Семнадцать лет спустя
1.
Кургузый, приземистый аббат Бенуа битых три часа читал нуднейшие наставления о доблести славных рыцарей, отбивая четкие шаги по мозаичному полу. Юный виконт Персиво Д’Лоран с трудом давил зевки, кривясь, чтобы не разинуть рот. Сидя за тяжёлым столом, виконт крутил в тонких бледных пальцах уже порядком разлохмаченное гусиное перо, изредка макая его в чернильницу и черкая в свитке палимпсестного¹ пергамента. Аббат Бенуа весьма любил отведать вкусного, позабыв обет терпеть лишения, и его щеки раздулись двумя сдобными хлебами, а пузо грозило выпасть из-под мешковатой фиолетовой рясы. Аббат вдохновенно, но пискляво вещал, желая пробудить в виконте стремление повторить подвиги великих предков. Громко топал, взмахивал руками в широченных рукавах, будто смешными и бесполезными петушиными крыльями. Виконт его совсем не слушал: мыслями будущего рыцаря целиком и полностью владела прекрасная дама… Очередная, невесть какая по счету, однако виконт ничего не мог с собой поделать. Едва пред его взором представала новая прелестница — все равно где, хоть на балу, хоть в поле, а то и вовсе на портрете — в Персиво вселялся вредный демон. Виконт не желал ни есть, ни пить, не спал ночами, не сидел на месте. Мигом забывал он предыдущую даму, плевал на великие подвиги и несся к себе в покои. Запершись там, замывал он все свитки и с упорством сарацинского верблюда строчил серенады — уже в честь новой любви. Юный Персиво вовсе не грезил битвами и походами, не рвался ни искать Экскалибур, ни бить сарацин. Даже отлавливать нечисть, как все его кузены, дядьки, отец и великие предки, и то, не желал. Отец часто укорял Персиво: он слишком рассеян и влюбчив, да и меч держит неправильно, и неуклюж в бою, как квочка. — Епископ Франциск приехал с миссией веры ко мне в аббатство! — аббат Бенуа рявкнул в ухо, со злостью отмечая, что сын прославленного героя вновь витает в облаках и внимать его наставлениям не спешит. — Кроме того, завтра ко мне прибывает сам великий магистр! Известно ли вам, мессир, какой путь проделал он от замка Эсклармонды²? — Нет, мосье, — по инерции ответил Персиво, уныло вздохнув. Аббат мешал ему писком, и серенада не желала получаться, на пергамент легли всего три корявые строчки, да и те не в рифму. Виконт едва не буркнул назойливому аббату с раздражением: «Ну и что?» Серенада и дама интересовали его, а епископ с магистром — нет. Виконт даже имени её не знал — всего один раз видал прекрасное лицо и золотые локоны, когда чарующий портрет иноземной красавицы сваты поднесли его старшему кузену Арно. Кузен Арно красавицу отверг, а Персиво не спал уже четыре ночи, замывая свитки и сочиняя новые стихи. — Епископ Франциск снова объявил охоту на нечисть! — вколотил аббат Бенуа, вконец рассерженный поведением виконта. — И это ваш шанс, мессир, доказать, что вы достойны вступить в ряды храмовников! Персиво вздрогнул и даже выронил перо. Оно шлепнулось на свиток, распустив по трем неровным строчкам разлапистые кляксы. Отец снова решил привести его в орден, где в прошлом году его позорно осмеяли и отправили служить королевским пажем ещё на целый год. — Да, мосье, — булькнул Персиво, без интереса глазея поверх обритой головы аббата в окно, за которым на ветку шиповника уселась мелкая коричневая пичуга. Солнечные лучи падали на широкий, всегда холодный подоконник. Виконт Персиво с удовольствием бы перепрыгнул его и сбежал от аббата, рыцарей, отца… — С его святейшеством прибыли лучшие охотники ордена! — багровый от натуги, аббат Бенуа истерически взвизгнул, пропустив несолидного «петуха». — Герцог Д’Арбогаст, маркиз Деде и даже граф фон Кам! Вы представляете… Аббат с убийственного визга перешел на шепелявый шепот и наклонился к слегка оттопыренному уху виконта. — Ходят слухи, что его величество почил какой-то странной смертью, и в народе говорят, что это — колдовство! — Да, мосье, — повторил Персиво, догадавшись, что отец заставит его охотиться на нечисть вместе с ними. Он не показывал аббату страх перед тремя головорезами — чтобы толстый церковник не счел его желторотым воробьем. О каждом из славных охотников ходили жуткие легенды. Якобы герцог Д’Арбогаст может за раз сожрать быка, маркиз Деде — маринует головы врагов в вине, а потом пьет нечистое вино, и головы съедает. А про чужестранца фон Кама устрашенно шептали, что будто бы он сам ведьмак, и уродлив настолько, что нельзя смотреть без содрогания. Аббат раскрыл большой рот, однако не произнес ни буквы, потому как грузный топот и свирепый рев из коридора обескуражили его. Толстая дубовая дверь, не выдержав мощнейшего удара, с треском распахнулась настежь, ударившись о стену. Отбитый кусок камня ляпнулся на пол, а из коридора со свирепым рычаньем явился граф³ Альфонс Д’Лоран, наделенный немалым ростом и невероятно тяжёлой рукой. В кулаке граф сжимал некий пергамент, который он уже жестоко смял, а за ним нервно семенил его слуга и оруженосец Жак, удерживая в руках хозяйские ножны с дорогим мечом. Увидав отца в ужасном гневе, виконт Персиво замер за столом. Решил ненароком, что тот нашёл один из его свитков, прочитал серенады и пришёл карать. — Совсем ополоумела старая кляча, тысяча чертей! — с адской злобой зарычал отец, вращая ошалелыми глазами, брызжа слюной, и дёргая окладистую бороду, которая из иссиня-черной давно уж превратилась в серую из-за седины. — Не упоминайте нечистого, ваша светлость, — тихо прошелестел аббат Бенуа, однако разъяренный граф его не услышал. Разорвав пергамент надвое, мессир Альфонс злобно шваркнул его на пол, сопя, изрыгая отборную брань. — Ах, да чтоб тебя… вот чёр-рт! — его светлость ревел так, что завенели в окнах витражи, да затаптывал проклятое письмо сапогами. — Наш род пожизненно освободили от налогов, какого чёрта эти долги? Несмотря на испепеляющую ярость отца и его свирепый рёв, Персиво ощутил облегчение. Отец топтал не его серенады, а извещение о долгах, к которым виконт не имел отношения, не интересовался, да и вообще, отец не доверял ему управление графством. — На кой-чёрт ты женился на этой чёртовой мегере, старый демон? — граф выкипал от злости, ругая почившего монарха, а аббат Бенуа тихонько молился за отпущение его грехов. За сквернословие в адрес усопших его светлость вполне мог угодить в ад, в смолу на жаровне сатаны. — Я же говорил тебе сто раз, что с ней что-то не так! — выхватив из ножен меч, граф едва не отхватил оруженосцу руку. С адской свирепостью изрубал он воздух — даже в статую попал и высек злую, трескучую искру. Старый король был справедлив и мудр, а отец Персиво, храмовник граф Д’Лоран, ещё с юных лет водил с его величеством крепкую дружбу. Вместе они ходили в походы и плечом к плечу рубили сарацин. Отец любил рассказывать, как много раз спасал его величество из всяких передряг, за что весь род Д’Лоран пожизненно освобожден был от налогов. Однако две весны назад монарх в который раз решил жениться. К общему удивлению народа, выбрал он вовсе не юную иноземную принцессу, а даму в преклонных годах, в чьих косах давно белела седина. Тощая, носатая вдова была неказиста на вид, однако оказалась образцом религиозного смирения и кротости. И заменила мать десятилетнему принцу, ведь своих детей не дал ей Господь. В единственном отпрыске король души не чаял, всё позволял ему и баловал без меры. Принц мечтал о подвигах и часто играл в великих героев. С пажом Персиво: садился виконту на спину и пришпоривал пятками, заставляя скакать на четверых во внутреннем дворике замка. «Великий герой» взошёл на трон, но корона оказалась тяжела: власть прочно захватила новая королева. Поначалу вассалы радовались, что присягнули на верность её величеству. Щедрость была её главной добродетелью: земли феодалам, льготы для горожан и крестьян и подношения Церкви… Однако случилось нечто страшное: королева внезапно превратилась в тирана, и против неё уже начинали роптать. Вот отец, например, возроптал. — Сын! — отец подскочил к Персиво и вцепился в его воротник скрюченными пальцами, уставился в душу. Глаза графа налились кровью, он жутко скрежетал зубами и пыхтел, силясь говорить. Но от гнева глотал слова. Отец пихнул Персиво на лавку и тот едва не перевернулся вместе с ней. Глубоко вдохнув, мессир Альфонс прошёлся с нервным шарканьем и рявкнул: — Собирайся! Мы едем в аббатство, на встречу с великим магистром! — меч отца опасно просвистел над самой головой виконта. — Тебе давно уже пора стать рыцарем, и у тебя появилась возможность! — Да, отец, — пролепетал ошарашенный напором виконт, однако перечить отцу не смел, тем более сейчас. Горячей рукой отец может и голову снести. — Поторопись, я жду, выезжаем через два часа! — рявкнул отец, забил меч в ножны Жака и покинул покои Персиво, злобно топоча.2.
Аббатство устроено, как неприступная крепость — вырублено в скале, окружено глубокими ущельями. Мизерные окошечки-бойницы, предназначены для лучников, и в них никогда не проникал солнечный свет и тепло. Надсадно трещали факела, чадили, освещая просторный, но всегда холодный и мглистый главный зал. Сейчас здесь собрались суровые храмовники в одинаковых плащах и туниках — белых с красными крестами. Белоснежную тунику с храмовничьим плащом надел и виконт Персиво — поверх тяжёлых и душных доспехов. Да, он выглядел, как настоящий воин, однако ощущал себя посмешищем. Хоть отец и дал ему имя великого хранителя чаши Грааля⁴, виконт мало годился в рыцари. Виконт Персиво уже начинал корчиться под взглядами бородатых верзил, прошедших множество смертельных битв. Они считали его слабаком и ничтожеством. Каждый из них мечтал попробовать себя в роли охотника, отец Персиво в молодости охотился… А вот, сам виконт этим желанием совсем не горел. Топтался в стороне, хотя великий магистр уже несколько раз кивнул ему, требуя, чтобы он подошел. Отец нетерпеливо подтолкнул в спину, и виконт сделал достаточно робкий шаг к невысокому помосту, где в окружении советников, стражей и старших рыцарей восседал великий магистр. — Аре темпля, — выдавил виконт приветствие по уставу, из последних сил борясь с неуверенностью, которая его почти задушила. — Аре, — хором ответили храмовники, наполнив огромное пространство зала гулом и эхом. — Итак, Персиво, сегодня для тебя — последний шанс показать, что ты достоин большего, чем должность пажа! — раскатистым басом громыхнул великий магистр, сердитый, умудренный сединами старец, облаченный в пафосную красную мантию с золотой оторочкой. Он давно уже ни с кем не воевал, однако правил в ордене железной рукой, и Персиво вполне мог снова угодить в пажи, если посмеет его разочаровать. — Да, мессир, — Персиво поспешил согласиться, а щекастый здоровяк-привратник (5) подошел справа и всунул ему в руки арбалет. Персиво не ожидал, что его нагрузят, и едва не выронил оружие назло отцу и на потеху рыцарям. Такие арбалеты епископ Франциск именовал «лук Михаила», и стреляют из них лишь охотники. Святыми стрелами, и только в нечисть. «Лук Михаила» сделан особенно: предназначен для стрельбы с одной руки, снабжен особым спуском, а короткие серебряные стрелы заряжаются в специальный барабан. Удержав арбалет в потных руках, виконт изо всех сил старался не отвести взгляд, смотреть в холодные и злые рыбьи глаза магистра. Один глаз ненастоящий у него: в пустую глазницу вставлен мутный шарик из сарацинского стекла. Старец почти неподвижно сидел на неудобном стуле в виде трапеции, который тут называли «восточным» (6). А чуть позади него грозно высились те самые охотники. Коренастый, будто хижина, герцог Жерар Д’Арбогаст, чья огромная рыжая бородища была заплетена в три толстых косы, сурово сжал пальцы на рукояти увесистого топора. Длиннющий — на голову выше герцога — носатый маркиз Абсолон Деде, очень смуглый, чернобородый, словно мавр, прожигал незадачливого новичка взглядом угольно-черных глаз. Виконт невольно представил свою глупую голову в бутыле с его вином, а кровожадный маркиз подошел, налил себе и выпил… — Попрошу внимания! — неприятный, квакающий голос разорвал вязкую тишину, и виконт Персиво невольно повернулся на него. В зал явился сам епископ Франциск, глава святой инквизиции. В полном облачении ступал он короткими шажками, показывая смирение перед Господом, а чуть позади него семенил очень тощий монах с тонзурой в рыжеватых волосах. Остановившись посреди зала, епископ Франциск испепелил взглядом великого магистра: тот не соизволил перед ним встать. Великий же магистр испепелил епископа… Храмовники и церковь не дружат — раз уж они объединились, произошло нечто страшное. Виконт Персиво переминался, не в силах побороть неприятный холодок в кончиках пальцев. Он боялся настоящей охоты на настоящую нечисть. Легенды гласят, что человеку здесь делать нечего, и справиться с нечистью может только настоящий ведьмак. — Кхм-кхм! — епископ Франциск нарочито громко откашлялся перед тем, как… — Послушайте, епископ, где фон Кам? — великий магистр перебил его раздраженным вопросом, и епископ Франциск сжал кулаки. — Я не знаю, — протарахтел он, стараясь не сорваться на крик. Епископа ужасно злило, что храмовники совсем не уважают старшее духовенство, дерзят, презирают Бога и не платят налоги Церкви. — Вы пообещали мне, что он приедет, — негромко, но ехидно заметил великий магистр, прищурив единственный глаз. — Вы видите, епископ, что творится в королевстве? — Это определённо колдовство, ваше святейшество, — вставил тихое словцо аббат Бенуа, сложив руки в молитвенной позе. — Во многих деревнях видали нечисть, даже пострадали люди! Его величество скоропостижно почил, а разум королевы помутился! Она перестала жертвовать Церкви, не ходит на исповедь… — Обложила меня налогами! — злобно перебил граф Д’Лоран. — И еще накрутила долги! — В деревнях — мор! — резонно заметил маркиз Деде. — Крестьяне не отработали повинность, потому что вымирают целыми семьями! — А остальные бунтуют, черт подери! — свирепо закончил герцог Д’Арбогаст, собрав всю волю в кулак для того, чтобы не осквернить пол в аббатстве плевком. — Не упоминайте нечистого, — взмолился аббат Бенуа, испугавшись, что епископ Франциск всех покарает костром инквизиции за грех: несдержанный герцог при нём чертыхнулся. Епископ Франциск недовольно забулькал в ответ, что он никому не нянька, а виконт Персиво и рад был, что про него забыли. Тихонько отойдя к стене, он кротко встал возле отца, цепляя арбалет на пояс, а отец молча кивнул, давая понять, что Персиво поступил верно. Аббат Бенуа тоже отполз подальше, к тощему монаху, и замолчал, опасаясь гневить старшее духовенство. — По крайней мере, он вам подчиняется, а не мне! — епископ Франциск спихнул с себя ответственность. Пресловутый фон Кам — рыцарь Храма, и слушаться должен магистра, а не его. — Ну, что ж, придется начинать охоту без него, — нехотя определил великий магистр, обведя всех рыцарей недовольным взглядом. — Д’Арбогаст, вы командир… — А почему Д’Арбогаст? — некто вопросил недопустимо едким тоном, и все разом обернулись на его резкий и грубый голос. В самом конце зала, у широкой двери, возвышался некий тип. Нагло выставив вперёд правую ногу, он подпер кулаками крепкие бока, и смотрел на всех надменно и свысока. Туника на нем оказалась изрезанной, плащ — драным. Виконт Персиво изумился. Отец с детства учил его уважать орден, чтить аббата и епископа. Поведение этого человека достойно казни. Персиво едва не отшатнулся, взглянув на его лицо. Он был не просто безобразен, а отвратителен: бесцветный. Совершенно белые волосы неприлично свисали ниже плеч, а острое, неестественно бледное лицо с выпирающими скулами, начисто выбритое, напоминало бездушную морду змеи. Неофиты, узревшие его впервые, загомонили о том, насколько он ужасен, однако великий магистр оборвал гвалт гневным выкриком: — Как ты смеешь являться в таком виде в аббатство, фон Кам? Епископ же Франциск, огорошенный наглостью фон Кама, застопорился и заглох, глупо таращась на него и моргая. — Д’Арбогаст может только иберийскими быками командовать! — рявкнул фон Кам, пропустив замечание великого магистра, и его мерзкая улыбка разъехалась до самых ушей. — А что ты имеешь против, фон Кам? — зарычал Д’Арбогаст, хватая топор. Он не соскочил с помоста и не ринулся в оголтелую драку лишь потому, что великий магистр не дал ему знак. Иначе бы герцог Жерар Д’Арбогаст уже изрубил наглеца на куски. — Твой самоконтроль ни к черту! — невозмутимо изрек фон Кам. Небыстро, вальяжно двинулся он через весь зал к помосту, гремя доспехами, на наплечники и наручи которых были наварены острейшие сверкающие шипы. — Ты бывал на Пиренеях, Жерар? Иберийские быки — твоя ближайшая родня (7)! — он гадко захохотал, а великий магистр лишь разевал рот в крайнем негодовании, но не мог сказать ни слова. — Ах ты ж… — герцог побагровел, выхватил топор, собираясь рубить. — Молчать! — проквакал епископ Франциск, придя в себя, наконец, и поднял руку, веля Д’Арбогасту заткнуться. — Всем молчать, когда говорит старшее духовенство! В зале повисла пугающая тишина, а епископ Франциск выдерживал паузу, в упор глядя на подходящего к нему охотника. Фон Кам тоже молчал и, в свою очередь, таращился на епископа, криво усмехаясь. Он подошёл достаточно близко, чтобы виконт Персиво смог разглядеть его глаза — красные и злые настолько, что под его взглядом можно было умереть. Виконт вовсе не хотел идти под начало к этому… Он не знал, как назвать его, человека — не человека, на всю жизнь заклейменного таким уродством, и конечно же, обозленного, а может, и безумного даже. Персиво подспудно боялся: этот фон Кам обязательно выкинет нечто ужасное, пошатнёт его веру. — Как ты посмел опоздать на собрание ордена, свинья? — обрушился на фон Кама епископ Франциск, топнув ногой, обутой в самый простой и дешёвый башмак. Епископ всегда надевал такие, выходя в народ, хотя имел великое множество дорогих длинноносых пулен (8). — Я приехал сюда охотиться, а не болтать! И специально попозже, когда ваше святейшество соизволит умолкнуть! — заявил фон Кам, остановившись в шаге от епископа Франциска, не сводя с него презрительного взгляда. — Мы теряем время! — наконец-то нашелся великий магистр, и даже сошел с «восточного стула», спустился с помоста и встал между ними, опасаясь, как бы оскорбленный епископ не отправил их лучшего охотника на костёр. Магистр подозревал, что в бедах королевства замешано не просто колдовство, и не только оно — все гораздо серьезнее, чем можно представить. И поэтому свалил это дело на плечи фон Кама: несмотря на свинскую наглость и клеймо урода, он большого ума. Читал какие-то «черные» книги, презрев запреты церкви, и столько странствовал в чертовых дебрях, что решил, будто Земля — это шар. Великому магистру плевать на его ересь — пускай, городит. Главное, что фон Кам способен к настоящей охоте. — Теряем время! — согласился епископ, с радостью переведя взгляд с мерзкого фон Кама на великого магистра. — Пора начинать охоту! — Фон Кам, — примирительно сказал великий магистр охотнику, который и на него глядел с презрением, хоть и с меньшим. — Д’Арбогаст и Деде помогут тебе, а еще я хочу, чтобы ты взял с собой неофита. — Кого? — удивился фон Кам, сдвинув острые белесые брови. — Зачем мне зеленый неумеха на охоте? Чтобы его пришибли? Вы знаете, сколько раз меня протыкали насквозь, отрывали конечности и швыряли в стену?.. — Нисколько! — отрезал ересь великий магистр. Он знал сего прохвоста давно — фон Кам отказывается от третьего спутника, не желая делить с ним деньги, которые губернаторы всегда платят за успешную охоту. Городит ересь, чтобы его отпугнуть. — Виконт Персиво Д’Лоран, подойдите! — великий магистр призвал, и Персиво без энтузиазма покинул строй, зашагал на середину зала, отмечая, что тяжелый арбалет на поясе ощутимо мешает ходить. — Для чего мне этот сопляк? — презрительно фыркнул фон Кам. Взгляд его недобрый, будто смерти желает. — Ты хоть можешь арбалет удержать? — осведомился он у Персиво, в сомнении подняв правую бровь. — А, — начал Персиво и заглох: если скажет, что может — фон Кам заставит его выстрелить, он облажается и будет осмеян. Если просто признается, что нет — его осмеют просто так. — Все когда-то начинали, фон Кам! — это вмешался отец, надвинулся на охотника габаритным телом и даже кулак занёс, чтобы врезать ему в глаз. — Ты помнишь, с чего ты начинал? — Ты был одной ногой на костре, фон Кам! — прошипел епископ Франциск. — Но я помиловал тебя и сделал охотником! Однако в любой момент я могу отменить свое решение! Виконт молчал, глядя мимо фон Кама на стену, и тихо надеялся, что охотники откажутся его брать. Он им не ровня: ни ростом особо не вышел, ни силой, ни способностей Бог ему не дал, ни храбростью не наделил. — Ты прав, Д’Лоран! — согласился с отцом великий магистр и жутко подмигнул Персиво, видом своим показав, что виконт не отвертится от охоты… и будет убит. Нет, не нечистью, которую они вряд ли встретят — его зарубит фон Кам — за неповоротливость, трусость, и еще что-нибудь, что ему не понравится. По знаку великого магистра, здоровяки Д’Арбогаст и Деде безмолвно приблизились, встав за спиной, и виконт ощутил себя вовсе никчемным и хилым. — Ты обязан охотиться во имя Господа! — сипло и зло прошипел на ухо виконту епископ Франциск, пихнув его кулаком в спину. — Давай, иди и скажи им, что хочешь охотиться, иначе я объявлю тебя еретиком! Епископ Франциск страшно злился, что охотники медлят — засилье колдовства и народные бунты крайне невыгодны церкви. — Давай же, трусливый еретик! — епископ снова пихнул, и виконт Персиво устрашился: он был воспитан в искренней вере, и не знал большего позора, чем обвинение в ереси. — Я хочу охотиться во имя Господа! — взяв себя в руки, Персиво шагнул вперед. Виконт старался уверенно смотреть перед собой, а не таращиться в пол… Кусочки мозаики на полу составляли изображение голубя — Святого духа. — Ну, вот это мой сын! — обрадовался отец, больно хлопнув Перси во по плечу. — Я знал, знал, что он станет героем! — Ладно, идем, только не расплачься, когда тебя загрызет вервольф! — сдался фон Кам и, круто развернувшись, гулко потопал прочь из зала. — Проедемся сначала по деревням и по городам! — рявкнул он на ходу. — Чем больше этой швали набьем — тем лучше! А потом и в королевский замок заглянем — разберёмся, кто заморил короля! — Ну, наконец-то! — негромко заключил епископ Франциск, довольно потирая морщинистые руки. Стоит припугнуть еретика костром — с него моментально слетает спесь.