Его земля

Однажды британские учёные решили, что практически у каждого, кто занимается чем-то незаконным, в характере присутствует одна и та же черта — нездоровый оптимизм. То есть, другими словами, в группе, которая собирается совершить ограбление, ни один не задумывается, что может не получиться. Кто-то полагается на удачу, кто-то на подготовку, но вероятность того, что прибывшая полиция может перебить грабителей, как летучую дичь в разгар сезона, просто вытесняется из сознания. Билл, с самого начала своей охотничьей карьеры с трудом балансировавший на самой крайней грани закона, считал себя умнее. Просчитывал все варианты развития событий, готовил себе отходные пути и в целом был предусмотрительным малым. Так он считал, по крайней мере. Уверенность Билла пошатнулась в тот момент, когда он, немного приведя себя в порядок утром, решил снова отправиться в лес. Внутренний голос обречённо нудил, что это полнейшая дурость, что смысла соваться туда по новой нет, и лучше бы даже за вещами не возвращаться, в самом деле, не единственный ведь лес в стране… «Заткнись», — отвечал Билл зануде в своей голове. Раздумывать над своим решением ему хотелось меньше всего. Он всегда знал, что если его что и погубит, то лишь любопытство. К своему лесному домишке он продирался с боем. И шагу не получалось ступить, чтобы не споткнуться о какой-нибудь корень или по колено провалиться в незаметную яму. Ветки вели себя так, будто были руками, принадлежащими разумному существу — цепляли за края одежды, дёргали за волосы, норовили незаметно снять то, что крепилось ремнями. Закрыв за собой дверь дома часа четыре спустя непрерывной войны с взбесившейся природой, Билл первым делом потянулся к своей экстренной заначке — бутылке бренди. Наверное, после вчерашнего загула было бы очень смешно рассказать кому-нибудь, что он, вообще-то, относился к противникам пьянства и пить старался как можно реже. И только тогда, когда точно знал, что никаких негативных последствий не ожидается. В то же время иногда он выпивал как раз в тех ситуациях, когда вроде как пить не стоило. Причина была довольно простая — страх плохой советчик. Пока присутствует страх, рациональное мышление предпочитает прогуляться где-то ещё. Малые дозы алкоголя помогали справляться со страхом, но сознания не затуманивали. На это Сайфер и рассчитывал. Сделав пару глотков, он убрал бутылку обратно в сумку на самое дно и начал собираться. Чего бы это ему ни стоило, решил он, из этого ненормального леса он выбьет всё дерьмо. За пределы домика Билл вышел, как на зимовку — с трехдневным запасом провианта, аптечкой и при полном вооружении. Мелькнула даже мысль идти с ножом наготове, но вмешался, конечно же, здравый смысл: из-за очередной коряги напороться на собственное же лезвие брюхом Сайферу не хотелось. Подвоха он ждал от чего угодно. Теперь, при обострённой паранойе, опасность казалась таящейся за каждым кустом и деревом. Любой камень причудливой формы, изогнутая древесная ветвь, что угодно ещё — всё выглядело потенциальной угрозой. — Ты, кто бы ты ни был, — начинал иногда Билл, обращаясь неизвестно к кому, — выходи, чудище лесное! Поговорить надо. Чудище лесное, разумеется, общаться не очень-то стремилось. При том условии, что вообще существовало — Билл цеплялся за обрывки картины мира с упрямством профессионального осла и каждую минуту твердил себе: всё ещё может быть суевериями. Всё ещё нелепые байки местных, которые сами живут от сезона к сезону и не хотят пускать на свою территорию чужаков. Всё ещё ничего… Додумать очередную успокаивающую ложь Билл не успел, как не успел и понять, что произошло. Лес резко вильнул куда-то в сторону, а потом опрокинулся. — Дерьмо, — с чувством промолвил Билл, когда тупая боль в ушибленном затылке начала слабеть, а перед глазами несколько прояснилось. Кубарём прокатившись по отвесному склону, он оказался на самом дне глубокого оврага, прежде виденного им, но — он готов был поклясться — лежащего почти в полумиле от тропинки, которую выбрал в качестве маршрута. Над головой беззаботно синело небо и пересвистывались порхающие с ветки на ветку птицы. Чёрно-красная гуща мелких кусачих тварей из муравейника, на который Билл приземлился спиной, сосредоточенной колонной принялась затекать ему прямиком под задравшуюся левую штанину. …Даже при всём желании Билл не смог бы вспомнить в деталях проведённые в овраге часы. Только в общих чертах. Помнил, как метался от края к краю в попытках отыскать пологий подъём, не находил, пытался лезть напрямую, падал, и так по кругу до бесконечности. Пока не заорал во всю глотку, повинуясь внезапному порыву: — Я сдаюсь! Слышишь?! Сдаюсь, отпусти меня! Я уеду! Подальше отсюда уеду, слышишь?! Так далеко, что тебе даже и не снилось! — И буквально через десять минут стоял на краю обрыва, сверху вниз недоуменно глядя на корешки, за которые всё это время пытался зацепиться и которые прежде выскальзывали из рук, будто маслом намазанные. Проигрывать Билл не умел и потому даже представить себе не мог, что делать с чувством собственной ущербности. Менее унизительной безоговорочная капитуляция из-за своей необходимости не становилась. Мужчина уныло плёлся в густых вечерних сумерках к хижине и старался ни о чём не думать. На фоне смертельной усталости получалось прекрасно. Куда-то подевались все коряги, о которые он спотыкался на каждом шагу, ветки не цеплялись за одежду, не хлестали по лицу. Лес стал самым обычным — и почему-то это вызывало не облегчение, а обиду, тёмную и пугающую в своей злобе. Уже метрах в десяти от дома Билл вдруг напрягся. Ощущение чужого взгляда, постоянно преследовавшее его в этом проклятом месте, стало невыносимым. Он не разглядел толком, что промелькнуло в зарослях по правую руку. Нечто тёмное, крупнее пушного зверька или птицы, ловко и бесшумно юркнуло мимо. Долго Сайфер не думал. До сих пор в этом лесу ему не встречалась подходящая добыча, и, хотя обычно он был разборчив в выборе жертвы и кого попало не убивал, злость взяла своё. Выхватив ружьё из-за спины, Билл умело взвёл курок, прицелился за долю секунды и пальнул в движущуюся цель. Ещё до того, как в раненное животное удалось вглядеться, было ясно: выстрел попал в цель. Мелочное удовлетворение от того, что с паршивой овцы удалось-таки добыть свой клочок шерсти, испарилось, стоило подойти к туше ближе. Не туше — телу. Совершенно голый юноша лежал на боку, уткнувшись лицом в землю и, судя по всему, был без сознания. Развороченное выстрелом бедро истекало кровью. Та, неестественно тёмная в вечерних сумерках, впитывалась в неподатливую почву так, будто земля — щедро взрыхлённая, вспаханная почва, — сама стремилась напитаться влагой. Парень был ещё жив. Дышал, прерывисто и часто, и пока холодеющий от ужаса Билл панически рылся в рюкзаке в поиске жгутов и бинта, даже дёрнулся слабо, будто пытаясь прийти в сознание. — Даже не смей умирать, — зло прошипел Билл, когда перетянул раненую ногу наспех скрученным жгутом и поднял парня на руки, чтобы занести в хижину. Ситуация, с какой стороны не глянь, была отвратительной. На таком отдалении от города сотовая связь не работала, а значит, вызвать спасателей возможности не было. Билл мог бы отправиться до города и привести помощь, но это заняло бы ещё часа четыре, если не больше — таким запасом времени ни он, ни тем более подстреленный парень не располагали. К тому же, мелочно отметил охотник, пришлось бы отвечать на многочисленные вопросы, какого, собственно, лешего, делал ночью в лесу голый парень, и почему у него прострелено бедро. Билл прекрасно понимал, что от полиции ему просто так не отделаться. И убийство по неосторожности — для несчастного случая слишком много интересных подробностей — окажется далеко не самым интересным его прегрешением, если только копы захотят разобраться с его скромной персоной как полагается. Он старался не оставлять следов и работал только с проверенными людьми, но, возьми полиция кого-нибудь из них за яйца, запоют как миленькие. И споют очень красивую балладу о нехорошем парне по имени Билл Сайфер, на совести которого браконьерство, контрабанда редких и запрещённых к продаже животных, нелегальная охота в местах, для этого не предназначенных — минимально. А ещё подделка документов, как клубничка поверх горки взбитых сливок. Билл принялся мерить шагами единственную комнату домика, иногда задумчиво косясь в сторону кровати, на которую уложил парня. Решение пришло в голову внезапно. — Ты даже не представляешь, мой дорогой голозадый друг, как сильно люди похожи на животных, — сообщил он стремительно бледнеющему юноше, присев перед постелью на корточки. — Переживёшь одну маленькую непрофессиональную операцию? В фильмах извлечение пули из тела всегда представлялось задачей относительно простой, если ты вооружен пинцетом, парой тряпок и бутылкой какой-нибудь крепкой выпивки: наполовину для употребления внутрь, остальное — для дезинфекции. Билл, в общем и целом, не страдал подобными иллюзиями и знал, чего ожидать. Но всё равно равно брезгливо поморщился, когда опустился взглядом к раненной ноге и уставился на отверстие. С рваными краями, кровавым фаршем внутри и, кажется, осколками раздробленной кости. Сайфер глубоко вздохнул. Чтобы не дрожали руки, выпить в самом деле было бы нелишним, только остатков бренди из заначки хватало только на обработку раны. Густая, багровая, похожая на смолу, даже через жгут кровь выливалась мерными тугими толчками. Она уже насквозь пропитала одеяло, и Билл мысленно пожелал сам себе удачи: отыскать пулю в этом месиве будет тяжело с его скромными навыками. Вообще-то, это было минимум необходимых действий, но кровью парень почему-то не истекал, а помочь иначе Билл, как бы ни делал, не мог. Если бы в аптечке отыскалось инъекционное обезболивающее, мальчишке пришлось бы легче. А так Биллу, щедро плеснувшему на рану и на один из стилетов, самый длинный и узкий, остатки алкоголя, оставалось только пожелать ему — и самому себе — удачи. Огромной удачи. Чем раньше, тем лучше, сказал он себе и, не оттягивая, проник лезвием в развороченную ногу — под небольшим углом, где, судя по едва заметной припухлости, и застряла без выходного отверстия пуля. В общей сложности кустарная операция заняла минут десять вместе с перевязкой, но Биллу это время показалось вечностью. Его слегка потряхивало, сердце билось через раз, но рука оставалась твёрдой — наверное, профессиональное, подумал он, когда отшвырнул вытащенную пулю в угол комнаты. На какое-то время отступившая из-за нервного напряжения усталость навалилась с новой силой. Билл зачем-то убрал с лица юноши путанные тёмные пряди, попытался вглядеться в смертельно бледное лицо, но отключился, уронив голову на перепачканные в крови руки. Пробуждение далось ему через силу. Тело затекло и ныло от долгого пребывания в неудобной позе, а по вискам, стоило разлепить глаза, резануло тупой головной болью. Он тихо чертыхнулся и заморгал, привыкая к темноте, уже окутавшей домик. Здесь сквозило — входная дверь оказалась распахнутой настежь и, колеблемая ветром, тихо и неритмично билась о дверной косяк. Воспоминания возвращались урывками, но даже части их хватило, чтобы похолодеть в смертельном ужасе. Подстреленный мальчишка, истекающий кровью, извлечение пули из развороченного бедра… Билл уставился на постель, у которой уснул, и окончательно потерял дар речи. Парня здесь уже не было — словно после такого можно было уйти на своих двоих. Будто он всего лишь приснился Сайферу. Будто его никогда и не было. Если бы не примятая кровать и чёрные пятна крови на белье и полу, Сайфер, наверное, позволил бы себе поддаться на минуту подобной мысли. Но тут взгляд, окончательно привыкший к темноте, споткнулся о нечто новое — тонкие и нежные проростки то ли цветов, пронизывающие одеяло в тех местах, что были особенно густо пропитаны кровью. — Чё? — Глубокомысленно поинтересовался Билл у ближайшего к нему бледно-голубого соцветия. То, разумеется, не ответило — хотя мужчина не особенно бы удивился, если бы всё-таки заговорило. Чертовщина как есть, подумал он, во всей своей пугающей красе.