Отблески Песни

      Прежде чем оставить пока события "Талигойской баллады", нельзя не упомянуть судьбы Рамиро Алвы, Алана Окделла и Женевьев Окделл, ставшие камнями, круги от которых продолжают расходиться и четыре столетия спустя. Истории этих персонажей наглядно показывают, к чему, как правило, в итоге приходят те, кто пытается играть в "игры престолов", не зная или не желая следовать их правилам.       Рамиро, руководствуясь исключительно своими убеждениями о ценности жизни и недопустимости самоубийства, отговорил Эрнани умирать – а в результате сам не только погиб, оставив жену вдовой, а новорождённого сына сиротой и фактически заложником у нового короля, но и оказался заклеймён на целый Круг Предателем и цареубийцей. Предельно красноречивая деталь: даже кардинал Дорак, изучая старинные хроники, про себя без обиняков называет Рамиро, несмотря на давний и тесный союз с его потомком, предателем и изменником. (Любопытно было бы узнать, как характеризовали его поступок официальные проолларовские хроники – но, очевидно, Камша тогда ещё понимала, что пассажи вроде того, что у Мартина в "Мире Льда и Пламени" выдал мейстер Яндель о Тайвине, предательством захватившем открывшую ворота его войску Королевскую Гавань – "на сей раз лорд Ланнистер думал о государстве и должен был положить конец правлению безумия", – только настроят читателей против персонажа ещё сильнее.)       Алан, решившись по просьбе своей королевы "казнить предателя и убийцу сюзерена", убил невиновного, погиб сам, также оставив свою семью без мужа и отца, и, кроме того, Франциск отыгрался за поступок герцога на его жене и детях.       Женевьев, вполне вероятно, спровоцировала Оллара тем, как вела себя после захвата Алана и его казни, особенно когда бросила Франциску прямо в лицо проклятие.       Но при этом писательница создаёт панегирик Рамиро и пытается полностью оправдать Оллара, а об Алане и его семье – внушить читателям, что они заслужили всё, что их постигло. Эта оценка кажется как минимум странной любому непредубеждённому читателю, но её ещё более трудно понять, если сопоставить судьбы героев с их прообразами в "Песни".       То, что рассказывается о Рамиро в первой книге "Отблесков" – измена присяге, убийство своего короля, даже прозвище "Предатель" – явно "унаследовано" им от Цареубийцы Джейме Ланнистера. И прототип его роковой встречи с Аланом в комнате дворца, уже заполненной людьми Оллара, очевиден – как рассказывал Эддард Роберту среди курганов Первых Людей: "…вот что ещё я увидел, когда въехал в тот день в тронный зал… Эйрис лежал на полу, утонув в собственной крови, черепа драконов глядели вниз со стен. Люди Ланнистеров были повсюду. И Джейме в белом плаще Королевской гвардии поверх золочёной брони. …Даже меч сверкал позолотой. Он сидел на Железном троне, высоко над рыцарями, в своём львином шлеме, и надувался от гордости".       Однако то, что Алва, на самом деле не совершив преступления, в котором его обвиняли, тем не менее, признался в этом – и тут же поплатился жизнью, объединяет его с совсем другим персонажем Мартина. А именно с самим Недом Старком, как известно, подтвердившим ложное обвинение в измене, чтобы спасти свою дочь Сансу, и лишившимся за это головы.       Алан же действительно совершает убийство – человека, с которым ещё совсем недавно был как минимум на одной стороне и который до последнего не ожидал от него удара. А также, хотя ни тот, ни другой об этом не знали, наследника рода Раканов. Но при этом руководствовался исключительно благими побуждениями. Сходство с пресловутым цареубийством, совершённым Джейме, очевидно.       Сама по себе идея Камши разделить между своими героями черты и поступки обоих мартиновских прототипов, безусловно, крайне интересна. И воплотить её писательнице удалось с блестящим мастерством: образы ни Алана, ни Рамиро не выглядят неестественными или неправдоподобными, что вызывает тем большее уважение, учитывая, что Эддард и Джейме по характеру практически полные противоположности. Однако есть момент, на первый взгляд кажущийся горькой иронией, а при ближайшем рассмотрении изумляющий вплоть до шока. Речь об убийстве Эйриса, "распавшимся" в "Талигойской балладе" на мнимое убийство Эрнани и подлинное – Рамиро. Если в ПЛиО цареубийство действительно произошло, но в тех обстоятельствах, в которых оказался Джейме, полностью оправдано (другое дело, что он, и не думая отрицать свой поступок, отказывается его объяснять), то у Камши оказывается, что на самом деле Алва ни убийства, ни предательства не совершал, и поступок Окделла был не "казнью", а убийством невиновного. Примечательно, что эпизоды, навеянные гибелью "последнего короля-дракона", в ОЭ встречаются ещё трижды – и всякий раз автор беспощадно осуждает персонажа, совершающего подобное. Неужели Камша считает, что Джейме, несмотря ни на что, не должен был убивать Безумного Короля?! И это при том, что в отношении, к примеру, Марселя Валме, хладнокровно и упорно провоцирующего Альдо на убийство низложенного Фердинанда, не говоря уж об Алваро Алве, возможности причастности которого к смерти Франциска II не исключает даже близкая с семьёй кэналлийских герцогов Арлетта Савиньяк, ни малейшего авторского осуждения не чувствуется. Принципы морали этой эпопеи для меня порой совершенно непостижимы… Но на эту тему можно говорить почти бесконечно – и я ещё не раз буду это делать, – а пока вернёмся к в-действительности-вовсе-не-Предателю.       В гибели Рамиро легко узнаются черты смертей не только Эйриса и Неда, но и ещё одного персонажа Мартина – Роберта Баратеона. Прежде всего, конечно, бросается в глаза то, что оба эти убийства в спешке, но удачно организованы королевами, изменявшими мужьям и родившими тем бастардов, выдавая их за законных наследников. Причём Бланш пришлось исполнить то, что Серсее предлагал сделать Эддард: бежать вместе с сыном – однако она, даже практически не имея, в отличие от дочери Тайвина, ни ресурсов, ни пространства для манёвра, тем не менее, сумела-таки воспользоваться подвернувшимся шансом и также расправиться чужими руками хотя бы с одним из своих врагов.       Но, кроме того, смерти герцога Алвы и короля Баратеона объединяет трагическое стечение обстоятельств "вина друга" – причём обоюдная. Если бы Эддард не сыграл против Серсеи в открытую и не выдвинул ей ультиматум, та не поспешила бы избавиться от Роберта, – однако именно король, отлично зная, кто и что есть лорд Старк, вытащил его на юг, в самую гущу дворцовых интриг, тем самым положив начало цепи событий, в итоге погубивших и его самого, и Неда. Алан убил Рамиро по наговору Бланш – но в этом есть и вина всех, кто решил оставить герцога Окделла в полном неведении и при этом отправить именно его провожать королеву с принцем, в том числе и вина самого Алвы.       Да, убийство, тем более убийство невинного – тяжкое преступление. И приговори Алана к казни за смерть Рамиро тот же Эрнани, это было бы пусть чрезмерно прямолинейное и крайне, неоправданно жёсткое – в духе Станниса, – но правосудие. Однако в случае с Олларом расклад совершенно иной.       Франциск может сколько угодно произносить пафосные фразы вроде "умерла Талигойя, зато родился Талиг". Слова, как говорит мудрый лорд Мартин, – это ветер. А факт состоит в том, что Оллар ещё не коронован: он не глава государства и, следовательно, не гарант законов. Поэтому судить и приговаривать кого бы то ни было из талигойцев не имеет права. То, что герцог Окделл умер на эшафоте, а не на месте от меча или также от кинжала, не делает расправу над ним законной. Для сравнения: казнь Неда Старка чисто формально таковой была – Джоффри всё-таки был коронованным монархом Семи Королевств, – другое дело, что условия "сделки с правосудием", на которую лорда Винтерфелла вынудили, шантажируя жизнью дочери, были грубо нарушены. Но лишение Алана головы не более законно, чем лишение Джейме руки Кровавыми Скоморохами, от которых приближённые Франциска, в сущности, отличаются разве что отсутствием явных психических отклонений.       Хотя нельзя не признать, что даже чисто объективно Оллар просто не мог оставить Повелителя Скал в живых после убийства Алвы – не только для того, чтобы устрашить оставшихся непокорных, но и потому, что в таком случае ни один кэналлиец не стал бы ему служить. Неблаговидная, но, увы, обычная уступка политической целесообразности за счёт чести и совести. Однако, как говорят в Англии, дьявол кроется в деталях.       Франциск, как прямо говорится, понимает, что случилось, с первого взгляда – да и не мог опытный наёмник не определить сразу, что Рамиро доживает последние минуты, – и, склоняясь над умирающим, провозглашает его Первым маршалом Талига. Страны, которой фактически ещё не существует, кроме как в голове Оллара! До его официального восхождения на трон и издания соответствующего указа Талигойя оставалась Талигойей. Но даже если бы было не так – что с этих почестей тому, кто вот-вот испустит последний вздох? Никакое звание не исцелит волшебным образом рану Алвы и не сотрёт с его потомков клейма "отродья предателя", что сам Рамиро прекрасно понимает и прямо об этом говорит. Франциск может сколько угодно напыщенно заявлять, что "Первый маршал не может быть предателем", однако эти слова имеют не больше веса, чем попытки "малюсенького Совета" Серсеи утверждать, будто Красная Свадьба – вовсе не преступление. И сам герцог Алва прекрасно понимает, как всё обстоит на самом деле, и говорит о том, что только и имеет теперь для него значение – о жене и ребёнке. А Оллар отвечает на это словно заранее затверженными "для истории" фразами, достойными пресловутых трагедий Дидериха. Будто не догадывается, что хоть немного успокоить Рамиро перед смертью может лишь обещание позаботиться о его семье.       У меня возникло сравнение со встречей Станниса Баратеона с Кейтилин Старк. Он бросает ей в лицо и обиду на её покойного мужа, снявшего осаду Штормового Предела "по приказу моего брата – не из любви ко мне", и угрозы жизни её старшего сына, не пожелавшего присоединиться к нему, вместо этого приняв корону Короля Севера. Всё это, бесспорно, мягко говоря, не красит Станниса. Однако в то же время он даёт слово Кейтилин, что убийцам Неда "скоро воздастся по заслугам", а в ответ на её возражение, что она "предпочла бы вернуть своих дочерей", незамедлительно соглашается: "Если ваши дети будут найдены, когда я возьму город, их отдадут вам". Да, Кейтилин про себя добавляет «“Живыми или мёртвыми”, – говорил его тон», но кто в такой ситуации может гарантировать, что при штурме города и дворца девочке, находящейся в руках сумасшедшего садиста и его жестокой и одержимой властью мамаши, удастся выжить? Разве что боги. Станнис, по крайней мере, предельно честен и не обещает того, чего не может выполнить, – в отличие от Ренли. Но обещает этот "жуткий", "начисто лишённый милосердия" и уж точно нигде ни разу не блещущий эмпатией человек именно то, что важно для собеседницы.       А Франциск? Рамиро из последних сил высказывает беспокойство за своих близких – а самопровозглашённый король пока что не существующего в реальности государства его будто и не слышит, выцепляя из всего сказанного лишь то, на что можно ответить красивыми громкими фразами. Простых же человеческих слов, способных поддержать умирающего, у него не находится. Вместо этого – не нужные никому, кроме самого Оллара, переполненные пафосом реплики "на публику" и столь же театральный жест – укрыть уже испустившего дух Алву своим плащом. Вообще, Франциск в этом эпизоде напоминает актёра на сцене, причём по ошибке читающего текст из другой пьесы. Он откровенно, насквозь фальшив, ничуть не менее, чем Альдо с его "ролевой игрой" в Золотую Анаксию. И рядом с подлинным героизмом и жертвенностью Рамиро и Алана монаршьи замашки и напускная величественность Оллара выглядят ещё более жалко и отталкивающе. Но, если подумать, примерно так и должен выглядеть попавший в непредвиденную ситуацию политик-"вывеска", которому речей на такой случай не написали, и он судорожно подбирает более-менее подходящие слова из тех, что есть в запасе, так как быстро придумать что-то пригодное для данной аудитории самостоятельно не может. И позже, уже в POV Франциска, мы видим этому не одно подтверждение: "клятва есть клятва, особенно если это клятва короля, данная умирающему другу на глазах соратников и знатных пленников", "Бездомный Король давно научился производить именно то впечатление, которое хотел", "У Оллара загодя была припасена …приличествующая случаю фраза". Всё заранее продумано, всё в расчёте на публику, каждое слово и каждый жест служит определённой цели – и насквозь лживо, как и сам этот человек.       Однако дальше получается прямо по Ольге Громыко – "…в ситуации "хуже не бывает" жизнерадостно заявить, что очень даже бывает, и, более того, сейчас будет!". Новый король думает: "Талиг должен знать – Его Величество Франциск Первый не забывает оказанных услуг и безжалостно карает тех, кто поднимает руку на его друзей", но лишь немного позже, прямо у постели убитой горем Октавии, нам с беспощадной ясностью показывают, чего стоит "дружба" Бездомного Короля: "Будь Рамиро Алва жив, король со временем послал бы красавца маршала на красивую смерть, но к уже убитому испытывал лишь благодарность и скорбел по несостоявшейся дружбе". Как же должны быть извращены у человека самые основные понятия, чтобы ТАКОЕ не только называть, но и действительно считать дружбой?! Именовать так подобную грязь выглядит практически кощунством.       Как и то, что испытывает Франциск к Октавии, не понимаю, как у кого, кроме него самого, даже язык поворачивается называть любовью после одного этого: "Он будет один, если только эта синеглазая женщина не забудет свою потерю", когда он слышал и убедился собственными глазами, как юная герцогиня Алва любила своего погибшего мужа. Верить, что такую потерю можно "забыть"?! Подобное могло прийти в голову лишь тому, кто сам никогда не любил и даже не представлял по-настоящему, что такое любовь. И после того, как поступили с Женевьев Окделл, возникает серьёзное сомнение, на самом ли деле согласие Октавии на второй брак было добровольным. В итоге вдова сторонника Франциска становится таким же "призом победителю", как и вдова его казнённого противника, независимо от собственных чувств обеих женщин по этому поводу. Слова о "наградах своим друзьям" оказываются таким же "ветром", как и остальные, а правда состоит в том, что Оллар и те, кто пришёл с ним, с истинно наёмнической ненасытностью, как и сказала леди Мертинс в ПЛиО, "что захочется, то и берут". "Великого короля" не хватает даже на элементарную порядочность по отношению к семье человека, который лишился жизни и доброго имени, чтобы Франциск взошёл на трон, и перед смертью просил, пусть и не прямо, только позаботиться о самых близких ему людях.       При таком обращении с теми, кто принял его сторону, никакие гнусные и бесчестные поступки Оллара по отношению к своим врагам уже не могут удивлять. Смерть Алана была предсказуема – герцог Окделл и сам знал, на что шёл, с того самого момента, как решился выполнить просьбу королевы, – но решение Бездомного Короля за его счёт разыграть очередной спектакль в свою пользу, показав себя "защитником справедливости и мстителем за павшего соратника", демонстрирует Франциска в ещё более неприглядном свете. Вспомним этот момент: "Оллар повернулся к Алану: – Что вы скажете в своё оправданье? – Убить изменника – долг Человека Чести! Мне не в чем оправдываться, тем более – перед узурпатором и бастардом. – Маршал Алва был верен Талигу и его королю, – глаза марагонца злобно сверкнули. – Я не Человек Чести, и мне не нравится, когда на протянутую руку отвечают ударом кинжала. Вы умрёте, и немедленно".       Однако с точки зрения закона прав в этой ситуации именно Алан. До своей официальной коронации Франциск не более чем захватчик и не имеет никакого права требовать оправданий не только от Повелителя Скал, но и от последнего талигойского бедняка. Талига ещё нет, а потому быть верным "Талигу и его королю" Рамиро – и никто – не мог. Алва, как и Эрнани с теми, кому король доверился, стремился спасти именно Талигойю и её людей. Если уж говорить о верности кэналлийского герцога, то на самом деле она принадлежала как раз реальной Талигойе и королю Эрнани, а никак не эфемерному Талигу и Бездомному Королю.       Но гораздо отвратительнее лицемерие Оллара. Он произносит очередную красивую фразу – "мне не нравится, когда на протянутую руку отвечают ударом кинжала", – однако она лишь прикрывает подлинные сугубо прагматичные соображения: "Алва короне нужны – чужака Кэналлоа не примет. Кэналлоа – это выход в Багряные земли. Как не вовремя этот болван убил Рамиро, такие полководцы – удача для любого короля, да и с морисками через Алву договориться было бы проще". Не случайно Окделл подмечает, что глаза Бездомного Короля "злобно сверкнули". Можно предположить – и, скорее всего, так и было – что Камша пыталась таким образом продемонстрировать необъективность Алана, но на самом деле это как раз выглядит проскользнувшим отблеском настоящих чувств и настоящей сути Франциска. Прямо по О. Генри: "Душа этого человека проглянула на минуту, как выглядывает иногда лицо злодея из окна почтенного буржуазного дома". И уж кому бы обвинять Алана, только не Оллару, уже планировавшему впоследствии, когда Алва сделает для него всё, что сможет, "послать маршала на красивую смерть"! "На протянутую руку" он также приготовил "удар кинжала", только не в грудь, а в спину, и намеревался перед расправой использовать будущую жертву по максимуму. И этим наряду с Тайвином явно напоминает Мизинца и его предательство того же Эддарда Старка с последующей расправой над тем руками малолетнего садиста Джоффри.       Казалось бы, что может быть отвратительнее? Но, как заповедала нам Джейн Остин от лица умницы Элизабет Беннет, не стоит верить в существование предела бесстыдства для бесстыдного человека. Не снимая маски мудрого и справедливого государя, Франциск Оллар не только предаёт соратников и безжалостно уничтожает врагов, но мстит и тем, кто не только ни в чём не виноват, но и не может постоять за себя, что мы видим на примере жены и сыновей Алана Окделла.       Прообраз опять же очевиден: все помнят ужасающую участь, которая постигла после взятия Красного Замка вдову кронпринца Рэйгара Элию Мартелл и её детей. Как и лицемерие Тайвина Ланнистера, пытающегося много лет спустя в разговоре с Тирионом снять с себя ответственность за это зверство: "– …Элию не нужно было трогать – сама по себе она ничего не значила. – Почему же тогда Гора убил её? – Потому что я не приказывал ему её пощадить. Я, думается, вовсе не упомянул о ней – у меня были заботы поважнее. …Кроме того, тогда я ещё не понимал, что такое Григор Клиган – знал только, что он огромен и ужасен в бою. Насилие над Элией... надеюсь, даже ты не обвинишь меня в том, что я отдал подобный приказ. Сир Амори учинил над Рейнис не меньшее зверство. После я спросил его, зачем нужно было убивать ребёнка двух или трёх лет полусотней ножевых ударов. И он ответил, что она лягалась, кричала и ни за что не хотела замолчать. Будь у него в голове чуть побольше ума, чем в репе, он успокоил бы её парой ласковых слов и придушил подушкой. – Лорд Тайвин неодобрительно скривил рот. – Эта кровь на его руках. «Ясно, что не на твоих, отец». Тайвин Ланнистер чист как первый снег."       Но неужели Камша рассчитывала, что Оллар и его люди станут выглядеть намного симпатичнее, если и детей Алана оставят в живых, и Женевьев "дадут нового мужа", а не изнасилуют в собственных комнатах, перерезав потом горло, как поступил Григор Клиган с Элией? Для дорнийской принцессы хотя бы всё закончилось относительно быстро, тогда как герцогиню Окделл принудили много лет делить ложе с нелюбимым навязанным мужем и видеть, как его отпрыски по воле убийцы Алана занимают законное место её детей от первого брака. И даже Тайвин не дошёл до такого цинизма, как Франциск: глядя в глаза своей жертве, заявить, что брак с её любимым мужем, только что казнённым по его приказу, был "весьма неудачным", и "её горе будет недолгим", так как он "облагодетельствует" её, тут же "дав нового мужа" из своих приближённых. Даже Джоффри и Серсея не волокли Сансу к алтарю с незнакомцем прямо от плахи отца и не отбирали у Робба с братьями и сёстрами принадлежащее тем по праву за мнимую измену Эддарда. Оллар установил в своём роде антирекорд: оказаться в моральном плане хуже Тайвина, его дочери и старшего внука вместе взятых – это суметь надо!       Судьба старшего сына Алана явно напоминает Визериса и Дени – с той лишь разницей, что Ричард оказался "изгнанником" на родной земле и даже в родном доме. И это просто вопиющее беззаконие.       Да, получать права на земли или престол через женщин рода их прежних обладателей – обычная практика, что в реальной истории, что в Вестеросе. Взять хотя бы английского короля Генриха VII Тюдора, по Шекспиру, "сочетавшего алую розу с белой" через свадьбу с дочерью короля Эдуарда IV из династии Йорков. У Мартина первый приходящий в голову пример – дом Баратеонов, ставших верховными лордами Штормовых Земель через брак их родоначальника Ориса, десницы и якобы сводного брата Эйгона Завоевателя, с дочерью последнего Штормового Короля, Аргеллой Дюррандон.       В Кэртиане именно такой случай мы видим в семье Крединьи: один из соратников Франциска Жан Жураво "после захвата Талига получил в жёны дочь богатого ординара Креденьи Леонору вместе с титулом и всем имуществом", – и их потомки носят её, а не его фамилию.       Но чтобы жена владельца земель – причём не бездетная вдова, как леди Хорнвуд в ПЛиО, а мать двоих сыновей – получала имущество покойного мужа, чтобы передать его в обход законных наследников новому супругу?! До такого не дошла даже Серсея. Тайвин, пожелав наградить племянника (а по сути – его отца, своего брата и верного сподвижника Кивана) Ланселя наследством вырезанного рода Дарри, обеспечивает ему брак с Амареей, урождённой Фрей, которая "с материнской стороны Дарри". А если кого-то из лордов, как того же Эдмара Талли, лишают земель и имущества, то лишь за "открытую измену", то есть прямое выступление против Железного Трона. Вспомним, как осадили Тириона, рвавшегося в начавшейся войне поквитаться с Лизой Аррен: "Леди Лиза держится в стороне и никакой открытой измены пока не совершила".       История нашего мира говорит то же самое: отобрать владения и титулы даже короли обычно могли только за государственную измену. А можно ли назвать убийство Рамиро Алвы изменой? В том-то и дело, что нет: Алан хранил верность, как понимал это, своему королю, которому присягал – как, кстати, и Рамиро. А с Олларом, несмотря даже на отречение Эрнани, практически тот же случай, как уже упоминавшееся выше восстание Бейлона Грейджоя – как тот сказал Роберту после своего поражения, его могут обезглавить, но не назвать изменником, так как никто из Грейджоев никогда не присягал Баратеонам. Так и Оллару ещё не присягал никто из талигойской знати, включая герцога Алву. И даже сам Франциск, несмотря на все пышные заявления о верности "маршала Алвы Талигу и его королю", говорит лишь об убийстве: "Убийца никогда не получит того, чего лишился убитый, особенно если речь идет о наследстве. Если со смертью законного наследника его имущество по старшинству должно перейти к убийце, ни он, ни его семья не получат ничего. Если других наследников не отыщется, все отойдет короне". Вроде бы логично и даже правильно, но, простите, какое отношение имеет к Алану и Рамиро? Ни Повелитель Скал, ни его дети ничего не должны были наследовать от официального Повелителя Ветров, и Надор никогда не принадлежал герцогу Алве или его предкам. И пусть Франциск по привычке прячется за красивыми словами, но то, на что он обрёк законных наследников Алана Окделла – в чистом виде произвол, а не правосудие.       Совершенно непонятно и то, почему за сестру и племянников не вступился герцог Эпинэ. Его-то ни в чём не обвиняли и прав не лишали. Почему же тогда Женевьев бросили, словно бесхозную вещь, в руки первого попавшегося, у её детей отняли всё, включая титул, а её родной брат и не подумал протестовать? В Дании, уже в XVIII столетии – а это далеко не Средневековье, – когда королеву Каролину-Матильду, урождённую английскую принцессу, обвинили (причём небезосновательно) в измене мужу и после насильственного развода заточили в крепость умирать, её брат, король Англии Георг III, прислал в Копенгаген военный фрегат с угрозой обстрелять датскую столицу, если ему не отдадут сестру. А у Мартина? Лорд Мандерли упорно отстаивает права на имущество своей сестры, той самой леди Хорнвуд, которую Болтонский Бастард принудил выйти за него, а потом уморил взаперти голодом. А уж то, как Оберин Мартелл даже пятнадцать лет спустя горел жаждой мщения за убийство Элии и её детей, помнят все. Но Красного Змея все эти годы сдерживал его старший брат принц Доран (и то только тем, что втайне всеми силами "готовил падение дома Ланнистеров") – а кто и чем остановил Шарля Эпинэ, которого, по словам его друга и зятя Алана Окделла, "удержать было не проще, чем иноходцев с его герба"? Почему он даже не попытался помочь ни в чём не повинным родным сестре и племянникам, чьи законные права грубейшим образом попрали?       Случай же, когда Ричард Горик заявил единоутробному брату, собравшемуся вернуть ему Надор: "Я ещё не искупил ошибки отца, а тебе искупать нечего. Надор твой по праву совести", меня возмутил до глубины души. О какой совести здесь можно говорить?! Если Алан перед кем и виноват, то лишь перед Рамиро и его семьёй (и то здесь больше вины тех, кто оставил его в неведении и тем самым фактически создал почву для убийства Алвы), но никак не перед стервятниками Лараками! И никоим образом не причастные к гибели кэналлийского герцога жена и дети Окделла уж точно вовсе НЕ обязаны ничего искупать!       Само собой напрашивается сравнение с ПЛиО, где заставлять одних расплачиваться за совершённое другими свойственно самым… мягко говоря, неприятным персонажам. Как тот же Тайвин, по мнению Оберина, расправившись с Элией и её детьми, помимо угождения Роберту, ещё и сведший старые счёты, отомстив за то, что прежняя правительница Дорна добилась женитьбы наследника Железного Трона на её дочери, а не на Серсее. Как Эйрис, который за вызов, брошенный Брандоном Старком Рэйгару, зверски убил не только его, но и его отца, а потом потребовал выдачи и Неда, а вместе с ним и Роберта, даже не связанного со Старками родственными узами. Как сам Роберт, которого тоже отнюдь не украшает тот факт, что ненависть к отнявшему у него невесту Рэйгару он перенёс на абсолютно всех Таргариенов, и даже при виде тел маленьких детей принца "объяснил всё военным временем" и заявил, что "видит не детей, а порождение дракона". Как Джоффри, заставляющий избивать Сансу всякий раз, как слышит о победах её брата, и объясняющий это тем, что "в ней волчья кровь". Кстати, стоит вспомнить, как на последнее ответил Тирион: "А у тебя куриные мозги"...       Но просто добивает то, что произвол алчного и мстительного Франциска Камша подкрепляет "волей высших сил", убивших младшего сына Алана и Женевьев, Эдварда, "щитом Скал, который герцогиня велела оставить на месте". То, что "Женевьев не подпускала к себе мужа", которого ей навязал убийца её любимого, и хотела сохранить в замке память о его законном хозяине, сила Скал сочла, видимо, таким же преступлением, как само убийство Рамиро, заслуживающим самого тяжкого наказания – что может быть для матери страшнее, чем смерть ребёнка? Естественно, что Женевьев сломалась. Но если боги Кэртианы считают ТАКОЕ правильным и благим, неудивительно, что в итоге этот мир пришёл к тому, к чему пришёл… Однако мистика ОЭ с её бесчеловечностью, затмевающей даже мартиновское рглорианство, – тема для отдельного разбора. И я уже отчаялась, что Камша когда-нибудь поймёт: никто не должен расплачиваться за чужие ошибки и преступления.