Больше не один

Вопрос, что может заставить исторический факультет забыть о сессии, отпал сам собой к вечеру следующего дня. У Айра появился поклонник. И Айр его отшил. Лоуренс морально был готов, что сплетня разлетится, но слушать доносящиеся до него разговоры, что он чуть ли не на коленях за Айром ползал, было неприятно. Зиг крутил пальцем у виска, Лина настороженно смотрела на него, ожидая какого-то подвоха, но тот честно ей сказал: прости, мол, подруга, но он классный мужик, и я забираю его себе. Все шло своим чередом. Почти. Его стали узнавать в лицо. Он шел по коридору, в него тыкали пальцем. Он сидел в библиотеке, и в тишине было нетрудно услышать, как они перемывают ему кости. К нему подходили незнакомые люди и спрашивали, правда ли, что он гей. Это выводило из себя, но откуда растут ноги он определить не мог. Его начали подкалывать на эту тему — не зло, но достаточно обидно, и он отшивал особо ретивых, говоря, что они лезут не в свое дело. Над ним начали подшучивать, он пытался смеяться вместе со всеми, но это задевало сильнее, чем он старался показать. Устав от вечных подначек, он стал избегать одногруппников. Те, словно почувствовав его отчуждение, наоборот, начали приставать к нему больше. Все чаще он слышал неуместные вопросы касательно личной жизни, все чаще с ним начинали разговор, только чтобы отпустить парочку тупых обидных шуток. Зиг огрызался вместо него, быстрее находясь с ответами, и Рена это выводило из себя: он всегда считал, что мог за себя постоять, ему не нужна была подобная защита. А потом его колотило от осознания того, как он слаб на самом деле. Потому что, оставаясь один, он просто игнорировал выпады, принимая высокомерный вид или слишком грубо, топорно огрызался в ответ и, кажется, только подливал этим масло в огонь всеобщего недовольства. И всё медленно, но верно катилось по наклонной. Рен сам не заметил, как в разговорах его стали упоминать не по имени, как кривились в презрении лица, когда он смотрел в их сторону, как издевательски усмехались, когда он проходил мимо. Ему начали что-то шептать вслед. Потом говорить. Потом кричать. Люди от него отворачивались. Он подходил поговорить — они отвечали рубленными фразами, не смотря в его сторону. Потом стали посылать в открытую. Хамить. Он стал огрызаться все чаще, но как-то неловко, потому что не умел этого делать постоянно, и это только раззадоривало этих недоделанных шутников. Утром он вставал, и у него тряслись руки. Он заходил в аудиторию, заткнув уши наушниками, лишь бы не слышать их перешептываний. Когда его окликали, и он не оборачивался, они кидались в него ластиками и обзывали — как в детском саду, и, как в детском саду, это очень глубоко задевало. Со временем подобное стало происходить с завидной регулярностью, по поводу и без. Он вжимал голову в плечи, перестал садиться на первые ряды, прятал лицо за капюшоном. Его толкали в коридорах. Шлепали по заднице. Какие-то мутные типы предлагали переспать за деньги. Когда он приходил домой, его практически тошнило. Он нарывался на драку несколько раз, но их разнимали. Каждую ночь он думал, что больше в университет не пойдет. Утром он верил, что все изменится, что он не может проиграть. Что может постоять за себя. Вечером он опять пил успокоительное и натянуто улыбался матери. Через полторы недели его попытались избить, подкараулив у его дома. С ним тогда был Зиг, но Рен сорвался на него, огрызнулся, сказав, что защищаться самому гораздо легче, чем защищать еще и кого-то, отмахнулся от протянутой руки помощи, назвав его бесполезным, и ушел, чувствуя себя еще большим ничтожеством; после этого их общению пришел конец, но он был рад: потому что Зигу тогда неплохо досталось. По его вине. На следующий день кто-то облил его сумку голубыми чернилами, испортив доделанную курсовую. Еле отмыв свои вещи от излишка краски, Лоуренс наткнулся на Бирна — того самого, что являлся зачинщиком большинства нападок на Айра, а теперь и на него — тихо, закулисно и бездоказательно. Пятикурсник смотрел на него насмешливо, высокомерно и ядовито, и Рен схватил его за грудки, шипя что-то, угрожая. Но тот отцепил его руки от своей толстовки и произнес, усмехнувшись: «Чел, ты сам себя подставил, я тут не-при-чем», — протянул он довольно, развернулся и ушел. «Сам себя подставил», — эхом отдавалось в голове. Айр с ним так и не связывался. Рен начал караулить его в подъезде: приходил после пар и сидел несколько часов, пропуская тренировки. Барабанил в дверь, срывал недоступный телефон. Он злился и ненавидел себя. Перестал разговаривать с матерью. Начал избегать людей. Вздрагивал, когда к нему обращались. И забыл, зачем вообще все это было ему нужно. — Эй, педик! — закричали сзади, когда он выходил из здания университета. Народу было немного, небо заволокло тучами, стоял ветер. Он не обратил внимания: привык уже. Но ладони вспотели, пальцы дрожали. — Я к тебе обращаюсь! Он шел дальше, втянув голову в плечи. Он просто хотел попасть домой. Просто уйти, стать невидимкой. Нервы сдавали. Он всегда считал, что окажись в такой ситуации, уж он-то точно не пропадет, а все сопли объектов травли есть ничто иное как попытка воззвать к жалости. Но вот он оказался на дне в кромешном одиночестве — его игнорировали, его избегали, а некоторые конкретные недоличности как с цепи сорвались, подстегнутые всеобщим безразличием к происходящему вокруг него. И это было действительно невыносимо. В спину что-то прилетело, толстовка намокла. Раздался гогот, и он повернулся, чтобы посмотреть, что стало с его одеждой. Еще один шарик с голубой краской прилетел в лицо. Он чувствовал, как она вязкими каплями стекает по волосам, капает за воротник. Еще один попал в грудь, струйки потекли вниз, срываясь на землю. Он посмотрел на обидчиков: компания из трех парней-первокурсников ржала, тыкая в него пальцем. — Голубой тебе к лицу! — крикнул один из них. — Ой, постой, ты же и так голу… — он оборвался хрипом: Рен вломился ему в голову. Он обвел взглядом всех присутствующих: они все пялились на него. Кто-то с жалостью, кто-то с недоумением, кто-то с непониманием. Все те, кто еще полмесяца назад сидели с ним за одним столом в столовой. Готовились к тестам. Упрашивали его спереть у Айра конспекты. Где-то сзади замаячил Зиг. Он посмотрел сначала на него, потом на компанию своих одногруппников, которые устроили этот цирк. И сбежал. Видимо, понадеялся, что Рен его не заметил. Винить друга он не мог: сам его оттолкнул, сам проебался и сказал валить, сказал, что он ему не нужен. Сам себя подставил. И это стало последней каплей. Отчаянная ярость загнанного в угол человека толкнула его вперед: он налетел на них с кулаками. Он пользовался своим даром на полную катушку: сметал заслоны, спутывал мысли, перемешивал сны и реальность, и добивал шокированных парней, допинывал уже лежащих. Не прошло и десяти минут, а они валялись в ногах, держась за голову и выли от боли в разворошенном сознании и поломанных костях. А он стоял и наблюдал за их страданиями сверху-вниз, не чувствуя, как болит его тело. Из дверей университета выбежал их декан, за его плечом стоял Зиг — пришедший ему на помощь, несмотря ни на что. Чувство вины захлестнуло с головой. — Что здесь происходит?! Кто это сделал?! — кричал декан, толпа шушукалась, а Лорунес продолжал смотреть на своего лучшего друга, понимая, что тот не простит его. Рен сам себя простить-то не мог. Без объяснений было понятно, что случилось, и Лоуренс развернулся, в полусне бредя прочь. Нацепил наушники, натянул капюшон, слишком явно расправил плечи, спрятав дрожащие влажные ладони в карман испорченной толстовки. Они расступались перед ним в полной тишине. Он пришел к дому Айра и сел под его дверью, даже не постучав — он уже не надеялся, что ему откроют. Игнорировал ли его воздушник нарочно или переехал, уже было неважно. Он сбежал, и Рен понимал, что не может больше нести это бремя в одиночку. Его бросили все, у него никого не осталось: мать радовалась, что он забыл об отношениях с мужчиной, одногруппники его сторонились, Лина пыталась как-то скрасить его положение — если бы не она, он бы вообще наверно пошел прыгать с моста, Зиг… Зига он бросил сам. Лоуренс уже не помнил, с чего это все началось и зачем он приходит в этот дом и сидит на этой лестничной клетке, подпирая спиной чужую холодную дверь. Завибрировал в его кармане телефон: это, скорее всего, было очередное сообщение с оскорблениями, и он даже не достал трубку из кармана, ничего не чувствуя по этому поводу. Казалось, он вообще разучился что-то чувствовать. Не взял он и когда ему позвонили — лишь поставил временный беззвучный режим, даже не вытаскивая телефон. Та вспышка ярости, что дала ему сил, рассосалась, и он скатился в отвратительную пучину жалости к себе, поиску того события, что дало толчок всем остальным, но голова была ненормально пустая, тело болело где-то в отдалении, кровь, мешаясь с краской, шла из разбитых костяшек, пачкая пальцы и оставляя пятна на его одежде и бетонном полу подъезда. Кто-то попытался открыть дверь изнутри. Он отсел чуть в сторону, чтобы дать ей распахнуться, уперся лбом в согнутые колени, пряча испачканное лицо. Рядом с ним пустились на колено. — Парень, тебе плохо? — раздался знакомый голос, шевельнувший что-то внутри, и он поднял голову, смотря на того, кто его окликнул. — Рен? — Айр, — констатировал он и почувствовал, как прорывает плотину. Ведь Айр — сильный, несломленный, теплый — здесь, вот он, ему можно выговориться, он не осудит, он поймет. — Как ты живешь с этим? — тихо спросил Рен, уже не контролируя рвущуюся наружу истерику, руки задрожали. — Как ты мирился со всеми ними? Как? — горло давили спазмы, и он больше не мог удержать себя в руках. — Почему? За что они так со мной? За что? Что я сделал? Что я сделал, Айр? — он закричал, вцепился в его рубашку бледными пальцами, испачканными в голубой краске и крови, заглядывая в лицо. Его прорвало. Он тряс его, пока тот пытался поставить его на ноги, задавал бессмысленные вопросы, лепетал что-то неразборчивое, смеялся как сумасшедший, слезы лились по его лицу. Айр подхватил его на руки. Он занес его в квартиру, поволок, сопротивляющегося, кричащего, бьющегося в истерике, в душ, включил ледяную воду и держал его руки, направляя холодную струю в лицо. Он говорил что-то, но Рен не мог разобрать слов, тряс, пытаясь привести в чувство, но Рену было все равно. — Ты принимал что-нибудь?! Рен, ты принимал что-нибудь?! — смог он прочитать по губам и затряс головой. — Пил? Алкоголь пил? Рен! — Айр встряхнул его особенно сильно. — Нет, нет, — захлебываясь, отплевываясь от воды, прокашлял он. — Выключи, — взмолился, — выключи, Айр! Холодно! Тот выключил воду, Рен скользнул на дно душевой кабинки, поджимая колени, пряча голову, и завыл раненым зверем. Ему было невыносимо от мысли, что все это происходит с ним. Эти издевательства, игнор, выкрики в спину, тычки, пинки, испорченные вещи, драки, его собственная никчемность, слабость, глупая ненужная гордость и высокомерие. И никого, никого, кто бы просто был рядом. Потому что он сам всех оттолкнул. Сам себя подставил. Сильные руки обняли его. Горячая кожа, холодная влажная одежда, и он вцепился в этого человека, разрыдавшись у него на плече. — Тише. Тише, маленький, тише, — коснулся ласковый шепот его уха. — Я здесь, я с тобой. Я рядом, я никуда не уйду, — пальцы перебирали его пряди, и он выплескивал всю накопившуюся боль и ненависть, весь страх и все отчаяние, что пожирали его душу на протяжении почти месяца. Все то, что заставило его так опрометчиво оттолкнуть Зига, ввязаться в драку и колдовать прямо под камерами видеонаблюдения. Айр прижимал его к себе, стараясь быть так близко, как это возможно, гладил его по голове и целовал в макушку, виски, лоб, крепко держал надежными руками. Всхлипы медленно затихали. Рен продрог, снизу тянуло холодом, влажная одежда неприятно липла к телу, в слив уходила голубая вода. — Замерз? — тихо спросил Айр и, получив утвердительный кивок в ответ, начал подниматься. — Вставай. Снимай одежду. Я помогу тебе, — Рен повернулся к нему спиной, пряча заплаканное грязное лицо, и он подцепил толстовку вместе с футболкой, потянул наверх. — Вот так, хороший мой, — он скинул грязные вещи в раковину. — Брюки тоже. Справишься? Рен кивнул в трансе — осознание реальности возвращалось медленно. Айр принялся настраивать температуру воды — от холодной к теплой — тугие струи обрушились им на голову, смывая часть краски. Айр стоял у него за спиной, не раздеваясь. Притянул к себе, обвил его торс руками, уперся лбом в сгиб его плеча. — Маленький, как же ты так, — еле слышно прошептал он, гладя его живот. Он вздохнул и потянулся к мочалке, выдавил гель для душа, начал водить ей по телу Рена, стараясь оттереть испачкавшую его краску. Мыло голубой пеной стекало к их ногам. — Повернись, — он осторожно потянул его за плечи, но Лоуренс неожиданно для самого себя напрягся: он не хотел, чтобы Айр видел его таким. Только не он. Не тот, кто с такой легкостью выдержал насмешки в течение семестра, кто отбривает шутников на раз-два, кто действительно может за себя постоять и не сломаться. — Эй, что такое? Рен, хороший мой, — Айр поцеловал его в шею, — радость моя, повернись. Повинуясь его мягким и настойчивым рукам, он обернулся, пряча взгляд. Мочалка осторожно прошлась по его лицу, и он закрыл глаза. Теплые струи воды успокаивали, он смыл мыло и запустил руку в волосы. Она окрасилась голубым. Айр заметил его замешательство и потянулся к шампуню. Он вымыл его несколько раз. Выключил воду, накинул на него полотенце и осторожно вытер голову, чтобы вода не стекала с волос так сильно. — Стой тут. Я сейчас вернусь. Он пришел с банкой растворителя, уже переодевшийся в сухую одежду, достал ватные диски и стал оттирать оставшиеся на коже разводы. Потом вновь включил душ, стараясь не попасть под струи. — Все. Готово, — мягко произнес он, протягивая ему уже другое полотенце. — Я приготовлю тебе одежду. Твою придется выбросить, я не думаю, что краску можно вывести, — он вышел из ванной. Рен вытерся и обмотал полотенце вокруг бедер. Подошел к зеркалу, стер конденсат — костяшки саднили и кровоточили — уставился на свое отражение. Он был чист. Словно и не было той потасовки у университета, словно не было всех тех недель, наполненных глухой яростью — будто вообще ничего не случилось. Только на руках и ребрах расцветали синяки — и старые, и новые. На кровати лежала подготовленная для него одежда, и он накинул ее, пока Айр был чем-то занят на кухне. Вскоре воздушник вернулся с чашкой зеленого чая и протянул ее Лоуренсу, вместе с таблеткой. — Аллергий нет на препараты? Рен замотал головой и проглотил твердый белый цилиндр. Айр сел рядом с ним на постель и осторожно обнял обеими руками, притягивая к себе. Лоуренс подтянул ноги к груди и уткнулся лицом ему в шею, чашка в его руках дрожала, грозя расплескать чай. Он чувствовал ласковые поглаживания, поцелуи в макушку, лоб, и прижимался к Айру так сильно, как мог, жмурясь, словно готовый вот-вот заплакать. Слез не было. Но в сильных объятьях было хорошо, слишком хорошо, и он позволил себе на мгновение забыться. — Куда ты ездил? — спросил Рен, отпивая чаю, пытаясь привести сознание в норму. — К бабушке с дедушкой на юг. Я… Прости меня. Прости, маленький мой, — неожиданно прошептал Айр, и это обращение Рена удивило — до этого Айр всегда был скуп на нежности. А теперь он его жалел? — Я не должен был оставлять тебя одного с ними, не должен был, — он прижался губами к его лбу, будто маленького ребенка успокаивал, хотя Рен предполагал, что успокоить он пытался сам себя. — Я был уверен, что ты свалишь все на меня, скажешь, что это спор, скажешь, что шутка, розыгрыш, да что угодно. Ты должен был перевести стрелки на меня, — он положил ладонь ему на щеку, мягко поглаживая чуть влажную еще после душа кожу. — Зачем? — флегматично отхлебнул Рен несладкий чай. — И откуда ты знаешь? — Лина звонила. Сказала, что творился полный пиздец, а ты как идиот еще и на рожон лез. Глупый, какой же ты глупый, полнейший дебил, — крепче сжал его в объятиях Айр. — Радость моя, солнце мое, — повторял он, будто мантру, и Рен не понимал, отчего так млеет, слыша эти непривычные, режущие слух обращения, — хороший мой, такого врагу не пожелаешь, я бы понял, я бы простил… — Не простил бы, — прервал его Лоуренс, собираясь духом. — Может и понял бы, но не простил. Забудь об этом. О чем ты хотел поговорить? Айр замолчал, видимо, обескураженный его тоном. — Ненавидишь меня? — тихо выдохнул он. — И в мыслях не было. Просто узнал о себе слишком много нового за это время. Оказывается, я такой слабак, — он хмыкнул разочарованно. Потому что обманываться в представлениях о самом себе было куда больнее, чем он мог себе представить. — Когда ты признался, что ты гей и на тебя ополчились все, кому не лень, я поражался, с какой стойкостью ты переносишь все насмешки, это выглядело так, словно это нетрудно. Стоило побывать на твоем месте и… я просто охреневаю от того, какой сильный ты человек, — он хлебнул чаю. — И нет, я не ненавижу тебя, насрать на это все, — философски изрек он, — ты тут не при чем. Я хочу быть с тобой. — После всего? — Айр погладил его по плечу, прижимая к себе слишком крепко. — Ты понимаешь, что это не разовая акция, Рен? Стоит кому-то пронюхать про твои отношения с парнем и это повторится. И будет повторяться каждый гребанный раз, когда ты появишься в новом коллективе. Тебе лучше забыть обо мне. — Я знаю. Но забыть — не вариант, Айр. Я пробовал. Я не смогу. Ты… — он поднял голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и положил ладонь на щеку, оглаживая большим пальцем скулу. — Ты даже не представляешь какой ты, — прошептал Рен, обвивая его плечи руками. Айр всегда был таким — разным. Смелым вне дома — драконом, охраняющим свою пещеру — и ласковым котенком, стоило им остаться одним. Котенком, который на деле оказался львом, вытурившим его, как щенка, случайно затесавшегося в прайд — бесполезного на охоте, но подъедающего общее мясо. — Когда ты выгнал меня… я о многом думал. Ты правда был прав во всем. Я самовлюбленный ублюдок, я не смог бы тогда признаться, что именно нас связывает, я бы продолжил убегать. — А теперь нет? — А куда бежать-то? — усмехнулся Рен немного нервно и разжал руки, вновь сворачиваясь в клубок. Отчего-то ему казалось, что Айр будет презирать его. — Я уже всем растрепал и закономерно поплатился. — И ты хочешь пройти через это еще раз? — Не хочу. Айр замер на мгновение, почти дышать перестал. Его руки огладили тело Рена, он выдохнул, расслабляясь — уже что-то для себя решил — и Лоуренс хмыкнул: он даже мог предположить что именно. — Но, — продолжил Рен, — если это цена за то, чтобы быть с тобой, я ее заплачу. — А ты думал о том, что я не приму эту цену? — Не думал, — честно ответил он. — Ты… капец, — как-то потерянно начал Айр и замолчал. Потом продолжил, и его голос был немного другим, на грани злости: — Ты… блядь, Лоуренс, — это был первый раз, когда Айр называл его полным именем, и он встрепенулся, а голос воздушника тем временем набирал обороты, так что Рен обомлел от этой резкой перемены, — ты отмороженный дебил, вот зачем ты так поступаешь? Нахрена на рожон лезть? Я даже не ожидал, что ты не станешь отнекиваться. Я так охуел, честно, до этого я думал, что знаю тебя… Я ведь думал, что понимаю людей. Я понимал, почему Зиг начал со мной общаться — у этого придурка мозги набекрень, ему хотелось с парнем попробовать, а я подыграл, потому что он был твоим лучшим другом. — И как это связано со мной вообще? — перебил его Рен. — Потому что я хотел подобраться к тебе, кретин, — почти огрызнулся Айр, но попытался взять себя в руки. — Ты мне на первом курсе еще понравился, когда я признался, что гей. Все тогда с ума посходили, перемывали мне кости, а Лина рассказала, как ты заткнул слишком разошедшихся придурков. Я тогда впервые обратил на тебя внимание. И Зига я до его поступления тоже видел. Он приходил в универ как-то раз, и ты… у тебя на лице было написано, что ты эту мелюзгу в обиду не дашь. Я сначала решил, что вы братья, но с учетом того, что он рыжий, эта теория отпадала. Ты всегда был немного отстраненным, и каким-то принципиальным что ли. Ты защищал тех, кто дорог, был осторожен, подбирал слова, хотя и вспыльчив — этого не отнять. А как только мы начали общаться, ты начал творить хуйню за хуйней, как двенадцатилетка на героине! — разозлено повысил он голос. — Я ведь почти засосал тебя тогда, когда вы с Зигом налакались, и я бы сделал это, если бы точно видел, что ты этого хочешь! Но ты каждый раз творил неведомую хуйню: сначала душу раскрывал, потом ночью лез обниматься и еб твою мать уговаривал спать в одной кровати, зная, что я по мужикам, потом вел себя, словно все произошедшее в порядке вещей, мы ж друзья блять! Выспрашивал влюблен ли я в тебя — это нормально вообще? Вел себя, как отличный друг, а потом бухущий лез целоваться. Позвал на дачу — нагнул и отдрочил, а потом — дебил блядь — использовал дар на Бирне, в ярости, что тот попал пальцем в небо, а потом как ни в чем не бывало предлагал поговорить. Поговорить блять! — почти выкрикнул Айр. Рен недоуменно смотрел на злющего воздушника и чувствовал в его словах элементарную потерянность: для Айра угадывать, что думают о нем люди, было способом выжить, а тут он со своим разрывом всех шаблонов. — Это я еще не упоминал, что ты затащил меня в койку еще раз и вел себя потом как влюбленный придурок… Я тебя выгнал — ты ушел. «Отлично! — подумал я, — Забудь все, что было", — а ты звонил мне почти целый месяц, месяц Рен! Столько даже сталкеры не звонят! Каждый гребанный вечер! Я молчу про все твои сообщения, но в универе ты со мной не связывался, не-ет, заставляя мучаться вопросом, а какого, собственно, хрена?! Я уже решил: всё, эпопея закончилась, было хреново, да, и да я позвонил тебе, потому что звонки бывшим по пьяни — святое дело, а ты взял и блядь сказал тем чувакам, что ты гомик! И лез на рожон, как полнейший идиот, каждый день, каждый гребанный день, что меня не было! Где были твои мозги?! Ты… да блядь! — он рассерженно замолчал и отмахнулся. И Рен понял: тот переживал. За него, идиота, переживал. Не проявлял инициативу, потому что не хотел, чтобы все так обернулось, но, когда Рен лез — не мог сопротивляться. Хотел урвать кусочек счастья, пока это все не стало слишком… серьезно и сложно. Выгнал. А потом сдался. — С Зигом ты тоже такой ебнутый на всю голову? — продолжил Айр. — Понятно почему у парня крыша тоже не на месте. Два голубых идиота, как я только с вами связался? — зло закончил он. — И ты… черт… ты ведь сильный, Рен, ответственный. Честный, даже слишком, с тобой хорошо, с тобой чувствуешь себя безопасно, потому что ты не дашь в обиду того, кто близок, того, кто слабее. Я всегда считал тебя умнее себя как раз потому что ты сглаживал острые углы, не лез, куда не надо, скрывал, что меченый. А оказалось ты такой идиот, что пиздец! Рен горько усмехнулся — этот монолог был очень неожиданным. Айр был действительно зол и на него, и из-за него. Но разговор о Зиге или о самом себе — не та беседа, что он смог бы сейчас поддержать. Зиг был в его жизни, сколько он себя помнил: они росли вместе, вместе влюблялись в тех же девочек со двора, и — разрази Великая — подкатывали к одному и тому же парню. Лоуренс еле сдержал нервный смешок. Что ж, здесь он тоже проебался. Дружба длинною практически в жизнь, пережившая многие размолвки и даже признание в гействе, окончилась тем, что один неблагодарный высокомерный пидорас не пожелал обнажать и так явную слабость перед своим названым младшим братом. — Думается мне, ты напридумывал себе невесть что. Я слабак с комплексом героя, выросший в проблемной семье, чел. Неспособный попросить о помощи, когда надо. А твое вот это вот называется романтизацией объекта симпатии. — А ты этим не грешишь? — огрызнулся Айр и потрепал его по влажным волосам, как щенка, успокаиваясь. От этого жеста Лоуренс почти замурлыкал. — Я и не отнекиваюсь. Что делать будем? — Не ебу, — признался воздушник после паузы. — Я не должен был делать множество из того, что сделал. Начиная с того, что вообще посмотрел на натурала и заканчивая тем, что уехал, оставив тебя разбираться с этим дерьмом в одиночку. — Винишь себя? — Ты не представляешь как. — Зря. Твоей вины тут нет, — он отхлебнул чая. — Я с самого начала проебался, когда, ты уж прости, начал тебя жалеть и захотел вытащить из самовольного изгнания. А потом слишком втянулся. — Комплекс героя? — В точку, — улыбнулся Рен. — Я ведь не играл с тобой никогда. Я даже не понимаю, в какой момент это все началось. Где-то между дачей и моей одинокой пьянкой, — он вспомнил, какую девушку подцепил в клубе — темнокожую, сероглазую — и что брал ее сзади, чтобы легче представлять было мужское тело. Сглотнул. В тот момент его симпатия уже была сформирована полностью, и от влюбленности — дурацкой, по-детски искренней и по-взрослому глубокой — кружилась голова. — Или даже до дачи — хер знает. Ты не самая незаметная личность, чтобы точно знать, когда я посмотрел на тебя в таком ключе в первый раз, — он уткнулся губами в кружку и сделал несколько глотков. Он хотел как-то подвести разговор к логическому обсуждению их отношений настоящих и будущих, а не прошлых, но мастером красного словца он не был, чтобы совершить плавный переход. С места в карьер — стало, похоже, его девизом по жизни, в то время как Айр осторожно изучал территорию, делая какие-то свои выводы, словно побитый жизнью пес, умудренный печальным опытом. — Ну так что, кто мы друг другу? Как и ожидалось, Айр замер. — Я не буду решать за нас обоих, — аккуратно произнес он. — Да ты за себя решить не можешь, — цыкнул Рен, бормоча беззвучно, но в комнате было слишком тихо, чтобы Айр не услышал все от начала и до конца. — Я предложил тебе встречаться, но ответа так и не дождался. Я не давлю, — тут же добавил он. — Скажешь подождать — подожду, скажешь нет — отстану. Я вел себя как эгоистичный мудак, да и истерику устроил у тебя на пороге. Пойму, если пошлешь, в общем. Если согласишься… звезд с луной не обещаю, вечной любви до гробовой доски тоже, изменять не намерен, открыт для всяких извращений, но заявки рассматриваются в порядке очереди. — Развернул тут рекламную кампанию, придурок, — проворчал воздушник в растрепанную шевелюру, сгребая его в объятия, прижимая сильнее. Но ничего по существу так и не сказал. Лоуренс вздохнул. — Я не читаю мысли, Айр, — напомнил он. Но тот все еще молчал. Рен слышал, как застучало сердце у него в груди. — Я боюсь с тобой встречаться, — наконец выдавил он из себя сквозь зубы, будто ему было больно признаваться в подобном. Лоуренс выбрался из его объятий и недоуменно на него посмотрел. — В смысле? — как истукан спросил он, совершенно потеряно глазея на его спокойное — безразличное, черт возьми безразличное! — лицо. Как он может быть безразличным после всего, что сказал? Что они оба сказали? Это признание выбило из колеи, настолько захотелось отмотать время назад и вообще не начинать этот разговор. Айр боялся? Того, что Рен как отец будет заниматься рукоприкладством? Он ведь в курсе его семейных разборок, конечно он не захочет связываться с ненормальным безрассудным идиотом, который не думает ни о чем, а сразу лезет в петлю, как только события принимают новый оборот. — Я боюсь, что увязну в тебе слишком сильно, — тем временем вымолвил Айр таким уравновешенным тоном, что Лоуренс растерялся. — Ты чертов натурал, который завалил меня, отдрочил, а потом еще и отсосал мне. Ты чертов натурал, который признался каким-то левым полудуркам в университете, что не очень-то он и натурал. Блядь. Честно, парень, ты самый ебнутый натурал из всех, кого я встречал. И мне хочется от тебя слишком многого. С тобой слишком многого, понимаешь? Лоуренс молчал, ошарашенный. — Я еще и Зигу признался. И маме тоже, — выдавил он из себя, глупо улыбаясь, безбожно ломая атмосферу очередного признания в исполнении Айра. Сердце заходилось судорожным боем. — Зачем? — протянул воздушник. — Ты в конец идиот? Я сказал это не для того, чтобы на слабо тебя взять! — Я и сам не знаю зачем. Тогда это казалось необходимым, хотя было абсолютно бессмысленно. Кстати, прости меня. — За что? — приподнял Айр бровь, смотря на него. Этот жест можно было трактовать и как удивление, и как высокомерное желание услышать слова извинения. Лоуренс почувствовал себя не в своей тарелке, но предпочел говорить прямо и спокойно, не отвлекаясь на эмоции. — За то, что был эгоистом. Мне впервые так снесло крышу из-за кого-то и, пожалуй, я пошел на сближение слишком быстро, толком не разобравшись в себе. — Впервые слышу от тебя что-то умное, — кивнул Айр, и Рену захотелось его треснуть. — Но я тоже должен извиниться. Я знал, что это непросто — осознать и принять тот факт, что тебя привлекает парень, но оттолкнул тебя, почти развязав драку. Стоило быть сдержаннее. — Я не принцесса, чтобы волноваться о моем душевном состоянии, — отмахнулся Рен. От пережитой истерики все еще щипало глаза и это служило лишним напоминанием собственной слабости. — И все-таки, чего именно ты боишься? Айр опять замер. — Тебя боюсь. Твоей неуверенности. Того, что один увязну, а ты уйдешь. С чем тогда я останусь? — С воспоминаниями, — невозмутимо ответил Рен, отпивая чай. — А откажешься сейчас, даже воспоминаний не будет. — Философ недоделанный, — ядовито буркнул Айр. — Какой есть, — пожал Рен плечами и допил чай, отставляя кружку. Неожиданно Айр потянулся к его лицу и огладил скулу большим пальцем, заставляя Лоуренса посмотреть на него и заметить странную нежность, промелькнувшую в его глазах. Рен потерся щекой о сухую шершавую ладонь и поцеловал мышцу большого пальца. Он через многое прошел ради этого момента, и то неназванное чувство, утянувшее его на самую глубину, стоило каждой, черт возьми, потраченной нервной клетки, каждого мгновения. Только разрушенной дружбы не стоило. — Я все еще не читаю мысли, Айр, — прошептал он, хотя знал ответ уже давно. Было так странно видеть, что сидящий перед ним человек — один из самых сильных людей, что он вообще когда-либо встречал в своей жизни — был трусом обыкновенным, когда дело касалось отношений. Не мог решиться поставить все точки над «ё». — Если ты уйдешь из-за того, что я парень, я убью тебя, — слишком серьезно, слишком невозмутимо произнес Айр после короткой заминки, и его теплая ладонь обожгла Рену щеку. — Отчего-то я тебе верю, — хмыкнул он. — Ты можешь уйти, потому что я скрытный ублюдок, — продолжил воздушник, — потому что я встаю в пять утра, потому что свечу метками направо-налево. Но если ты уйдешь, из-за того, что я парень, я никогда тебе этого не прощу, Рен. — Я понимаю, — согласно кивнул он и обхватил его ладонь своей, прижимая к щеке. Прикрытые глаза жгла истерика, жгли непрошенные слезы, потому что всего оказалось слишком. В голове была каша, на душе — пустота, но Айр был рядом, впервые без своей невозмутимой маски сильного и независимого. Впервые сказал честно и открыто: я не доверяю тебе. Впервые не подчинялся безгранично и не отталкивал судорожно, а осторожно тянулся, не решаясь ухватить. — Нравлюсь? — тихо спросил Рен, отнимая его ладонь от своего лица и переплел с ним пальцы. — Очень. Но ты пострадал из-за меня. — Будешь мучаться чувством вины? — Буду. — А если я скажу, что ты не виноват? Айр помотал головой. — Не сработает. — Спасибо за честность, — Рен аккуратно погладил большим пальцем линию жизни на его руке. — А ты? — и выглядел Айр как-то потерянно, словно ребенок, оставленный в одиночестве в очереди в магазине. — Что я? — Лоуренс действительно не понял, что Айр имел в виду. — На тебя косноязычие нападает каждый раз, когда не надо материться? — ласково улыбнулся он, стараясь сгладить углы грубоватой шутки, и поцеловал его прямо в центр ладони. — Нравлюсь? — повторил Айр его вопрос. Рен сначала хотел скопировать его ответ, но решил, что это будет воспринято как издевательство. — Нравишься, Айр. Сильно. Веришь? — Не могу. — Даже после того, как об этом объявили по всему университету, а я не стал отпираться? Айр молчал, потупившись — очевидно, не знал, как отреагировать. Лоуренс осторожно посмотрел на него, концентрируясь: робкий свет надежды, теплившийся где-то в районе груди, был опутан темным мазутом недоверия. — Боишься мне поверить? — Боюсь, — Айр вскинулся и внимательно посмотрел ему в глаза. — Ты и сам видишь. — Тебе нужно время, чтобы подумать? — Нет. — Тогда мы встречаемся? Айр помедлил. — Да. И Лоуренс захлебнулся сорвавшимся сердцебиением. — Блядь, — выдавил он, закрывая лицо рукой: было не до шуток, он был на грани того, чтобы разреветься от облегчения, как первоклассница. Ему казалось его уже отпустило, он ведь знал, что Айр согласен, с самого начала знал, но нет, глаза натурально жгло. Зашуршало одеяло, воздушник навис над ним, встревоженно вглядываясь в его лицо, безмолвно стараясь отнять его руки. — Айр, вот какого хрена все так? — Рен поднял голову, сердце стучало где-то в глотке, а серые глаза оказались слишком близко. Он осторожно огладил пальцами колючую щеку — словно не прикасался к ней лет пятьсот, настолько ощущение казалось новым, их дыхание смешалось, губы тоже жгло, пальцы дрожали. — О чем ты? — прохрипел Айр, блуждая взглядом по его лицу, и Рен видел: ему тоже не по себе, тоже неловко, тоже странно. — Я не знаю, — усмехнулся Лоуренс немного нервно. — Обо всем. Вот что ты будешь делать с прогулянными экзаменами? — выбрал он самую безопасную тему. — Я билеты на самолет купил сразу как ты ушел, так что у меня было время договориться с преподавателями, чтобы перенести их. К тому же у меня автоматы почти по всем предметам. — Иногда я забываю, какая ты на самом деле заучка, — улыбнулся Рен и обхватил его лицо обеими ладонями, притянул к себе, чтобы уткнуться лбом в лоб, не разрывая зрительного контакта. — Моя заучка. Мой… — он не смог произнести «парень» — даже в его голове это звучало так по тупому и так ненатурально, что он удивился, как девушки вообще говорят что-то подобное. — Просто мой, — вырвался лихорадочный шепот, он потерся носом о его нос, не смея приблизиться, разорвать тонкую нить воздуха, что тянулась между их губами. Айр закрыл глаза и опрокинул его на кровать, наваливаясь сверху, но не сокращая тех жалких миллиметров, что разделяли их судорожное дыхание, словно не решался, словно держал себя последним усилием воли. — Я твой, — не помня себя, прошептал Лоуренс вместо него и понял, что сказал все верно: Айр распахнул шалые глаза, на миг отстранился, чтобы окинуть голодным сумасшедшим взглядом, и впился в него, будто хотел душу выпить досуха. — Рен, ты… ты… блядь… чокнутый кретин, — неразборчиво бормотал Айр, отрываясь от него на короткие мгновения. Его рука блуждала по телу Лоуренса, оглаживая шею, плечо, бок, перебралась на бедро, и Айр усилием отвел его колено в сторону, прижал к матрасу, раскрывая, выставляя слишком беззащитным. — Не подставляйся больше, — огладил он синяк на его руке, и поцеловал синюшную кожу с отчаянной нежностью, — умоляю. Оно того не стоит. — Погоди, погоди, — Рен неловко спихнул его руку со своей ноги, закрываясь. — Давай поменяемся. Мне слегка не по себе так лежать снизу. И Айр — понятливый, всегда слишком понимающий Айр — без слов и возражений лег рядом с ним на бок, позволяя перебраться через себя, позволяя повалить, стянуть футболку, целовать, гладить, щупать — везде, куда дотягиваются руки, везде, где хочется, как и раньше. Прогибался, подстраивался, подчинялся расторопным, слишком поспешным ласкам. — Какой же ты… какой же… — тихо шептал Рен, целуя его, играясь с пирсингом, чувствуя сильные пальцы в своих волосах. — Блядь, ты стоишь, всего стоишь, слышишь? — лихорадочно прошептал он, целуя его. — Если надо, я… — он замер, бросив взгляд на лицо Айра. В голове что-то щелкнуло, эмоции захлестнули через край, и он выпалил, уткнувшись лбом ему в плечо: — В такие моменты я думаю, что люблю тебя. Веришь? — Не могу, — растерянно выдохнул Айр и обнял за плечи, крепко прижал к себе, словно Рен мог исчезнуть. — Говорят, любовь живет три года. — То есть, если я повторю тебе это через три года, ты мне поверишь? — он судорожно, дергано распластался по загорелому телу, поднял лицо — хотел видеть серые глаза. — Через четыре, — хрипло прошептал Айр, не отводя от него взгляда. — Заметано, — Рен улыбнулся и подтянулся слегка, чтобы поцеловать его. — Через четыре года. А потом буду повторять тебе это каждый гребанный день. Веришь мне? Айр ничего не ответил — откинулся на подушку, закусил губу, зажмурился, и Рен тихо рассмеялся, наблюдая эту реакцию — счастье топило, боль и горечь оседали тонким слоем где-то слишком глубоко в душе, чтобы обращать на них внимание. — Ты такой душка, ты себе даже не представляешь. — Иди нахуй, — задушено выдавил Айр, закрывая лицо. — Просто иди нахуй. — И у тебя все еще стоит. — А ты все еще идешь нахуй. — Я могу тебе отсосать. — Ты можешь пойти нахуй. — Не зуди, Айр, — слишком счастливо выдохнул Рен, складывая руки у него на груди и кладя на них подбородок. — Не хочешь? — Не хочу. Слезь с меня. Рен послушно скатился, но тут же оказался прижат к матрасу тяжелой смуглой рукой, и сам потянулся навстречу за поцелуем. Голова шла кругом, он захлебывался собственным дыханием, сердцебиением, кидался с головой в пучину — как обычно, слишком опрометчиво, но держать себя в руках он был не в силах. Сколько они не виделись? Сколько он не чесал за ухом этого недоверчивого полудикого зверя, подчинившегося ему? И теперь ему всего было мало. Он начал выцеловывать шею Айра, прикусил кожу, а потом оставил яркую болезненную отметину, сопротивляясь отталкивающим его рукам. — В край ебанулся? — рыкнул воздушник, отпихнув его и прикрыв свежий засос рукой. — Какого хрена?.. Рен ничего не ответил, лишь подполз ближе, обнял и поцеловал в скулу, устраиваясь головой на подушке. — Давай спать? — нежно провел кончиками пальцев по колючей щетине и призывно раскрыл объятия. Айр вздохнул, пробормотав что-то, и повернулся к нему спиной, прижался к его груди вплотную, позволяя обвить себя руками и ногами, Рен поцеловал его в шею, плечо, потерся носом о чуть влажные волосы, переплел с ним пальцы. Айр поднес его руку к своему лицу и поцеловал кисть, сжимая чуть крепче. Вскоре Лоуренс задремал — почти заснул, но Айр завозился, разворачиваясь, и сквозь сон он почувствовал, как теплые пальцы невесомо дотрагиваются до пятен синяков на его груди, ребрах и руках. — Прости, солнце мое, прости меня, — тихо прошептал Айр — не слышно, потому что не хотел быть услышанным. И Рен притворился, что спит, оставив Айра наедине с его обнаженной кровоточащей душой, которую тот не хотел никому показывать. У него будет время, чтобы убедить этого придурка в его непричастности.