул Рен ни с того ни с сего, заставив Зига отшатнуться и смерить его раздраженным взглядом. — Что ты орешь? — Он звонил мне вчера ночью, — Рен рычал, стискивая в руке телефон. — Вот какого хрена, а? Сам же порвал, сам сказал катиться!.. — Слышьте, вы задрали меня уже! — вспылил Зиг. — Два кретина, бесите! Ведете себя как школьницы сопливые! — выдавил сквозь сцепленные зубы и быстро пересек дорогу прямо на красный. Рен его даже не окликнул, полностью погруженный в свою злость. Перед тестом он Айра не видел, но точно знал, что тот не станет прогуливать. Воздушник опоздал, лишая его возможности поговорить, нарочно даже не поворачивал головы в его сторону, избегая так явно, что хотелось просто встать и выбить из него всю дурь, вскипятить ему мозги, переломать все тело по косточке. Тест они писали, казалось, на скорость. И все равно Айр закончил первым, испарился из аудитории быстрым широким шагом, буквально вылетев наружу. Рен, сломав грифель карандаша, кинулся за ним, бросив не дописанный ответ на стол преподавателю. — А ну стой, гнида! — проорал он ему вслед, едва успев закрыть дверь. — Стоять, блядь! — он бегом догнал его прежде, чем тот повернул за угол, и схватил за руку, резко разворачивая лицом к себе. — Сука, что это вчера было?! — прошипел он, сжимая его предплечье до синяков. Коридор был пуст: все писали экзамены по разным аудиториям, и это развязало Лоуренсу язык. — Я был пьян, — невозмутимо ответил Айр, но Рен готов был поклясться, что пальцы у того дрожали. — Я понял! — он схватил его за грудки чертовой черной кожанки, запах одеколона прошил ему мозг, сводя с ума. — Ты в конец охуел! Сначала спишь со мной, потом отшиваешь, потому что я не могу дать тебе того, что ты хочешь, обрываешь все контакты, а стоило мне хоть немного отойти, как снова врываешься в мою жизнь, будто так оно и надо! Ты, — ткнул он его в грудь, — охуевший. Ебаный. Мудак… — Может, найдешь место получше для обсуждения подобного? — прищурился Айр, стараясь скинуть его руки. — Не перебивай! — зарычал Рен и вцепился в него сильнее. — Ты назвал меня эгоистом, а сам-то чем лучше? Только я перестал сотрясать воздух бессмысленными звонками, как ты решил, что самое время напомнить о себе! Да у меня слов нет! Сука ты! Скотина. Черт. Черт, — он схватил его лицо, ладони знакомо и совсем по-новому заколола щетина. — Я скучал по тебе, — вздернул он на него взгляд. — Я так скучал, — зашептал судорожно, погладив пальцем по скуле, смотря прямо в серые ошеломленные глаза, и обнял его, продолжая тише, почти шепча на ухо: — Мне сказали, что ты правильно сделал, отшив меня, и, честно, я тоже так думаю. Но после твоего звонка я не отпущу тебя, называй меня каким хочешь эгоистом, — он зажмурился, поцеловал его в шею и резко отстранился, упираясь ладонями в плечи, стараясь успокоиться. Продолжил он уже другим тоном, серьезно смотря на Айра, и лишь его пальцы вцеплялись в плечи чуть сильнее необходимого. — Я не подарок, Айр, совсем. Ты тоже не идеален, но мы все равно можем попробовать. Если захочешь. Если не захочешь, просто будь рядом. Мы с тобой со всем справимся, я обещаю. И я всегда буду твоим другом, что бы ты ни решил сейчас. — Рен, — ошеломленно выдохнул Айр и осторожно отнял его руку, сжал чуть крепче, чем необходимо — не хотел отпускать, и от этого у Лоуренса внутри все перевернулось. — Ты ведь знаешь, чего я хочу от тебя и что мне нужно, — произнес он, закрываясь маской безразличия. — И я не думаю, что ты сможешь. Ты натурал, и нравились тебе только девушки, я, как ты заметил, не девушка. И я не хочу строить серьезные отношения с кем-то, кто не до конца уверен… во всем. — Слушай, — выдохнул Рен, вновь нервно сжимая пальцы на его плече, — я не гей, это да. Но ты мне нравишься. Я достаточно об этом думал, и я могу понять, чего ты боишься… — Я не… — Боишься, Айр, — замотал он головой, перебив его возражение. — Это нормально. Я тоже боюсь и, вероятно, даже больше тебя. Тебе это хотя бы не в первой, с парнем-то, — нервно хмыкнул он. — И я не предлагаю тебе вечную любовь. Но я хочу… правда хочу быть с тобой, я столько об этом думал. Попробовать хотя бы. Отношения — это всегда риск. И ты всегда сможешь уйти, если тебе что-то не понравится, если ты решишь, что я слишком… да блядь! — выругался он сквозь зубы. — Не знаю, я не буду тебя держать, не буду умолять остаться, если решишь, что я не для тебя. Не потому что не захочу, чтобы ты остался, — быстро затараторил он, испугавшись, что его неправильно поймут, — а потому что я боюсь, пиздец как боюсь, перегнуть палку, как мой отец. Просто скажи, ты захотел бы попробовать… Нет, не так, — он опять замотал головой и взглянул прямо в серые удивленные глаза. — Будешь встречаться со мной? Айр выглядел совершенно обескураженным. Он сглотнул и попытался вырвать руку из хватки, но Рен его не пустил. — Тебе что, четырнадцать? — он фыркнул, отводя взгляд. — Это была абсолютно тупая постановка вопроса. — Из нас двоих четырнадцать тебе, раз ты вынуждаешь меня все озвучивать. Просто будь честен, — тихо попросил Лорунес и крепче сжал его ладонь. Он чувствовал себя таким идиотом после этой отповеди, и комментария Айра, у него тоже начали дрожать пальцы, и он внутренне взмолился, чтобы воздушник не оттолкнул его сейчас, когда он вывалил на него все это. Потому что это уязвило бы его слишком сильно. После того, что он выслушал ночью, он был уверен больше чем на сто процентов, что Айр небезразличен к нему — даже больше, влюблен в него — но глядя в его спокойное, почти отрешенное, лицо, он начал сомневаться, и чем больше Айр молчал, тем большим идиотом он себя чувствовал: ведь вчера тот говорил и о том, как рад, что все осталось в прошлом. Лоуренс почувствовал себя уязвленным, оскорбленным и униженным — собственными словами униженным, собственными мыслями оскорбленным и собственными надеждами уязвленным. — Честно? — наконец выдавил из себя усмешку Айр, вздыхая. — Ты прав: мне до усрачки стремно, — прошептал он и замялся, но переплел их пальцы. И Рен понял, что это согласие. Самое нелепое и долгожданное согласие в его жизни. И это сорвало тормоза. — Да к черту, — будто сумасшедший, он потянулся к нему. Забытое чувство эйфории вернулось, отключая мозги напрочь. Он места себе не находил после того звонка. Был так зол, так счастлив, сам себя не понимал, и только сейчас, казалось, все встало на свои места. Айр был здесь, теплый, сильный, необходимый, его — и плевать на все. Он вырвался, протянул к нему руки и обнял, пытаясь поцеловать. — Ебу дал? — пришел в себя Айр, отпихивая его. — Ты что… — Ну нихуя себе, — раздался голос рядом, и у Рена сердце в пятки ушло. Сразу вернулось осознание реальности. Они обернулись синхронно: в стороне от них стояла парочка знакомых ему третьекурсников с другого факультета, только что вышедших из-за угла. Они видели их. Несомненно видели. Рен почувствовал, как у него затряслись руки, он перевел взгляд на Айра, но тот даже не смотрел в его сторону. — Так ты что… тоже… в другой лиге? — ошеломленно спросил один из них, указывая на него пальцем. Рен сглотнул ставшую вязкой слюну. Он малодушно захотел прокричать что-нибудь в свое оправдание, свалить все на Айра — про него и так знают все, а он, он… — Можно и так сказать, — прохрипел Лоуренс, ногти врезались в ладонь. Он не мог предать Айра так, не после всего того, что говорил ему и что обещал сам себе. Пообсуждают и забудут. Геем больше — геем меньше. А с издевками он справится, не такое уж это и большое дело, особенно сейчас, когда к Айру стали нормально относиться несмотря на его ориентацию. Все будет в порядке. Он посмотрел на напряженного Айра; не зная, зачем, подмигнул ему и, не оборачиваясь по сторонам, прошел мимо замерших знакомых. Он не поднимал взгляд с пола, элементарно боясь увидеть выражения их лиц. Старался идти прямо, но его пошатывало, дрожали руки, и он старательно убеждал себя, что все хорошо. Те не проронили ни слова. Выйдя на улицу и улыбнувшись майскому солнцу, он неожиданно осознал, что Айру теперь нечем крыть: Рен мог сознаться, что тот ему нравится. Он мог хоть по всем стенам расписать, орать на каждом углу, потому что это оказалось не так сложно. Начало было положено, даже те ребята отреагировали нормально, и это придавало ему сил. Вечером ему пришло сообщение: «Прости, у меня куплены билеты на самолет. Когда вернусь, нам надо будет многое обсудить», — и Рен откинул телефон на кровать. Только он подумал, что все наладилось. Только решил, что все хорошо, как Айр сбежал. Просто сбежал, даже не сказав, когда возвращается. Рен принялся звонить ему: два звонка были сброшены, дальше гудки не шли. — Вернешься и я тебя к кровати привяжу, скотина, — пробурчал он, откидываясь на стуле, но все равно улыбаясь. Он прокручивал про себя пьяный монолог Айра и готов был смеяться, как припадочный. О чем им было говорить? Все и так ясно как белый день, не замуж же он его зовет. Он вспомнил их времяпрепровождение, ночи, что они провели вместе, разделенные завтраки, думал, что это все еще повторится, и тупо смотрел в одну точку, уйдя вглубь себя. — Так, работать, — постучал он себя по щекам, — работать. У него завтра был семинар, но сосредоточиться было слишком сложно. Он залез в телефон, чтобы открыть фото Айра (которое сохранил к своему стыду еще в ту неделю, которую они провели вместе) и принялся рассматривать до черточки знакомое лицо — широкий нос немного с горбинкой, серые глаза, аккуратную щетину. — Я полный идиот, — широко улыбнулся он, смотря на фотографию, и чувствуя, что у них все сложится. Все будет в порядке.