Ты совершил ошибку, Мурад...

О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Давно ль, гордясь своей победой, Ты говорил: она моя... Год не прошел — спроси и сведай, Что уцелело от нея? Ты помнишь ли, при вашей встрече, При первой встрече роковой, Ее волшебный взор, и речи, И смех младенчески-живой? И что ж теперь? И где все это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Был мимолетным гостем он! Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь ее она легла! И на земле ей дико стало, Очарование ушло... Толпа, нахлынув, в грязь втоптала То, что в душе ее цвело. О, как убийственно мы любим! Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!.. Федор Тютчев. Мурад Он лежит, не двигаясь уже который час, а может... день? Время в голове больше не течёт, как прежде - оно слилось в единый неразборчивый монолит и можно подумать, что султан, чья стать, казалось, не способна остыть никогда, наконец потух, а сейчас всего лишь разлагается, тлея черным как ночь углём, но на самом деле огонь всё ещё жив, он ожил благодаря ей и безжалостно проник повсюду - в мысли, в душу, в сердце, и везде, куда не пытаешься заглянуть - всё охвачено диким пламенем вины. "Раз, два, три..." - считает он секунды. Одиночество и так сводило его с ума, ведь он всё ещё не забыл соленый привкус её боли, которой отдавали самые честные в жизни слова, что хлёсткими пощечинами летели в его сторону в ночь казни, но только до новых, совершенно иных по степени отвращения, потому что эти новые слова кажутся ему настолько болезненно-убивающими, что от них хочется кричать-кричать, заглушая её и без того тихий голос: "Это всё неправда!" и разве он не пытался? Но в тот момент, когда даже шелест высоких деревьев за окном кажется громче, эти слова всё равно не заглушить, не остановить, они льются и льются, чтобы наполнить его нестерпимо горькой виной до самых краёв, захлопнуть сверху крышкой и оставить так - гнить изнутри, день за днём, час за часом. "...выжидал, тянул, чтобы в итоге дать случиться непоправимому!" "...никому не пришло это в голову, но ты обвинил лишь меня" "...разве так поступают с теми, кого любят?" "...пришел посмотреть на мою казнь" "...лежала бы в безымянной могиле, а ты продолжал бы жить как и прежде" "...вспомни какой я приехала" "...твоя любовь принесла больше разочарования и боли, чем счастья" Как заставить замолчать этот голос внутри? Как заставить замолчать её? "Невыносимо, невыносимо, невыносимо". Мурад размышляет о том, каким же идиотом, гордецом и самодуром, верно, был, считая себя сильным или стойким, но разве он забыл как чувствовал себя в тот день когда увидел светлую и темную, склонённые головы - его Ханзаде и Ахмеда, безжизненно покоящихся на красном шелке, что так любила Айше? "Раз, два, три..." Ещё один грех, ещё одна вина. Как научиться считать свои ошибки? Каждая из них оставляет свой едкий отпечаток, такой, что не вытравишь ничем на свете, но всё вместе - это больше, гораздо больше, и вот он уже не уверен, что сможет справиться с тем неподъёмным грузом, который упал на него с высоты, расплющил, раздавил, превратив разбитого, но ещё живого до этого человека в жалкий мешок из крови и костей. "То время было самым счастливым в моей жизни" - сказала она, смешивая отравленную печаль с омраченным, окрашенным в отчаяние, ликованием. Он уничтожил, растоптал, убил её, а она считает дни, проведённые с ним, самыми радостными. Он причинил ей столько боли, а она не смогла ранить его в ответ. Разве он заслуживает этого? Наверное нет. И всё же она отдаёт, отдаёт, отдаёт, не прося ничего взамен, потому что ей больше ничего не нужно от него - ни жалких оправданий, ни нелепых извинений, ни тем более, опостылевшей до самой сути, сумасшедшей любви; она насытилась этим ядовитым чувством настолько, что, наверняка, не смогла бы пережить ещё один, последний раз, да и к чему снова пробовать этот напиток, отдающий горечью сожаления и потерь? Наверное, он хотел бы, чтобы она ненавидела его. Наверное, он сам хотел бы ненавидеть её. Ведь так было бы проще, не правда ли? Так всегда проще и он знает об этом не понаслышке. Но былая, лютая ненависть, что так сильно и чисто владела его мыслями, тускнеет с каждым прожитым днём, каждым отданным безделию часом, каждой близостью, улыбкой, каждым дерзким или горестным словом, каждым поцелуем, от которого так нестерпимо горчит внутри. С каждым её взглядом. "Взгляды выдержать труднее всего" - думает Мурад, хотя знает, что готов чувствовать их на себе целую вечность. Но уже слишком поздно, не так ли? Он и сам не может понять, чего же ожидал от неё в конце концов. Наверное, смерти. Смерть пришла бы за ним так или иначе - добровольная или вынужденная, в виде плахи или удавки на шее, в виде безумия, что сводит людей в могилу, а может, в виде отравленного напитка, поданного заботливо-нежной рукой после очередных утех? Последний вариант, пожалуй, его устроил бы. Но и на этот раз она оказалась выше всего того, что таилось в его охваченном тревогой разуме, который собственные желания выдаёт за чужие: и выше любви, что превратилась в ненависть, и выше гордости, сжигающей тех, что носят золотые, медные, серебрянные, любые короны, выше боли и предательства, что превращают людей, даже любящих, в настоящих уродливых чудовищ; она смогла отпустить и забыть, не простить конечно, нет, но ведь он не смог даже меньшего, намного меньшего. Она желает новой жизни, другой жизни, в которой для него больше нет места, она желает править, быть хорошей Королевой для своего народа, и для этого нужны мятежные земли, породившие мятежную принцессу, те самые, что она до крайности смиренно просит отдать ей, хотя знает, что слишком поздно - ведь они уже и так не принадлежат ему и всё же просит, а зачем? "Потому что хочет всё сделать правильно". Она отпустила и забыла, а он нет. И не сможет никогда смириться ни с одной из своих тяжелых, как доля заключенного, потерь: будь то земли завоёванные его предками, покинувшая его жена или же дети, его любимые малыши ("скоро будет ещё один"), потому что он скорее умрёт, чем сдастся, скорее погибнет, чем покорно склонит голову перед безрадостной, безысходной судьбой. Да, сейчас хочется умереть. Может это и есть выход? Раньше он думал, что если умрёт, то значит - она победила, и её знамя возвышается на высокой башне, а его - сорвано и втоптано в грязь, но сейчас ему наконец стало ясно - нет в этой игре победившего или проигравшего, они оба проиграли ещё задолго до того, как жестокая партия, разрушившая остатки остатков, развалившая обломки обломков, разбившая осколки осколков, началась. А значит, пора всё это закончить. Да, пора...