Ты совершил ошибку, Мурад...

Мурад "Она носит моего ребенка" - стучит в голове назойливая мысль. "Она собирается выйти замуж" - эхом отдаётся другая. Мурад идёт по извилистому коридору замка в окружении закованных в броню стражников, которых хочется раскидать, размозжить их головы о холодные каменные стены и он знает, что может это сделать, но что-то за последние дни его раздавило своей мощью - лавина из невероятных новостей, её ласково-горделивый вид, влечение, что он не в силах контролировать, а может осознание собственной беспомощности и одиночества, он не уверен что именно, но благодаря этому, оторвавшееся от рассудка тело бредёт за золотистыми плащами молча, почти что покорно и ему, похоже, уже всё равно куда его в конце концов приведут. "Она - моя, моя, моя" - обливается кровью внутри прежнее, теплое и бьющееся сердце, ликуя от осознания, что теперь в ней ещё одна жизнь, новая жизнь, та самая, что он заронил в неё, а значит, сейчас она его ещё сильнее, чем прежде, сильнее чем когда-либо. "Скоро она будет совсем чужой" - отвечает ему гнев, застилая, слепя глаза своей белой вспышкой, заставляя увидеть отвратительную, прогнившую в своём безумии реальность. "Она - предательница, что отказалась от меня". Конечно, это случилось уже так давно, ещё в тот момент, когда он сдёрнул белый саван с чужой, незнакомой ему женщины, почему же теперь это ощущается особенно остро? Наверное, увидев её с детьми на руках, такую кроткую и тихую, в нём загорелась никому не нужная надежда и захотелось поверить в то, что она по-прежнему любит, любит, любит его, а всё, что происходит прямо сейчас - лишь огромное, раздутое недоразумение. Он привык ни во что не верить, ни на что не надеяться, но из-за неё в равнодушном ко всему, кроме кровопролития пьянице снова на мгновение проснулся мужчина, супруг, человек. "Как жаль, как жаль". - Королева Фарья ожидает вас внутри. - вырывает из горьких размышлений натреснутый голос с уже привычным, надоевшим до судорог акцентом. - Проходите, ваше..султанское величество. - мерзкий стражник будто нарочно делает эту унизительную паузу, заставляющую усомнится в действенности его титула и в прежние дни он бы уже остался без зубов, и вероятно, без языка, но сейчас падишаху не до ничтожного королевского прислужника, ведь его ждёт она, а значит и ответы на бередящие сознание, с самого утра, вопросы. Мурад заходит внутрь покоев, откуда разливается странное тепло и увиденная картина нервирует с первого же брошенного вглубь взгляда, он чувствует сладковатый запах лепестков, разбросанных по водной глади и понимает, что добровольно загнал себя в очередную, завлекающую своей аппетитной приманкой, ловушку, которая лежит в широкой, сделанной из белого камня ванне, золотистые в цвете свечей волосы разметались по влажному мрамору, а вода скрывает то, что сейчас хочется увидеть даже невыносимее, чем прежде, при первой их встрече. Он замирает в раздумьях и к нему резво подбегает похожая на маленькую мышку служанка, желая, очевидно, раздеть. Султан тут же нервно вздёргивает руку, глядя как девочка отшатывается от широкой ладони и слышит голос молодой Королевы, что сейчас кажется столь раздражающим от своей нарочито-снисходительной интонации. "Она специально говорит так. Хочет показать свою силу". - Выйди, Агнес. Оставь нас наедине. - Как прикажете, Ваше Величество. - девушка ужом выскальзывает из покоев. - Зачем ты привела меня сюда? Видеть её обнажённой - каждый раз, невыносимая пытка для его уязвлённой гордости и как бы ему не хотелось перекрыть свой нервный тон, злость всё решает за него. - Чтобы ты принял ванну. - отвечает она делано-невинно, хлопая взмокшими ресницами так удивленно, будто бы он спросил что-то невероятно очевидное. "Играет" - досадливо думает Мурад, - "играет, верно, чтобы снова заманить меня в дурман моих (или наших?) желаний". Сейчас для него эта женщина опаснее смерти, потому что она - сеть, сердце её - силки, а руки её - оковы.* - Я должен это делать с тобой? - говорит он и хочет звучать так, будто ему омерзительна сама мысль о подобном, хоть это и абсолютная ложь, однако оскорблённый гордец скорее умрёт, чем признается в желании приблизиться к причине своих страданий даже самому себе. - Ты хочешь, чтобы я ушла? - жена приподнимается, обнажая налитую материнским молоком грудь и он нервно сглатывает, чувствуя как от этого зрелища плоть внизу живота уже предательски наполняется горячей кровью. Мурад совершенно некстати вспоминает её ласковые руки, что ранее услужливо омывали его уставшее от государственных проблем тело, но никогда до конца - потому что султан не давал своей супруге закончить прежде, чем он сам насладится ею, и ничто во всём свете не снимало напряжение лучше, чем её мягкие губы и возбуждённо-успокаивающий шёпот, эхом отдающийся в наполненных паром стенах. - Я просто хотела помочь тебе с омовением. Вообще-то это делают служанки, однако каждый раз ты прогоняешь всех девушек, что я посылаю. Я подумала, что ты привык к моим рукам... но если хочешь, то можешь и сейчас справиться самостоятельно. - девушка намеревается вылезти из купальни, но он судорожным жестом останавливает её и принимается медленно раздеваться, чувствуя на себе жадный, пристальный взгляд. Когда на пол летят последние детали его наряда, супруга опускает глаза, наводя на лицо неловкий вид, будто бы стыдливая невеста на первой брачной ночи. "Не притворяйся, что смущена" - усмехается он про себя, - "я знаю, что ты любишь картину целиком". Мурад заходит в тёплую воду и прислоняется к нагретому мрамору в противоположном от неё конце. - Ты обещала объясниться со мной вечером. - Что ещё ты хочешь знать? - Я хочу знать о каком замужестве ты вела речь. Это всего лишь твои планы или ты уже нашла себе кандидата? - он старается говорить спокойно, но душащая злоба рвётся наружу с каждым произнесённым словом, а игривая холодность с которой она на него смотрит, приводит в раздражение ещё больше. - Нашла. - произносят сочные губы беззаботно. - Сын Григория Ракочи, князь Георгий. Он очень богат и родовит, сейчас он - глава своего дома, ведь его отец был свергнут. Союз с ним поможет мне укрепить свои позиции. - Как ты себе это представляешь, Фарья? Ты, нося моего ребёнка в своём чреве, ляжешь с ним в постель? Раздвинешь перед ним ноги? - его руки невольно цепляются за края, чтобы не подплыть к ней и не стать той рыбой, на корм которой она пойдёт. - Мои чувства - не твоя забота. - отбривает жена равнодушно. - Я не горю желанием делить ложе с князем, но мне придётся, потому что католическая Королева не может носить ребёнка от Османского султана. Осознание того, что она не желает ни этого брака, ни мужчину, что выбрала для него, наполняет нутро необъяснимой радостью и он невольно злится из-за этого на самого себя - "Какая разница по желанию или без? Это предательство в любом случае". - У тебя уже двое детей от меня. Как ты это объяснила? - Мои дети узаконены Королевским Указом и принадлежат отныне к династии Бетлен. Внезапная догадка пронзает мысли, огонь желания внутри на мгновение гаснет, чтобы вспыхнуть с новой, чудовищной силой, вот только питает его теперь ярость. - Ты крестила их, верно? Сделала моих детей неверными!! "Но она ведь называла их прежними именами!" - хочет оправдать её сердце. "Наверное это всё было притворство, теперь она в нём мастер" - снова отрезает гнев. - Ты женился на неверной, забыл?! Когда ты трахал ночами неверную, тебя всё устраивало! Когда неверная грела твою постель, ты не жаловался! - он морщится от ледяного металла в её голосе. - Ты не называл меня неверной, пока я ее сбежала. Что же поменялось? Ах, да, я захватила ТВОИ земли, забрала ТВОИХ детей и объявила себя Королевой. Будто бы не Я родилась на этих землях, будто бы не Я родила этих детей. Значение имеешь только ты, не так ли? Он старательно игнорирует её жесткий выпад, потому что отвечать на это не хочется, а если он ответит, то всё закончится кровавой водой на белом мраморе. - Я вижу к чему ты стремишься. Ты желаешь, чтобы Сулейман наследовал венгерский трон в будущем. - Теперь его зовут Соломон. А моя дочь именуется Софией. - окатывает она его с ног до головы холодными словами, подтверждая самые горькие опасения. - Ты хоть понимаешь, что наделала?! Наш сын мог стать Повелителем семи континентов, а теперь, вместо этого, он получит всего лишь жалкое королевство, которое когда-то завоевали мои предки! "Почему она не видит, что сделала только хуже?" - Пусть он получит меньше, зато будет в безопасности, рядом со мной. Каждое новое слово, вылетающее из её рта выводит из себя всё сильнее, но он всё же пытается урезонить жену. - Это МОЙ сын!! Он и со мной был в безопасности!! А вот твоё окружение вполне способно ему навредить! - Что ты имеешь в виду? - её лицо наконец теряет беззаботность и приобретает настороженный вид. - Я говорю о твоём будущем короле-супруге, который пожелает, чтобы ЕГО наследник получил трон, а вовсе не сын османского падишаха. Полагаешь, твой муж с радостью примет пасынка и отдаст ему власть? Фарья колеблется перед тем, как ответить, но когда всё же подаёт голос, в нём звучит та же уверенность, что и прежде: - Он согласился жениться на мне, зная, что мой сын станет престолонаследником и был согласен на это. Впрочем, я не собираюсь спрашивать у него разрешения, в любом случае, он станет всего лишь моим Консортом, вся власть в этом государстве принадлежит мне! - Почему бы тебе также не узаконить того ребёнка, что ты носишь сейчас? К чему это замужество? Она напряжённо молчит и причина для него очевидна. - Готов поспорить, что дело в твоём моральном облике. Королева, носящая очередного ребёнка от жестокого Османского падишаха, который, как многие убеждены, насильно сделал её своей женщиной. Ты ведь так преподнесла эту историю? Уверен, ты выставила себя жертвой. Поэтому ты так опасаешься этой беременности, ведь твоё нынешнее положение означает, что даже перед самым побегом ты отдавалась мне, предавалась со мной плотским наслаждениям. - Будто бы по своей воле! - огрызается она в ответ и он признаёт её правоту. - Не по своей, конечно, не по своей. Но ведь всем известно, что дьявол живёт именно в женщине, потому что именно Ева сорвала запретный плод и твой Бог говорит, что женщина - корень зла и похоти, а значит все будут считать тебя развратницей, возжелавшей иноземного захватчика или же шлюхой, что понесла вне брака неизвестно от кого. Ведь так? Поэтому ты и стремишься родить в замужестве, чтобы народ не болтал о своей Королеве подобных речей. По разозлённому выражению её лица, он понимает, что попал своими ядовитыми словами прямо в цель, но, тем не менее, ожидает подтверждения или опровержения, ведь его жена всегда умела отбить, даже ловко нанесённый удар. - Мотивы моего решения тебя не касаются. Важно другое - скоро я выйду замуж и возможно, обрету то счастье, что не обрела с тобой. Князь весьма хорош собой, он заботится обо мне и об этом государстве. Кроме того, в нём нет той спеси, которой исполнен ты. Не сегодня, не сейчас... но однажды, проснувшись в его постели, я пойму, что полюбила снова. - Ты действительно так полагаешь? - он движется ей навстречу, пока наконец её руки не упираются ему в грудь. Её сопротивление, хоть и видимое, притворное, снова начинает подстёгивать его внутреннего зверя. - Ты считаешь, что можешь быть счастлива с кем-то, кроме меня? Думаешь, что способна желать кого-то, любить кого-то, кроме меня? - он проводит руками по её обнажённым плечам и чувствует, как она подрагивает от его плавных движений. "Признай, милая, что это невозможно". - Поэтому ты позвала меня принять с тобою ванну? - продолжает он наступать. - Поэтому сама Королева снизошла до омовения своего пленника? Девушка смотрит на него затуманенным взглядом и молчит, давая ощутить мнимую победу над ней, хотя глубоко внутри он знает, что на самом деле, победила в очередной, и наверное не последний раз, его высокородная супруга. - Ты ведь не думала, что уйду отсюда, не взяв тебя? На её лице вдруг появляется ехидная, едко жалящая ухмылка. - Не думала, что ты этого пожелаешь. Я ведь снова оскорбила твою султанскую гордость. Разве ты не слишком зол, чтобы хотеть меня? - Ты права. - отвечает он, подражая её язвительному тону и отодвигаясь обратно. - Я слишком зол для этого. Девушка глядит на него, недовольно склонив голову, а в глазах плескается то самое разочарование, которого он добивался. - Тогда я помогу тебе с омовением и ты вернёшься в свои покои. - пожимает она плечами, поджав свои красиво очерченные губы, берёт в руки пористую ткань, намыливая её чем-то душистым и принимается аккуратно его растирать его тело, стараясь держать тонкие руки на расстоянии. Всего несколько минут и вот он уже сам клянёт свою пресловутую гордость, а победа больше не кажется такой сладкой, потому что его жена совсем обнажённая, маняще влажная и так близко, что ему ничего не стоит схватить её и снова сделать своей, доказать, кому принадлежит это тело и возможно, зачерствевшее от тени власти, но ещё не потерянное, сердце. Но уже слишком поздно, он отказался от этого, и нужно, просто необходимо проучить её, показать, что он не зависит от её умелых ласк, вот только каждая минута, нет, секунда даётся всё сложнее. Она подходит чуть ближе и под водой его разбухшая плоть упирается в нежную кожу её живота, отчего он сжимает зубы, сдерживаясь из последних сил. - Я вижу твои мучения, дорогой супруг. - она смотрит на него, не пытаясь скрыть улыбку, которая теперь кажется не злой, а скорее участливой и льнёт к его груди своею, целуя его в шею столь жарко, что он больше не в силах сопротивляться ничему, что сейчас хоть как-то связано с ней. Он подхватывает свою жену на руки, тесно прижимая к себе, но не вдавливая, как прежде, потому что теперь она слишком ценна, она носит его дитя, а оттого он почти что нежен, правда ей, похоже, этого всё ещё мало и она сама направляет руками его отвердевшее достоинство в себя, нетерпеливо насаживаясь и выдыхая ему в лицо: - Всего один раз... и можешь всё также ненавидеть меня. Но его уже не надо просить ни о чём, он прижимает её ещё крепче, впиваясь в истосковавшиеся по поцелуям, горько-сладкие уста, двигаясь в ней плавно и мягко, не желая причинить вред их будущему ребёнку. "Моя, моя, моя". - Ты никогда не сможешь делить ложе с кем-то, кроме меня. - вырываются из него не яростные действия, так яростные слова. - Ты принадлежишь мне, признай же это наконец. Ему так хочется услышать подтверждение из ее уст, хоть она и отдаётся ему, но он больше не чувствует власти над своей женой и это бессилие сводит с ума, потому она должна быть, она обязана принадлежать только ему, но почему-то это больше не так. - Королева принадлежит разве что своему народу. - снова режет она насмешливо-острыми словами. - А вот ты...ты теперь только мой. Ни одна женщина, кроме меня, больше не сможет прикоснуться к тебе. Его словно ударяет разряд молнии при этом бесстыдном признании, ведь никто никогда, даже его могущественная Валиде, не позволял себе подобной дерзости - заявлять права на Шаха мира сего и это приводит его в дикое, но вместе с тем, блаженное бешенство, потому что несмотря на задетое самолюбие, в глубине души, ему даже нравится мысль о том, что она желает владеть им вот так. Мурад прижимает её к краю, начиная двигаться быстрее и сильнее, вырывая из неё сдавленные стоны и лихорадочные вздохи ("Она не хочет, чтобы нас услышали"), кусая её рубиновые от возбуждения губы, сжимая хрупкие плечи и наконец, чувствуя приближение своего удовольствия, он входит последний раз, глубоко и резко, до самого основания, смотря ей прямо в подёрнутые дымкой наслаждения глаза. Жена вскрикивает так, как ему хотелось бы, чтобы причинить ей боль ("Пусть все в этом дворце услышат нас"), и тогда он, закончив, позволяет себе отстраниться от девушки, презрительно процедив сквозь сжатые зубы: - Ты сделала меня своим пленником, но ты не владеешь мною и твоей марионеткой я никогда не стану. Фарья тяжело дышит, откидывая голову назад и соблазнительно облизывая высохшие губы, лишь удовлетворённо улыбается в ответ: - Пожалуй, ты всё же сам справишься с омовением. Она грациозно выходит из купальни и накидывая длинный пеньюар, бросает на него взгляд украдкой, думая, что он не видит, а ему в этот момент невыносимо хочется сказать "Останься", но султан внутри него яростно шипит "Пусть уходит, эта проклятая девка!", поэтому Мурад закрывает глаза, подчиняясь ему и молча уходит под воду.