***
Они очень долго спускались по винтовой лестнице, узкой настолько, что массивный Д’Арбогаст тёрся боками о стены и порой даже лез боком. Фон Кам оглядывался и злобно шикал на него, когда герцог начинал громко браниться. Д’Арбогаст затихал и пихался молча, но недолго — сделав шагов десять, снова изрыгал отборную ругань. — Виконт, — буркнул фон Кам, стараясь держать факел повыше. — Этот факел — только для тебя… Ну и для Лангедокского — тоже! Если бы вас не было, мы бы не дышали чадом! — Угу, — прогудел уставший виконт, а Лангедокский промолчал. Аделарда провезли в клетке через весь Париж. Каготы что было мочи лупили в литавры, дули в рога, поднимая адский гвалт, а охотники горланили о том, насколько опасен Невидимый рыцарь, что он — шпион, катар, смутьян и подослал убийцу к королю… А Персиво едва не погиб, выдержав с ним бой и одолев. Их байки собирали толпы людей — зеваки выходили на обочины, высовывались из окон, прибегали, бросая все дела. Люди кричали, на радостях подбрасывали шапки, а в Аделарда летела гниль и тухлые яйца. Персиво вымученно улыбался, корча героя, но в душе ощущал уничтожающий стыд. Хоть Лангедокский и не по его задумке страдает, но всё равно, такого унижения не заслужил. А виконт не заслужил лавры. Цветочница со звонким смехом осыпала его лепестками роз, но лучше бы яйцом запустила, ей-богу. Аделард тащился вниз по лестнице босой, весь покрытый смердящими яйцами, а охотники ещё и глумились над тем, что он не видит в темноте. Лестница закончилась неожиданно — они просто уперлись в дверь. В дверцу — шириной локтя в полтора, да высотой примерно виконту по шею. Ясно, что она закрыта давно — в свете факела четко виднелся мох на петлях. И к тому же — нет на ней ни замка, ни ручки, как ее открывают-то? — На, — Йохан вручил Персиво факел, а сам шагнул к дверце и просто толкнул её раскрытой ладонью. Дверное полотно со щелчком вдавилось в косяк, а после — дверца с тихим жужжанием медленно открылась сама по себе. Не внутрь, а наружу, и даже проржавевшие на вид петли не скрипнули. Все это будоражило суеверный страх, но Персиво взял себя в руки. Он был уверен, что за «волшебной» дверью его ждёт Люсиль. Но переступив порог, виконт понял, что жестоко ошибся. Свет факела рассеял сырую, холодную мглу, вырвал у неё замшелые стены какой-то пустой камеры, совершенно негодной для содержания человека. В воздухе стоял противный запах плесени, сверху падали крупные капли. Одна попала Персиво на лицо, тот непроизвольно слизал её и сразу же выплюнул. Гадость, горькая, как дьявол. Низкий стол, грубо сколоченный из горбыля, и такая же лавка были здесь единственной мебелью. Но садиться на эту лавку никто бы не стал: кривобокая она и вся заплесневела. Йохан всунул факел в петлю на стене, как бы невзначай дёрнув её вниз. Дверца вздрогнула и задвинулась наглухо: ни за что не открыть её, если не знаешь секрет. — Где она?! — не увидев Люсиль, Персиво выкрикнул, и его слова отозвались эхом где-то под невидимым во мгле потолком. — Ну, не здесь же, виконт! — с раздражением зашипел фон Кам. — А в надёжном месте и в надёжных руках, из которых она никуда не денется! — Когда я смогу её увидеть? — Персиво не спросил, а потребовал, но Йохан свирепо сжал кулаки. — Тебе вообще с «овцой» видеться не велено, дабы не светить привязкой! — отрубил он все попытки виконта добиться встречи с Люсиль. — Сейчас, обсудим кое-что и можно будет отдохнуть! Охотник потянулся, широко зевая, а после — вынул из-за пазухи свиток. — Так, — буркнул Йохан, развернув его. Свиток пустой, Персиво его уже видал. Но так и не понял, зачем он нужен. Д’Арбогаст и Деде, и те, удивлённо переглянулись, видя, как Йохан внимательно разглядывает чистый пергамент на просвет. — Этот? — кратко осведомился брат Доминик. Йохан шагнул к факелу, поднял свиток над самым пламенем. Жар коснулся пергамента, и на нём, как по волшебству, стали медленно проступать тёмные строчки. — Этот, этот, — согласился Йохан, приблизив свиток к глазам. — И я это знал с самого начала. Метка может держаться до ста лет! Читая, Йохан улыбался всё шире, кивал собственным мыслям. Дойдя до конца, он лукаво прищурился и рявкнул, довольно потирая руки: — Пора завалиться в трактир, господа! И нарезаться… до полусмерти! Охотники громовито загоготали, затопотали тяжёлыми сапогами. Лангедокский нажал на факел, убрав с дороги дверь. — Поминать тебя будем, Лангедокский — завтра тебя казнят! — взревел Йохан ему вдогонку. Эхо пустого коридора превратило смех охотников в грохот, да и брат Доминик жиденько захихикал. Аделард промолчал. Кашлянул в кулак да утащился безо всякого желания. Как же, Жерар с Абсолоном развлекаться будут всю ночь, а ему — сидеть тише мыши до самой бутафорской казни. Персиво бы тоже рад был «завалиться» в трактир, набраться пойла да живот набить, как какой-нибудь торговец, или лесоруб. С утра он почти ничего не съел: осилил всего три пресных просяных лепешки. Дурно ему тогда было, мутило, изводила хворь живота. Наверное, яд не выветрился, а может быть, просто от страха. Теперь же на виконта напал необузданный голод, но он не пошёл за охотниками. Он не уйдет без Люсиль. — Виконт, чего ты ждёшь? — Йохан удивился тому, что он не ушёл. — Йохан, скажи мне, где Люсиль, и я заберу её домой, — на одном дыхании выдал Персиво. — Я понял, что миледи Алана не сможет её сжечь, мне больше нечего делать при дворе. — Уверен? — насмешливо хмыкнул фон Кам. — Ты видал, что творится в твоих землях? — Ле-Бли избавят солдаты отца, — парировал виконт. — У нас хорошая армия… — Эти твари не уйдут до тех пор, пока жив Зверь, а твои солдаты для них весьма аппетитны! — перебил фон Кам, как обычно, уничтожив ехидством. Охотник прохаживался туда-сюда да ухмылялся снисходительно, с презрением. Брат Доминик скользнул зловещей тенью и дёрнул факел. Персиво старался сохранить уверенность. Вернее, казаться уверенным, не топтаться, не отвернуться. Йохан внезапно застрял напротив него и взглянул в глаза. Виконт нашёл в себе силы стерпеть адский огонь в змеиных зрачках, хоть ужас и пронзал до костей. К подобному невозможно привыкнуть, невозможно говорить с дьяволом, как с простым человеком. — Мне не хотелось бы ставить свечи за упокой твоего рода! — с расстановкой произнёс охотник. — Резать исчадий нужно начисто и сжигать все потроха! Без эликсиров Доминика к ним вообще соваться нечего, на ужин разве что. Они размножаются репликацией: хоть клочок не сгорит — за одну луну появится до ста копий! Ты знаешь, что это значит, виконт? Богомерзкие слова-«заклинания» вгоняли виконта в суеверный страх. Его глупый взгляд вызвал у Йохана злобный смешок. — И не глазей мне тут бараном! — охотник плюнул. — Если ты не знаешь, что такое — репликация — это твои проблемы! Меч отдай! Человек ни черта не способен носить звёздную сталь! Персиво коснулся янтарного навершия и отдёрнул руку. Что-то пробудилось в его душе и не позволило вынуть оружие из ножен и отдать. — Да шевелись же, я устал тебя терпеть! — устав ждать, Йохан выхватил меч сам и сунул брату Доминику. Виконта точно ударили. Резкая боль поднялась в голове, ослабели ноги, ослепительно блеснуло в глазах. Виконт вдруг обнаружил себя на полу, под ногами монаха. Тот склонился над ним и разглядывал, задумчиво теребя подбородок. — Надо же, привязка сработала! — сквозь звон в ушах прорвался голос Йохана. — На виконта? — пожал плечами брат Доминик. — Кстати, виконт, у тебя вши! Монах сморщил длинный нос, а в памяти Персиво возник мёртвый Матье. «Четвёртая привязка будет последней!» — Йохан! — Персиво и не заметил, как вскочил да вцепился в одежды охотника. — Дурень! — Йохан спихнул его в угол. — Четвёртая привязка будет последней! — виконт повторил за мертвецом, как безумный. — Я говорил тебе, что вижу… — Чушь какая! — отрезал сумбурные вопли охотник. — Доминик, ты отнеси меч на место, а мне надо слегка вразумить виконта! — Ты как хочешь, а я потом тоже пойду в трактир! — скрипнул брат Доминик и споткнулся, переступая порог. — Бог наказал, — съязвил Йохан. — Негоже служителю церкви бродить по трактирам! — Чтоб тебя черти! — ругнулся монах и спешно исчез в коридоре. Лоб виконта покрылся испариной, кровь стучала в висках. Он сидел на полу, уткнувшись носом в угол, до тех пор, пока фон Кам не выволок его за шиворот. — Человек не способен носить звёздную сталь, — повторил он и отправил виконта на лавку. Ветхая, скрипучая, она под ним опасно пошатнулась. — Я не хочу быть ведьмаком, — выдохнул Персиво, чуть оклемавшись. Странное ощущение пустоты захлестнуло его, породило в душе смятение. И это не разлука с Люсиль. Виконт будто бы лишился части тела и не мог совладать с оставшейся частью. — Любой нормальный ведьмак проткнул бы тебя и забыл! — Йохан ревел над ухом, мерзко теребил за плечо. — Только я с тобой вожусь! Пустота потихоньку отпускала, редел туман в голове. Персиво уже мог сидеть, не качаясь. — Вот что, твоя задача — узнать, кто Зверь! — охотник присел на край лавки, где было поменьше плесени. — Как? — изумился Персиво. Смятение отпустило его, позволило мыслить. Охотник требует невозможного. Каким образом он отыщет чудовище, которое даже сам Йохан не может отыскать? — Возвращаешься в замок и садишься на цепь к миледи Алане! — вколотил Йохан и зыркнул так, будто слопать собрался. — Ублажаешь её, лебезишь, выполняешь капризы! Как всегда, не мне тебя учить! Но, крутишься и подмечаешь, у кого при дворе будет сломана рука! Персиво раскрыл, было, рот, дабы напомнить, что он был с герцогиней только ради Люсиль, но фон Кам не дал ему и пикнуть: — С Вансом дружи! Намекни ему, что ты — за купцов! — Мосье сенешаль видит во мне соперника за руку миледи Аделин, — Персиво успел вставить словцо прежде чем Йохан снова его перебил: — Я никогда не взял бы в оборот эту раздутую жабу, если бы не знал, что он окрысился на тебя, увидав доспехи Белого рыцаря! Иногда странная фантазия твоего папаши бывает полезной! Охотник засмеялся, но как-то не так, фальшиво хрипло. Виконта больно укусил страх. Бес подстегнул воображение рисовать жуткие картины: он наступил на хвост не сенешалю, а рогатому исчадию. И в следующий раз это будет не пафосный турнир — чудовище сожрёт его с потрохами. — Всё, виконт, свободен! — охотник кивнул на дверь. — Миледи герцогине скажешь, что портал схлопнулся на меня, и я впал в забытьё! Персиво шагал к двери. Суеверно, не оглядываясь, двигался вперёд, уже руку к факелу протянул. Но, услыхав о портале, так и застрял, с протянутой рукой. — Но зачем? — не понял Персиво. — Она не… — Последнее дело ведьму порталами пугать! Миледи велели тебе шпионить за мной, вот и отчитаешься! Доставишь удовольствие милостивой госпоже! — фон Кам опять засмеялся, а Персиво совсем сошел на сопли: он прознал о предательстве. — Ну и что ты застыл? — беззлобно проворчал охотник, видя, что Персиво торчит как вкопанный и даже руку не опустил. — Для миледи прочесть человеческую память — проще пареной репы! Но в твоём случае она не различит вранья: хоть я и не впал в забытьё, но сражаться полноценно не могу. — Хорошо, — выжал из себя Персиво, лишь бы только отделаться от Йохана и выбраться из катакомб. Он сделал шаг вперёд, но охотник вдруг возник у него перед носом да схватил за подбородок холодными и жесткими пальцами. — Нет, — изрёк он, повернув лицо виконта из стороны в сторону. — Ты слишком глупый баран, тебе нужен пастырь, а то вбежишь рогами в стену! Йохан терял человеческий облик: его лицо заострилось, ухмылка растянулась до ушей, обратившись в зубастую пасть. Над бровями появились два маленьких глаза, полностью красных, с узкими щелями вместо зрачков. Персиво испытал приступ паники, судорожно вцепился в его запястье, попытался оторвать, однако хватка нечеловека оказалась крепче стали. Виконт даже отвернуться не мог, он зажмурился, чтобы не встретиться с ним взглядом — чудовище поработит его волю, стоит дать слабину. — Ты должен позволить мне смотреть твоими глазами, виконт, — охотник зашипел по-змеиному и отпихнул виконта к стене. Персиво рванулся, чтобы сбежать, но некая сила скрутила так, что он даже кричать не смог. Разинул рот от боли и ужаса, но голос исчез — не вышло и засипеть. Персиво был накрепко прижат к сырой стене, за шиворот сейчас же побежали мерзкие капли. Ноги беспомощно дёргались в воздухе, а руки оказались насильно разведены в стороны. «Молись, молись молись», — кричал голос ангела внутри, и Персиво лихорадочно молился про себя. — Червяк не достоин быть распятым, как Иисус! — Йохан шевельнул рукой, от чего виконта вверх тормашками перевернуло. — Ну, как апостол Петр — сойдёт! В голове заболело, и перед глазами замигали злые огоньки. Сквозь мерцающую пелену Персиво видел, как чудовище вальяжно приближается. Йохан совсем не человек: он донельзя похож на подземную тварь. Недаром отец никогда не смотрел ему в глаза и гнал прочь. — Ты не пугайся, ничего дурного с тобой не случится! — шипящий, свистящий голос отзывался в голове виконта вспышками боли. — Вспомни хотя бы клячу Сержа: она околела за день до твоего отъезда, но ты смог добраться на ней до аббатства. Ты не обессудь: да, я поводил её по чаще, но мне нужно было осмотреться! — Пусти… — Персиво чуть слышно закряхтел, задыхаясь. По лицу бежали горячие слёзы, но рыдания не могли вырваться из сжатой груди. Персиво хрипел, пытаясь выкрикнуть охотнику, что он сгорит в аду за богомерзкое колдовство. Йохан остановился в шаге от виконта, издал некий звук вроде щелчка. — Скажи мне, почему большинство выбирает церковную службу? — вопросил он, скорее, у самого себя, чем у Персиво. Йохан выдерживал паузу, поглядывая то на виконта, то на потолок, и ухмылялся, сверкая клыками. Персиво же обуяла горячка, трясло его, и жар не давал дышать. К слезам примешался холодный липкий пот. — Потому что можно творить наказуемое безнаказанно! — голос охотника из шипения превратился в рёв и грохот, разлился в голове Персиво острой болью. Персиво стиснул зубы до скрежета. Он не в силах выдержать подобной пытки, не мог кричать. Разевал рот, но проронил ни единого звука. Йохан смеялся над ним, а потом — схватил за голову нечеловеческой рукой. У него два больших пальца вместо одного, и Персиво поблагодарил господа за то, что его сознание меркло, кошмар тонул в темноте и глухой тишине.***
Люсиль с детства отличалась: видела тени, слышала грохот костей. Тени являлись к ней в сумерках и нашёптывали жуткие вещи. Кого-то волки разорвали в лесу, над кем-то надругались разбойники, а кто-то сгорел заживо. Люсиль всё чувствовала: задыхалась вместе с утопленниками и долго не могла отправиться от боли, если приходил упавший с крыши. Одиннадцать братьев — только Люсиль знала, что их одиннадцать, ведь живым был только Матье. В детстве Люсиль удивлялась, что остальные братья играют с ней только по ночам. И не могла понять, почему люди стали обходить её стороной, а некоторые и кидали камнями. Только отец защищал её — звал священника, поил святой водой и отчитывал при полной луне. Но тени не отпускали, и тогда Люсиль научилась молчать. Как и раньше, по ночам она тряслись под худой рогожей от боли и страха, но ни роняла ни звука, затыкая руками рот. Священник помог, ушли демоны, она больше не одержимая и не ведьма. Все должны об этом знать, иначе несдобровать ей — забьют камнями и зароют за кладбищем, возле самоубийц и настоящих ведьм. Тени испарились, когда в одну из ночей явился ангел и отогнал их огненной плетью. Не такой, о каких говорил священник — без белых крыльев и нимба, а с повязкой на глазах и окружённый призрачным светом. Ангел открыл Люсиль правду о том, что она с рождения балансирует на грани миров, и за её душой идёт чудовище. — Я каждый вечер молю о спасении души, — шепнула Люсиль, решившись взглянуть на посланника небес. — Ты сможешь меня спасти? Но ангел смолчал. Каготы заперли Люсиль в мизерной холодной коморке, отгородив решеткой от коморки побольше. Люсиль видела, как они расселись за грубым столом: громила Марсель и ещё один, долговязый, несуразный. Они играли в кости, орали мерзкие скабрёзности да наливались каким-то пойлом. Очень противным и кислым: запах стоял в коморке невыносимый. Их гогот метался под низким, сырым сводом, с которого капала мутная вода. Откуда-то из-за обитой железом двери раздался глухой выкрик, и оба как по команде, заткнулись, встали и спешно убрались. Люсиль слышала, как снаружи щёлкнул замок. Заперли. Люсиль не знала, имеет ли она право молиться. Но, всё же, молилась — не за себя, а за Персиво, за спасение его души. Просила слепого ангела и за него заступиться. Виконт в шаге от ада, и виновата в этом только она. Скрежет дверных петель заставил Люсиль вздрогнуть. Дверь распахнулась от хорошего толчка, и из-за неё явился этот бледный мессир. Чёрный дублет, чёрный плащ — одежды делали его ещё более бледным. Серым, похожим на живой труп. — От аббата до прелата — духовенство алчет злата, — напевал он себе под нос, небыстро подходя к её решётке. Люсиль всё знала и чувствовала: мессир, как и она, на грани миров, только он сам выбирает, на какой стороне ему быть. По своему обыкновению, Люсиль молчала. Забилась в дальний угол, где накидали отсыревшего сена, да поглядывала на мессира время от времени. Тот обогнул грубый стол, хмыкнул, увидав кружки пойла и кости. — Под прикрытием сутан обирая христиан, — он всё мычал, гнусаво, фальшиво. Мессир к самой решётке подошёл и взялся за замок холеной, чистой рукой без перчатки. В замке щёлкнуло, и он свалился, позволив мессиру сдвинуть скрипучую, ржавую решетку. В коморку он не заходил, а кивнул головой, требуя, чтобы Люсиль вставала и шагала к выходу. Ведьмак на вид омерзительнее жабы, но сердце Люсиль забилось быстрее, едва он показался. Он знает, где Персиво, и может позволить ей увидеться с ним. Люсиль хотелось броситься к нему и умолять о встрече с виконтом, но страх и привычка молчать крепко держали на месте. Привычка уже превращалась в недуг: Люсиль почти всегда молчала. Работала молча, молча со всеми соглашалась, лишь бы не сболтнуть лишнего и не раскрыть внутренних демонов. — Давай, шевелись, или надену твою башку на меч! — мессир разозлился, когда она замешкалась, и начал свирепо грозить. Люсиль поклонилась ему и молча вышла, шагнула туда, куда он её пихнул. Дверь в коридор осталась распахнутой, и из-за неё доносился шаркающий топот и ругань противными пьяными голосами. Каготы вернулись. Ввалились в коморку, но уже не одни. Человек, которого они волокли под руки, походил на мешок: обрюзгший какой-то, вялый, грязный. — Мы нашли бродягу, мессир инквизитор! — густым басом проревел Марсель, утирая лоснящуюся от жира рожу рукавом. — Нашли, — поддакнул нескладный кагот. — Уверены, что бродяга? — осведомился мессир фон Кам, бегло оглядев чумазого, ободранного неудачника. Да, он похож на бродягу, у него даже платья нет, только худая чемиза, обляпанная грязищей из придорожных канав. — Пьяный вдрызг и без порток! — сообщил Марсель, а второй кагот мерзко, по-козлиному хохотнул: — В канаве плавал! — Отлупить до неузнаваемости и кинуть в каземат! — мессир фон Кам устало зевнул. — А хотя, стоять! — он схватил пленника за подбородок и поднял его опухшее спьяну лицо. Сальные волосы прилипли к побитым щекам, Йохан смахнул их, не скрывая брезгливости. И вдруг расхохотался, схватившись за живот. — Вот что, — выдавил он сквозь смех. — В рясу его рядить и погрузить в телегу! Сейчас, обрадую шельму-Альфонса: отыскался его подсвинок! Каготы глупо переглянулись, но возражать не смели. Если мессир инквизитор приказал рядить и грузить, значит — рядить и грузить. — Будет сделано, мессир инквизитор, — нестройно прогудели они и поволокли пленника куда-то в темноту. Тот гнусаво бухтел и иногда ругался, но никто не собирался его выслушивать. Люсиль тоже узнала его: каготы выловили из канавы легендарного Чёрного рыцаря. Хотя, после позорного ристалища с Персиво, мессир Арно успел сделаться пресловутым: выходя на рынок за цветами и сладостями для миледи Кьюнгонды, Люсиль слыхала, как над ним смеются на каждом углу. Мессир фон Кам больно схватил Люсиль под локоть да потащил за собой. Песня мятежников накрепко к нему привязалась, мессир всё напевал и напевал: — Ложь и злоба миром правят. Совесть душат, правду травят… Но его голос уже был другим, довольным.***
Мессир Альфонс готовился ко сну. Приказал взбивать перину, принял настойку, воздал молитву. Но спать спокойно у графа не выходило. На перине он вертелся, точно на гвоздях, а мысли в голову лезли одна поганей другой. Жужжали, роились, разъедая разум. Сколько он уже отдал, дабы солдаты прочесали Париж, но Арно так и не отыскался. Крестьянка тоже пропала, и без них сестрица Кьюнгонда медленно едет умом. Даже прошлой ночью прибежала к нему в покои с безумным видом и принялась кричать, что ей немедленно нужны маргаритки. Мессир Альфонс попытался её успокоить и отвести к себе, но сестрица начала волком выть, пришлось Жака отправлять за цветами. Мессир Альфонс давно бы уже вернулся в свои земли, порядок наводить, отбивать замок Амбруаза. Он и так уже потратился, нанимая дом, да и шельма-хозяин тянет всё больше… Но Персиво крепко-накрепко привязал его в Париже. Граф ошалело искал связи, дабы выручить его и вернуть домой, но попробуй, найди человека, который сидит выше миледи Аланы! Сколько раз Виктор обещался помочь, но на следующее утро начисто обо всём забывал. Однако мессир Альфонс боялся другого: даже если на Виктора снизойдёт озарение, он не сможет выкупить сына у ведьмака. Йохану вовсе не деньги нужны. Граф уж распроклял тот день, когда решил, что Персиво необходима репутация охотника на нечисть. Мессир Альфонс ворочался, потея и борясь с кошмарами, когда в его дверь негромко постучали. Граф встрепенулся, будто на него падает потолок. — Жак, чего тебя черти таскают? — зарычал мессир Альфонс, разобравшись, что кроме Жака, никто не мог скрестись у него под дверью. — К вам пожаловали гости, мессир, — огорошил Жак. — Требуют вас очень настойчиво. Сквозь щели в двери мессир Альфонс видел тусклый свет свечи. Свет блуждал, а значит, Жак топтался. Графа обуяла злость. Он и так не может заснуть, а тут ещё кому-то не сидится. Мессир в сердцах хотел приказывать гнать незваных гостей в шею, однако раздумал. Слишком уж много дурных новостей ожидал мессир Альфонс. — Сейчас, Жак, спущусь, чёрт их дери, — граф закряхтел, тяжело отрываясь от перины. Спина изводила его: так и есть, придётся гнать горбатого демона. — Пожалуйте свечу, мессир, — без эмоций изрёк Жак, протянув графу короткий и толстый огарок. Мессир Альфонс в ответ ему фыркнул да неуклюже потащился вниз по лестнице, держась за поясницу свободной рукой. Мессир Альфонс не спешил открывать. — Ну, кто там?! — рявкнул он как можно свирепее, дабы на улице поняли, что здесь им не рады. — Долго возишься, Альфонс! От мерзкого, насмешливого голоса у графа зубы свело. Как же захотелось ему отправить гада ко всем чертям и уйти наверх! Но не зря же он таскается среди ночи! Неужто с Персиво приключилась беда? Мессир Альфонс сдвинул засов и рывком распахнул дверь. Йохан был не один: около него стыдливо переминался кто-то низкий. Это не Персиво: слишком уж щуплый. Но кто это — не понять: лицо и всю фигуру скрыл чёрный плащ. — Ну, чего тебе? — выплюнул мессир Альфонс, стараясь не выдать волнения. Йохан хитро прищурился, поухмылялся, приводя графа в бешенство, и, наконец, вкрадчиво осведомился: — Альфонс, мне кажется, или ты потерял двух человек? — Что? Мессир Альфонс попятился вглубь дома. Каких ещё двух человек? Племянника да, потерял. А второго — кого? — Перси… — начал мессир Альфонс, всерьёз испугавшись за сына. Мало ли, что могло приключиться на дурацкой охоте, посреди глухих лесов? — Нет, Альфонс, — перебил Йохан и обернулся назад, где поодаль торчала приземистая телега. — Марсель, стащить! — крикнул он верзиле, который в ней сидел. Тот спрыгнул бесшумно и молча, принялся стаскивать с телеги какой-то увесистый тёмный мешок. Около него появился ещё один тип и подхватил мешок с другой стороны. Чей-то глухой, шепелявый голос гудел ругань, и в какой-то миг мессир Альфонс осознал: они тащат никакой не мешок, а человека, обряженного в мешковатое платье. — Обыскался ведь, Альфонс! — Йохан подмигнул, а его прихвостни подтащили незнакомца поближе. Брагой от него разило так, что впору было задохнуться, вся голова — в грязи, но при этом одет он оказался в добротную, чистую рясу. — Отыскался твой отпрыск, Альфонс! — Йохан поднял голову незнакомца за волосы. — Эти благочестивые господа изволили отловить его в придорожной канаве! Мессир Альфонс поднёс свечу к измаранному лицу и обомлел: охотник нашёл Арно. — За-затащите его в дом, — запинаясь, пробормотал мессир Альфонс. — Лекаря бы… — Ничего, проспится и очухается, безмозглый подсвинок! — хохотнул Йохан. — Тебе надобно воздать обоим господам по потребности, Альфонс, они это заслужили. Ей-богу, я чуть со смеху не помер, когда увидал Чёрного рыцаря! «Господа» заволокли Арно в дом и сгрузили на первую попавшуюся лавку. Лезть наверх они в темное не стали, а отвесили по расхлябанному поклону и ушли, притворив за собой дверь. Мессир Альфонс услыхал, как снаружи хрипло заржала лошадь, как застучали копыта по мостовой, заскрипела старая телега. Они уехали, но Йохан остался вместе с низким спутником, и никуда не собирался уходить. — У меня к тебе серьёзный разговор, Альфонс, — начал он слишком тихо для себя и смахнул капюшон с головы низкого. Мессир Альфонс растерялся: фон Кам приволок крестьянку обратно. Люсиль попыталась поклониться, как учила её миледи Кьюнгонда, но вышло у неё очень неловко. — Твоя задача — сделать так, чтобы она больше не бегала, — Йохан процедил сквозь зубы и пихнул Люсиль к мессиру Альфонсу. — И сестрице своей объясни, что она должна сидеть около неё и никуда не отлучаться! Тут у тебя есть чулан? — Ч-что всё это значит? — мессир Альфонс ничего не понимал, то на Люсиль глазел, то на Йохана. Если за Арно граф сам назначил награду, то крестьянка ему вовсе не нужна. И к лучшему даже, что сбежала, Персиво не стал бы брыкаться против невесты из знати. — Чего стоишь? — с раздражением буркнул Йохан. — Прикажи запереть в чулане сие творение господа, и наверх пошли, поговорим! — Жак! — мессир Альфонс крикнул оруженосца, а тот точно этого и ждал: явился с поклоном да изрёк своё обычное «чего изволите?» — В чулане запереть, — усталым голосом распорядился граф, ткнув пальцем в сторону Люсиль. Йохан вольготно расположился на единственном дорогом стуле, а мессиру Альфонсу пришлось ёрзать на лавке. В пояснице прескверно стреляло, граф никак не мог найти удобную позу. Ему бы прислониться спиной, но позади холодная и сырая стена. Прислонишься — и не разогнёшься никогда. — Зачем ты её притащил, для чего весь этот фарс? — мессир Альфонс не выдержал молчания и начал кричать. — Да, я заплачу твоим господам за Арно, но крестьянка! — Ты представляешь себе, как совпало, Альфонс? — протянул Йохан, закинув ногу на ногу. — И я больше чем уверен, что всё произошло не случайно. Охотник выложил какой-то свиток на стол перед графом, но тот не спешил его брать. — Ты прочти, прочти! — настоял Йохан. — Тогда ты всё поймёшь. — Да ну тебя к чёрту! — граф схватил свиток в кулак, развернул, пробежал наискосок… У него чуть глаза не вылезли на лоб, мессир Альфонс кинул под стол богомерзкую вещь. — То-то! — Йохан широко улыбался, довольный собой. — Теперь ты понял, что случайностей не существует! Я не за Лангедокским ездил, а за свитком. Он почти незаметно шевельнул пальцами, и свиток оказался у него в руке. — Я думаю, — охотник махнул им перед носом мессира Альфонса. — Что Дюран, когда говорил тебе о светопреставлении, вовсе не оборотней имел в виду. — Что? Ты о чем?! — мессир Альфонс задыхался от негодования, а больше — от ужаса. Охотник узнал всё, что только можно было узнать, и теперь — укорял его снисходительным тоном монастырского наставника: — Когда мы составляли уговор, главным пунктом было молчать! А ты? Разнёс по всем трактирам! — Да как я могу молчать, когда в моих землях творится мракобесие? — вспылил мессир Альфонс, огрел столешницу мощным кулаком. — Мало мне бунтов, так ещё твои овцы, ещё какие-то чудища! Вот что, фон Кам, ты как хочешь, а я забираю Персиво и еду домой! Мессир Альфонс ужасно кипятился. В сердцах забыв про спину, он вскочил и принялся мерить покои шумными шагами. — Я не собираюсь сторожить твоих овец! — заключил он и указал Йохану на дверь. — Вон, и чтобы я больше не видел тебя! — И тебя даже не остановит её происхождение? — Йохан посмеивался и вовсе не спешил никуда уходить. Напротив, расселся, всем своим видом показывая, что застрянет у графа надолго. До тех пор, пока не добьётся своего. — У богомерзкого одно происхождение — ад! — отрезал мессир Альфонс. — И пускай всё это провалится туда! Всё, я еду в замок за сыном, а потом — домой! Жак! Ж… Граф собрался заставить оруженосца седлать коней посреди ночи, но вдруг захлебнулся словами. Рот раскрывал, но голоса не было, даже не хрипел. Сдвинуться с места он тоже не смог — торчал посреди покоев, пропадая от диких прострелов в пояснице. Всё, допрыгался, скрючит как пить дать. — Много мельтешишь, Альфонс! — ядовито выплюнул фон Кам. — И теряешь суть! Зверь снова воспользовался Тайным ключом и провёл во вложенные миры двух девиц! С одной Дюран позабавился, её сбрасываем, но вторая… Графа прошиб холодный пот. Он рухнул на лавку и уткнулся в стол, закрыл голову руками, схватив в кулаки пряди волос. — Что ты хочешь этим сказать? — просипел граф, найдя в себе силы взглянуть на Йохана в упор. Тот пугал спокойствием. Ухмылялся как ни в чём не бывало да стучал пальцами по столу. — В твоих землях полно тварей, Альфонс, — бросил он непринуждённо, точно говорил об обыденной охоте на лис. — Тебя как гуся раздерут, потому что ты прикарманил одну вещь! Не отпирайся, я прочитал послание Эсклармонды. Мессир Альфонс давил мучительно болезненную икоту. Сглатывал, сжимал зубы… Шипя ругательства, полез он под ночную чемизу да стащил с шеи вещицу на толстой цепочке. — Подавись этой дрянью, — выплюнул он, швырнув ею в Йохана. — И верни мне сына! Йохан ловко поймал вещицу, мельком взглянул — пронзительно-белый металл сверкнул в свете одинокой свечи. — Нет, Альфонс, — Йохан отказал, сунув её в поясную сумку. — На твоём сыне — великолепная привязка, твари реагируют на него, как на овцу! Мессир Альфонс захлебнулся яростью, хрипел, не в силах откашлять ком, что перекрыл его горло. Ноги более не держали его, спина разрывалася от боли. Граф бы уселся на пол, но Йохан участливо поддержал его под руку и отвёл на лавку. — Не кипятись, Альфонс, — фон Кам изобразил дружеский хлопок по плечу, но мессиру Альфонсу кортило шею ему свернуть. — Дюран не случайно сболтнул тебе о светопреставлении — он был связан со Зверем, и знал, что ему удалось вырастить второе яйцо. А Зверь всучил ему волчий пояс — во-первых, свидетеля «усыпил», во-вторых — отвлёк внимание церкви на блохастых! Всё проще пареной репы, если пораскинуть мозгами! Скрипя зубами, мессир Альфонс отвернулся к окну. Из-за духоты ставни были распахнуты, но надышаться всё равно не выходило: ночной ветерок приносил гадкий навозный дух. Граф нервно дёргал блоховку у себя на поясе да созерцал соседний дом. Тёмный, тихий мещанский дом — жильцы храпят без задних ног. Они с Дюраном тогда объезжали деревни, и на ночь залезли в чёртов «Хмельной лис». Перебрали оба, сам граф накушался непозволительно сеньору, да ещё и в кости сели играть. Дюран ныл над ухом про то самое «светопреставление», сбивал с толку — граф едва не проигрался в пух и прах. Мессир Альфонс тогда ему ни черта не поверил, даже оплеуху залепил… И теперь может потерять Персиво. — Отпусти моего сына! — граф чуть не плакал от беспомощности и осознания собственной глупости. — Забери свою чёртову овцу! — Охота закончена, Альфонс, — Йохан присел около него и шепнул в самое ухо. — Я почти уверен что нашёл, чью маску напялил Зверь. Но церковный канон не велит врываться к человеку и обвинять в богомерзком без непреложных доказательств. Как только я получу их — получишь сына назад! Охотник медленно встал и потянулся к двери. Мессир Альфонс не мог подняться из-за спины, и поэтому, выкрикнул ему вслед: — Скажи мне, кто это! Йохан обернулся через плечо и покачал головой. — Тебе скажи, и можно сразу могилу копать! Ты не умеешь держать язык за зубами! Охотник ушел, бесшумно притворив за собой дверь, а граф так и остался сидеть. Все мысли испарились — мессир Альфонс просто не знал, что ему делать. Силой он ничего не добьётся, будет только хуже. Пойти к епископу — бесполезно, они все повязаны. Ждать исхода — значит, ждать конца. — Духовенство алчет злата! — разразился внизу проклятый Арно, выдернув графа из тяжёлых раздумий. — Превратился храм в притон! — Вот, чёрт, — изрыгнул мессир Альфонс. — Как же нарезался… безмозглый подсвинок, прав был чёртов фон Кам! Граф собрал все силы, сползая с лавки. Забрал свечу и заставил себя слезать по лестнице. Арно орал, казалось, на весь Париж — не хватало ещё, чтобы их род обвинили в сговоре с вагантами! Кряхтя, налегая на перила, мессир Альфонс спустился на первый этаж. Огонёк свечи слегка рассеял плотную мглу. Арно валялся на полу под лавкой, барахтался и как оглашенный вопил проклятые куплеты. А над ним сидела Люсиль. Засов на дверце чулана есть только снаружи — как она оттуда выбралась, знает только бог.***
Персиво видел кошмар. Он не мог пошевелиться, лёжа на холодном полу, и его окружили святые. Странно, но Персиво знал их имена. Эсклармонда, чьи волосы развевались и трепетали безо всякого дуновения. Малена Плеть Иисуса, глаза которой завязаны вовсе не из-за слепоты. Святейший Бенедикт — совсем не такой, каким раньше представлял его Персиво. Не похожий на старцев с церковных икон, а рослый, крепкотелый рыцарь непонятного возраста, облаченный в дорогие доспехи. И Йохан высился, подперев кулаками бока. Все они смотрели на виконта — едва ли не сжигали горящими глазами — и трещали-стрекотали наперебой, широко разевая невероятно большие рты. Один Святейший Бенедикт молчал, теребя короткую седую бороду. Он поднял правый кулак, и все умолкли. Тишина повисла гробовая, ни малейшего звука. Виконт не чувствовал страха. Вообще ничего не чувствовал, просто глупо, бесполезно моргал. Бесшумной тенью скользнул к нему кладбищенский горбун и подпихнул в спину, усадив. — Твоя слава будет вечной, Парцифаль, — пропела Эсклармонда, а Малена присела и поднесла к губам Персиво грубую глиняную чашу. Виконт отлично видел отбитый край и густую, тёмно-красную жижу, которая оказалась в неё налита. Персиво понял, что его заставляют это пить. Он попытался отказаться, но не вышло у него ни шелохнуться, ни заговорить. — Испей кровь Христову, Парцифаль, — произнесла Святая Малена. Голос у неё очень низкий, почти мужской, да и ростом она будет повыше Святейшего Бенедикта. — Пей давай, спать охота! — Йохан пихнул виконта в бок сапогом. Малена и Эсклармонда повернулись к нему, зашипели змеями, но Йохан скорчил такую рожу, что обе отшатнулись. Святая Малена с недовольной гримасой разжала зубы виконта и насильно влила ему в рот жижу из чаши. У неё не было вкуса — Персиво проглотил словно бы тёплую воду. Образы меркли. Святые растворялись в тумане, горбун исчез, и Персиво рухнул на пол. Его за плечо кто-то противно, навязчиво теребил. А ещё — бухтел, прямо в ухо, неразборчивую околесицу. Персиво замычал, и его испугал собственный голос. Он подскочил… От него некто отпрянул, но споткнулся и упал назад. Персиво пришёл в себя почти мгновенно. Он — недалеко от ворот замка, валялся под самой стеной. Вокруг стояла прохладная, светлая ночь, луна и звёзды спокойно глядели с небес, плакали в траве сверчки. — Вы не ранены, мессир? — виконт услышал чей-то негромкий голос справа от себя. Из травы поднялся человек в доспехах королевской стражи. Совсем юнец, и мало того, виконт его знал. Его зовут Анри, и служит он недели две от силы. — Чёрт подбери, — прошепелявил Персиво, схватившись за голову. Гудела голова, как чёртов медный таз, а воспоминания сводили с ума. Сначала он сидел в катакомбах и ждал, пока охотники обсудят пустой свиток. Потом выбрался. Персиво хотел навестить отца, но вместо этого, сдуру забурился вместе с Абсолоном и Жераром в трактир. Даже Лангедокский, и тот, туда не пошёл — где-то засел, дабы не мелькать накануне казни. А Персиво ещё и решил потягаться с охотниками, в кого из них больше влезет кислого пива. Д’Арбогаст и Деде, кажется, хлестали бочками, но не захмелели ни капельки, но Персиво уже после третьей кружки сомлел. Потом ещё Йохан приехал, и тогда пиво с брагой потекли рекой — Йохан щедрый. К замку Персиво приехал поперёк коня. Он не помнил, как влезал — скорее всего, его погрузили. Да и привезли, наверное. Сам по себе конь зашёл бы к чёрту на рога. — Вы точно не ранены, мессир Персиво? — простодушно интересовался Анри, заглядывая виконту в лицо. — Нет, просто устал, — буркнул Персиво, уставившись на свои ноги — почему-то босые. И кто только успел украсть его сапоги? Пора бы вернуться в замок да выспаться. Завтра утром ему на службу заступать, и служба не обещает быть лёгкой. Память внезапно подкинула имя: Марсель. Именно так отец-инквизитор Филипп называл палача, который пытал Персиво в застенках.