Больше не один

Одиночество выматывало. Адвокат заходил все реже и реже, натаскивая его для суда, мать, наоборот, все чаще, и по ее усталому лицу он видел, как сильно она нервничает день ото дня. То, какую гримасу она скорчила, когда увидела бинты на его конечностях, будет еще долго сниться ему в кошмарах, наравне с ее слезами и горьким отчаянным воем. Зиг захаживал еще пару раз, принес газету с его историей на первой полосе, потом с раскрытым ртом выслушал рассказ о тесте старого образца, обозвал Рена ебнувшимся на всю голову и больше к этому не возвращался. По его словам, господин Лейн основательно присел ему на горло: Зига будут вызывать в зале суда, так что адвокат натаскивал его вместе с остальными свидетелями защиты. Об Айре Рен не слышал ничего с первого посещения друга, а на все вопросы тот мотал головой и неловко отшучивался — он ничего не знал. У матери Рен предпочитал не спрашивать. Лоуренс стал ловить себя на мысли, что его намерения относительно Айра меняют свое направление: эти полтора — или сколько там — месяца в СИЗО, эта суматоха, собственные страхи и кошмары выжали из него все соки. Одиночество неплохо прочищало мозги, заставляя обмозговывать ситуацию с различных сторон — делать было настолько нечего, что иначе он бы свихнулся. Его раздирало изнутри: рациональная часть убеждала, что он уже столкнулся со слишком большими проблемами из-за всего этого, а дальше будет только хуже. Что расстаться будет несоизмеримо мудрым решением для них обоих: Айр был птицей высоковатого для него полета, мужчиной, да и человеком он был несравнимо лучшим, чем Рен, и просто-напросто заслуживал кого-то лучшего. Не того, кто сидит в СИЗО, не того, на чьей совести жизнь мальчишки не старше Зига, не преступника. Лоуренс чувствовал себя виноватым и считал, что посадить его будет верным решением. Однако часть него стремилась на свободу. Отчаянно, до тошноты крутилась в голове мысль, что Айр, плевать — мужчина или женщина — но Айр принадлежал ему, тянулся к нему, был его. И к черту отца-сенатора, к черту связи, к черту общественность, никто не отберет его у Рена. От всех этих мыслей ему становилось все чаще тошно от самого себя, грызли изнутри сомнения в собственной адекватности, и постоянно снились нелепые удушающие кошмары. Одиночество разрывало мозг на части, повторяющиеся дни сводили с ума. Он смотрел на свои забинтованные ладони и стопы, снимал бинты, ковырял раны, пока мог, пока они не зажили — нахождение в камере круглые сутки давило на психику слишком сильно, ему казалось еще чуть-чуть, и он сломается окончательно, и только идея, что подходило к концу время ожидания, придавала ему сил. Еще совсем немного, и он либо отправится на нары на неопределенный срок, либо заключит в объятия мать и лучшего друга, а потом встретится с Айром и… дальше он не знал, что будет: воздушник не передавал ему ничего через Зига, сам не приходил, так что Рен не знал, как ему лучше думать. Когда настал день суда, он выдохнул с облегчением. Ему подогнали одежду — он ведь образцовый двадцатиоднолетний студент, попавший в политические жернова, и обязан выглядеть опрятным, хоть и замученным несправедливой системой, а уж с последним он справлялся на ура. Конвоировали его трое в полдевятого утра — с датчиком, с повязкой на глазах, с закованными руками — и он много раз спотыкался из-за толчков в спину, но держал претензии при себе: адвокат предупреждал, что хорошо относиться не будут, да и сам он уже понял, после того как протер коленями все коридоры СИЗО, возвращаясь после свиданий в камеру. Ладно хоть стопы и ладони зажили и больше не ныли так болезненно — даже бинты с него сняли, обнажая маленькие круглые шрамы, хотя Лейн очень хотел явки в зал заседания именно с повязками: давить на жалость он тоже не гнушался. К самому зданию суда его вел только один человек, а Рен, пропустивший этот странный факт, прислушивался к царившему вокруг гомону. По ощущениям их окружала толпа журналистов, словно он действительно преступник номер один. На него сыпались какие-то бредовые вопросы, он понятия не имел как отвечать, да и стоит ли вообще, потому молча и угрюмо шел вперед, даже не произнося набившее оскомину «без комментариев». Он и не думал, что все приняло такой размах. Уже внутри с него ловко сняли наручники, стянули повязку, грубо втолкнули в туалет и, крикнув «даю пятнадцать минут», захлопнули дверь. Абсолютно охреневший, Рен не успел и звука выдавить. А потом и вовсе захлебнулся воздухом, увидев темную тень. То, что это был Айр, он понял сразу. То, что на глаза наворачиваются идиотские слезы облегчения — тоже. Не забыл, не бросил, не кинул. Переживал, волновался, пытался что-то сделать. Сделал его, Рена, ненормальным. Потому что бормотать в мужское крепкое плечо о том, как скучал, стискивая в объятьях и целуя шею, было именно что ненормально для среднестатистического гетеросексуального парня. — Мать твою, как ты здесь оказался? — прошептал Рен, отчаянно, до дрожи в пальцах, удерживая его, словно он мог растаять. Моментально всего стало слишком много — воздуха, тепла, уверенности в себе, сердцебиения, и Рен закусил собственный палец, чтобы утихомирить сбившееся дыхание. Черт. — Деньги творят чудеса, — фыркнул Айр в ответ, гладя его по спине. — Прости, я не мог раньше… — Просто заткнись и не порти момент, — Рен огрызнулся, понимая, что слушать оправдания не сможет, да и не хочет: какая разница, что там было, сейчас Айр здесь. Воздушник прыснул ему в плечо, прижимая к себе чуть сильнее. — И если ты еще раз провернешь хуйню со «все кончено, забудь обо мне», не имея это в виду, я тебя урою нахуй, — добавил Рен, когда буря внутри чуть улеглась. Айр лишь хмыкнул и сжал его крепче, так что дышать стало почти тяжело — или Рен просто от собственных эмоций задыхался. — Злишься? — В бешенстве, — рыкнул он, сжимая кулаки, но короткая вспышка прошла, как не бывало. — Мне Зиг рассказал, что твоя семья оказалась в это вовлечена. — Вот трепло мелкое, — пробормотал воздушник, чуть отстраняясь. — Что еще он тебе рассказал? — Что ты у нас оказывается дитя богатеньких родителей. Знаешь, как я охренел оттого, что встречаюсь с сыном сенатора? — нервно усмехнулся Рен. — В любом случае, у твоей семьи все нормально? — Лучше, чем можно было представить, но это не твои проблемы. Сосредоточься на заседании. Тебя будут пытаться вывести из себя, ни в коем случае не реагируй, что бы они ни говорили. Ты выиграешь дело, если будешь спокоен. — Я даже не спрашиваю, почему ты вечно обо всем в курсе, — выдохнул Рен слегка раздраженно, — но что, я действительно такая истеричка, что мне нужно об этом постоянно напоминать? — Заметь, ты сам это сказал, — усмехнулся Айр, а Рен не мог оторвать взгляда от серых глаз. — Да пошел ты. Он как-то думал, что сможет расстаться с Айром для его же блага, потому что так будет правильно, потому что он сам не настолько плох, чтобы тянуть Айра за собой. Но в действительности он оказался гораздо хуже, чем предполагал. Он был влюблен, той ненормальной, первой любовью, когда хочется верить человеку безоговорочно, когда способен принять от него даже нож в спину, но и сам никуда от себя не отпустишь — именно тем чувством, которое нормальным никак не назовешь в силу особой склонности к саморазрушению. Вероятно, именно так его мать любила отца — когда идешь на поводу у эмоций, живешь одним «сейчас», не думая ни о будущем, ни о прошлом, ни об окружающих. Сдерживать это чувство было сложно, разум еле-еле возвращал себе контроль, пытаясь взвешивать все аргументы «за» и «против». Потому что Рен был «за» и гори оно все синим пламенем. Он понимал, что эта одержимость ненормальна, понимал, что Айру от него нужно не это, понимал, что именно из-за своей помешанности потеряет его в какой-то момент. Но сейчас он был здесь, они оба были, а потом… потом он возьмет себя в руки, задушит эту чертову патологическую жажду обладания. Потом. Воздушник выглядел измотанным и уставшим, но он пришел, хотя вся эта кутерьма с туалетом свидетельствовала о том, что не должен был. Лоуренс осторожно огладил его скулу, потянулся вперед — как-то скованно, неловко — уткнулся лбом ему в лоб, жмурясь. Черт возьми, как же он был счастлив, ненормально, иррационально счастлив. Проявлять к Айру нежность казалось дико, но не проявлять было невозможно, она рвалась сама откуда-то из глубин души, сдерживаемая на время пребывания в СИЗО, запертая до этого момента на сотни замков, задушенная ночными кошмарами и дневными грезами. Лоуренс огладил его тело — просто водил ладонями по горячей коже, скрытой под рубашкой, щупал, будто пытаясь убедить себя, что это не сон, шептал безумное «мой, только мой, никому не отдам». А потом воздушник его поцеловал. Рен накинулся на него, сам от себя не ожидая такой прыти, подгоняемый моментально вскружившим голову возбуждением. Он действительно безумно скучал, мучась неизвестностью, собственными переживаниями, страхами, и сейчас, стискивая горячее отзывчивое тело в объятиях, ему стало плевать на все. Мира за пределом этой комнаты больше не существовало, он втолкнул Айра в кабинку, припер к стене, жадно целуя, вжимаясь в его пах бедрами. — Рен, — вывернулся он, уже тяжело дыша, — у нас нет времени! — но глаза нехорошо блестели, а сам он реагировал на нехитрую ласку. — Вот именно, — лихорадочно выдохнул Лоуренс, опускаясь на колени, к черту все. — У меня нет времени, уламывать тебя на минет, — принялся он стаскивать с него брюки и тут же взял в рот, заставив Айра рвано выдохнуть и откинуться на хлипкую перегородку. Снизу это выглядело очень горячо, но собственное болезненное возбуждение Рен предпочел проигнорировать, полностью сосредотачиваясь на воздушнике. Он лажал, однако Айр не выглядел недовольным, вплетая в его волосы пальцы и судорожно двигая бедрами, так что аж горло саднило, когда вбивался слишком глубоко. Скулы болели — очень давно не делал ничего подобного, но оба были слишком на взводе, чтобы волноваться по поводу техники и исполнения. — Черт, Рен… я сейчас… Его попытались мягко оттянуть за волосы, но Рен и не вздумал прекращать — его захлестнуло дикое желание заставить Айра кончить ему в рот. До этого воздушник всегда отстранялся, хотя при этом сам спокойно глотал, когда отсасывал. — Остановись, еб твою мать! Лоуренс лишь помотал головой, не вытаскивая члена изо рта — очень горячего и настолько неприлично твердого, что от этого почти кружилась голова. Айр рвано дышал, пытаясь успокоиться, явно всеми силами отсрочивал неизбежное, надеясь уговорить Рена отстраниться, но это уже стало вопросом чести. Лоуренс игнорировал посыпавшиеся угрозы, игнорировал злой тон, игнорировал сильные пальцы, выдирающие его волосы. В какой-то момент Айр жалобно всхлипнул, сгибаясь почти пополам, попытался оттолкнуть его за плечи. — Не надо, — судорожно выдохнул он, ладони сжались сильно, до синяков. — Не заставляй меня кончать тебе в рот. Блядь… пожалуйста, не надо… Рен лишь заработал ноющей шеей энергичнее. Он хотел этого, безумно хотел именно сейчас, потому что Айр пришел к нему, потому что не бросил, не оставил позади, не выкинул. Рен сам обожал подобное, и хотел теперь сделать это для него. — Остановись, Рен, прошу, — взмолился Айр, откидываясь. — Прошу, прошу, прошу… Не надо, что ж ты творишь… Вот после этого он точно не остановится, от этих умоляющих ноток в голосе хотелось идти наперекор. Будь Айр зол, он бы еще подумал, но тот явно находился на грани, лишь не мог перешагнуть через что-то внутри и просто отпустить себя. — Умоляю, Рен, не надо… пожалуйста… пожалуйста… Лоуренс постарался расслабить горло и взял целиком. Ощущение было не из приятных, сильно засаднило, но Айр судорожно ударил его по лопатке, вцепившись в плечо второй рукой и затрясся в оргазме, сдавленно стоная. Рен вылизал его, стараясь не морщиться — вкус был отвратительным — натянул его белье и джинсы обратно, застегнул, и Айр скользнул спиной по перегородке, оседая на пол. — Принудительный отсос в здании суда — такого со мной еще не случалось, — хрипло рассмеялся он и потянулся к Рену рукой. — Месье знает толк в извращениях. Иди ко мне. А Рена слово «принудительный» выбило из колеи. Когда он уже научится держать себя в руках? — Прости я не… это было не слишком? — Да нормально все. Иди уже сюда. — Сразу говорю: в ответ ничего не жду, — категорично отозвался Рен, значительно расслабляясь, и пристроился у Айра под боком, позволяя себя обнять, прижимаясь к нему в порыве беспредельной нежности. Воздушник скосил взгляд на его красноречиво топорщащуюся ширинку и прыснул. — Уверен? — Просто… не сейчас, — чуть повозившись, Рен устроил голову у него на плече, возбуждение медленно спадало, он успокаивался, держа в себе неуместные порывы зацеловать Айра до смерти. Во-первых, не знал понравится ли воздушнику целоваться с тем, кто только что проглотил его сперму, во-вторых, в его объятиях сам Рен нуждался гораздо больше, чем в чем-либо еще. Они молчали, потому что говорить было не о чем. Судьба Лоуренса решится уже к вечеру, но вспоминать об этом никто не стал — мир за пределами этой комнаты был слишком далеко и казался просто плотным маревом, обступившим со всех сторон. Айр мягко уткнулся губами в его затылок, сильная рука время от времени прижимала крепче к горячему телу, и все внутри Рена пело от этого проявления привязанности. Лоуренс скосил глаза на циферблат часов — очень дорогих часов, как он раньше не замечал? — на запястье Айра. У них оставалось около пяти минут. Заседание начиналось в десять, но адвокат приказал явиться за четверть часа. — Айр, — начал он, но не смог выдавить из себя такое правильное «если меня посадят, просто забудь обо мне». — Чего? — Если меня посадят… — он замолчал. Потому что был хрéновым эгоистом. Потому что не желал его отпускать. Потому что знал, что Айр ответит следом, перебив: — Тебя не посадят. Ты невиновен. Хотел бы Рен верить в это так же сильно. Сомнения закрадывались в душу еще с того дня, как Зиг упомянул про поправку. Рен не был дураком, он понимал, что его ситуацию использовали, выжали столько, сколько смогли выжать. Обычный, среднестатистический, ничем не примечательный студент-меченый со скучной и безобидной специальности — идеальный объект, чтобы показать: даже такие как он могут быть угрозой. Вы можете жить в одном доме, ходить в один университет, сталкиваться по выходным в магазине и ни о чем не подозревать. Но стоит меченого разозлить, стоит пойти ему наперекор — и все, туши свет, человек перестанет быть человеком, превратится в овощ. По велению мысли, о которой вы никогда не узнаете. Рена подставили. Не потому, что перешел кому-то дорогу или потоптался по любимой мозоли. А именно потому что, как уже выразился Айр, он был никем — прохожим из толпы, которого никогда не заметишь. Отсюда и шумиха в прессе, отсюда и следствие, затянувшееся на два месяца, и пребывание в СИЗО, и охрана, которая к нему относилось много хуже, чем к кому-либо другому. — Что это? — неожиданно встрепенулся воздушник, хватая его за руку, и вырвал тем самым из гложущих мыслей. — Откуда? Рен выдернул ладонь и сжал пальцы в кулак, словно стараясь спрятать красный круглый шрамик прямо посередине кисти. — Тест на категорию. Старого образца. — Он запрещен! — Он необязателен, — пожал Рен плечами. — На добровольной основе сложно, но можно. — Черт, — Айр выдохнул, будто чувствовал себя виноватым и в этом тоже. — Тебе не надо было… — Хорош уже, — отмахнулся Лоуренс, — я все выслушал от матери. Я его прошел. Точка. Айр прижал его к себе крепче. В полной тишине было слышно тиканье наручных часов за завесой их дыхания, и Рен накрыл их ладонью, лишь бы не слышать этот звук, отсчитывающий секунды, что у них остались, прежде чем они снова расстанутся. На несколько часов или на добрый десяток лет. — Нервничаешь? Лоуренс помотал головой: он так долго ждал этого заседания, что сил на нервы уже не осталось. — Знаешь, вроде бы я почти два месяца шел к этому моменту, а ничего не чувствую по этому поводу. Скорее, я просто хочу, чтобы оно все закончилось, — он выдохнул, откидывая голову на плечо Айра и уставился на потолок. — Чтобы меня либо оправдали, либо посадили уже — надоело находиться в этом сраном подвешенном состоянии, ни туда, ни сюда. — Тебе нужна мотивация, чтобы не сесть? Только скажи, я организую. — Будешь меня минетами заманивать? — Мечтай, — прыснул Айр. — О, я заинтригован. Айр хмыкнул, чмокнул его куда-то в скулу — куда попал — и проверил время. — Через минуту, — пообещал он и ткнулся губами в волосы, замирая так. Рен прикрыл глаза, молясь, чтобы часы перестали отсчитывать безжалостные мгновения так громко. Айр принялся целовать его в ухо, слишком шумно и влажно, царапая щетиной, заставляя Лоуренса зашипеть и чуть ли не хихикнуть, как девчонка на первом свидании. Он вообще ловил себя на мысли, что рядом с Айром стал чувствовать себя, как девчонка из типичного бульварного романчика — «бабочки в животе», бешено бьющееся сердце и прочие эпитеты, описывающие кота под валерианой. Возможно, сказывалось долгое одиночество, возможно, он просто ебнутый. — Щекотно, засранец! Но воздушник и не думал прекращать — лишь подтянул его повыше, а сам начал спускаться поцелуями по шее, оттянул воротник рубашки, вжался губами в изгиб плеча, глубоко вдыхая. И неожиданно укусил. — Ауч. Это еще в честь чего? — проворчал Рен, пока Айр увлеченно оставлял на нем засос. — Мотивация. В тюрьме подобного не любят, так что в твоих интересах завтра с утра проснуться дома. — Эй, а где тот парень, что называл меня «солнце» и делал мне завтраки? — притворно возмутился Рен. — Пряник потерялся, остался кнут? — Не припоминай мое темное прошлое, — на миг оторвался от него воздушник и продолжил немного болезненную процедуру с какой-то ненормальной настойчивостью. Рен его отпихнул, недовольно бурча: «Вот присосался», — но недоволен он был только собой и своей слишком положительной реакцией на этот произвол. — Обещай, что сделаешь все, чтобы тебя оправдали, — слишком серьезно прошептал Айр, стискивая его в объятиях и утыкаясь лбом в только что оставленную метку. — Расслабься, оправдают меня. Зря я что ли новых дырок в себе понаделал? — постарался Рен улыбнуться, но волнение и нервозность воздушника передались и ему, а шрамы на руках и ногах заныли, напоминая о себе. Лоуренс скосил глаза на циферблат часов и поднялся. Приводя себе в порядок перед зеркалом, он то и дело сталкивался с Айром взглядом в отражении: тот опирался на стену, сложив руки на груди, и внимательно следил за его действиями. Потом подошел и обнял — крепко, отчаянно. Рен прикрыл глаза, глубоко вдыхая запах его одеколона, и оставил легкий поцелуй на виске. Хотя хотелось просто сбежать вместе с ним, куда-нибудь на край света, и пускай их ищут. Но Айра он бы не утащил за собой: не имел права даже думать о чем-то таком. — Удачи, — шепнул воздушник куда-то в его плечо и разомкнул руки. — Спасибо, — кивнул Рен и, поддавшись сопливости момента, произнес: — Люблю тебя, — а потом сам понял, что ляпнул. Но сказанного не вернешь, он задержал взгляд на изумленном лице Айра и, не оборачиваясь, вылетел из туалета слишком поспешно. Наручники защелкнулись на его запястьях, и обратный отсчет его никчемной жизни вновь пошел. Конвоир повязку цеплять на него не стал, лишь проверил исправность датчика и повел к залу, где должно было проходить слушание по его делу — вообще вел себя так, словно это не он только что организовал подсудимому свиданку в туалете. Наверняка Айр отстегнул ему немаленькую сумму. Адвокат уже был там. Лейн — спокойный, как танк, уверенный в себе профессионал своего дела — вежливо с Реном поздоровался, приободряюще похлопал по плечу и придирчиво осмотрел внешний вид. Неожиданно в его глазах что-то промелькнуло, и он резко оттянул ворот рубашки, скрипнув зубами сразу же, как наткнулся взглядом на лиловое пятно засоса. Миг, и спокойствия как не бывало. — Если старший сынок Кёртов испоганит мне это дело, я ему такие рекомендации напишу, что ни одна шарашка его не примет! — прорычал он замершему Рену в лицо. — Где он? А, что важнее, вас вместе кто-то видел? Опешивший, Лорунес даже не сразу сообразил, о чем речь, и смог только выдавить слабенькое «о чем вы?», поражаясь осведомленности своего защитника и недоумевая насчет того, что адвоката связывало с Айром. — За дурака меня не держите, пожалуйста. Он в здании суда? — Рен помотал головой. — Ладно, черт с вами, — Лейн ему ни на грош не поверил. — Будем надеяться, у него хватит мозгов не попасться никому на глаза. Вы готовы? — Всегда готов, — выдавил из себя мученическую ухмылку Лоуренс. Нихрена он не был готов. Как и предсказывал адвокат, самое легкое было в начале: опрашивали свидетелей. Несколько человек со стороны обвинения почти кричали, парни, которых он отпинал, возмущенно обвиняли его во всех грехах, а мать самого пострадавшего из них вся тряслась, будучи уже даже не в силах плакать. И Рен сам готов был заплакать вместе с ней, потому что был виноват в том, что произошло с этим первокурсником. Да, это не он подвел его под диагноз. Но что это меняет в конечном итоге? Зиг распинался с трибуны как оратор, уверяя, что Рен никогда не применял своих сил на людях, что подтвердили и его родители — явке отца на заседание он был несказанно удивлен. Когда те отходили на свои места в зале, мать улыбнулась ему, стараясь приободрить, отец же лишь скользнул каким-то странным взглядом и сел рядом с бывшей женой, взяв ее за руку. Лисия благодарно сжала пальцы на его ладони, а Рен скрипнул зубами — только возвращения отца в их жизнь ему не хватало до кучи. Потом был семейный просмотр видеоматериалов, и Рен спрятал лицо в ладонях, не желая видеть, как пинал упавших на землю парней. Черт, со стороны это выглядело абсолютно иначе, чем когда это действительно происходило. Тогда он чувствовал, что дает отпор. А на видеозаписях это казалось каким-то избиением младенцев, которые отчаянно отбивались. Адвокат же вообще переворачивал все с ног на голову, так что не знай Рен, что действительно произошло, он бы тоже увидел в черно-белых силуэтах нападение группой. Лейн делал свою работу и делал ее блестяще, но от этого Лоуренс чувствовал себя только хуже. Преступником. Потом, как и было запланировано, Лоуренс воспользовался своим правом быть допрошенным обеими сторонами. И это оказалось сложнее, чем он думал. К моменту, когда это произошло, присяжные вроде уже поняли, что он не мог довести парня до такого состояния — а уж какой фурор произвел даже не результат теста, а сам факт, что Рен пошел на это — и он, вопреки наставлениям адвоката, зазря расслабился, считая, что самое страшное позади. Вопросы Лейна он щелкал как орешки: заготовленные фразы воспроизвести было легко, но вот с обвинением что-то пошло не так с самого начала. Лоуренсу нечего было скрывать — кроме факта, что он применил свои и так слабые способности в драке, однако прокурор сразу задал непростой тон беседы: будто Рену надо выкручиваться, хотя к вопросам не было никаких нареканий. Мужчина наседал, перескакивал с предмета на предмет, мог спросить о детстве — даже затронул ситуацию с его родителями — а потом резко перейти к событиям, предшествующим драке. Рен начал нервничать и почти вспылил, когда прокурор подытожил: «Получается, вы росли в семье, где подавлять свои способности как меченого — это способ выжить? Мог ли инстинкт самосохранения помочь вам искусственно занизить результаты теста?» Лейн опротестовал заявление, потому что никаких фактов, подтверждающих эту, не более чем догадку, не было, судья протест принял, но высказывание уже зародило семя сомнения в присяжных — Рен видел это по их глазам и переглядкам. А еще через пару ничего не значащих вопросов, сторона обвинения огорошила весь зал: — Верны ли слухи о ваших отношениях с сыном сенатора Айром Кёртом, который учится с вами на одном курсе и знаменит тем, что не скрывает ни своей нетрадиционной сексуальной ориентации, ни статуса меченого? И на этом моменте Рен ошарашенно замолчал. Он готов был к вопросу об ориентации, но не к тому, что его спросят сразу напрямую про Айра. Про его Айра, про того, о ком никто не должен знать, про того, кто дорог ему так сильно, и он почти дернулся к пятну засоса рукой. Он не знал, что сказать, хотя понимал, что именно необходимо ответить, что Айра надо защитить, но осведомленность обвинителя сбила с толку. — Со слов ваших же одногруппников с недавних пор вы стали слишком близки, — добил прокурор слишком довольно. Рен все еще молчал, раскрывая рот в попытке что-то произнести. Дело было дрянь. Лейн опять опротестовал заявление, но прокурор сказал, что пояснит связь с делом, так что судья дал добро на дальнейшие расспросы. Лоуренс судорожно обдумывал, как выкрутиться. Он обещал Айру, что сделает все, что в его силах, чтобы присяжные его оправдали, он обещал, он себе обещал, что будет отрицать любую связь с ним — Айр был сыном сенатора, и Рен не имел права бросить тень на его семью в глазах общественности. Отношения с парнем-подследственным на фоне и так напряженной ситуации в стране — что может сильнее подорвать авторитет? — По данным некоторых исследований, — прокурор вытащил бумаги и подошел к присяжным, раздавая, — некоторые меченые вполне могут, как бы сказать, добавлять друг другу сил. Особенно если состоят в тесных… отношениях, — подчеркнул он последнее слово, протягивая копию исследования как судье, так и адвокату, который почти вырвал лист из его рук и принялся бегло прочитывать. А потом бросил быстрый взгляд на Рена и тот сглотнул: промелькнула в его глазах жестокость, скрывающая отчаянную работу мысли, что Лоуренса и подкосило. — Так что перефразирую вопрос немного иначе: верно ли что ваш любовник в тот момент мог… помочь вам? Рен скрипнул зубами и почти гаркнул: «Его тогда вообще не было в стране!» — но вовремя прикусил язык. Он не мог все пустить коту под хвост сейчас, когда все почти закончилось. Если он скажет что-то подобное, то присяжные запомнят одно: он ничего не сказал по поводу слова «любовник», и на этом фоне окрик будет выглядеть лишь жалким оправданием. — Во-первых, — спокойно произнес он, молясь, чтобы его голос звучал уверенно, — Айр был, есть и остается моим другом, а ваше беспочвенное заявление о наших отношениях, основанное только на том факте, что он гей, слишком отдает гомофобией, которая, насколько мне известно, нашим законодательством не поощряется, — он перевел дух. Пальцы нервно стучали по бедру. — Во-вторых, в тот день Айра не было в университете, если я правильно помню. Он незаметно бросил короткий взгляд на адвоката. Тот одобрительно кивнул и допрос продолжился, но уже без особых сюрпризов, хотя прокурор из кожи вон лез, чтобы вывести Лоуренса из себя, и у него получалось: Рен слишком заметно нервничал. Адвокат даже несколько раз прерывал поток вопросов окриком «давление на подсудимого», и судья принимал его протесты. Когда председательствующий обратился к присяжным с напутственным словом, Лоуренс его почти не слушал, приходя в себя после провального допроса следователя. Присяжные удалились для совещания, Лейн подошел к нему и похлопал по плечу, говоря, что он отлично со всем справился, но Рен в это не верил и со страхом ожидал вынесения приговора. Ожидание затянулось на два с половиной часа. Его признали виновным по статье «превышение самообороны», на которую упирала защита, и оправдали по всем другим: потому что у Рена были травмы, нервный срыв и слишком хороший адвокат, на размытых видеозаписях с камер не было четко видно, кто первый начал, а видео с телефонов зафиксировали уже конец драки. Вынесенный судьей окончательный приговор обязывал выплатить семьям побитых ущерб в размере больничных счетов, и его освободили прямо из зала суда. Он отделался настолько малой кровью, насколько это вообще было возможно. Как только датчик покинул его висок, Рен крепко пожал руку Лейну, благодаря за все; однако тот лишь отмахнулся, сказав, что уладит оставшиеся формальности, поговорит с журналистами, даже заберет его вещи, а Лоуренс может идти домой к семье и не беспокоиться ни о чем. «И ни в коем случае не отвечайте на вопросы репортеров, вам ясно? Вообще на них не реагируйте, словно их нет, как бы назойливо они ни пытались привлечь ваше внимание». Лисия не могла сдержать слез, Зиг возбужденно подпрыгивал на месте, ожидая его у выхода из здания суда, успокаивая мать Рена и настороженно следя за Каином. Но тот сына не дождался и ушел прежде, чем Лоуренс приблизился к ним. Он сразу заключил мать и Зига в объятья, что моментально попало в объектив тех журналюг, которые остались караулить конец заседания в надежде запечатлеть, как его в наручниках будут конвоировать в тюрьму. На душе было нелегко. Он был рад свободе, рад, что это все наконец-таки закончилось, но тяжким грузом висело осознание, что тому парню это никак не поможет. В какой-то момент он подумал, что лучше бы его посадили — слишком легкий приговор служил лишь подпиткой разрастающемуся чувству вины — но Лисия крепче обняла его, будто почувствовав, о чем он думает, и он понял, что от того, что мать останется совсем одна, легче никому не станет. Краем глаза он заметил выходящую из дверей сгорбленную женскую фигуру и разомкнул объятия, бросаясь к ней, сам не понимая зачем. Женщина — ей было лет пятьдесят пять, но выглядела она на все семьдесят — заметила его и остановилась, наблюдая за его приближением красными опухшими глазами. Ее сопровождал мужчина — видимо, муж или брат — заслонивший ее, только завидев Лоуренса рядом. — Что тебе надо от нас? — рыкнул он, но мать того самого паренька прервала его тихим голосом, вскинув полную бледную руку. Рен замер, остановившись в шаге от них. Он почувствовал, как запершило в горле, начало жечь глаза, отчаянная ярость мужчины и безграничная боль женщины ощущались, словно нескончаемая череда пощечин. Воздух застрял в горле. — Мне… мне так жаль, — тихо выдавил он. — То, что случилось… мне так жаль… — он и сам не заметил, как заслезились глаза. Столкнуться с ней вот так лицом к лицу было страшно. Страшно видеть в ее глазах ненависть, презрение, немой укор. — Мне очень, очень жаль… Но женщина смотрела на него с состраданием, слезы скользнули из ее глаз, и она неожиданно обняла его. Рен сомкнул руки у нее за спиной и еле сдержал рыдания, повторяя одну только фразу: «Мне так жаль. Простите, мне так жаль». Она успокаивающе гладила его по спине, дрожа всем телом, и он прижал ее крепче, запрокинул голову, стараясь остановить наворачивающиеся слезы. — Я знаю, что ты не виноват. Бедный ребенок, бедные вы дети… бедный мальчик, — расплакалась она непонятно по кому. — Это ужасно, Великая, почему же все так ужасно?.. — Простите меня. Пожалуйста, если можете. Я никогда не хотел никому навредить… — Это не ты сотворил с ним такое, — всхлипнула она и положила руку ему на щеку, вглядываясь в его лицо. — Великая, ты же совсем еще ребенок, как они могли подумать… Но я так хочу знать… почему мой сын? Кто?.. — Я не знаю, — тихо произнес Рен, стискивая ее ладонь пальцами. Сказать, что все это было только чтобы воспитать в простых людях ненависть к меченым, он не мог. «Ваш сын стал просто расходным материалом в политической борьбе», — как он мог произнести что-то подобное в адрес матери, почти потерявшей своего ребенка? Не ей, не сейчас, никогда. Это было слишком жестоко. Все было слишком жестоко, неправильно, неоднозначно. — Мне так жаль. — Иди с миром, — она отстранилась. — Не вини себя. Твоя мать и друг ждут тебя. Проживи достойную жизнь, ради моего мальчика, — в ее глазах опять заблестели слезы. — Они поймают того, кто это сделал, — постарался произнести он как можно увереннее, давая обещание, на которое не имел права. — Обязательно поймают. Коротко попрощавшись с ее сопровождающим, Рен вернулся к своим. На душе было нелегко, он безучастно смотрел в окно автомобиля всю дорогу домой. Светило солнце, было очень жарко, хотя лето уже подошло к концу — подумать только, он выпал из реальности на два месяца. Мать весело о чем-то щебетала, совсем не замечая состояния отпрыска, Зиг хлопал по плечу, пытаясь приободрить, рассказывая какие-то нелепые истории, и Рен не знал, от чего ему хуже: от того, что не получил хоть какого-нибудь серьезного наказания или от того, что он наслаждается жизнью, пока тот подросток сидит в лечебнице, слепо уставившись взглядом в стену. Он еле выдержал пару часов общения с близкими, а потом, сославшись на то, что устал, заперся в комнате, только за закрытой дверью осознав, насколько отвык от общения с таким количеством народу одновременно. Завалившись на кровать, он закинул руки за голову и сам не заметил, как задремал. Вскочил он через несколько часов: ему показалось, что он снова в СИЗО, и около минуты он не мог справится с ощущением, что не должен находиться дома. Справившись с собой, он разделся, юркнул под одеяло и вновь заснул. Разбудил его звук хлопнувшей двери. Стрелки стоящего на столе будильника показывали четыре часа утра, в коридоре послышался заспанный голос матери: она говорила тихо, но маленькие квартиры на то и маленькие, чтобы слышать любой чих. — … он заснул около шести вечера, сказал, что устал очень, я его и не трогала, — уловил Рен конец ее фразы. — Можно я зайду к нему? — это был голос Айра, и ему он был несказанно удивлен. Лисия ответила не сразу: — Двадцать минут. И если я услышу что-то подозрительное, то ты вылетишь отсюда быстрее, чем произнесешь «это не то, что вы подумали». Рен тихо усмехнулся, заслышав скомканные оправдания Айра, скатывавшиеся в бормотания наподобие «да я не хотел ничего такого», но потом открылась дверь в его комнату, черноту на мгновение прорезал слабый свет, и он, сам не зная зачем, притворился спящим. Мягкие шаги раздались совсем близко, матрас прогнулся под весом воздушника, кровать жалобно скрипнула — все же она не была рассчитана на вес двух взрослых мужчин. Рен ощутил легкое прикосновение к волосам, такое бережное и отчаянно нежное, что у него сердце сорвалось с ритма. Айр навис над ним, мягко тронул его висок губами, оцарапав скулу щетиной, и Рен открыл глаза, в мановение ока заваливая его на себя. — Блядь, я думал ты спишь! — громким шепотом выругался Айр, явно не ожидавший подобного. Рен широко улыбнулся, давя смех. — Давно это вы с моей мамой лучшие друзья? — вместо ответа спросил он, перебирая волосы воздушника. — То, что она не оторвала мне яйца, только завидев на пороге, не делает нас друзьями. — Она пустила тебя, грязного соблазнителя, в комнату к своему беззащитному спящему сыночку, которого ты свел с пути гетеросексуального. Конечно, вы друзья. — Великая, я боялся, что все произошедшее будет для тебя слишком, а нет, ты все такой же идиот, — пробормотал Айр и попытался выбраться из объятий, но Рен его не пустил. — Оставайся, — шепотом попросил он. — Если ты не спал, то должен был слышать, что твоя мать вскипятит мне мозги, если я тут задержусь. Лоуренс почти вздрогнул, заслышав про вскипяченный мозг, его руки сжались судорожнее на талии Айра, но он быстро пришел в себя и выдавил подобие улыбки. — Брось. Мам! — гаркнул он. — Айр остается! Под дверью раздались торопливые шаги, Айр забился в его руках, стараясь вывернуться из объятий, но Рен держал тем крепче, чем сильнее он вырывался, и эта ситуация казалась до нелепого забавной. Особенно когда Лисия распахнула дверь в его комнату, и Айр замер, словно олень в свете фар. — Пусть у нас поспит. Четыре часа утра, не отправим же мы его домой в такое время, да мам? — он еще крепче прижал его к себе. Лисия окинула их внимательным взглядом, задержалась на сцепленных в замок руках сына у другого мужчины на груди и разозлено вспылила: — Да делайте вы что хотите! А потом захлопнула дверь со всей дури. Айр обмяк, а Рен рассмеялся и чмокнул его, куда пришлось: это было действительно смешно до нелепости. — Что ты ржешь, придурок? Она меня теперь убьет. — Если она не вернется сюда через пять секунд с дробовиком наперевес, то, считай, ты благословлен. — Знаешь, информация о том, что у вас есть дробовик, меня ничуть не вдохновляет, — проворчал Айр, выпутываясь из объятий. На этот раз Рен его пустил. — Успокойся. Раздевайся давай, — он подвинулся ближе к стене, освобождая немного места на кровати и нетерпеливо похлопал ладонью по покрывалу, пока Айр стягивал одежду и аккуратно складывал на стуле. — Эй, не, футболку тоже снимай. Тут дресс-код. Айр прищурился. — Может, я сам решу, в чем мне спать, Ваше Сиятельство? — Ты это решать будешь, спя на полу. Не ломайся ты, как девственница в первую брачную ночь, что я там не видел. Бормоча нечто нелицеприятное, но абсолютно неразборчивое, Айр скинул футболку и отправил ее, сложенную, к кучке своей одежды на стул, а Рен не мог оторвать взгляда от его пирсинга. Только вместо колец в соски были вставлены маленькие штанги, и он захотел увидеть процесс смены украшений персонально. А то и самому поучаствовать. — Будешь лапать, я тебе пальцы сломаю, — предупредил воздушник, заметив его взгляд, и забрался под одеяло. — Ты точно пряник где-то потерял, — проворчал на это Рен и прижался к нему. Было очень тесно — кровать была слишком маленькой для них обоих, но никто не возражал, хотя Айру пришлось лечь на бок, чтобы не свалиться. Рен повернулся к нему спиной и потянул за руки, заставляя обнять себя: когда Айр находился у него за спиной, он чувствовал себя в безопасности. — Я хочу навестить того парня, — тихо произнес он, после того как воздушник прижался к нему вплотную и нежно поцеловал в шею. По спине побежали мурашки. — Не надо тебе его навещать. — Он стал таким из-за меня, Айр. — Ты мог попасть в тюрьму из-за него и его дружков. — Великая, да они всего лишь первокурсники! — его затрясло. — Я напал на них! Мне надо было просто проглотить свою злость и уйти! Но я напал, побил, я колдовал… — Рен! — резко окликнул его воздушник и потянул за плечо. — Повернись ко мне. Послушай меня, ты не виноват. Они заслужили то, что ты надрал их задницы, а уж то, что кто-то потом поджарил чей-то там скудный мозжечок на вертеле, не делает тебя виновным в произошедшем! Ты понял меня? Лоуренс смотрел на него в полном шоке: не ожидал, что Айр может сказать нечто настолько жестокое. — Парень остался инвалидом! — зло выдавил он. Как он не мог понять? Он сломал парню жизнь! — В развивающихся странах голодают тысячи детей, — невозмутимо возразил воздушник, — в деревнях топят котят, ежедневно под машину попадают сотни людей, многие из которых никогда больше не смогут ходить, а многие просто умирают на месте в муках. Предлагаешь беспокоиться о каждом? — Если бы я не устроил разбор полетов, никому бы не понадобилось делать нечто подобное, просто чтобы продвинуть поправку! — Да нашли бы какого-нибудь другого козла отпущения вот и все! Знаешь, что меня злит больше всего во всем этом? — прорычал он. — Что ты, как идиот, мариновался в чувстве вины из-за того, что не совершал! Если бы да кабы!.. Если бы они были чуточку умнее, то не стали бы устраивать цирк с краской и доводить тебя до нервного срыва! Если бы мой отец взял контроль над СМИ год назад, а не месяц, то люди не сходили бы с ума на ровном месте! Если бы меня вообще не было… или если бы я вернулся раньше, если бы я не сбежал, как последний трус, если бы не напился, да если бы вообще поступил на юридический, а не остался на историческом. Есть много «если бы»! — Вы спать там будете или нет?! — дверь раскрылась, являя хмурую Лисию. Она посмотрела на открывшуюся ей картину двух лежащих обнаженных парней на одной кровати и захлопнула дверь. — Глаза б мои это все не видели, — пробормотала она, но ее было прекрасно слышно. В любой другой ситуации Рен бы посмеялся над этим, но то, что они только что обсуждали, занимало его мысли гораздо больше. — Айр, мне плевать на «если бы». Но я ввязался в драку, я избил… — Великая, я видел тебя после этой драки, ты выглядел так, словно по тебе толпа пробежалась! А они получили по два с половиной синяка! Ты сумму-то больничных счетов видел? Мне в младшей школе на обеды больше давали! — Я колдовал! — И правильно сделал! Их было трое, иначе они бы от тебя один фарш оставили. Черт, закрыли тему, — он устало потер глаза. — Надо будет тебя к мозгоправу отправить с твоим синдромом выжившего. Ты испытываешь чувство вины не потому что ты виноват, Рен. А потому что ты не пострадал. — Она даже не обвиняла меня, — хрипло прошептал Лоуренс, закрывая глаза и вспоминая лицо матери того парня. — Она сказала, что это был не я, что я непричастен… она… — под ресницами собирались слезы, он попытался незаметно стереть их о подушку, но Айр прижал его к себе, обнимая. — Она была права, — тихо произнес он, прижимая его, вздрагивающего, к себе. — Не реви. — Я ничего не мог сделать, Айр. Ничего. Этого могло бы не случиться. — Это бы случилось, просто с кем-нибудь другим, — он ласково погладил его по волосам. — Есть вещи, на которые ты не можешь повлиять, и это одна из них. Люди будут страдать по прихоти других людей, и иногда это будет затрагивать твою жизнь. Чувствовать вину оттого, что не можешь спасти всех — глупо. В этот раз это ты сидел в СИЗО, в следующий — это будет тот, кого ты не знаешь. И точно также будет пострадавший парень, которому сломали жизнь, но это будет уже далеко от тебя. Ты будешь чувствовать себя виноватым? Вот и сейчас не надо. — Откуда ты только такой умный выискался? Я просто уверен, что тебя били не за то, что ты меченый и голубой, а за то, что умник больно. — Как скажешь, — усмехнулся Айр куда-то ему в макушку, и Рен оплел его руками, как лианами, опрокидывая на спину и устраивая голову у него на груди. Это было не очень удобно, он долго возился, а когда, наконец, замер, то не смог сдержать слез. Почему это все должно было произойти с ним? Почему должен был кто-то пострадать? Айр ласково гладил его по голове, целовал подставленный лоб и притворялся, что не чувствует сотрясающих Рена рыданий. Лоуренс лишь крепче прижимался к нему и был слишком благодарен — за все сделанное и не сделанное, озвученное и не озвученное. Он сам не понял, как заснул вновь. Проснулся от того, что все произошедшее показалось сном. Но горячее, как радиатор зимой, тело, прижимающееся к нему, было реальным, и он успокоился. Прокручивая вчерашний — сегодняшний — разговор в голове, он понимал, что Айр был отчасти прав: он не мог предугадать, что случится с тем парнем. Но, во-первых, он сам получил не так много травм: пара гематом, да многочисленные синяки на конечностях и разбитые костяшки, а во-вторых… если бы он держал себя в руках, если бы сцепил зубы и просто продолжил идти, не оглядываясь, если бы… Пора было прекращать об этом думать. Айр завозился во сне, хмурясь, а Рен, как дебил, смотрел на его спящее лицо, найдя это занятие до ужаса интересным. И сопливым, ну куда уж без этого, он же влюбленный идиот. Поерзав из-за утреннего стояка — делать с ним ничего не хотелось, несмотря на определенную степень доставляемого неудобства — он улегся чуть поудобнее и продолжил свое невероятно увлекательное времяпрепровождение. — Долго будешь на меня пялиться? Он мог бы и смутиться, но нет: этот мужик называл его «солнце» и готовил ему завтраки. — Угу. Вообще, — Рен приподнялся на локте и посмотрел на часы, — уже почти одиннадцать. Голоден? Айр отрицательно помотал головой, зарываясь лицом в подушку, и поерзал, подползая к Рену чуть ближе, чтобы отодвинуться от края кровати, непроизвольно вклиниваясь коленом между его ног. — Пока нет, через полчаса — буду. Лоуренс же думал, что делать с ощущением чужого стояка на своем бедре. А потом потянулся к нему рукой. — Это плохая идея, — пробормотал Айр, даже не пошевелившись. — Однозначно. — Я серьезно. Если сюда зайдет твоя мама и увидит нечто подобное я до конца жизни буду петь фальцетом, — но его голос становился все ниже с каждым произнесенным словом, а дыхание — все тяжелее, по ушам стал расползаться румянец, и Рен как завороженный наблюдал за этими метаморфозами, не в силах остановить собственные пальцы, поглаживающие его через белье. А потом напомнил себе о самоконтроле. — Прости, — он поднял обе руки над одеялом и сложил на груди, как примерный мальчик. Айр прыснул и чмокнул его куда-то в лоб, сгребая в объятия. Это было слишком по-домашнему, но ощущалось вполне логично, закономерно и правильно, хотя разум Рена кричал где-то на бэкграунде, что правильным это быть не может в силу того, что они оба парни, которые встречаются без году неделя и не виделись два месяца. Рен аккуратно высвободился из его рук. — Ты все еще хочешь быть вместе со мной? — А как ты думаешь? — Айр недвусмысленно потерся о его бедро. — Я серьезно. Ты теряешь гораздо больше, чем я. Сам посуди: у твоей семьи положение в обществе выше, а связь с тем, кто засветился в подобных обстоятельствах, может угробить тебе будущее. — Великая, — воздушник откинулся на спину, потирая глаза. — Кроме того, я вырос в семье с нездоровыми отношениями, и помимо абьюза ничего не видел, — продолжил перечислять Рен, будучи абсолютно серьезным, хотя мысль, что Айр с ним согласится и они полюбовно расстанутся, приносила почти физическую боль. Но он дал себе слово, и собирался его сдержать. — Не упоминая того факта, что я закатил тебе уже две истерики. Даже три. — И что ты хочешь сейчас от меня услышать? «Нет, это не так»? — Я просто хочу, чтобы ты подумал о том, надо ли оно тебе. — Хорош хуйней маяться, — раздраженно выдавил Айр. — Напомнить тебе, что это ты за мной бегал? Теперь на попятную идешь? Рен нахмурился. — Я не иду на попятную. Я задаю вопрос. Потому что честно не вижу ни одной причины, почему ты бы захотел со мной остаться. И потому что знаю слишком хорошо, что я могу легко причинить тебе боль. — Вот только давай без этого! — он подскочил. — Благими намереньями будешь перед кем-то другим прикрываться, я не сахарный, не растаю. Если ты думаешь, что я позволю обращаться с собой, как т… как-то не так, то ты ошибаешься. Один раз я тебя выгнал, выгоню и второй, только на этот раз с концами. Ты либо со мной, либо нет. Будешь кидаться из стороны в сторону — милости прошу на выход. — Успокойся, — Рен аккуратно запустил пальцы ему в волосы, массируя кожу головы. Воздушник сначала дернулся, но потом принял осторожную ласку. — Я просто не хочу тебе навредить. — Заебал, — огрызнулся на это Айр и притянул Рена, заваливая на себя. — Я согласился с тобой встречаться и проебать это не дам. Ты либо отдаешь отношениям всего себя, либо летишь отсюда быстрее ветра. — Умник, — фыркнул Лоуренс и завертелся, устраиваясь на нем сверху. Хотелось сказать какую-нибудь слишком поспешную глупость, но вместо этого он слегка подтянулся и поцеловал все еще смурного Айра, стараясь быть настолько нежным, насколько это вообще возможно. — Не стоит пытаться меня завести. — Я не пытаюсь. Не тяжело? Воздушник под ним закатил глаза и сам потянулся за поцелуем. Его руки медленно гладили Рена по спине, заставляя мурашки бежать по позвоночнику, а волосы на загривке вставать дыбом. Слишком давно никто не прикасался к нему подобным образом, и он сам не заметил, как начал все яростнее терзать губы лежащего под ним парня, как развел его ноги коленом, вжался бедрами, от возбуждения стискивая простынь в кулаках. — Черт, — рвано выдохнул он, оторвавшись от желанного рта, и поймал влажный шальной взгляд. — Я хочу дойти до четвертой базы. Я, наверное, и не против быть снизу. — Сейчас точно нет, мы все еще у тебя дома, а твоя мать-дракониха где-то бродит. — На называй ее так, — прыснул Рен и склонился к его уху, чтобы слегка прикусить мочку. — Так что, хочешь трахнуть меня? — влажно выдохнул куда-то в висок. — Хочу, — признался Айр, и его руки сместились на ягодицы партнера. — Но смазки у тебя нет. Презиков тоже. Опять же мама твоя. — А себя дашь отыметь? — продолжил Рен выцеловывать его шею, отчаянно желая сделать что-нибудь с разросшимся в паху возбуждением, но не решаясь дотронуться до них обоих. — Дам, — пообещал воздушник. А потом неожиданно горячо зашептал: — Если бы ты знал, сколько раз я представлял себе, как ты меня… Лоуренс резко выпрямился, вперившись в него взглядом. — Что? — насторожился Айр, замирая. — Да, я люблю снизу, — ответил он на невысказанный вопрос, с вызовом глядя на Рена. — Проблемы? — Не ожидал. Но в дурную голову уже начали закрадываться крамольные мыслишки о том, какие перспективы открывает подобная информация. Очень горячие мыслишки. — Надо было раньше об этом сказать, — почти застонал Рен. — Я б тебя еще тогда натянул. И выебал бы так, что ноги не держали. — А ты любишь грязные разговорчики в постели, — хрипло выдохнул Айр, прижимая его пах к себе ближе. — А ты нет? — Раскусил. А потом распахнулась дверь. Рен резко скатился с Айра, одновременно натягивая одеяло ему до горла — тот явно не любил сверкать своим пирсингом — и возмущенно крикнул: — Женщина, тебя стучаться не учили?! Лисия захлопнула рот, моментально оценила обстановку и отрезала: — На кухню. Оба. Сейчас же. А потом захлопнула дверь. Рен с мученическим стоном упал на подушку и треснулся головой о спинку кровати. — Пиздарики, — задушено пробормотал Айр. — Ты еще в сознании, значит убивать она никого не собирается, — он морщился, потирая ушибленный затылок. — Пошли. Все будет нормально. Раньше у него бы поджилки затряслись, но теперь это казалось лишь незначительной мелочью, особенно, когда Рен точно знал, чего хочет. — Рен, твоя мать только что застала меня, лапающим твою задницу у тебя в постели. Она меня на костре сожжет! — Великая, я в это время вжимал тебя в матрас, так что кому тут еще достанется, — он перелез через Айра и принялся слишком поспешно натягивать джинсы. — Я поговорю с ней, все будет хорошо. Обещаю. Воздушник со вздохом последовал его примеру и начал судорожно одеваться, Рен видел, что того немного потряхивало. Прежде чем выйти из комнаты, он поймал его руку, чмокнул в губы и прошептал: «Расслабься. Она поймет». Лисия медитировала на кухне над чашкой чего-то, что точно не было чаем — догонялась — и Рен от греха подальше отодвинул от нее бутылку коньяка, садясь на против. Айр приземлился рядом, на самый край табуретки, настолько близко к Лоуренсу, насколько это было возможно, и Рен осторожно положил ему ладонь на бедро. Как его мать вообще могла пугать кого-то до такой степени? — Я так понимаю, — начала она, отследив действие сына, — прекращать свое вот это вот вы не собираетесь? — Нет, — твердо ответил Рен, чуть сильнее сжимая пальцы, и чувствуя, как Айр накрыл его ладонь своей. Стало теплее на душе. — Ясно. Великая, где я ошиблась в воспитании своего непутевого отпрыска? — возвела она к потолку очи-горе, а потом перевела взгляд на Айра, который старательно избегал смотреть видящей в глаза. — К твоему сведению у меня нулевая категория, избегать зрительного контакта не поможет, — заметила она как бы между строк, так же между строк угрожая. — Твои родители знают? — О чем? — О том, что ты гей. — Знают. — И как они к этому относятся? Айр пожал плечами. — Нормально. Болезнью не считают, блажью тоже. — Ты им рассказал уже про Рена? — Нет, но они не дураки и поняли, что абы из-за кого я б так не носился два месяца. — Ясно. Громко тикали часы. — Мам… — Молчи, — резко оборвала она его. — Значит у вас все серьезно? — Да, — уверенно кивнул Рен. — Я не тебя спрашиваю. С тобой-то все понятно, ты дурень. — Ну спасибо. — Это серьезно, — тихо ответил Айр, сжимая руку Лоуренса совсем крепко, и посмотрел ей в глаза. — Можете хоть в голову залезть. Лисия лишь фыркнула, встречая его взгляд. — Если у меня появятся сомнения, я это сделаю, и ты даже не заметишь. — Значит сейчас сомнений у тебя нет? — Рен даже не попытался подавить радость в голосе. — Этот парень твоего адвоката раскопал, оплатил и доставал мне нелегальные разрешения на свидания, еще и судью наверняка подкупил, — усмехнулась она, переводя взгляд со сконфузившегося Айра на ошеломленного сына. — Так что нет, пока сомнений нет, и совесть не позволяет быть против. Черт с вами. Плодитесь и размножайтесь, дети мои. Плодитесь и размножайтесь, — выдохнула она под конец, задумчиво крутя в руках чашку с коньяком. — Я просил вас не рассказывать ему об этом, — скомкано возмутился Айр и добавил: — И судью я не подкупал. Лисия пожала плечами. — Я с вами алкоголичкой стану, — она залпом прикончила напиток и попросила Лоуренса поставить бутылку на место. — Одно прошу: я больше не хочу становиться свидетельницей сцен подобных утренней. Коней попридержите, хотя бы в моем доме. — Стучаться надо, — буркнул Рен, ставя коньяк на полку. — Извините, это не повторится, — покаянно произнес Айр. — Вот почему с парнем моего сына у меня больше взаимопонимания, чем с собственным ребенком? Почему у моего сына вообще есть парень? — Потому что твой сын дурень, — обиженно повторил ее фразу Лоуренс, садясь обратно. — Оно и видно, — отреагировали они хором, заставив Рена в какой раз недоуменно воззриться на них обоих. — Вот спелись, а, — буркнул он, скрещивая руки на груди. — Еще и драму разыгрывают. Но есть вещи поважнее, — серьезно продолжил он. — Я хочу забрать документы из ВУЗа, если это еще актуально. — Не актуально, — помотала Лисия головой, — тебя исключили еще в июле. Рен кивнул, принимая к сведенью — одной головной болью меньше. — Тогда, какие сроки выплаты компенсации? — Выплачу я твою компенсацию, — отмахнулась мать. — Там не такая уж большая сумма. — Не надо, — твердо оборвал он ее, и, видимо, было в его голосе что-то, что не позволило его матери возразить: она лишь прожгла его взглядом, но ничего не сказала. — И адвокат. Айр, сколько я тебе должен? Воздушник повернулся к нему с насмешливым выражением лица. — Ты мне ничего не должен. — Айр, не ерепенься, — простонал Рен, запрокидывая голову: уговаривать еще и упрямого воздушника ему не хотелось. — Просто назови сумму, хотя, я полагаю, она большая. Отдать сразу не обещаю, но со временем — точно. — Рен, я серьезно. Не надо мне ничего возвращать. Если бы мой отец не проворонил настрой общественности, этого всего вообще не случилось бы. Я просто пытался исправить то, где накосячили его люди. Лоуренс закатил глаза и отвесил упрямцу легкий подзатыльник. Потом открыл заметки на телефоне и протянул ему. — Напиши, сколько стоил этот ушлый адвокатишка, мой ему поклон. Иначе я просто не смогу спокойно спать. Я не люблю быть должным. Вняв его просящему взгляду, воздушник со вздохом открыл клавиатуру и набрал несколько цифр, отдавая телефон обратно Рену. Тот взглянул на экран: все оказалось не так плохо, как он представлял. — Ну, это нормально. Месяца за два отдам, когда работу найду. — Это за час. — Что прости? — он уставился на Айра с широко раскрытыми глазами. — Это ж сколько нулей в результате прибавить?.. И он даже не знал, что его удивляет больше: то, что Айр вывалил ради него такую сумму, то, что она у него вообще была, или то, что ему теперь ни в жизнь с ним не расплатиться, даже если он пустит себя на органы. Но воздушник лишь пожал плечами и отвернулся. — Ты мне ничего не должен, Рен. Ты — жертва, и ты ничего мне не должен. — Жалеть меня не надо только, — нахмурился тот, стискивая телефон в кулаке. — Я отдам. Даже если на это вся жизнь уйдет. — Звучит, как предложение, — еле слышно пробормотал Айр, усмехаясь. — Великая! — Лисия закрыло лицо руками. — Мальчики, прекратите свои заигрывания, это отвратительно. Рен снова смерил обоих удивленными взглядами и рассмеялся, откидываясь назад и чуть не падая с табуретки. В дверь постучали, и он пошел открывать, уже не боясь оставлять мать наедине со своим избранником: не поубивают друг друга и ладно. На пороге стоял Зиг с готовым набором безумных идей, как отмечать возвращение Лоуренса в родные пенаты. Когда же он прошел на кухню и увидел Айра, то махнул в его сторону рукой. — Здрасте, теть-Лисия, и тебе здорово, полтора месяца ни слуху, ни духу, — он плюхнулся на табуретку Рена. — Ты пропустил все веселье, я ему предложение делал, — огорошил его Лоуренс, прежде, чем Айр успел хоть слово вставить. Воздушник закашлялся, Зиг поперхнулся воздухом и начал ошеломленно переводить взгляд с одного на другого, а потом умоляюще посмотрел на флегматично подпирающую рукой голову Лисию. Та поймала его взгляд и устало помотала головой: — Даже не спрашивай. — Да расслабься ты, шутка это, — хлопнул его Рен по плечу, явственно видя, что Айр уже давится смехом в попытке не заржать в голос. — Вы… педики несчастные! — возмущенно воскликнул Зиг. — Да меня чуть кондратий не хватил, я на нормальной-то свадьбе не был никогда, ваше гейство я бы не пережил! Хорош ржать, полудурки! — обиженно ткнул он сидящего рядом Айра под ребра, насупившись. Тот лишь отмахнулся. — И сыну моему добавь еще, — подбодрила его Лисия на дальнейшее рукоприкладство. — Мало я его в детстве наказывала. Ладно, если будете сегодня шататься, сильно не пейте. И заклинаю, не залетите в полицию! Айр, присмотри за ним, Зиг, а ты следи за обоими, чтоб неповадно было. — А говорил, вы не друзья, — ворчал потом Лоуренс, когда они все втроем вышли из дома, покончив с раскланиваниями. Вернее, раскланивался только Айр, и Зиг потом долго подначивал его на эту тему, пока Рен удивлялся, с каких пор его мать доверяет воздушнику больше, чем собственному ребенку, зная при этом, какие их связывают отношения. Она же против этого была! Это наводило на мысли, что тот явно сделал куда больше, чем оплата адвоката, и от этого становилось гадко на душе: ему никогда будет с ним не расплатиться. Не только деньгами, но и просто с моральной точки зрения, он был ему обязан выше крыши, куда серьезнее, чем он смог бы когда-нибудь вернуть. Но Айр лишь прыснул, закинув ему руку на плечо, и быстро чмокнул в макушку, пользуясь тем, что Зиг спускался первым и не видел этого. Весь день они болтались, повинуясь энтузиазму Зига: тот, как душа компании и человек, являющийся причиной наличия компромата у всех на всех у себя в группе, задавал тон общему настроению, хотя время от времени Лоуренс норовил скатиться в мысли о будущем: вечером он планировал заняться резюме и его рассылкой, а завтра пройтись по всем окрестным местам общепита, мало ли где-нибудь нужен официант. Заканчивать вышку когда-нибудь даже в перспективе он не собирался — ну ее к черту. Несмотря на его невеселые мысли, изредка нападающую меланхолию, и появившееся к середине дня желание забиться где-нибудь в уголке, чтобы пышущий воодушевлением Зиг и беззаботно треплющийся Айр потерялись и не отыскались, день проходил весело. Но как же он устал от того, что они оба пытались втянуть его в диалог! — Ты в порядке? — тихо спросил его воздушник, когда они жевали дешевый кебаб, оккупировав лавочку у того же ларька, где затарились. Знание, что Айр располагает деньгами несоизмеримо большими, чем можно было представить, делало эту ситуацию немного забавной: ну не тянул он на миллионера. Зиг отошел выкинуть обертки, так что они остались одни, но Рен все равно помотал головой, не жалея выказывать своего раздражения. — Устал? — все же предположил Айр. — Да все нормально, правда, — улыбнулся Лоуренс, но, видимо, его улыбка вышла какой-то мученической, и воздушник нахмурился. — Забей. Вернулся Зиг, как всегда с улыбкой до ушей, и Рен постарался выглядеть бодрячком. Как бы то ни было, около семи вечера он отговорился тем, что хочет подготовить резюме, и почти сбежал домой. Не учел он тот момент, что мать была в квартире и, соскучившаяся по сыну, увела его ужинать. Расстраивать маму своими выкидонами отшельника Лоуренс не собирался, потому напряжение внутри него все копилось и копилось, пока он улыбался и преувеличенно весело рассказывал о планах на жизнь и работу. Он сбежал от нее в десять и заперся в комнате — немного отпустило. Но именно в тот момент, когда он подумал, что день закончен, и он сможет наконец-таки побыть в одиночестве, телефон булькнул сообщением. Рен раздраженно выхватил мобильник, на экране мигал короткий текст. «Хочешь заночевать со мной?» — спрашивал его сотовый, и Лоуренс отчего-то почувствовал нелепую радость от этой формулировки. Он позвонил — потому что даже нервозность и напряжение слегка отошли на второй план. — Привет, — тихо прошелестела трубка голосом Айра, и Рен представил себе, что тот, наверное, уже в кровати. — Привет, я думал, ты уже лег спать, — он плюхнулся на свою узкую холодную постель, запуская руку в волосы. Сегодня утром он проснулся вместе с Айром и провел с ним весь день — эта мысль навевала сопливое романтическое настроение. Какой же он идиот. — Уже ложусь. Но если хочешь, я могу приехать и забрать тебя. Или сам доберешься? Или дома останешься? — Давай я завтра к тебе приеду пораньше, — все-таки ответил Рен, понимая, что Айру с его режимом дня ждать его будет неудобно. — Сегодня не с руки. — Как знаешь, — и Лоуренс представил, как тот пожимает плечами, возможно даже слегка нервно. — Айр, — почти прошептал он, — спасибо. За все. Я… я не знаю, где бы я сейчас был, если бы не ты. — Там же, где ты есть, потому что ничего бы вообще не случилось, — проворчал телефон в ответ. — Идиот, — авторитетно выдохнул Рен. — Я лишь пытаюсь сказать, что я по гроб жизни тебе обязан. — Ты ничего мне не обязан, надоел уже!.. — Заткнись. Как бы ты себя чувствовал на моем месте? — Вот именно поэтому я не хотел, чтобы ты об этом знал, — пробормотал Айр, на заднем плане послышался какой-то шорох. — Ты не должен мне ничего, Рен, — продолжил он серьезно. — Хочешь вернуть деньги — верни, но мне на них плевать, я сделал то, что должен был, не потому что ты мой парень, а потому что тебя бы никогда не стали подозревать серьезно и освободили бы сразу после теста на категорию, если бы сверху не надавили. И я не хочу, чтобы все это хоть как-то отразилось на наших отношениях, не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным. — Что значит «сверху надавили»? Послышался вздох и тихое бормотание «зря я это сказал». — Не забивай голову. — Это ты не морочь меня! — Рен подскочил на кровати. — Айр, кому надо было мариновать меня два месяца в СИЗО? Не слишком ли я мелкая рыбешка для «сверху надавили»? — Рен, давай завтра об этом поговорим, как приедешь, — попытался утихомирить его воздушник. — Я бы предпочел разговор с глазу на глаз. — Хорошо, — процедил он в ответ. — Но ты расскажешь мне все. — Рен… — как-то странно протянул его имя Айр, а потом резко выдохнул. — Черт, я не хочу, чтобы ты об этом знал. — Я два месяца просидел в одиночке, — жестко оборвал его Лоуренс. — Я два месяца нормально не ел и не спал. И я хочу знать кому и зачем это понадобилось. Потому ты мне все расскажешь. Или я сам узнаю. — Сволочь ты, Рен, все-таки. Самая натуральная. Ладно. — Спасибо, — в ответ раздался горький смешок. — Спокойной ночи. — Да уж, спокойной, — пробормотал воздушник. — И Рен… А, впрочем, забей. Завтра поговорим, — и он отключился. Лоуренс почувствовал себя немного неуютно: не стоило ему так жестко говорить с ним. Но тот знал, всё знал, а Рену жизненно необходимо было знать тоже.