Роза для дракона

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный, и хор в нашу честь не споет… А время торопит — возница беспечный, — и просятся кони в полет. Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга, не смолк бубенец под дугой… Две вечных подруги — любовь и разлука — не ходят одна без другой. Мы сами раскрыли ворота, мы сами счастливую тройку впрягли, и вот уже что-то сияет пред нами, но что-то погасло вдали. Святая наука — расслышать друг друга сквозь ветер, на все времена… Две странницы вечных — любовь и разлука — поделятся с нами сполна. Чем дольше живем мы, тем годы короче, тем слаще друзей голоса. Ах, только б не смолк под дугой колокольчик, глаза бы глядели в глаза. То берег — то море, то солнце — то вьюга, то ангелы — то воронье… Две верных дороги — любовь и разлука — проходят сквозь сердце мое. Стихи Булата Окуджавы «Любовь и разлука»

***

Он никогда не мог объяснить своей неприязни к отцу логически. Даже внутренние монологи на эту тему заканчивались вспышками ярости, умело гасимыми материнскими руками в детстве. Теперь же на смену им пришел огненный виски, который, признаться, порой лишь усиливал внутренние пожары. Сын во всем винил отца. В том, что нельзя было пускать в кровать своего любимого щенка, запрещалось читать за обедом. Прогулки с детьми из соседних домов также не поощрялись старшим Малфоем. Защищала мать, а потом ее вдруг не стало. И в смерти Астории виноватым оказался Драко. За эту точку зрения Скорпиус держался зубами. Он не допускал и мысли, что если бы не уступчивость мужа, когда жена убеждала его в необходимости родить наследника, нить древнейшего рода оборвалась бы на Драко. Юноша не желал понимать, а знал только одно: проклятие, которое лежало на женщинах семьи Гринграсс грозило им болезнью и даже смертью, в случае рождения ребенка. Но его мать, в отличие от сестры, рискнула. Это стоило ей жизни. Наблюдая за обезумевшим от горя, но вполне здоровым физически, отцом, Скорпиус аккумулировал злобу. Ведь мистер Малфой обязан был что-то предпринять. В крайнем случае, лечь и умереть рядом. И хотя умом мальчик, конечно, понимал: мать не вернут никакие силы, и когда она лежала на смертном одре, юноша поклялся стать опорой для отца, но разумные мысли притуплял юношеский максимализм, щедро сдобренный соусом из обиды. Нелюбовь мальчика к старшему Малфою крепла день ото дня, и это чувство не смягчала забота Драко и его стремление подружиться с сыном. Хрупкий мост родственного понимания рухнул при появлении любовницы. «Три года — не срок для безутешного вдовца», — думал Скорпиус, забывая о физиологических потребностях взрослого мужчины. Сын не сомневался в том, что отец спит со своей секретаршей. Нечаянно оброненные в его присутствии фразы, короткие юбки и неловкие касания со стороны женщины выдавали ее с потрохами и, очевидно, были направлены на то, чтобы примирить мальчика с мыслью, что вскоре Тиа будет жить в Малфой-Мэноре на правах хозяйки. Займет место Астории рядом с отцом. Скорпиус с ужасом ожидал этого момента, но Драко отчего-то тянул. Возможно, юноша сам сделал все, чтобы отдалиться от отца, а может, тогда уже понимал, что они слишком разные — вот только настоящей дружбы и мужского союза, который бывает между отцом и сыном, у младших Малфоев не получилось. Иногда Скорпиус с очевидным раздражением наблюдал за тем, как проводят совместное свободное время Драко и Люциус. Порция алкоголя, партия в шахматы или субботний преферанс являлись лишь поводом для встречи, незначительной деталью в многочасовых разговорах. Скорпиус не понимал, откуда у них вообще появлялись темы для бесед, тогда как дедушка в последние годы вел почти келейный образ жизни и интересными новостями не располагал. Отец же, не обладая от природы излишней разговорчивостью, больше любил слушать. В любом случае мальчик предпочитал общество своей бабушки Нарциссы и пешие прогулки по морскому берегу, чем общество деда или отца. Так было раньше. Ничего не изменилось и теперь. Скорпиус энергично зевнул и потянулся, уронив подушку на пол. Загребая крупными ступнями, он вышел на балкон. День уже вступал в свои права, покрывая сусальным солнечным золотом крыши бульвара, на котором стояла гостиница, выбранная мужчиной. Все, как на картинке в путеводителе — лазоревое небо, под которым мастичной кондитерской скульптурой раскинулся город, а вдалеке, почти на горизонте, встал тонкий, ладный силуэт Эйфелевой башни. Скорпиус снова зевнул и улыбнулся. Еще вчера он завершил рабочие дела, а потому мог отдыхать и валяться в постели столько душе угодно, но… запланировано было многое. Он не зря приехал в Париж и намеревался рассмотреть каждый камешек в этом великолепном городе. Возвращаться домой решительно не хотелось. Даже несмотря на наличие молодой жены. Все еще успеется. А пока… нужно написать два письма. «Здравствуйте, уважаемая миссис Хаас! Пишет Вам Скорпиус Малфой. Прошу прощения за личное обращение, но так уж складываются обстоятельства. Не могу взять в толк, как объяснить все в письме и даже не стану пробовать, но убедительно попрошу Вас встретиться со мной в будущую среду, по моему возвращению в Англию. Дело касается моего отца, а посему я рассчитываю на вашу помощь. Надеюсь получить положительный ответ, а также на конфиденциальность. Место и время встречи можете выбрать самостоятельно и сообщить мне совиной почтой. Буду с нетерпением ждать! С Уважением, Скорпиус Гиперион Малфой». Скрепив пергамент семейной печатью, он открыл клетку, выпустив на волю крупную серую сипуху. Привязав к ее лапке послание, он скормил ей галету и произнес имя адресата. В знак понимания, сова легонько клюнула его в щеку и, шелестя крыльями, унеслась прочь. Где-то вдалеке пел аккордеон, с улицы доносился упоительный аромат сирени. Скорпиус подумал, что второе письмо он напишет вечером. Это послание может и подождать.

***

Из синей папки Розы Уизли Малфой

«Здравствуй, моя дорогая! Я пишу тебе из солнечной Франции в надежде, что и за твоим окном небо перестало, наконец, выжимать слезы. Улыбаешься? Я — да, ведь когда из-под пера выходят эти строчки, перед глазами стоит твой милый образ, к которому я, увы, могу прикоснуться только мысленно. Франция держит меня за пятки, и хватка у этой дамы оказалась железной — дела идут вовсе не с той скоростью, с которой хотелось бы, и потому я задержусь на три дня, а сразу после мне придется переместиться в Бельгию, не заезжая домой. Милая моя, я очень надеюсь на понимание, а также на то, что ты не ссоришься с отцом. Хочу верить, что ты нашла вдохновение и изо всех сил торопишься записать свои мысли для будущей книги. На этом поставлю точку, ведь ты же знаешь, как тяжело даются мне длинные письма. Лучше я расскажу обо всем при встрече. С любовью, твой Скорпиус». Она перечитывала и перечитывала это письмо, в надежде, что буквы каким-то магическим образом поменяют свои очертания, и вместо известия о расставании неровный почерк мужа сообщит ей дату и время прибытия поезда, что вернется он, как и обещал. Роза несколько раз садилась за ответ, но перо танцевало в руках, не желая оставлять на пергаменте ничего, кроме распластанных осьминогов клякс. Всю ночь она ворочалась в жаркой постели, сон не пришел к ней и утром. Едва только бледное солнце показало лицо над горизонтом, Роза нащупала домашние туфли и уныло побрела в столовую в надежде, что чашечка крепкого кофе взбодрит ее и направит мысли в нужное русло. Стрелки на часах в холле показывали только половину шестого, и девушка решила, что в столь ранний час не спят только она да эльфы, занятые приготовлением завтрака. Тем большим оказалось ее удивление, когда уверенно распахнув дверь, ведущую в столовую, она увидела мистера Малфоя, расположившегося во главе стола, и занятого чтением газеты. Их взгляды пересеклись мгновенно, и если серая вспышка отразила удивление и легкое раздражение, то на лице Розы, скорее всего, отразился испуг. — Извините, если побеспокоила вас, мистер Малфой. Я могу выпить кофе у себя. Малфой еще мгновение сверлил ее взглядом, после чего морщинка, разделившая брови, вдруг исчезла, и выражение его лица стало почти мягким. — Во-первых, с добрым вас утром, миссис Малфой, а во-вторых, мне было бы приятно предложить разделить со мной утреннюю трапезу. Он говорил достаточно тихо, и в голосе не слышалось нажима, но ноги Розы подкосились — она практически упала на стул. «Вот глупая, — пронеслось в голове, — ведь я даже не поздоровалась с ним». — Ну вот и славно, — тем временем молвил Малфой, убирая газету в сторону. — Что заставило вас подняться в столь ранний час, Роза? — Я, э-э, — замялась она, не желая говорить мужчине правду. Ведь он и сам все поймет, когда Скорпиус не появится дома вечером. — Иногда я не сплю по ночам, думаю или пишу, — уверенно заключила девушка. — Понятно, — Драко все еще смотрел на нее. — Скажите мне, Роза, а в котором часу прибывает поезд Скорпиуса? Мне бы тоже хотелось встретить его. И этими словами Малфой попадает в самую точку, обезоруживая. Неужели он применил к ней легилименцию? — Скорпиус не приедет сегодня, — на одном дыхании частит Роза. — Накануне он прислал сову с посланием, в котором пишет, что задержится в командировке, а затем тут же отправится в следующую поездку. И хотя девушка борется, чтобы сохранить самое невозмутимое выражение лица, она понимает, что алая заря во всю щеку выдает ее отношение к происходящему. Лицо мужчины непроницаемо, но судя по тому, как белеют сжатые кулаки, известие обескураживает его. Спохватившись, он убирает руки и задумчиво произносит: — Мне искренне жаль, Роза. Правда. И, если вдруг вам станет скучно, можете рассчитывать на мое общество. Знаете ли, для меня необычна мысль, что сын смог покинуть вас так надолго. Малфой действительно удивлен, и это заметно невооруженным взглядом. Роза впервые за всю историю знакомства видит свекра растерянным. — Если хотите, — тем временем продолжает мужчина, — вечером Министерство организует вечер для своих сотрудников. Я, признаться, терпеть не могу театр, куда нас приглашают, но… если угодно, я мог бы составить вам компанию, тем более, что мне все равно вряд ли удастся избежать этого мероприятия. Роза посмотрела в лицо Драко. Как и несколькими минутами раньше, как вчера и месяц назад, оно казалось равнодушным, но девушку поразило, с какой невероятной точностью интонация Малфоя напомнила ей собственного отца, когда Рон Уизли высказывал свое мнение об этом виде искусства. Мистер Уизли от души презирал театр и демонстративно зевал во всю ширину рта, устроившись рядом с женой в партере. Гермиона стоически игнорировала проявление неуважения к Шекспиру, к Достоевскому и к ролям собственных детей, но от совместных походов в храм Мельпомены отказываться не собиралась. Упаковав Рона и Хьюго в хрусткую обертку воскресных костюмов, она аккуратно затягивала галстук на шее супруга и с озорными искорками в глазах просила его храпеть: «несколько тише, пожалуйста». Неожиданно мелькнувший цветной клочок воспоминания оставил на лице девушки улыбку, а кроме того, она вдруг представила статного и очень строгого мистера Малфоя, посапывающего в соседнем кресле, и неожиданно для себя рассеяла все его надежды на формальной вежливости жест: — Я с удовольствием прогуляюсь с вами. Очень люблю театр. Малфой с видимой легкостью преодолел внутреннее сожаление и, промокнув губы салфеткой, сказал: — Что ж, тогда я оставлю вас, а вечером пришлю экипаж. — В этом нет необходимости, — легкомысленно заверила его Роза, — я прекрасно знаю, где находится здание театра. — Необходимость есть, — обрывает ее мужчина, и в голосе его вновь звучат стальные нотки начальника, не привыкшего к обсуждению собственных решений. — Вы — Малфой, негоже жене моего сына ходить пешком. … Оставшись одна, Роза возвращается к себе. Ей снова неуютно, а теперь к этому обстоятельству прибавилось еще и скользкое чувство неловкости. Ну зачем же она согласилась сопровождать свекра в театр? Ведь не нужно быть умной, чтобы понять: это предложение — формальная вежливость, ответить на которую следовало отказом. Уж лучше бы ей остаться в тишине своей комнаты и все-таки попробовать продолжить писать. Без вдохновения, а так… собирая единую картинку из крох: обрывки фактов, нечаянно оброненные родителями фразы, колдоальбомы бабушки Молли — вот те сокровища, которыми она располагала. Начиная писать книгу о войне, Роза не сомневалась в успехе, а кроме того, надеялась, что дело пойдет быстро, ведь ее родители — герои войны, и они, несомненно, захотят поделиться с дочерью своими рассказами, личными впечатлениями, воспоминаниями. Но только мама и папа не спешили: и если Рон попросту неловко отмалчивался или старался сменить тему, Гермиона напрямую говорила: «Никто не захочет вспоминать об этом. Тяжелое было время, Роззи. Успокойся и поищи другую тему для книги». Но девушка не собиралась бросать начатое дело. Она часами просиживала в библиотеках, вороша подшивки старых газет и журналов, терпеливо разыскивала других чародеев, ровесников своих родителей, которые могли бы рассказать что-то интересное, но находя их, участвовавших в событиях тех лет, Роза сталкивалась со стеной непонимания. Никто из тех, кто располагал хоть какой-то ценной информацией, не собирался вспоминать, рассказывать, делиться. Со временем девушка начала понимать, что мать права, и никто из непосредственных участников не жаждал дать интервью рыжей девушке с объемной синей папкой в руках. Роза ткала повествование из случайно оброненных родителями или родственниками фраз. Она нарочно старалась остаться за столом рядом с отцом и дядюшкой Гарри, когда те, перебрав крепкого вина, погружались в воспоминания. Но и тогда всевидящее око матери не дремало, а голос дипломата в женщине, подталкивая Розу в спину, мягко сообщал, что вставать завтра рано и уже давно следует отправиться в свою комнату. В общем, Гермиона берегла психику Розы, игнорируя очевидный факт, что собственный ген упрямства не даст дочери успокоиться. Когда девушка пришла в дом Малфоев, у нее еще оставались небольшие надежды на отца Скорпиуса, но стоило ей задать прямой вопрос, как в глазах мужчины заискрило, будто он услышал тогда самую лучшую шутку века: — Мисс Уизли, о, это дела давно минувших дней. Я НИЧЕГО не помню о Войне. Она прошла как-то мимо меня. Элегантное брехло. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Роза снова вернулась к сочинению ответа Скорпиусу, но буквы вцепились в перо и упрямо не желали стекать на бумагу. Тогда она отложила его и раскрыла свой исписанный веер. И снова картинки прошлого запестрели перед глазами. Улыбнувшись, она бросила папку на пол, укрыла ноги пледом и, наконец, забылась сном.

***

В глазах его четкая паутина сосудов, а на щеках алые пятна. Кипенно белая всегда, теперь рубашка выглядела несвежей. Розе хотелось узнать, спросить не из праздного любопытства, но из чувства легкой тревоги: «Что с вами, мистер Малфой?». Но фраза застряла где-то в горле и растворилась в сбившемся дыхании, когда он довольно фамильярно потянул ее к парадному подъезду театра. В молчании они проследовали к гардеробу, где ловкие пальцы мужчины помогли ей избавиться от плаща. Непогожий взгляд скользнул по фигуре Розы, и она поняла, что спутник остался недоволен. Конечно, это платье не под стать малфоевским костюмам, пошитым отличными портными. Но оно единственное, кроме свадебного наряда, в скромном гардеробе Розы. Малфой же не соизволил промолчать. Закончив осмотр на носочках туфель, Драко рецензировал ее наряд: — Это коктейльное платье. Вы разве не знали, Роза, что идете на вечернее мероприятие? Коленки слишком круглые, голые и непозволительно просто торчат из-под ярко-зеленого платья. Его граница на дюйм выше, чем нужно. Это приковывает взгляды окружающих чародеев к их паре, раздражая Малфоя. Розе нечего сказать в ответ, она лишь неопределенно ведет плечами. — В следующий раз наряд выберу я сам. При этом он говорит тихо, чуть склонившись к ее уху, так что до обоняния Розы доносится едва различимый шлейф парфюма с ноткой мятного леденца. Девушка же простоволосая, с обнаженными, в отличие от присутствующих здесь дам, руками. Она чувствует себя почти голой. Роза встревожено ловит свое отражение в большом зеркале и понимает, что с макияжем тоже переборщила. Полумрак Мэнора приглушил яркие краски, которые теперь заиграли на лице в полную силу. В общем, следовало признать, что рядом с элегантным Малфоем она смотрелась дешево. В ровный гул разговоров влилась трель тонких каблуков. Шаги резкие и энергичные выдавали во владелице туфелек женщину прямую и характерную. Роза не видела ее лица, но спиной чувствовала, что дама направляется к ним. Так и случилось: — Здравствуйте, мистер Малфой, — раздалось за ее спиной приятное меццо. — Добрый вечер, Тиа, — голос Малфоя все еще звучал строго. Роза обернулась и увидела довольно миловидную женщину средних лет. Высокий рост, женственные формы и азиатские черты лица вкупе с русыми волосами выдавали в ней полукровку. В отличие от платья Розы, туалет женщины казался куда более уместным. — Тиа — моя помощница, — коротко представил он женщину, — а это, Роза Малфой, жена моего сына, — ладонь свекра легла на ее локоть. Девушке показалось, что какая-то тень пробежала по лицу Тиа, но вслух женщина заметила: — Пора в партер, мистер Малфой. Пять минут до начала спектакля. Предоставив дамам оба локтя, Драко провел их в зал по длинному, чересчур хорошо освещенному коридору. … Девчонка раздражала. До ломоты в костях и зубовного скрежета. Мало того, что она соизволила явиться на вечернее мероприятие в платье больше подходящем для вечеринки в доме терпимости, так еще и позволила себе после представления просить его остаться и подождать, пока она всласть наговорится с какой-то подругой. Кроме того, внутри Драко все горело от настороженного взгляда Тиа в сторону Розы, от бесконечно сравнивающего, оценивающего, мать его, вопросительного взгляда. Он злился за оставленное во внутреннем ухе томным шепотом послание: «Надеюсь, это не помешает нашей вечерней встрече?» Под определением «это», конечно же, подразумевалась Роза. Но встрече помешает иное обстоятельство: Драко нужен был отдых. Лечь и просто уснуть. Впереди выходные, которые мужчина намеревался провести в своей кровати… в обществе книг и старых фотографий.