Ты совершил ошибку, Мурад...

Простыни кажутся лёгкими и невесомыми, когда его руки скручивают их вместе привязывая к спинке кровати. Он выбрал смерть от собственной силы, не зная, выйдет ли у него продержаться достаточно долго, чтобы воздух перестал поступать внутрь, но почему-то именно так ему хотелось закончить всё. Лежать на кровати, а не висеть, подобно марионетке, которую умелый кукловод подвесил за свои нити. Осталось только выпить ещё немного вина, вспомнить всё и забыть, мысленно попрощаться с теми, для кого осталось хоть немного места в сердце и обмотать наконец свою шею адским узлом. Руки действуют быстрее разума и вот уже почти всё готово, но отчего-то он медлит. Умирать не так просто как кажется. Скрип железной двери сейчас кажется почти что оглушающим и Мурад смотрит на неё напряжённо - быть застанным за затягиванием петли на собственной шее намного более унизительно, чем сама смерть от шёлковой простыни, которая всё ещё помнит два тела слитые воедино. Он быстро стягивает с себя ткань, отбрасывая её в сторону и видит как в покои входит Мадам, слегка неуклюже держащая близнецов на руках. - Повелитель. - по привычке кланяется она и тут же умолкает, заметив привязанную к кровати простынь. Всего на секунду в её глазах мелькает откровенный ужас, который, впрочем, тут же сменяется льдом спокойствия. - Королева пожелала, чтобы вы повидали детей, - она подходит и нехотя отдаёт близнецов, сажая их на его колени и морщась, очевидно, от запаха вина, - я должна оставить вас наедине, но думаю, будет лучше если я останусь. - Ступай, Маргарита, - коротко бросает он, прижимая вертящихся малышей к себе, - я выпил совсем немного и смогу справиться со своими детьми. - Как пожелаете, - с сомнением произносит женщина, но всё же направляется к двери, - если вам что-то понадобится - сообщите страже, я буду неподалёку и сразу же приду. - Хорошо. Как только она выходит, Мурад сажает детей на кровать и встаёт перед ними на колени, чтобы было удобнее поцеловать и обнять их. Странно, но они не пытаются отвернуться, или заплакать, как и следовало бы, потому что даже взрослые морщатся от запаха вина и, наверное, отчаяния, что он смрадно источает, но нет, им нравится присутствие отца, которого они почти забыли и у него слегка выступают слёзы от их радостного смеха, когда он берёт крохотные ручки, чтобы соединить их вместе. - Вы будете неразлучны. - улыбается ласково Мурад, гладя их по головкам с редким, нежным пушком волос. Наблюдать за ними, и их забавной возней кажется таким увлекательным, хоть он никогда и не проводил со своими детьми достаточно времени, будучи занятым государственными делами, но всегда знал - это одно из тех занятий, которые даны человеку, чтобы познать в жизни счастье в самой его сути. Проходит совсем немного времени и он видит как дети, уставшие от своих игр, отчаянно зевают, намереваясь заснуть, даже находясь в самом неудобном положении. Сначала он хочет позвать Мадам, чтобы она уложила малышей в их колыбели, но затем думает, что ему и так нечасто позволяют увидеть их, позаботиться о них, сделать для них хоть что-нибудь. И тогда он отвязывает скрученную и измятую простынь, старательно стеля её обратно, и укладывает близнецов рядом с собой, накрывая их мягким одеялом и одной рукой легонько прижимая к себе. Он лежит тихо-тихо, молча наблюдая как его бравый шехзаде смешно потягивается, как его маленькая султанша неторопливо закрывает свои темные глазки, чтобы уснуть сном беспечного младенца. Когда ещё ему позволят такую роскошь? Видеть, как засыпают твои дети. Засыпать рядом с ними. Он смотрит и смотрит на них, пока глаза наконец не начинают слипаться и впервые за долгое время он проваливается в сон не тревожно, в груди не наливается свинцом одиночество, а голова чиста от горьких и тяжелых мыслей, которые он так привык глотать каждую ночь. Он спит крепко и приятно, а когда открывает отяжелевшие веки, то видит как рядом с ним на кровати безмятежно спит полураздетая жена, положив свою бледную руку на его затекшие во сне пальцы и они вместе накрывают своими ладонями всё ещё дремлющих малышей. Эта картина причиняет такую сердечную внутри боль, что в голове роится сотня волнующих до дрожи вопросов, но ответы на них знать сейчас не нужно, сейчас только хочется лежать вот так - он, она, их дети, как будто ничего не было, как будто они всегда видели только счастье и сейчас оно безгранично, несмотря ни на что. Мурад аккуратно вытаскивает свою руку, чтобы не разбудить ни её, ни детей и легонько дотрагивается до бархатистой кожи на щеке спящей девушки, которую он так любил и ненавидел, а теперь больше не знает, что чувствует на самом деле, потому что слишком велика вина, потому что слишком сильно желание, потому что он просто хочет смотреть и смотреть на неё спящую, пока кости его не истлеют и не превратятся в пепел, что развеется в кричащей пустоте. Сколько она уже здесь? Сколько он проспал? Фарья сонно моргает и он ожидает, что сейчас она, как и в прошлый раз, со вздохом уберёт его руку, но вместо этого, жена целует его в ладонь, прямо как раньше и сердце замирает в груди от такой нежности с её стороны, чтобы затем забиться с новой, удвоенной силой. От их движений просыпается Сафие, оглашая покои своим недовольным криком и будя Сулеймана, но он, в отличие от своей бойкой сестрёнки, лишь тихо покряхтывает, когда Мурад аккуратно берёт его на руки, слегка покачивая, чтобы тот тоже не заплакал. - Шшшш, - шепчет жена, прижимая к себе девочку, - не плачь, моя красавица. Но его маленькая султанша, так похожая на ту, кто её породил, не желает успокаиваться, продолжая капризно сучить ножками и ручками, пока её мать, не расстёгивает нижнее платье и не прикладывает голодное дитя к груди. - Сейчас и Сулейман захочет есть. Сестра всегда требует молока вперёд него. - улыбается она так открыто и искренне, что мужчина невольно улыбается в ответ. А сын вдруг больно дёргает его за бороду и Мурад очумело охает, слыша заливистый смех жены. - Он у нас с характером. Хоть и тихий, но любит показывать, кто здесь главный. Султан целует расшалившегося шехзаде в лобик, а сам думает о том, что она сказала не "у меня", а "у нас". От этих слов тепло разливается по всему телу, хоть и значение их может быть различно, но единственное, что он сейчас чувствует за этим - это то, что они всё ещё одна семья. Пусть даже на самом деле это не так, возможно, это всего лишь иллюзия, но какая теперь разница? Важно только это сладкое чувство внутри. Фарья ведёт себя спокойно и деловито, будто они каждый вечер вот так обыденно нянчатся с детьми; она отдаёт ему сытую, довольную дочь и забирает на руки Сулеймана, чтобы покормить и его. - Знаешь, - неожиданно произносит она, прикладывая сына к груди, - я ведь и Каю хотела забрать с собой. Когда планировала этот побег. Тепло внутри начинает печально остывать, возвращая его к реальности в которой он - жалкий пленник, а его жена - всего лишь подлая предательница, укравшая его детей, его земли, его власть и всё, что по праву принадлежит только ему одному. - Я тогда подумала, что возможно, со мной ей будет лучше. В моей стране она будет обладать той свободой, которой не обладает, будучи султаншей Османской Империи. - Отчего же не забрала? - интересуется он до странности меланхолично, будто бы совершенно не удивляясь этому внезапному признанию. - Не смогла. Меня мучала совесть даже от того, что я забираю своих собственных детей от родного отца, и Каю я взять не смогла. Она должна была стать твоим утешением. К тому же...она не моя. Она всегда принадлежала только тебе, и я не в силах это изменить. Каждый раз, когда я навещала её, в моей голове звучал голос покойной Айше. "Кая совсем ещё младенец" - сказала она в тот, последний для неё день. Каждый раз, глядя на твою дочь, я чувствовала свою вину в том, что она лишена матери. Тогда я всё поняла. - Что? Что ты поняла? Она опускает голову, глядя будто бы на сына, но самом деле, её глаза смотрят насквозь, куда-то в пустоту, и излучают ту же безысходность, что и он сам - слишком горестную и оттого, пронзающую даже на расстоянии. - Что вину можно почувствовать, только совершив ошибку. Потому что до этого человек считает себя правым...он считает, что поступает верно. И я так думала когда-то. - Я тоже так думал. - судорожно вырывается у него, хотя она, наверняка, и сама это знает. Фарья молча кивает и поднимается с ложа, аккуратно забирая у него дочь. Железная дверь открывается от её стука и он видит на пороге Маргариту и ещё одну служанку, которые ловко подхватывают детей из рук жены. Дверь снова гулко захлопывается и она идёт обратно к нему, присаживаясь на самый краешек смятой ото сна постели. - Тебе не обязательно соглашаться на сделку, - тихо произносит девушка, не глядя на него, - ты можешь остаться со мной. Это странное, неуверенное предложение повергает его в изумление, заставив усомниться в её серьёзности и он подаётся вперёд, задавая свои резонные вопросы: - Как ты себе это представляешь? Я оставлю своё государство? Возможно ли такое? - Да, я знаю, это будет тяжело. Почти что невозможно. И всё же...ты можешь выбрать семью, а не власть. Хоть раз в жизни. Её слова ранят в самое сердце, потому что она произнесла наконец вслух то, что вертелось всё это время в его голове, она произнесла это слово, она сказала "семья", но что она требует взамен? Разве его удел быть невольником? Разве он не был рождён править и повелевать? - И на каком праве я останусь здесь? - он пытается воззвать к её разуму, хоть и делает это грубо. - Твой пленник? Твой любовник? Твой фаворит? Или ты забыла, что намерена снова выйти замуж? - Я могла бы...оставить эту идею. - снова чуть не заикается его всегда бойкая жена, будто жалея, что вообще завела этот разговор. - Отменить всё. Если бы только ты этого захотел. Если бы ты выбрал меня, а не престол. Как и я когда-то выбрала тебя. - Я не могу остаться в том статусе, что меня здесь ожидает. Это самое большое унижение для Повелителя семи континентов. И я никогда не оставлю власть добровольно, ты знаешь это. - он звучит так, как хочет - жестко и категорично, но в душе её тихая и смущённая речь зацепляется занозой, ядовитым плющом, который обвивает сердце путами сомнения и пробуждает воспоминания о том, как он обнимал её каждую ночь, надеясь хоть на каплю взаимности, а в ответ получал лишь сдавленные всхлипы отвращения. "Она хочет, чтобы ты остался" - ликующе шепчет голос внутри и он приказывает ему заткнуться. - Что ж, тогда сделка остаётся в силе. - её лицо темнеет от тона его голоса, однако робость ослабевает и девушка холодно вскидывает подбородок. - Всего одна подпись и ты свободен. Но султан всё ещё не намерен отказываться от того, что когда-то принадлежало или до сих пор принадлежит ему, он никогда не умел отпускать легко то, что считал своим. - Я не отдам тебе мои земли. - Что тогда ты будешь делать? Покончишь с собой? - звучит она ядовито и он вздрагивает, вдруг осознавая причину её визита, её нежности и наконец, этого глупого, но такого притягательного предложения. - Ты ведь это хотел сделать? - Нет. - пытается отрицать Мурад, но выходит довольно паршиво и он видит, что она ему не верит, да и кто бы поверил? Вместо того, чтобы продолжать бессмысленный спектакль, мужчина решает атаковать в ответ, чтобы услышать то, что слышать совсем не хочется, или же то, чего он так давно ждал. - После всего, что я сделал тебе, ты всё ещё хочешь, чтобы я остался рядом с тобой? Я думал, ты желаешь поскорее избавиться от меня. - Я хочу от тебя избавиться. - горько соглашается она, снова глотая тяжёлые слова, - я хочу разорвать эту связь между нами, потому что никогда не смогу простить всю причиненную тобою боль. Но когда ты рядом... мои чувства сильнее всего, даже гордости и ненависти. Глупо, не правда ли? Я сбежала от тебя, а сейчас не хочу отпускать. - он видит, как на её глаза наворачиваются стыдливые слёзы и ему так отчаянно хочется утешить её и сказать, что и его чувства сильнее всего, даже его самого, но слова комом застряли в горле и он лишь крепко-крепко прижимает её к себе, целуя в макушку, в висок, в щёку, в губы, а она отвечает ему той же молчаливой лаской. Всё снова происходит чересчур быстро: всего мгновение - и они уже занимаются любовью, всего минута - и они снова утопают в своей лихорадочной страсти. А затем - доверчиво обнимают друг друга, делая, всё то, от чего отвыкли, за время ненависти и отчуждения - он гладит её по обнажённой спине, а она мягко целует его в шею. И вот уже совсем не хочется быть гордым и упрямым, совсем не хочется обладать властью, обрекающей на безрадостное одиночество, а хочется просто быть рядом с ней, наплевав и на статус, и на престол, и на всё, чем он так дорожил, будучи правителем государства, потому что благодаря этому он всегда был несчастен и потому что счастье, в конце концов, существует только тогда, когда его можно с кем-то разделить. И он знает, что единственная, с кем ему хочется делить пополам и горести, и радости, встречать отливающие золотом рассветы и провожать красные, как рубин закаты - это его ненавистная, мятежная, его любимая жена.