***
Юрий фыркнул вслед Отабеку что-то вроде: - Вали, вали отсюда, дебил... - и уткнулся лицом в колени, сжавшись в клубок на кровати и вздохнув. Он услышал в коридоре голос дедушки и встрепенулся было, но шаги и голос почему-то удалились от палаты и речь стала неразборчивой: чертов брюнет, с которым, кажется, и беседовал Плисецкий-старший, завязал с ним разговор. Да так, что и не подслушать, к огорчению блондина. Впрочем, слезать с постели из-за интереса к разговору парнишка не стал. Он просто, недовольно зыркнув на закрытую дверь, как-будто это она была в чём-то виновата, отвернулся лицом к стене. И даже не поздоровался с дедушкой, который тихо вошёл в палату. Лишь негромко буркнул: - Зачем ты с ним разговаривал? Он меня бесит! - на что услышал отповедь по поводу того, что тот парень спас его и он, вообще-то, очень хороший. Поняв, что Михаил ещё упрямее, чем он и будет стоять на своём, Юра сменил тему. Они ещё долго обсуждали, когда же Плисецкого выпишут, и паренёк в сердцах заявил, что сбежит, если до конца недели его не отпустят домой, что он уже чувствует, как тупеет в этих четырёх стенах. Даром, что от постоянной ноющей боли хотелось выть. Но упрямец не собирался отступать от своих слов. А вот наутро в палату опять зашёл тот же надоедливый тип. И протянул ему пакет. С пирожками, как выяснилось. Так что Юра, который поначалу хотел этим пакетом запустить в Отабека, учуяв приятный запах, упрямо поджал губы, но тихо спросил: - С чем они? - и тут же добавил. - И... Ты, наверное, у дедушки всё выяснил, но представиться надо: я Юрий. Не Юрочка и не Юрио. Понятно? - хмуро процедил парень, вертя в тонких длинных пальцах пирожок.***
Бека снова сел на кровать напротив Плисецкого и немногословно ответил: - Пирожки домашнего приготовления с яблочным повидлом. - Беке показалось, что парень немного подобрел, что ли, по крайней мере, уже больше не силился чем-либо запульнуть в него, и это уже было хорошо. - Очень приятно, - Бека кивнул и едва заметно нерво дёрнулся уголок губ. Повисло неловкое молчание, Отабек снова сидел, сцепив руки в замок и глядя на Юрия безэмоциональными темными глазами. За всей этой пеленой холодности, возможно, Алтын скрывал что-то, что не хотел, чтобы увидели другие. - Как твое здоровье, что говорят врачи? - когда пауза стала совсем невыносимой, снова сухо и без эмоций, словно он боялся их, спросил Бека и, отвернувшись, уставился на желтый линолеумный пол палаты.***
- С... Яблочным? - задумчиво проговорил парень, наконец перестав вертеть несчастный пирожок. В его голосе послышался неприкрытый интерес и, приоткрыв ротик, юноша откусил кусочек. Что ж, ожидалось худшее. Сдобное тесто просто таяло во рту, а начинка была в меру сладкой и с аккуратными кусочками яблок. Так что пирожок быстро исчез в желудке фигуриста и тот с урчанием прикончил и остальные. Все, как бы странно это не выглядело: такой худущий паренёк, а ест как не в себя. Облизывая кончики пальцев от сладкой начинки, Юрий исподлобья посмотрел на Отабека: - Было вкусно. Спасибо. Ты сам готовил? - и только потом ответил на вопрос о здоровье: - Нормально всё. Не выпишут - так сбегу. - буркнул он, не замечая, как смотрит брюнет на то, как подушечки пальцев скользят между губ блондина, а язык тщательно собирает повидло с кожи.***
У казаха отлегло от сердца, когда тот увидел, с каким аппетитом Юрий уминает пирожки. Значит, все же не зря старался вчера всю ночь. - Ага, сам. Пожалуйста, - честно ответил парень, замолчав и подняв на блондина глаза, а затем же быстро отворачиваясь, словно желая скрыть свой этот ход. Ох уж этот Плисецкий, который, сам того не зная и не понимая сейчас, просто изводит Алтына этими своими соблазнительными движениями, но парень - кремень, его оборону, которую он строил годами, не так легко разрушить, он на такое не поведется. - Ладно, мне пора. Завтра зайду. - Отабек встал и, махнув на прощание рукой Юрию, покинул палату. Во дворе он натянул на голову шлем и уселся на свой мотоцикл, заводя мотор и ещё раз бросая взгляд на окна палаты Плисецкого, а затем с ревом мотора уезжая и растворяясь в полуденном зное.***
- Угу... - буркнул парнишка, старательно делая вид, что не заметил этого хищного взгляда. Так смотрит зверь на желанную добычу. Или ему всё же показалось? Мотнув головой (пряди отросших волос пора бы и подравнять, мелькнула почти незаметная мысль), юноша аккуратно сложил пакет и... Выкинул в мусорку, с опасением встав и медленно добравшись до двери. Ну в самом деле, не возвращать же его в таком виде угостившему его пирожками парню? Так что Юрий постарался выкинуть этот визит из головы. "Завтра зайду", - однако слова Отабека не выходили у него из головы. Впрочем, уже к вечеру Плисецкий и не вспоминал об этом. И без того достаточно было дел: наорать на врача, отказывающего в разрешении покинуть лечебное учреждение, вытерпеть лечение, поговорить с дедушкой, с единственным человеком, которому юноша улыбался так искренне и открыто. Но ночью снова он слышал этот спокойный голос и лишь сильнее сжимал подушку в руках, представляя, что это горло наглого парня: блондин не понимал, что происходит с ним. Почему этот брюнет настолько раздражает его? Больше, чем Леруа, да даже больше, чем чёртов Кацудон!***
Бека в это время колесил по городу, просто так, без какой-либо цели, заехал в пожарную часть навестить ребят и поприветствовать командира и показаться, что вот он живой и невредимый. Ну, почти невредимый, ведь Юрий, тот безумно красивый зеленоглазый блондин, похоже, все-таки сумел пробить брешь в сердце казаха, которое так тщательно было спрятано и сокрыто от всех. Но друзьям это знать было совсем не обязательно. Вернувшись домой, Бека плюхнулся на диван и взял первый попавшийся в руки журнал, им оказался какой-то спортивный таблоид, в котором на целый разворот было интервью с Плисецким, Отабек его поначалу даже не замечал. Углубившись в чтение, Бека понял, что Юра был так холоден со всеми. Ответы парня на вопросы казались холодными и скомканными, словно ему просто хотелось отделаться от назойливого репортёришки. Прочитав интервью, Алтын сделал для себя вывод, что эта холодность и неприятие были тем же самым щитом, какой и выстроил вокруг себя сам Алтын.***
Парнишка всю ночь провёл без сна, забывшись тревожным сновидением только под утро. Во сне был огонь, удушающий дым, страх и... Руки. Сильные, надёжные, они защищали юношу от кошмара, но вот они исчезли и паника навалилась с новой силой. Проснувшись от собственного отчаянного крика (горло уже немного подзажило, но подобное напряжение всё же было лишним), Юрий закашлялся, сворачиваясь клубочком под одеялом. На глазах выступили злые слёзы беспомощности: если в бодрствующем состоянии Плисецкий казался неуязвимым и самоуверенным, то во сне пережитый стресс давал о себе знать. И чтобы кто-то видел это... Это было бы ужасно. Но к утреннему обходу и процедурам мальчишка уже успокоился. Только дышал загнанно, как раненный зверёк. Впрочем, никому до этого и дела не было, как и подозревал Юра. Врачу было важно залечить тело пациента, а вот его душа... Никого не интересовала. Конечно, с юношей работал психолог, но закрыться от этого олуха, так ничего и не добившегося своим блеянием: "А с чем у тебя ассоциируется вот эта картинка?" и сующего под нос тупые кляксы, было совсем простой задачей.***
Отабеку этой ночью снился странный сон: вот он выходит на чистую гладь прекрасного голубого льда, скользит легко и непринужденно, но, чуть замешкавшись, падает в темную непроглядную пучину боли, огня и ужаса. Бека просыпается в холодном поту, широко распахнув темные глаза. Такое с ним было впервые, детство, перемешиваясь с образами огня, давало весьма фантасмагоричные образы. Не имея возможности уснуть, Бека встал, оделся и вышел на улицу. Начинало светать и кое-где появились первые заспанные петербуржцы, спешившие каждый по своим делам. Пройдясь по просыпающемуся Невскому, Бека свернул к ледовому, который начали потихоньку восстанавливать. "Интересно," - подумал казах, - "когда снова можно будет в него вернуться?".