Ты совершил ошибку, Мурад...

Фарья Фарья рассматривает уже не первый раз переписанное письмо, что она собирается отправить матери. Достаточно ли оно убедительно? Должно быть достаточно, чтобы бывшая Королева смогла понять нынешнюю. Но тревога всё равно цепляла своими когтистыми лапами за сердце, ведь отчим - ревностный католик, да и к тому же предан Фердинанду, он наверняка осудит её, а Фарья видела, как Катерина его любит. Только бы не расколоть эту счастливую семью своим решением. "Я больше не мамино дитя, теперь - я правитель этого государства и должна беспокоиться в первую очередь о его благе" - решительно думает Королева и почему-то вспоминает Валиде Кесем Султан, которая всегда говорила о благе государства, прикрывая им даже неблаговидные порою дела. Фарье не хочется быть похожей на неё и заставлять мать выбирать между мужем, дочерью и верностью короне, но сама она уже сделала свой выбор и повернуть назад невозможно, а потому она примет любое решение герцогини. Даже если та выберет не её, а своего нового супруга. "Я больше не мамино дитя, теперь я жена своего мужа" - когда-то думала она, потому что "и оставит человек отца и мать своих, и прилепится к жене своей, и будут двое едина плоть"*. Так должно было быть и не вышло, пусть её избранник вовсе не жил по сему закону, но всё же ей хотелось этого, а сейчас сама только мысль о таком исходе отвращает, ведь совсем скоро она соединиться не с тем, о ком думает каждую одинокую ночь перед сном, а с тем, с кем должна, потому что теперь она не мамино дитя, и не жена своего мужа, теперь она - Королева и это важнее всего, даже собственных, чужих, любых чувств. Необходимо думать именно так, но отчего-то сейчас это слишком тяжело, поэтому Фарья радуется, когда надоевшие сердцу и уму мысли прерывает настойчивый, требовательный стук в дверь. - Войдите. В покои входит начальник дворцовой стражи, лицо его нахмурено и сердито: - Ваше Величество. - он склоняет привычно голову. - Письма были немедленно направлены вместе с послами к их адресатам. - Прекрасно. - эта новость радует девушку, но обычно улыбчивое выражение лица светловолосого мужчины всё также печально и она решается его спросить: - Что-то случилось, Рикард? Ты сегодня мрачен. - Ваше Величество...могу я задать вам вопрос? Она настораживается, но всё же кивает в ответ. - Андрас сказал мне, что Султана Мурада выводили из ваших покоев утром... он пробыл с вами всю ночь? Этот вопрос ставит её в тупик: "Он ведь не может, не должен спрашивать о таком, знает, что это неподобающе, но...всё же спрашивает. Почему?" - лихорадочно проносится в голове и больше собственной чести и достоинства девушку волнует его опасный, ненужный интерес, который не может привести ни к чему хорошему. Неужели той ночью она заронила надежду в его душу? Нет, так не должно было случиться. - О подобном у меня спрашивать не имеет право никто, - нарочито возмущённо отбривает она мужчину, чтобы привести его в чувства, - и ты, Рикард, в том числе. - Кто ты такой, чтобы я давала тебе отчёт в своих делах? Никогда не забывай, что перед тобою стоит Королева! Она знает, как грубы её речи, которые напоминают ей о человеке, что обожал бросать свой титул в лицо даже тем, кто был ему ближе всех и это удручает, ведь она никогда не хотела походить в этом на него, но страх и гордыня берут своё, оттого Фарья видит, как темнеет лицо мужчины с каждым произнесённым словом. - Не забуду, Ваше Величество. Никогда не забуду. - он разворачивается и уходит, а Фарья остаётся с мерзким чувством отвращения к самой себе. Мурад Минуты тянутся невыносимо томительно, каждый час - словно целая жизнь. Покои, что ему отведены, красиво и дорого обставлены, но всё портит крепко запирающаяся снаружи железная дверь. Мурад уже наверное в сотый раз рассматривает вид, открывающийся из большого окна. Он не может поверить, что подобные мысли приходят ему в голову, но... на самом деле, всё не так уж и плохо. Фарья могла бы бросить его в темницу без света и еды, но вместо этого удостоила мужа роскошной спальней, слугами и прочими приятными удобствами. А ещё стражей, что караулит его покои день и ночь. Нет, пожалуй, лучше бы убила, чем так. Сидит здесь, будто принцесса в запертой башне. "Что за унижение и позор для Повелителя семи континентов" - в очередной раз раздраженно думает Мурад, чтобы отвлечься от оседающего камнем в душе желания увидеть её. Фарья не приходит уже который день и ему хочется на стенку лезть от невыносимого одиночества, что сжимает внутренности подобно железному кольцу. Должно быть так и чувствовал себя дядя Мустафа, много лет запертый в своём мрачном, исперещрённым по-детски простыми рисунками, Кафесе. Хотя, у бывшего падишаха не было столько роскоши и света. А у него есть. Только какой от этого прок? Разве что вино помогает справиться со злостью и бессилием, затуманивая разум своим дурманом. Но и его не дают много, очевидно, в планы Королевы не входит споить своего мужа до смерти. Что она собирается с ним делать? Это вопрос не выходит из головы, сводя с ума день за днём. Её намерения всё также необъяснимы, как и зачерствевшее выражение прекрасного лица. Мгновенная смерть от рук её палачей была бы куда более милосердной, нежели это тягостное, изнуряющее ожидание, от которого невозможно убежать. Дверь неожиданно начинает громко лязгать замками и мужчина замирает, готовясь увидеть слугу или стражника, а может... её? Каждый раз, как поворачиваются ключи, он надеется увидеть свою жену. И каждый раз разочаровывается, когда это оказывается не она. Наконец дверь отпирается и в покои входит тот самый высокий и плечистый блондин, что оскалился на него в шатре, когда сопровождал свою Королеву на встречу. Тот самый, в чьих глазах он разглядел плохо скрытый интерес к ЕГО жене. Мурад напрягается и смотрит волком на вошедшего мужчину. Зачем он здесь? - Я гляжу, вы весьма неплохо обустроились. - начинает светловолосый, небрежно одёргивая свою черно-золотую форму. - Наша Королева великодушна к своему царскому пленнику. Султан молчит, не желая вступать с ним в разговор. Желание отсечь наделённую правильными чертами голову всё ещё не пропало с момента, когда они увиделись впервые. - Впрочем, совсем скоро, эти прекрасные покои вам не понадобятся. - продолжает он, чуть прищурившись, - Не думаю, что Королева захочет вашего длительного пребывания здесь. Я наслышан, как османские мужчины относятся к своим женщинам... как к скотине или покорному животному. Неудивительно, что она предпочла сбежать от вас. Мурад чувствует, что начинает закипать от бурлящей внутри злобы и цедит сквозь зубы: - Что тебе нужно? Блондин же, словно не замечая его раздражения, продолжает вальяжно расхаживать по комнате, с любопытством разглядывая её роскошное убранство: - Мне хотелось поглядеть на вас. В том шатре вы были довольно впечатляющи... в этих османских одеждах, на своём позолоченном троне. Тогда я подумал, что подобное величие в силах покорить любую женщину. Однако, сейчас я вижу вас, без всех этих атрибутов власти, и должен сказать, что вы весьма... заурядны. - он едко усмехается и Мураду вся кровь бросается в голову. - Как ты смеешь, щенок безродный, вести подобный разговор с Шахом мира сего?!! - рычит он, еле сдерживая себя. - Смею. Здесь ваш титул ничего не значит. Вы лишь пленник нашей Королевы, настанет день и она вынесет вам заслуженный приговор. Мурад по непонятной для себя причине успокаивается и холодно произносит: - Не вынесет. Моя жена никогда не причинит мне вреда. Он вообще-то не сильно уверен в своих словах, но что-то глубоко внутри подсказывает, что она ещё не способна на это. Лицо блондина искривляется в злобной гримасе: - Наверное, вы никогда этого не запомните, но я всё же повторю. Она больше НЕ ВАША жена. Она свободна от любых обязательств перед вами. И если вы полагаете, что у Королевы остались хоть малейшие чувства к вам, то вы глубоко заблуждаетесь. К счастью, она способна разглядеть в своём окружении гораздо более достойных мужчин. Злоба снова заполняет рассудок, вытесняя все иные эмоции. - О ком это ты? - хрипит Мурад. - Неужто, это ты, солдатишка, считаешь себя достойным МОЕЙ жены? - Так считаю не только я, но и сама Королева Фарья. Я никогда не забуду её поцелуй... В глазах темнеет от ярости, все мысли исчезают и Мурад набрасывается на светловолосого подлеца. Один удар. Второй удар. Тот неожиданно оказывается крепким и наносит ему ответный. Что ж, похоже, бой будет славным. Наконец-то он свернёт шею ублюдку, что смеет смотреть на его жену столь неподобающим взглядом, говорить и думать о ней. Пора бы ему сдохнуть. Фарья - Ваше Величество!!! - в покои без привычно предшествующего стука вносится Андрас и девушка в испуге оборачивается: - Что случилось, Андрас? Почему ты врываешься ко мне в опочивальню?! - Простите, моя Королева, но тут такое... - Да говори уже! - В покоях, где заперт султан, сейчас драка. - Что?!! Кто посмел?! Мужчина вытирает выступивший на лице пот и еле выдавливает из себя: - Ри-рикард. Он зачем-то пришёл к Султану Мураду и очевидно чем-то его разозлил, потому что они сейчас бьются не на жизнь, а на смерть. Мы пытались их разнять, но оба сильные и разъярённые словно дикие кабаны, раскидали уже десятерых стражников и продолжают избивать друг друга. Королева еле отходит от охватившего её шока и коротко приказывает: - Быстро, идём туда!! Она несется, не видя ног, надеясь успеть, пока один не забил другого насмерть. И зная силищу своего мужа, она думает, что это скорее будет её глупый начальник королевской стражи. Девушка подлетает к покоям и видит стоящих в растерянности стражников, которые потирают ушибленные места. Очевидно, и им прилетело в пылу султанского гнева. Они расступаются перед Королевой, опустив глаза вниз и Фарья заходит в комнату, увидев там потрясающую картину. Все покои разгромлены, несколько стражей лежат по обе стороны от мужчин, пока те, в разорванной одежде, все в крови, продолжают упоённо молотить друг друга огромными кулаками. И лидирует, как она и предполагала, Мурад. Он сидит на своём противнике, вжав его в каменный пол и похоже, намеревается превратить его лицо в кровавое мессиво. Мужчина даже не замечает её прихода, настолько он увлечён боем. Фарья тут же бросается к султану, хватает его за плечи и трясёт со всей силой, на которую способна. - Сейчас же прекрати!!! Мурад!!! Он поворачивает на неё голову и она видит в его глазах безумный блеск. Это слегка пугает её, но девушка не подаёт вида, лишь судорожно сглотнув. Мужчина приподнимается, хватает её за плечи и шипит: - Что, любовничка прибежала спасти?! Фарья старательно не обращает внимания на его жутко сверкающие глаза и приказывает не голосом, а сталью: - Унесите офицера Гатвани к лекарю. Оставьте нас одних. Мужчины быстро подхватывают потерявшего сознание Рикарда и Королева слышит Андраса, тон которого наполнен тревогой: - В-ваше Величество, вы уверены?! Я полагаю вам не стоит оставаться наедине с... - Вон!!! - кричит она так, что все стражники вздрагивают и моментально вылетают из покоев, заперев за собой железную дверь. - Что ты себе позволяешь?! - Королева хватает султана за разорванную на груди рубаху. - Как смеешь избивать моих людей?! Его глаза начинают наливаться кровью, но отчего-то девушка больше не чувствует перед ним страха. Она видела его таким сотню раз - разъярённым до красноты, потерявшим рассудок от гнева, монстром, готовящимся напасть на добычу, чтобы вырвать её ещё тёплое, бьющееся сердце и сначала это пугало её также, как и всех бедняг, посмевших провиниться перед падишахом, также как и того несчастного, что в тёмной ночи поплатился головой за грубые речи о своём Повелителе - она всё ещё помнит его умоляющие глаза, крики, свой дрожащий голос и искажённое ненавистью лицо любимого. Но сейчас она не боится, потому что знает - нет ничего, ничего, страшнее его холодно-скользкого равнодушия, застывшего в мёртвых, до болезненности пустых глазах живого мертвеца, безразличия, ледяным осколком застрявшего в сердце, что не способно больше биться ради любви. Нет ничего страшнее этого. - Как Я смею?! Как твой неверный щенок смеет приходить сюда и дерзить мне?! Фарья делает шаг назад. - Что Рикард тебе такого сказал? Он игнорирует её вопрос и задаёт свой: - Что у тебя с ним?! Я ещё на той встрече заметил, как он смотрит на тебя. Я вижу вожделение в его глазах. Если узнаю, что он хоть пальцем к тебе прикоснулся, я убью вас обоих! - О чём ты говоришь?! Как смеешь обвинять меня в подобном?! Я - Королева!!! Мне ли пристало спать со стражником?!! Он идёт на неё, а она отступает назад. - Он мне сказал, что никогда не забудет твой поцелуй. Что это значит? - его голос с крика переходит в рычание. - Поцелуй? - она растерянно замирает, пытаясь понять, о чём идёт речь. А затем вспоминает, как позволила себе коснуться губами щеки светловолосого мужчины в ту ночь, когда он признался ей в своих чувствах и по коже пробегает холод. Но Фарья берёт себя в руки, потому что она больше не принадлежит ему, потому что, как и перед остальными, не обязана перед ним ни в чём отчитываться, будто дитя малое, и произносит сердито: - Рикард влюблён в меня, это правда. Я была удивлена, когда он признался мне в этом, но никогда не поощряла его чувства, потому как они невзаимны и недопустимы. Но всё это не важно, а знаешь, почему? Потому что если я захочу, то буду с другим и ты не сможешь мне помешать. Я больше не твоя пленница, фаворитка или жена. Я - Королева! И ты не имеешь на меня никаких прав. Никаких! Она говорит это и видит, как расширяются от гнева его синие глаза. Её речи неосторожны, опасность положения зашкаливает, но она чувствует почти звериное, проворачивающееся острыми колючками изнутри, наслаждение, когда дерзкие слова вылетают из горла, подобно хлёсткому удару. Ей хочется, чтобы он знал - она теперь свободна. Мужчина прижимает её к стене и сдавливает руками тонкую шею: - Ты никогда не будешь ни с кем, кроме меня, ты не посмеешь! Никогда и не захочешь никого кроме меня! Она слегка задыхается, но нервный смех всё равно успевает вырваться из груди: - Ты опоздал. Хочешь знать, был ли во мне кто-то другой? Был. И мне это понравилось. От шока он отпускает уже сжавшиеся руки и смотрит неверяще: - Ты лжешь! Ты бы не смогла. Я не верю тебе! - Думай, что хочешь. Но она была хороша. - ОНА?! - он выглядит ещё более озадаченным. - Да, и тебе она тоже понравилась, кажется. Ты не забыл мой подарок? Илона. Мужчина молча смотрит на нее. - Умелая девушка, я решила оставить её себе. И руки её...тоже весьма искусные. - Ты легла в постель с женщиной? Ты спала с той, которую трахал Я?! - его голос становится приглушенно-потрясенным. - Всего один раз. - бросает Фарья непринуждённо. - Впрочем, у Королевы есть право заводить фавориток или...фаворитов. Я ещё не сделала свой выбор, но, знаю, что он довольно велик. Рано или поздно, в моей постели окажется другой. Мужчина отмирает и к его лицу снова приливает багрово-синюшная краснота: - Если я убью тебя прямо сейчас, то никто в твоей постели не окажется. - Ну, давай же, убей! Ты же так хочешь этого! Ты ведь только и умеешь, что убивать! - кричит она всё также вызывающе, как и в юности. Досаждать ему, дразнить, выводить из себя - словно цель, поставленная ею в новой жизни, где она властвует над ним, будто месть за обдающее морозом спокойствие с которым он прижимал когда-то её, бьющуюся в в истерике, разрушающую всё вокруг, от сжирающей изнутри ревности. "Пусть мучается" - думает девушка, хлопая в душе ладошками, как мстительный маленький ребёнок, - "Теперь его очередь злиться и негодовать, но не иметь возможности что-либо изменить". Он подходит почти что вплотную и девушка уже ощущает терпкую смесь ненависти, что исходит от него - запекшаяся кровь, его и чужая, пыль, пропитавший одежду пот и что-то ещё, что-то ещё... Запах мужчины после боя. В юности мать рассказывала ей, что когда мужчины дерутся, они превращаются в зверей, потому так много изнасилованных женщин в захваченных городах, кровь заливает воинам глаза и ослепляет, дикие твари рвутся из их тел на волю, требуя раздавить своими лапами всё живое, а звери по своей натуре становятся ими вдвойне. Потому она не сомневалась, что он не убьёт её вот так, не дотронувшись до мягкого тела, не разорвав на ней одежды, не впившись своими зубами в отливающую синевой белую кожу, не взяв непокорную жену перед расправой. И она не против, совсем нет, сейчас ей хочется ощутить на себе его ярость, почувствовать в себе его убийственную до дрожи во всём теле жестокость, потому что нет больше жалкой жертвы, потому что, она и сама теперь хищник, живущий глубинными инстинктами, что просят, умоляют, требуют, а Фарья не решается их ослушаться. Она обхватывает его лицо руками и мужчина отвечает ей свирепо и безудержно, впившись губами в её губы, сдавив хрупкое тело в своих руках, их языки снова сплетаются и девушка на миг теряет ощущение собственного тела, остаются лишь терзающие друг друга алчные рты. Её пальцы тянутся вниз к его мужскому естеству, налитому кровью, что проснулась во время драки с соперником и задремала после, пока не появилась женщина и не разбудила её. Пустота между их телами теперь кажется горячей, почти раскалённой, но Фарья хочет, чтобы её обожгло. Она хватает мужа за руку, сжимает сильно, до боли и влечёт за собой к постели, словно забывая с кем имеет дело, а мужчина возвращает её к реальности одним резким движением - вырвав грубо свою ладонь и прижав назад к стене, с глухим рыком задирая пышные юбки жены-Королевы, упиваясь своим ядовитым шипением: - Не притворяйся, будто имеешь власть надо мною. Это Я владею тобой. Она чувствует злой до крайности порыв дать ему пощечину и оттолкнуть, но слишком поздно сопротивляться, да и не хочется, не хочется, не хочется... Его плоть трётся там, где уже слишком влажно, чтобы делать судорожный вздох, поэтому когда она чувствует его в себе, стон выходит жалобным, еле слышным и это кажется, подогревает его ещё больше. "Он не должен думать, что победил" - судорожно проносится в голове, пока она вонзает свои зубы в его шею и слышит звериный вскрик, сейчас он - музыка для её ушей, а заглушить его - почти преступление. Но она всё равно впивается своими солёными от его пота губами в раскалённые зубы мужчины, вскрывая их языком едва ли не насильно и стоны обоих тонут в яростном молчании соединившихся ртов. Движение за движением, толчок за толчком приводят наконец к единственно-желанному на всём белом свете удовольствию, что жаждут двое обезумевших, запутавшихся, потерявших себя зверя. "Люди занимаются любовью" - думает она, чувствуя его впивающиеся до багровых синяков пальцы на своих бёдрах и кусает его в ответ, ещё сильнее, возможно, до крови, - "мы не занимаемся любовью, мы спариваемся". Всё заканчивается слишком быстро, её голод по-прежнему не утолён, а мокрые дорожки мужского семени уже стекают по бёдрам, но это не страшно, совсем не страшно, потому что у них будет ещё много времени для удовольствия, а сейчас ей хочется побыстрее убежать от его взгляда и его рук, и всего, что связано с ним, потому она рвётся из его объятий, не обращая внимание на выдохи заполняющие выемки её ключиц. - Куда ты уходишь? - его голос сейчас совсем не такой властный, как всего несколько минут назад, он спрашивает точно маленький мальчик, чья мать отпускает его руку. Девушка не хочет отвечать или смотреть на него, ноги путаются от слабости в длинных юбках и в попытках убежать от звуков его голоса, она спотыкается и падает на пол, больно ударяясь коленом. На глаза тут же наворачиваются ненужные слезы и от окутавшего её нелепого стыда, Фарья прикрывает намокшие глаза ладонями, чувствуя как сильные руки обнимают сзади, крепко прижимая к себе. - Ты плачешь, только когда злишься. Я помню. Эта замеченная им мелочь будит какую-то затаённую глубоко внутри боль, связанную с прошлой, безвозвратно потерянной жизнью и рыдания подкатывают к горлу так невыносимо, что вырваться и убежать хочется ещё сильнее, чем прежде, но изо рта всё равно вылетает терзающий до судороги в груди вопрос: - Зачем ты поставил её на колени? Зачем ты называл её моим именем? Он поворачивает жену к себе и она видит непонимание на его лице. - Илона. Я знаю, что ты делал с ней. Ты представлял на её месте меня. Неужели желание унизить меня настолько сильно владеет тобою? - по её лицу текут беззвучные слёзы и она злится на себя за эту слабость, но ничего не может поделать с вскрывающейся, как гноящаяся рана, болью. Его лицо отчего-то бледнеет и он прячет глаза, сухо произнося: - Нет большего унижения, что причинила мне ты. Как всегда думает только о себе. Всегда, всегда, всегда... Она зло всхлипывает и тянется к его застёгнутым наглухо брюкам, желая достать снова опавшую после соития плоть. - Можешь унизить меня в ответ, если хочешь, прямо сейчас. Хочешь, я встану перед тобой на колени? - её голова безвольно болтается от рвущихся наружу, неконтролируемых рыданий, - хочешь, буду той шлюхой, которую ты во мне видишь? Уверена, тебе это понравится. Я снова стану вещью, без жизни и голоса. Тебе ведь именно этого хочется? - маленькие руки лихорадочно шарят в поисках спрятанной застёжки, гладят, гладят, гладят, чтобы снова пробудить в нём желание, но он останавливает её, обхватив ладони и прижав их к своей груди. - Не хочу. Я не хочу этого. Она опустошённо оседает и смотрит будто бы сквозь него: - Почему? - Потому что ты не шлюха. Не рабыня и не вещь. Ты - моя жена. Я никогда бы не позволил себе осквернить тебя подобным образом. - Но ты хотел? - Хотел. А ты разве не хотела меня унизить? Разве моё положение сейчас лучше твоего? Она молчит. Не лучше, конечно, не лучше. Если было бы лучше, разговор был бы совершенно иным. Возможно, более кровавым и беспощадным. - Будто ты не брал меня силой в своём дворце, будто не делал мне больно. В чём я провинилась до побега, чем унизила тебя? Тем, что отказала тебе? Теперь молчит он. - Скажи, ты всегда считал меня никем? Всегда на самом деле были важны только твои чувства? Я приехала к тебе принцессой и в кого ты меня превратил? В рабыню. Не говори, что я не была твоей шлюхой. Я делала всё, что ты хотел, ради наших детей, ради того, чтобы снова не получить удавку на шею. Разве это искренние чувства? Разве это любовь? Он наконец отвечает, его голос дрожит, но Фарья не может понять от чего - злости или стыда, гнева или вины, а впрочем, кажется, ей уже всё равно. - Ты знаешь, что нет никого равного мне на этой земле и никогда не будет. Даже моя Валиде стоит ниже. Но ты... ты всегда плевала на это, бросая в лицо мне свою уродливую правду, заставляя чувствовать себя ущемленным, виноватым, заставляя чувствовать себя обычным человеком. Не склоняя головы, становилась на одну ступень рядом со мной. Как тебе это удавалось? Не знаю. Но я порою ненавидел тебя за это. И всегда...любил. Фарья вздрагивает на этих словах, чувствуя как предательски сжимается сердце и смотрит на него недоверчиво. Она уже и забыла, когда слышала от него нечто подобное. Кажется, будто это было в прошлой жизни, другой жизни, а может, и вовсе не с ней. - Ты больше не помнишь ничего хорошего, верно? - он продолжает и голос его становится всё печальнее с каждым словом, - не помнишь наших разговоров, наших признаний? Мы были так близки. А сейчас ты всё забыла. В памяти осталось только насилие и унижения. Она стирает солёную воду с щёк и устало кладёт голову ему на колени. Прямо как в прежние, горько-счастливые времена. - А ты помнишь? Мурад долго молчит, перед тем, как тяжело выдохнуть в ответ всего лишь одно-единственное слово: - Помню. Его руки ласково гладят её спутавшиеся волосы. "Как прежде, как прежде, как прежде". И ей этого достаточно.