Отблески Песни

      Заговорив о противниках Ворона (и Дорака), по идее, дальше стоило бы рассмотреть Штанцлера. Но о нём помимо "внешность явно навеяна Варисом, содержание – поначалу – где-то поровну от того же Вариса и от Мизинца, а в итоге весь персонаж безбожно слит" фактически оказывается и сказать нечего. Хотя его сообщница в пропихивании в жёны Фердинанду Катарины, мать будущей королевы, неверная жена и отравительница Каролина Борн, явно отсылает к Лизе Аррен, и идея предполагавшейся ранее связи кансилльера с этой дамочкой и рождения Катари именно от него тоже была не оригинальна. По одной из популярных среди фанатов ПЛиО теорий, у Петира Бейлиша и Лизы ещё в Королевской Гавани регулярно бывали далеко не платонические тайные свидания (во всяком случае, перед их свадьбой в Долине леди Аррен, никого не стесняясь, заявляет во всеуслышание, что в первую брачную ночь будет "громко кричать после стольких лет молчания и шёпотов"), и он же, а вовсе не законный муж-старик, был отцом её единственного выжившего ребёнка, Роберта "Зяблика". Как и в случае с бастардами Серсеи, сомнения вызывает "масть": люди андальских кровей, как у покойного лорда Джона, обычно блондины, сама Лиза рыжая – однако волосы её сына тёмно-каштановые, как и у Бейлиша-Мизинца. (Хотя Каролина даже Лизу превзошла: не просто оттеснить настоящего наследника, а собственного законного сына отправить в опалу, чтобы освободить дорогу бастарду – это же надо было додуматься!)       Но Камша линию Штанцлера попросту забросила. Вполне резонно предположить, что в бесконечных военных стычках и эпидемии "бесноватости" персонажу, предназначенному для "игр престолов", просто не оказалось места, однако даже при Альдо, когда "эр Август" мог бы ещё хоть немного поинтриговать, он сидит в Багерлее и ни в чём не участвует. И настоящим отцом Катари тоже оказался совсем другой.       Так что о королеве на этот раз речь и пойдёт.       Что о Катарине, в девичестве Ариго (якобы), читателю сообщается прежде всего? Что как минимум наследного принца Карла она – якобы же – родила не от законного мужа, а от Рокэ Алвы. Позже Штанцлер заявляет Дику: "Дети королевы — все трое — от Ворона". Это и вовсе уже почти прямая цитата из сцены встречи Серсеи Ланнистер с Эддардом Старком в богороще:       "– Все трое от Джейме, – проговорил он. Это был не вопрос.       – Благодарение богам…"       Правда, есть любопытная деталь. То, что Роберт – не настоящий отец ни одного из детей Серсеи, перед героями и читателями "стоит всё время, написанное на лицах": в браках Баратеонов с Ланнистерами "золото всегда уступало углю", а Джоффри, Мирцелла и Томмен, как один, золотоволосы и зеленоглазы. Тогда как даже Арамона, предубеждённый Луизой, наслушавшейся "придворных сплетен", в том, что "настоящий отец наследника – маршал", не смог, однако, не подметить: "Принц Карл, светленький, бледненький, испуганный, ничем не напоминал красавца-отца"…       А впоследствии сама Катари утверждает, что её брак из-за мужского бессилия супруга вообще никогда не был "осуществлён". Здесь, как и в именовании "Талигойская Роза", явная параллель с Маргери Тирелл, которую по гербу её семьи та же Серсея про себя прозвала "розочкой". Как известно, Маргери трижды выходила замуж – все три раза за королей – и перед свадьбами с Джоффри и Томменом давала торжественную клятву, что по-прежнему невинна, то есть её первый брак, с самопровозглашённым монархом Ренли Баратеоном, так и остался неконсумированным. Впрочем, как и два остальных: Джоффри умер прямо на свадебном пиру, а Томмен (в книгах) ещё маленький мальчик. Хотя "независимая экспертиза" септ на службе Его Воробейшества установила: Маргери всё же больше не девственница, – но с кем она в действительности делила ложе, пока так и остаётся загадкой, да и даже Серсея наедине с собой признавала: "Говорят, что дочь лорда теряет своё девичество не в брачной постели, а в седле. Маргери же ездит верхом с тех пор, как научилась ходить".       Вот только ни за "розочкой", ни тем более за "львицей" не водилось фирменной Катарининой наигранной хрупкости, имиджа "бедной киски и умирающей козы", по саркастическому определению Луизы Арамоны. Можно было бы предположить, что хотя бы это Камша придумала сама… однако была в истории Вестероса такая королева: "девочка-женщина, даже меньше Дэйнерис, болезненно худая, почти истощённая, с тонкой полупрозрачной кожей", которая любила рукоделие, поэзию и музыку, сама прекрасно играла на арфе и отличалась набожностью… Узнаваемый портрет, не так ли? Кто же это? Нэйрис Таргариен, сестра-жена Эйгона Недостойного – и тоже королева "с подмоченной репутацией": слухи, что будущего Дэйрона Доброго она на самом деле родила от их с Эйгоном общего брата, принца Эймона, Рыцаря-Дракона, ходят по Семи Королевствам до сих пор! Даже наследная принцесса Дорна Арианна Мартелл, потомок младшей сестры Дэйрона, говорит об этом (подобно Луизе у Камши) с абсолютной уверенностью, хотя доказательств незаконнорожденности наследника Эйгона Недостойного пока так и не нашлось – впрочем, как и обратного.       Но, в отличие от Нэйрис, набожность Катари – лишь маска (как, кстати, и у Мирабеллы Окделл), прикрывающая манипуляторство и алчность до власти. Да, она тоже играет на арфе и пишет сонеты – а ещё даже в заключении заставляет себя обихаживать и наряжается (не зря Луиза отпускает про себя меткое ехидное замечание, что для опальной и бедненькой-несчастненькой королева просит делать ей очень сложные и впечатляющие причёски), тогда как Нэйрис редко надевала корону и украшения, одевалась просто, а волосы предпочитала прятать под капюшоном или сеткой.       Брак с Эйгоном Недостойным был для его супруги настолько мучителен, что Нэйрис как-то умоляла Эйгона разрешить её от супружеских обетов, чтобы она могла стать септой. Однако и в этом муженёк ей наотрез отказал. Сравните с Катариной, которая, несмотря на всё своё показное благочестие и все жалобы, прямо по Некрасову, на свою "долюшку женскую – вряд ли труднее сыскать!", ни за что не хочет менять корону на монашеское покрывало.       Между прочим, история брака Нэйрис поразительно напоминает Серсеину. Свадьба по принуждению, когда невеста увлечена другим – причём собственным родным братом, принятие этим самым братом обета королевского гвардейца, чтобы хоть так быть рядом с возлюбленной, и муж – грубиян и пьяница, обращающийся с женой, в том числе и в постели, как последняя скотина, и ни одной юбки не пропускающий, одного за другим заделывая своим любовницам бастардов… А если отцом Дэйрона и вправду был именно Рыцарь-Дракон?       Вот только Нэйрис приходилось ещё хуже, чем Серсее. Роберт, со сколькими бы на стороне ни спал, всё-таки ко двору этих женщин не приводил и милостями ни их самих, ни их родню отнюдь не осыпал. Тогда как, по крайней мере, некоторые из любовниц Эйгона были именно фаворитками – не только жили в Красном Замке и ни от кого не скрывали свою связь с королём, но и их родичи занимали важные должности. А, к примеру, "знойная" Барба Бракен при дворе откровенно оттесняла королеву на задний план – и, может быть, среди соперниц Нэйрис она была и не одна такая.       Более того, как "все знать", Серсея со временем наловчилась Роберта, по крайней мере, "не пускать в себя", удовольствуя муженька "рукой или ртом", благо тот взял за правило в супружеской спальне трезвым не появляться. Нэйрис же, святая простота, после рождения Дэйрона додумалась прямо обратиться к Эйгону с просьбой: "Я исполнила свой долг – подарила тебе наследника. Умоляю, давай отныне жить как брат с сестрой". Но неблаговерный муженёк на это лишь издевательски ответил: "Именно так мы и жили всё это время" – и принуждал жену делить с ним постель до конца её дней. Хотя уже тогда великий мейстер предупреждал, что следующих родов королева может не пережить! Однако она произвела на свет ещё пятерых детей – из них две двойни, – хотя выжила всего лишь одна девочка, Дэйнерис, впоследствии ставшая женой принца Дорна. И всё же при третьих родах мейстерский прогноз сбылся: Нэйрис умерла вместе с ребёнком. Как справедливо напоминал в беседе с Арианной сир Арис Окхарт: "Недаром же Эйгону дали прозвище Недостойный".       Тем не менее, даже если Нэйрис от такой жизни всё-таки изменяла мужу, но, в отличие от Серсеи, супруга кубками по зубам не била (хотя было бы поделом!), его любовниц работорговцам за море не продавала и убийц к его бастардам не подсылала. Даже "сдружилась" с преемницей Барбы в роли фаворитки короля, более скромной Милессой Блэквуд.       Муж же Катарины Фердинанд физически не мог ни заводить любовниц, ни быть с женой грубым в постели! Да и о каких-либо иных оскорблениях в её адрес словом или действием от короля не известно – в сценах, показанных читателю, он, напротив, ведёт себя с Катари неизменно предупредительно и даже вроде бы вполне искренне к ней расположен. Нэйрис (если в её случае измена всё же имела место) и даже Серсею за сам факт наставления мужьям-сволочам рогов искренне осуждать не приходится – более того, читатель наверняка согласится, что так Роберту с Эйгоном и надо. Но у Катарины таких оправданий нет. Её скорее можно сопоставить с Маргери, если Серсея всё-таки права и её невестка "гуляла" и уже после замужества за Томменом: ладно бы ещё любила другого, но когда речь идёт об удовлетворении банальной похоти, сочувствия это никак не вызывает.       Зато вместо мужа подобно Эйгону и Роберту с Катариной обращался её полуофициальный любовник – Рокэ Алва. Его знаменитое заявление о груди королевы – "это не самые лучшие яблоки в Талиге" – вполне в духе Недостойного, который в последние годы не стеснялся даже во всеуслышание заявлять, что спал с девятью сотнями женщин, однако любил лишь девять из них, причём Нэйрис не только не входила в число этих девяти, но и была "единственной, с кем в постели король не получал удовольствия". Ну и зачем, спрашивается, тогда было так упорно мучить и её, и даже себя самого? Особенно когда вокруг буквально толпятся те, кто сами охотно готовы нырнуть к тебе под одеяло? И это вопрос не только к Эйгону, но и к Роберту, и к Алве…       Однако Камша, обожающая своего Рокэ, пытается убедить читателей, что Катари сама желала этой связи и вообще всячески наслаждалась ею. Будто бы то ли Ворон как любовник настолько хорош, что всё за пределами собственно секса, включая прилюдные хамские высказывания, можно и простить, то ли королева ловила кайф даже от этой животной грубости. И не иначе от особого восторга по примеру Серсеи приняла активное участие в организации попытки убийства Алвы.       Позже автор придумала Катарине такое оправдание: Штанцлер шантажировал её, угрожая разоблачить, что она на самом деле бастардка и знала об этом, – а это автоматически означало развод с королём. Вот только даже если бы мотивы королевы и вправду были таковы, это по самой элементарной логике означало бы, что Рокэ ей куда менее дорог, чем монарший титул и власть... И в этом Катари опять же повторяет "львицу Ланнистер", для которой её любовники всегда не более чем инструменты – и для постельных, и для других целей. Даже Джейме, хотя к нему какие-то чувства изначально, похоже, у неё всё-таки были, тоже обретался при сестрице в малопочтенной роли одновременно ручной зверюшки и грелки для её постели. Правила с самого начала задавала Серсея, и командовала "парадом" именно она. Когда же брат (через почти двадцать лет) начинает пытаться предъявлять свои потребности и желания, а тем более отказывать сестре в её прихотях, отношения довольно быстро скатились на нет.       Возвращаясь к покушению: если сравнить с убийством Роберта – как уже говорилось, решение Серсеи после стольких лет "одной сплошной схватки" вместо нормальной супружеской жизни понять можно. Но то, что она использует для этого влюблённого в неё по уши своего юного кузена Ланселя, соблазнив и превратив в своё орудие, сразу же вызывает неприязнь к королеве.       А ведь Катарина поступила с Диконом даже хуже, чем Серсея с Ланселем! И дело не только в том, что Ланнистерша с кузеном за все оказанные ей услуги хотя бы спала, тогда как псевдо-Ариго отделывалась ворохом красивых слов, притворной теплотой и заломленными ручками. И не только, что Лансель, пусть и "всего лишь" сын младшего брата лорда Утёса, но всё-таки член могущественного клана "львов", а не одинокий беззащитный опальный сирота, как Дик Окделл. Главное – роль Ланселя в гибели короля замяли и, хотя Серсея в конце концов дала ему отставку, но он остался жив, возвысился и даже получил жену с богатым приданым. (Решение впоследствии бросить супругу и уйти в Сыны Воина было уже его собственным выбором.) Ричарда же травить Алву заведомо отправляли как камикадзе: даже если бы прикончить маршала удалось-таки, его оруженосец и убийца наверняка в скорейшем времени бы последовал за ним. Скорее всего, сами Штанцлер с Катариной и позаботились бы, чтобы даже под пытками не дал свидетельств против них. Так же, как Серсея рассчитывала после того, как свалит Маргери, якобы временно отправить Осмунда на Стену, его руками убить Джона Сноу, а там и самому Кеттлблэку, "исчерпавшему свою полезность" и слишком много знающему, навсегда заткнуть рот.       Впрочем, манипулирует Катарина не только мужчинами – в POVах Луизы у своих придворных дам королева тоже изо всех сил старается вызвать симпатию или сочувствие. И добивается успеха – иные из её фрейлин даже добровольно следуют за своей госпожой и в Багерлее, несмотря на то, что и короля вынудили согласиться с заточением жены. Здесь явно влияние образа Маргери – хотя даже её кузины в заключение в Великой Септе отправились с ней вовсе не в качестве "группы поддержки", а потому, что их самих обвиняли "в сокрытии государственной измены". (Но забавно, что в итоге Фердинанд всё же освобождает жену и возвращает во дворец – как поступил уже сериальный Томмен.)       Ясно, что вздумай Катарина открыто вести себя подобно Серсее – чтобы убрать её с престола, не понадобилось бы никаких хитростей и интриг Дорака. За ней ведь нет такой силы, как Ланнистеры, с их армиями и пресловутым золотом. Ей требовалась "своя команда" при дворе – причём, учитывая… сложные отношения с кансилльером, чтобы эти люди были преданы лично ей, а не Штанцлеру. И Катари вербует себе сторонников методами "розочки Тиреллов", создавая образ "доброй королевы", почти "светлого ангела".       Однако Маргери, как известно, делала ставку не только и не столько на придворных – в первую очередь она старалась завоевать как можно большую популярность у простого народа. Взять хотя бы тот эпизод, когда в Королевскую Гавань после разгрома Станниса приводили один за другим обозы с продовольствием и раздавали изголодавшимся горожанам еду от имени леди Маргери, в результате чего ещё до её прибытия столица "просто с ума сходила от любви к ней". Уже обвенчавшись с Томменом, "маленькая королева" продолжала поддерживать свой имидж, вместе со своей свитой постоянно появляясь на людях, делая покупки у местных жителей и основательно занимаясь благотворительностью, причём и своему мальчику-мужу советовала делать то же самое. Тогда как о чём-либо подобном со стороны Катари неизвестно даже в её лучшие времена. Закономерно, единственные простолюдины, которые замечены в симпатиях к ней – южане её мнимого кузена Робера, её соотечественники. Хотя, когда люди герцога Эпинэ называют "нашей Катариной" урождённую якобы графиню Ариго, это сильно отдаёт очередным авторским произволом. Эпинэ – не Кэналлоа с Марикьярой, и, например, замок Сэ, принадлежавший таким же, как и Ариго, "землякам-южанам" Савиньякам, те же люди Иноходца, когда Мараны довели-таки ситуацию до взрыва, не преминули по ходу восстания сжечь…       При этом в первой же придворной сцене Луизы явственно даётся понять, что королева отнюдь не в восторге от появления в своём окружении юной красавицы Селины, способной её затмить. И не медлит сделать "ответный ход":       "— Мы… разрешаем тебе носить наши цвета.       Ещё бы! Красный делает старше любого, а голубоглазая блондинка в красном превращается из ангела в куртизанку."       А это уже совершенно не в стиле Маргери. Зато сразу заставляет вспомнить Серсею – хотя и та была настроена против красавиц-невест своих сыновей из-за знаменитого пророчества, которое получила в десять лет от колдуньи "Мэгги-Жабы": "Ты будешь королевой… пока не появится другая, моложе и гораздо красивее, чтобы свергнуть тебя и отобрать всё, что было тебе дорого". Но в своей красоте она более чем уверена – в отличие, очевидно, от Катарины.       Сцена, когда королева тайком пробирается на судилище, устроенное Альдо над Вороном, и выступает в защиту Алвы, — неприкрытая попытка полемики с Мартином. Все, кто читал ПЛиО или хотя бы сериал смотрел, помнят, как Шая, бывшая проститутка, подобранная Тирионом в лагере в Речных Землях и взятая им в любовницы, мало того что, подкупленная Серсеей, оговорила своего покровителя, обвинив его в убийстве Джоффри, так ещё и втоптала Тириона перед всем двором в грязь, вывалив публично интимные подробности их свиданий и гнусно их переврав.       Да, Катарина делает обратное – вот только, зная, как старательно она же убеждала в своё время Дика отравить того же Алву, объяснять её поведение порядочностью и, прости боги, любовью, способен лишь не по годам и не по жизненному опыту наивный Робер. На самом деле Катари если и могла поступить так, то только, точно так же, как и Шая, из голого расчёта. Шае было выгодно утопить Тириона, потому что Серсея за это пообещала ей дом в столице и рыцаря в мужья. Катарине же было выгодно на сей раз помочь кэналлийцу, потому что она понимала: Альдо рано или поздно короны лишится, а тогда Рокэ может и отблагодарить или, по крайней мере, смилостивиться над теми, кто встал на его сторону. Худшая разновидность realpolitic: как думает у Лукьяненко в "Дневном Дозоре" Тёмный маг Эдгар, "если тебе прямо сейчас выгоден союз с тем, кого ты ещё вчера хлестал Плетью Шааба, то почему бы союз не заключить?" Так что в итоге Катари вышла продажной шкурой не меньше, если не больше Шаи. Да и саму по себе параллель с лагерной шлюхой едва ли можно назвать лестной для королевы…       Но то, как Катари даже после восшествия на престол Альдо терпеливо ждала своего часа и ни на мгновение не роняла своей маски, пока этот час, наконец, не пробил, снова отсылает к Серсее. "Она играла роль послушной дочери, стыдливой невесты, покладистой жены. Страдала от пьяных ласк Роберта, ревности Джейме, насмешек Ренли. Терпела хихикающего Вариса и скрежещущего зубами Станниса. Подлаживалась к Джону Аррену, Неду Старку и злобному карлику, своему брату, каждый раз обещая себе, что когда-нибудь наступит её черёд… вожделенного торжества". Насколько у "львицы" это получалось – особенно изображать из себя послушную и покладистую, – другой вопрос. Однако, как известно, после смерти короля она сумела узурпировать власть, провозгласив себя регентом от имени одного из своих бастардов – и в точности то же сделала Катарина.       Но именно в отношении к детям Катари выглядит даже более отталкивающе, чем Серсея. Какой бы кровожадной хищницей ни была королева Ланнистер, детей своих она всё-таки любит. Слова Тириона о вполне реальной угрозе гибели Мирцеллы, если Королевская Гавань падёт, заставили королеву залиться слезами, поразив брата до глубины души. После отравления Джоффри Серсея отчаянно боится за Томмена, и когда он на своей свадьбе с Маргери поперхнулся вином, "сердце её на миг перестало биться", и она бросается к сыну, а потом прячется, чтобы не показывать вновь подступивших слёз. Катарина же может говорить что угодно, но ни разу(!) не _показывает_, что хоть кто-то из её дочерей и сыновей для неё нечто большее, чем ступеньки к трону. Мнение Луизы – "Как же, думает эта кукушка о детях! Ждите! Только о себе. Ну, может, ещё о Рокэ, только что теперь думать? Своё дело она сделала!" – конечно, едва ли можно назвать объективным, однако убедительных доказательств обратного на страницах ОЭ так ни разу и не встречается.       Робер утверждает, что его "кузина" была отличным регентом – но, учитывая его собственную биографию, едва ли можно считать его экспертом в данном вопросе и полагаться на его суждение. Возможно, Камше представлялась Маргери, которой удалось-таки выиграть партию с Серсеей, однако справилась ли бы даже "розочка" со всей полнотой власти, окажись она на месте Катарины, большой вопрос.       Необходимо учесть и то, что Катари, в отличие от того же Штанцлера, приобретала навыки "игрока в престолы" в более-менее стабильной обстановке, и училась в первую очередь выживать самой и лоббировать всеми доступными путями собственные интересы и интересы своей "партии". Причём пользуясь для этого главным образом своими женскими чарами и, по убийственно прямому выражению Серсеи, "тем оружием, что у женщины есть между ног". Как это могло помочь ей разгребать тот… хаос, что оставили после себя Фердинанд и Альдо? Откуда бы ей было взять умения, на современные понятия, антикризисного менеджера?       А ведь были, иные по контексту, но очень даже похожие по сути, исторические примеры. Знаменитые султанши Османской империи, даже пройдя в гаремах через огонь и воду и сумев-таки добиться реальной власти, что-то не имели обыкновения оказываться прогрессивными государственными деятелями. Не только из-за недостатка образования, но и именно потому, что весь их жизненный опыт был именно о том, как пробивать желаемое для себя и своих кланов, а о том, что нужно государству, эти дамы порой вообще имели весьма размытое понятие. Вот и Катарина, дорвавшись, наконец, до трона, по логике куда скорее могла оказаться кэртианской версией Елизаветы Вудвилл, а даже не Екатерины Медичи.       Но в любом случае, в "Отблесках Этерны", если женщина хочет властвовать напрямую, а не кукловодкой из-за кулис – это всегда "смертный грех", и кара за него следует очень скоро и высшей мерой. Видимо, представить правление "королевы-регентши", вопреки всем своим убеждениям, успешным хотя бы поначалу, Камша могла исключительно для того, чтобы лишний раз подчеркнуть "ужас" её гибели.       Эта смерть – вроде бы результат чистой случайности. Графиня Дженнифер Рокслей, желающая женить Ричарда на себе, даёт ему подслушать беседу королевы со Штанцлером наедине. При этом графиня даже не знает, о чём Катарина будет говорить с бывшим кансилльером! Но надеется, что, услышав этот разговор, о чём бы он ни был, герцог Окделл "будет её". Потому что в отсутствие зрителей, перед которыми надо играть привычную роль, королева сбросит маску и покажет юному герцогу всю неприглядность своей подлинной натуры – "что там нечему молиться". Вот только итог оказался, как это называют на ТВ-тропах, "Всё пошло слишком так"…       Но ведь в действительности, даже подслушав, как женщина, которую он любит, за его спиной отзывается и о нём самом, и о его обожаемом покойном отце, Дик ещё вовсе не собирался её убивать. И Катарина, поняв, что всё он слышал… начинает изо всех сил провоцировать юношу! Она даже не попыталась отказаться от своих слов, например, заявив, что зачем-то лгала "эру Августу". Вместо этого принимается уже в лицо осыпать Дикона оскорблениями, доходя даже до того, чтобы с придыханием нахваливать Алву: какое тот, дескать, незаслуженное великодушие проявил к своему отравителю. И это когда сама же расписывала тому же Ричарду, как жесток с ней Ворон и в постели, и вне её, чтобы подтолкнуть отравить маршала! Просто хотела таким образом сделать юноше как можно больнее и, наконец, безвозвратно оттолкнуть? Больно сделала, а вот эффект оказался совершенно противоположным… И в голову не пришло, что вооружённого человека в растрёпанных чувствах бить по самому больному чревато и само по себе, а уж когда у него "ничего не осталось, кроме любви", отнимать последнее – тем более? Даже после случайного убийства фрейлины, когда Ричарду уже оказывается действительно нечего терять. Неужели королева, столько лет успешно манипулировавшая чужими чувствами и слабостями, не знала: загоняя в угол даже котёнка, рискуешь, что он бросится на тебя с яростью тигра? Что и случается: Ричард впадает в явный и недвусмысленный аффект и закалывает её.       И здесь вновь возникает ассоциация с Серсеей. Джейме, услышав признание Ланселя в связи с королевой, вспоминает: "Сестра приходила к нему в башню Белый Меч и соблазняла его нарушить обет. Когда он отказал ей, она подняла его на смех и заявила, что сама обманывала его не меньше тысячи раз. Тогда Джейме подумал, что она лжёт в отместку, желая ранить его столь же больно, как он ранил её, – но, быть может, в тот раз, один-единственный, она и сказала правду?" Однако Серсея именно, скорее всего, рассчитывала, что брат решит: она просто хотела посильнее его ударить – а там они как-нибудь да помирятся, и Джейме её слова благополучно забудет. То, что сначала Тирион откроет ему правду и про Ланселя, и про Осмунда Кеттлблэка, а потом и сам Лансель сознается, она не предвидела.       А если бы грехи королевы перед братом были посерьёзнее, чем просто секс с другими мужчинами? Например, такими, как у Катарины перед Диконом? И Джейме вот так же услышал бы об этом из её собственных уст, без всякого предупреждения, как обухом по голове? Мог бы он, как и Ричард, впасть в маловменяемое состояние и так же поступить? Вопрос риторический, если вспомнить, как Цареубийца отреагировал на известие о пленении Тириона… К тому же приходящее Джейме на ум во время сожжения Башни Десницы сравнение Серсеи с Эйрисом многие читатели толкуют как весьма прозрачный намёк, что пресловутым "валонкаром", которому суждено прикончить королеву, окажется именно её близнец.       Впрочем, кроме предполагаемой смерти Серсеи от рук Джейме, была в истории Вестероса другая, вполне реальная смерть, довольно похожая на конец Катарины. А именно казнь Тианны из Башни, третьей жены Мэйгора Жестокого, пентошийской колдуньи, служившей ему мастером над шептунами. (Вспомним, что Катарина с юности изучала магическое искусство, в чём не замечены ни Серсея, ни Маргери, ни тем более Нэйрис.) Тианна была арестована и под пытками созналась, что травила других жён Мэйгора, в результате чего их дети от короля рождались мёртвыми уродцами, – и тогда Мэйгор собственноручно вырезал её сердце знаменитым валирийским мечом Чёрное Пламя и бросил на съедение собакам… Была ли на самом деле Тианна отравительницей, до сих пор точно не известно, но и помимо этого она совершила столько злых дел, что свою кончину более чем заслужила. А вот роль Катарины в отравлении Алвы читателю известна точно – и это тоже только один из эпизодов её "дела".       В общем, черты и Нэйрис, и Маргери в Катарине оказываются разве что поверхностными – а под ними скрывается по сути та же Серсея, в чём-то даже ещё хуже. И по контрасту с имиджем благородства, чистоты и только что не святости поступки "бледного гиацинта" вызывают ещё большее отвращение.