Ты совершил ошибку, Мурад...

Автор Неделя, вторая пролетели незаметно, начавшись словно кошмар, что позднее обернулся пугающе-безмятежной сказкой, похожей на те, которые когда-то читала маленькой принцессе её Королева-мать. Мурад практически выздоровел. К счастью, стрела не была отравлена, лекарям удалось вовремя остановить кровотечение и зашить рану. Они не вернулись во дворец, а сбежали ото всех, оставив лишь пару стражников, Нуну с детьми, и поселившись в небольшом охотничьем домике, что укрыт лесным массивом от посторонних глаз. Фарья ухаживала за мужем преданно и самоотверженно, каждый раз меняя повязки, усердно нанося целебную мазь, следуя указаниям лекарей, заставляя Мурада пить сделанные ими снадобья, отчего ему становилось лучше с каждым днём. Его самопожертвование не могло не пронзить обиженную прежде душу насквозь своим благородным порывом, а её искренняя забота не могла не тронуть его смягчившееся испытаниями сердце – раньше он принял бы всё как должное, но сейчас исполнен благодарностью до краёв, ощущая на себе нежные руки девушки и тихий, умиротворяющий шёпот где-то возле виска: "Любовь моя..." Страх заставил скрытое глубоко внутри выплеснуться наружу невероятно бурным потоком, сделав чуства настолько яркими, что они могли бы затмить сами краски живой природы своею силой, и, кто бы мог подумать, – даже преодолеть прошлые, нынешние, грядущие обиды. Пожалуй, они не могли этого знать... И всё же знали, знали и лелеяли своё благоденствие, как маленький, тёплый мир, воздвигнутый самыми первыми на свете людьми. Время для них замерло на месте, делая каждый миг счастья почти что бескрайним, ведь они наконец были вдвоём так свободно – наслаждаясь душевными разговорами, лесными прогулками, нежнейшими поцелуями, жаркими ночами, и пусть свобода была всего лишь ускользающим из рук моментом, но разве может это нарушить то ликование, что испытывает оказавшийся в Раю человек? Никто из них не говорил о будущем, никто не вспоминал прошлое. Незачем. Ни к чему. Одно забыто, другое закрыто. Едва оправившись от раны, Мурад вскочил на вороного коня, подаренного женой, чтобы снова ощутить беспечный ветер в волосах, и она не могла позволить ему сделать это одному. Они словно возвратились на несколько лет назад, на ту самую, первую их прогулку, когда два одиночества встретились, чтобы неистово сцепиться вместе, избавившись от холодной безнадёжности непонимания, когда гордость обоих сразилась с первой любовью и проиграла, когда у каждого появился тот, кто позволял забыть о титуле и обязанностях хоть на одно малейшее мгновение, беззаботно соревнуясь в езде, будто они делают так всегда, заливаясь почти что детским весельем, и чувствуя себя просто человеком. Когда он ещё не запер её в гареме, а она его – в покоях. Фарья пытается отогнать малодушные мысли о том, что не желает править и быть Королевой, хоть когда-то и грезила этим и войной, а желает жить вот так, просторно и счастливо, посвятив себя одной лишь любви, не стесняя своих чувств вынужденными приличиями, что присущи любому человеку во власти, и не быть заточённой в месте, где каждый пытается выжить любым, даже самым гнусным способом. Мурад пытается забыть о том, что счастье одного не всегда означает счастье другого и порою думает не столько о той радости, что греет их сейчас, сколько о предстоящей, которую он намерен построить заново из пепла и костей, чтобы получить обратно своё так, как он привык – всё и сразу. Она довольна тем, что у них есть, а он желает большего. Так было всегда и так будет всегда. И всё же сейчас покой и нега невидимой вуалью окутывают их обоих, заставляя смеяться до потери дыхания, любить безрассудно как в молодости, что у них была, и смиренно как в старости, на которую они всё ещё надеются, заставляя жить беспечно и по-настоящему. Он улыбается лукавой улыбкой, когда она взбирается на него неуклюже, в очередной раз за день, желая оседлать, точно жеребца. "Ты теперь всегда голодна", – с мягкой усмешкой говорит мужчина, крепко сжимая её бедра, пока она двигается на нём. В последнее время любое его прикосновение тело девушки воспринимало как приглашение, и когда он дотрагивается своими тонкими пальцами до её щеки ей хочется притянуть его руку ко рту, перецеловать все пальцы, пососать один из них, чтобы он снова занялся с ней любовью, как этим утром, когда она потянулась к нему в полусне; да, теперь она вечно голодна, но она не виновата, просто у львов хороший аппетит... Фарья не желает отвечать, насупившись точно дитя, и он приподнимается, целуя её в шею, прижимая к себе так, чтобы любимая ощутила и его желание. Она любит засыпать, ощущая его теплую руку на своём животе, а он – уткнувшись в уютное местечко между кудрявыми завитками её волос и мягкой кожей на нежной шее. Они больше не молчат, как раньше – понуро и устало, закрываясь друг от друга щитом скользкого равнодушия, то ли не желая ранить, то ли потеряв ту нить, что связала обоих с первой встречи, нарушив прохладную тишину, они говорят обо всем на свете: о непростом, рано ушедшем детстве, о том, что чувствовали любя и ненавидя, совершая ошибки – маленькие и большие, почти что непоправимые, о грехах, о боли, о мечтах. О детях. Мурад ценит каждый момент, проведённый с милыми-милыми малышами, ведь они делают своих родителей не просто возлюбленными, они делают их настоящей семьёй. Не затрагивают они только то, что теперь ожидает их в будущем, потому что Фарья знает, что скоро он уедет, и потому что Мурад не уверен, что она сможет снова бросить всё ради него. Вероятно, он ошибается, возможно, она всегда будет его ждать, может станет его Пенелопой?* Легенды неверных притягательны в своей нелепости. Он боится спросить, а ей кажется ужасным до жгучего стыда то, что она снова готова позабыть об обещаниях, данных даже самому Господу Богу, похоронив в себе мудрость, благочестие, одним движением губ предав те устремления, которые хотела разделить и разделила с другим, но она не говорит об этом, она молчит, потому что одной только кожей чувствует силу своей любви к нему. Его гложут сомнения, а она считает все слова пустыми. Сколько раз так уж было? Не один и не два. То, что написано на сердце не изречь красиво и правдиво, настоящая истина всегда глубже, чем человек может познать её так, чтобы суметь выразить искренне и до конца. Двое правителей – Королева и Султан – двое возлюбленных. Что победит в этот раз? Никто из них не знает, и не хочет знать; они живут настоящим, жадно вдыхая все терпкие ароматы леса – листвы, деревьев, и влаги; смыкая руки воедино, наслаждаясь последними прикосновениями и взглядами, пропуская каждый миг через себя полностью и навечно. Но проходит ещё немного времени, его лицо, день ото дня, наполняется мрачной решимостью и девушка наконец осмеливается признаться во всех своих грядущих планах, готовясь разбудить величественный гнев, однако отчего-то султан, всегда столь самолюбиво и болезненно реагирующий на посягательства подобного рода, не осуждает её, не злится, а лишь понимающе молчит, ведь как бы ему не хотелось другого, она теперь тоже правитель и полноправный. Он не готов принять это. Не готов отдать ей всё, не только потому что, потеря земель ущемляет его гордость, не только потому, что чувствует вину перед предками, чьи победы он подверг столь бездарному забвению, но и оттого что, в конце концов, всё, что связано с нею, принадлежало и всегда будет принадлежать только ему одному. Земли, что породили её, дети, что породила она – разве может быть у них другой владелец, другой отец? Нет, только он. Они снова не согласны. Снова не могут уступить. Кто-то снова должен всё потерять. Истинные чувства делают человека богатым, но горькая ирония их любви такова, что каждый должен что-то потерять, принести в жертву, и один из двоих намного больше другого... Гордость, власть, долг, честь. А может, жизнь? Кажется, они оба уже всё это испробовали. Можно ли выпить отдающий горечью напиток дважды и не поморщится наперёд? Он не осуждает её, и не умоляет. Он хотел бы вернуть сбежавшую пташку, которая успела отвыкнуть от неволи и снова запереть её в клетке, хоть и знает, что это неправильно, ядовито, но что поделать, если её пение заворожило как прекрасный мираж в безводной пустыне? Она была бы его, одержи он победу в их войне, потому что он хотел её до яростного скрежета в зубах, слишком болезненно, чересчур сумасшедше, а сейчас она будет его, потому что больше это желание не раздирает лишь его одного, и не одно только желание движет им, но очнувшаяся от долгой и тяжёлой спячки, воскресшая изново любовь. "Милая моя, сколько зим нам отведено, сколько лун? Пусть это известно одному только Всевышнему, но каждую я желаю провести с тобой". Их руки снова сплетаются, пока она целует его обветренные губы, пока приглаживает вечно спутанные русые волосы. Ей хочется снова стать одного цвета с ним, раз и навсегда, пусть даже не видать, любящей ясную погоду девице, солнца до самого последнего дня своего существования. Она говорит, что не может оставить нуждающийся в ней народ, не может предать свою страну, но глубоко внутри знает – стоит ему лишь раз поманить её, погладить ласково по щеке, и она будет готова пойти хоть на край света, лишь бы только быть рядом с ним. Она знает, а он – нет. Он ни в чём не уверен, а она молчит. Возможно ли построить это "новое" счастье? У них позади столько ошибок, а впереди столько препятствий, что сейчас для неё счастье кажется чем-то призрачным, туманным, недосягаемым, несмотря на все приложенные усилия. Она не уверена, а он молчит. "Разве сможем мы жить как прежде? Разве могу я снова оставить свою Родину, а ты – нарушить многолетние традиции?" А он готов, готов, готов закрыть глаза на прошлое, снова пойти против всех и вся, и заткнуть каждого, кто скажет ему, что он не прав. Она больше не жена его, но ему плевать, он женился бы на ней ещё тысячу раз, и распустил бы весь свой гарем, чтобы угодить ей, он больше не скрывает, не гордится и не отрицает поставленых условий. Она нужна ему и он сам клянётся в верности, которую ранее считал унизительной, ведь так сложилось не за одну сотню лет – султан не может быть с кем-то одним, но разве важно это теперь? Она теряет всё, а он лишь то, что отныне не имеет для него никакого значения. Разве это не будет справедливо? Каждый отдаст что-то взамен. Справедливость... когда он научился её понимать? Ведь ранее ничто не было выше его желаний, и справедливым казалось лишь то, что было угодно ему. Скольких он потерял, следуя такой справедливости? Не счесть. Но она не будет одной из них, никогда! "Я стал лучше, чем я был, больше чем я есть. И всё это благодаря твоей любви, и раскаянию, что ты заставила меня испытать". Солнце уже почти раскинуло свои безжалостные лучи, коснулось кромки деревьев, предзнаменуя прощание, а она всё не может его отпустить, цепляясь за сильные руки так, будто в них заключается вся её жизнь. – Останься... – умоляет гордая девица, которой чуждо склонять голову в просьбе, прижимаясь к нему, кладя его ладонь на свой живот, в безумной, потерянной надежде разжалобить его этим и своими солеными слезами, что стекают и на его щеки, но он непреклонен, он был таким всегда, а потому оторвавшись от её заплаканного лица, мужчина проводит в последний раз по нежной щеке, заставляя дрожать до самой глубины души, и садится на коня, чтобы завоевать для них новое, светлое будущее. Она дала ему воинов, налевав на всё, но что может один отряд против целого полка янычар? Страх цепкими лапами терзает внутренности, когда девушка видит, как он по-солдатски чётко отдаёт указания остальным, снова внушая прежний, трепетный ужас, и думает о том, что может произойти, если он проиграет. Пощадит ли мать своего сына? Или же ослепнув от власти, навсегда вычеркнет того из сердца, предав земле? Фарья не знает. Знает только, что раненый предательством возлюбленный не пощадит свою Валиде. Знает, что благополучного конца никогда не будет, ведь завоевав трон, он вернётся за ней, снова заберёт всё обретённое, и её саму, а она больше не будет иметь сил с ним бороться. Она отчаянно желает его победы, она безумно хочет быть рядом, но не готова снова оставить свою Родину и страну, которой обязалась верно служить. Она знает, что в конечном итоге в ней победит возлюбленная, а не Королева, и потому, провожая мокрыми глазами широкую спину мужчины, умоляет его напоследок лишь об одном: – Мурад... если победишь – прошу тебя, не возвращайся за мной. – Ты знаешь, что я вернусь, Фарья. – отвечает он ей с невиданной теплотой, глядя в тёмные глаза слишком больно, слишком любяще. – Куда бы я ни пошёл, моей конечной целью всегда будешь ты.