Странные рассказки

Дождь весной — другой, будто летом и осенью приходят другие дожди — может быть, братья весеннего, а может, просто похожи. Весенний дождь, чуть растрёпанный — пряди, похожие на пепельные перья, со звенящей подвеской у виска, до плеч, нездешний, потерянный, не помня ничего раньше этой весны, словно фейри-подмёныш, родич тех, что заманивают людей в холмы и крадут их детей, очнулся здесь, потеряв человечью маску с талой водой, позабыв, кто он есть, бродит по городу, неся с собой воду, падающую с небес. Проваливается в потемневшие сугробы, скользит по серому льду, пошедшему волнами, будто возомнив себя морем, путается в потяжелевших от талой воды полах одежд фейри — бледно-синего и серебристого шёлка. Бродит, пытаясь найти неведомое потерянное, зябнет, смотрит по сторонам — всё чужое, пока весенний ветер — прозрачный, серебристый, холодный — не усаживает его к себе на спину, между крыльев — этакий крылатый лохматый длинный змей с лукавыми, не змеиными совсем большими глазами, переливающимися, меняющими цвет. Дождь напевает, тучи, слушая его, роняют воду, мешая со снегом, и голос Дождя — будто кто-то тихонько ударил ложечкой по краю хрустальной вазы, серебро капели, хрупкий, затихающий звон, а ветер-змей вторит, свистит весенней птицей, флейтой, вьётся меж деревьев, зданий и оград, а вслед за ними сугробы растекаются ручейками. Ручейки унесут с собой детские лодочки из газет, вырастут в реку, река впадёт в море, из лодочек вырастут лодки, а потом — корабли. Если заглянуть в глаза весеннему Дождю — тёмно-прозрачные, как воды глубокой и чистой реки — можно утонуть, провалиться, как проваливаются под талый лед на реке, а там, подо льдом, — тёмная вода, и камни на дне, и утонувшие звёзды, и водится неведомый кто-то, не разобрать. Змей-ветер пьёт оставленное для фейри в ночи молоко, облизывает довольно усы, сам становится молочно-белым, делает круг над городом, наконец опускается на чёрную асфальтовую спину мокрой дороги. Дождь треплет ласково по холке — ветер игриво толкает мордой, отпускает, дальше идёт пешком. Чтобы вернуть память и имя, Дождю надо пройти через мост, найти нужный средь прочих — тот, где балки цветут, будто ветви деревьев весной, и сам он весь зарос подснежниками, тот, что не был построен, но вырос, как растут деревья, только из железных корней и ростков, когда кто-то увидал его во сне. На том берегу Дождь вспомнит себя. Весенний ветер же улетает далеко-далеко, почти на край света, обвивается вокруг маяка — заброшенного маяка на туманной косе, который так любил своего смотрителя, что не смог отпустить, когда тот умер, выдумал его заново — вечно молодым; говорят, иногда, в самые тёмные ночи, на вершине маяка загорается призрачная звезда, чтобы потерявшие путь и заблудившиеся в темноте отчаяния всё-таки нашлись. Змей нежится, дремлет в мягком, пушистом молочном тумане, изредка поводя ушами, чтобы не пропустить, когда вновь треснет зимний лёд, настанет его время, время весеннего ветра, холодного, прозрачного, серебристого. Весенний Дождь ступает неслышно сапожками, тонкое лицо прозрачно и печально, чуть звенит подвеска у виска — пёрышки и капельки горного хрусталя. Дорога потягивается сонно, выгибает довольно спину под шагами дождя, стряхивая остатки снега и льда.