Голубоглазый ангел в черной коже

      — Эшли! — воскликнул Энди, открыв дверь и увидев меня на пороге. Мне показалось, что в его голосе прозвучала радость, а губы тронула легкая улыбка. Но в следующее же мгновение его лицо приняло равнодушный, даже недовольный вид, а в голосе зазвучал ледяной холод. — Зачем ты явился? Я тебя не звал.       Тем не менее, он не захлопнул передо мной дверь, а просто повернулся ко мне спиной и медленно прошел вглубь комнаты, направляясь к шкафу с одеждой, дверцы которого уже были открыты. Я вхожу, закрываю за собой дверь и внимательно окидываю Энди взглядом. На нем самые узкие джинсы, какие только можно представить, стягивающие его бедра так, что не оставалось никакого простора воображению. Но и самое буйное воображение не смогло бы нарисовать ничего более соблазнительного. И майка, предательски облегающая это изящное тело, оставляющая открытыми взгляду его острые плечи, косточки ключиц и заставляющая желать увидеть больше. Прикид похотливой сучки, которая изо всех сил напрашивается, чтобы ее жестко отымели. Кровь бросилась мне в голову.       — А ты кого-то ждешь или куда-то собираешься? — проговорил я тихо, еще надеясь, что мы сможем нормально поговорить.       — Собираюсь, — бросил Энди безразлично, перебирая вешалки в шкафу и выбирая себе куртку.       — Куда? — спрашиваю так же тихо, стараясь скрыть охватывающие меня злость и отчаяние.       — В клуб. На вечеринку, — ему, видимо, хочется заставить меня выспрашивать у него каждое слово.       — В таком виде? — вырывается у меня вопрос.       — Это мой обычный вид, — Энди по-прежнему стоит ко мне спиной, демонстрируя полнейшее равнодушие.       — Это твой сценический вид, — я не смог избежать резкости в голосе.       Энди бросает на меня удивленно-любопытный взгляд через плечо, но тут же пренебрежительно усмехается.       — А ты кто? Моя мамочка? — огрызается он.       — А он будет там? — задаю я свой главный вопрос.       — Кто? — какой фальшивый тон в его голосе. Прикидывается, что не понял вопроса, хочет, чтобы я произнес это имя, знает, как это мучительно и унизительно для меня. Ладно.       — Оливер, — у меня непроизвольно сжимаются кулаки.       Наконец-то он сделал свой выбор и развернулся ко мне с короткой кожаной курткой в руках. Какое же самодовольство играет у него в глазах! И я только сейчас замечаю, как тщательно и искусно они подведены.       — Ну… — Энди с подлинным садизмом тянет паузу, — учитывая, что именно он меня позвал, то его присутствие весьма вероятно…       Он смотрит на меня издевательски насмешливо. О, он научился наносить мне удары без помощи хлыста, одним лишь взглядом. И какое предательство за все мое обожание! Он собирается к нему! Кулаки сжимаются еще крепче. Но тотчас же на глазах у меня выступают слезы, и меня охватывает порыв страсти, какое-то сладостное безумие. Я почувствовал, что готов броситься к его ногам, лишь немного милосердия, самую малость любви с его стороны.       — Энди, прошу тебя, останься со мной, — мой голос звучит придушенно от сдерживаемых слез. — Ты не должен с ним встречаться.       Мне кажется, что на мгновение он замирает в нерешительности, внимательно и с сомнением смотрит на меня. Но тут же он заливается звонким смехом, заставляя меня захотеть провалиться сквозь землю, окончательно уничтожая меня.       — Не должен? — говорит он сквозь смех, проходя мимо меня и кидая куртку на кровать. — Ты забыл, что это Я решаю, что ТЫ должен или не должен делать, а Я делаю то, что хочу? Так, где мой телефон.       Он окидывает взглядом номер и направляется к журнальному столику у стены. В отчаянии я хватаю его за руку, так сильно, что слышу, как хрустнул какой-то суставчик у него в запястье.       — Ты никуда не пойдешь. Я тебе запрещаю! — выкрикиваю я, продолжая удерживать его руку.       Энди останавливается, с непередаваемой грацией гордо вскидывает голову и надменно смотрит на меня.       — Мне больно, немедленно отпусти. И пошел прочь! — говорит он с презрением, точно собаке. — Будешь ты еще мне что-то запрещать! Знай свое место!       Что со мной произошло в этот момент? Это было словно замыкание. Всё, все чувства, которые теснились в моей груди, грызли меня — любовь, обожание, жадность, ревность, зависть, ненависть, обида, униженность, отверженность, отчаяние, возмущение, злость, ярость — включились все разом на максимуме, ударили в голову и вырубили меня, устроили моему сознанию аварийную перезагрузку. Это произошло за какие-то доли секунды. И первой новой мыслью после замыкания была: «Убить сучку!»       — Мое место?! — кричу я, резко дергая его к себе, и в следующую же секунду выпуская его запястье и обеими руками хватая его за шею. — Я тебе покажу мое место!       Я толкаю его к стене. Он ударяется головой. Сильно ударяется, я это чувствую. Но он не издает ни звука. Мои пальцы сжимают его горло, полностью блокируя доступ кислорода. В голове стучат еще две новые мысли: «Ты мне за все заплатишь» и «Ты принадлежишь мне, ты только мой». Он словно хочет что-то сказать, цепляется за мои руки, пытаясь их разжать. Но это не производит никакого эффекта, он уже ослабел, а я все сильнее сдавливаю ему шею. Скоро все должно кончиться. Как же он невыносимо прекрасен! Сука! Мне хочется плакать. Между нашими лицами всего несколько сантиметров. Я смотрю в эти его чертовы голубые глаза. Они широко открыты, и в них читается смертельный ужас. Ужас и… удивление. Мне это кажется странным. Чему он удивляется? А чего он ожидал? Его губы тщетно ловят воздух. Хочется поцеловать их напоследок… И тут он закрывает веки…       Это спасает ему жизнь.       Когда я утратил связь с этими сводящими меня с ума глазами, ко мне вернулись хоть какие-то остатки разума. Я разжимаю пальцы, даже немного отшатываюсь назад. Он быстро сползает вниз по стене, падает на колени, одной рукой упирается в пол, другую прижимает к груди, закашливаясь и с болезненными хрипами глотая воздух.       Но я не даю ему возможности прийти в себя. Мысли о том, что это мое, а меня хотели обокрасть, снова толкают меня к нему. Я прижимаю его к полу своим телом, пытаюсь забраться руками к нему под одежду.       — Эшли, ты спятил?! Прекрати! — наконец, справившись с дыханием, кричит он. В его голосе еще звучит неверие, что это все серьезно.       — Заткнись, — коротко отвечаю я, почти рыча. Я не собираюсь вступать с ним в дискуссии. Мне должны вернуть должок.       Ему удается перевернуться на спину. Гибкий, сволочь! Брыкаясь, ногами и руками он пытается оттолкнуть меня или как-то вывернуться самому. Его ногти царапают мне лицо. Это заводит меня еще больше. Захотелось ударить, ударить изо всех сил, до крови, до потери сознания. Отстранившись и размахнувшись, я бью его по лицу основанием ладони. Тут же носом хлынула кровь, заливая лицо и шею, впитываясь в разметавшиеся по полу черные волосы. Он не отключился, но на несколько секунд его взгляд полностью обессмыслился. Я припадаю к залитым кровью губам, впиваюсь в них зубами, чтобы и они начали кровоточить. Он приходит в себя, стискивает зубы, снова пытается оттолкнуть.       — Не перестанешь выебываться, клянусь — изуродую! Лежи тихо, тварь, и не дергайся! — прошипел я ему прямо в лицо.       Я вижу, что у него сильнейший шок. И он еще не восстановился после удара. Он и правда замирает на какое-то время, словно загнанный в угол зверек. Воспользовавшись этим, я, неожиданно для себя легко, разрываю на нем майку, обнажая его грудь. Маленькие, четко очерченные соски, выступающие ребра, плоский живот… Я знал это тело наизусть, но каждый раз при виде его у меня перехватывало дыхание от этой красоты. Я даже сейчас не мог удержаться и погладил кончиками пальцев внизу впалого животика, там, где из-под джинсов на низкой посадке виднелись темные волоски.       Тут он снова начал вырываться. Новый удар со всей силы, теперь уже кулаком, в живот. Одним движением он переворачивается на бок и сгибается пополам, закашливаясь и давясь рыданиями. Слезы размывают макияж и смешиваются с кровью. Он болезненно стонет, его колотит крупная дрожь. Это решающее поражение.       Вообще-то, бить его мне сейчас не очень хотелось. Мне просто нужно было сломить его сопротивление, чтобы мне уже ничего не мешало. И это оказалось так легко. Такой худенький, такой хрупкий, почти еще все тот же мальчишка, каким я его впервые встретил. Вся власть, которая у него была надо мной, была лишь та власть, которую я ему сам предоставил. Зато свою власть над ним я взял сам. И теперь смотрел, как он корчится от боли.       И вдруг такое странное ощущение, словно острая льдинка воткнулась мне в сердце. Что это? Сострадание? Любовь? Я даже смутно осознавал, что эта льдинка, лишь микроскопическая часть моего чувства к нему, которое непременно накроет, раздавит меня лавиной… Но это будет после. Не сейчас.       Сейчас меня жег дьявольский огонь, который растворил и испарил эту льдинку без следа. Глядя на то, как он извивается подо мной от боли, я представил это изящное тело таким же извивающимся, но уже от похоти, в чьих-то чужих грязных руках, бесстыдно ласкающих его, представил, как он стонет и кричит от наслаждения в объятиях другого. Этого козла! Который ничего для него не сделал, который даже толком не знал его. Это Я его любил! А он хотел не меня. Ведь иначе бы он так не сопротивлялся. Для меня он был целым миром, моей жизнью! Я заботился о нем, всегда оберегал… Я прикасался к нему всегда с трепетом, как к святыне… И позволить кому-то, кто даже не в силах оценить это счастье, наслаждаться моим ангелом, осквернять, пачкать его, неблагодарно пользоваться этим бесценным сокровищем?! И насмехаться надо мной?.. Черт! Проклятье!       Да, бить его не хотелось. Хотелось вонзать в него ногти, впиваться в него зубами, грызть, рвать на части, чтобы эта нежная, почти прозрачная кожа свисала с него кроваво-синими лохмотьями.       Я полностью раздеваю его. Он не в силах оказывать сопротивление. Снова переворачиваю на живот. В предвкушении пожирая глазами его изгибы, быстро избавляюсь от собственной одежды. Провожу рукой по его упругим ягодицам, с силой сжимая их, и накрываю его своим телом.       — Эшли, нет! Что ты делаешь?! Остановись! Умоляю! Нет! — он снова подал голос, срываясь на испуганный крик. Все еще стекающая на губы кровь из носа мешает ему говорить. Он весь сжимается от страха.       Ха, теперь он меня умоляет. Остановиться? А что так? Бережет свою задницу для другого? Я хватаю его волосы у корней, сжимаю их в кулак и, сначала запрокинув ему голову, с силой бью его лицом об пол. Кажется, он наконец-то усваивает урок, что ему лучше молчать.       Раздвигая своими ногами ноги ему, я приставляю член к его анусу. Мм, как же плотно там все сжато. На мгновение я даже сомневаюсь, что смогу войти. Но мой член твердый как никогда. А ни о каких нежностях у нас сегодня и речи нет. Наоборот, я и хочу войти резко и грубо, причиняя как можно больше боли. Я толкаюсь вперед и ввожу ему на всю длину. Он взвывает так громко, как мне и хотелось, заглушая мою боль, которая жгла мне душу столько времени. Восхитительно!       Слегка выходя из него, я вижу кровь на своем члене, а после второго толчка и нового душераздирающего крика струйки крови побежали вниз по внутренним сторонам бедер. Он стал вырываться с новой силой, силой, которую ему придали боль и отчаяние. Но я был к этому готов и не собирался выпускать свою добычу. Сегодня у него не было шансов на спасение. Я продолжаю толкаться в него с особой жестокостью. Он кричит и стонет, захлебываясь слезами. И кровью. Он уже весь в крови. Не только лицо. Кровь уже растеклась под ним. Он старается хоть как-то отстраниться, отодвинуться бедрами подальше, чтобы сократить мое проникновение и свои страдания. Нет, не выйдет. Я так голоден, малыш, и я такой жадный. Я возьму всё, и даже не пытайся ничего от меня утаить.       Сколько это продолжается? Несколько минут или вечность? Кажется, что желание только растет, что я никогда не смогу насытиться… Но это иллюзия. Все мои ощущения, обостренные до предела, концентрируются в одной точке, мои движения ускоряются. Я не могу этому помешать. Еще один резкий финальный толчок, и я с громким стоном кончаю глубоко в нем, дрожа от полного физического удовлетворения и сознания своей победы.       Я сажусь рядом с ним на колени, пытаюсь отдышаться. Он по-прежнему лежит на животе, руки согнуты в локтях и прижаты к груди, словно ему очень холодно. Он и в самом деле вздрагивает — от ставших теперь тихими рыданий. Других движений нет. Он больше не сопротивляется. Да и зачем? Все уже закончилось. Все закончилось и для меня тоже. Абсолютная пустота: и в теле, и в голове. Странно. Ведь еще секунду назад была такая жажда, и потом такой взрыв. И где это все? Ни удовлетворения, ни неудовлетворенности — пустота. Я рассчитывал на большее. Ведь раньше даже короткие поцелуи с ним так волновали, опьяняли на долгие часы, дни, воскресали в памяти снова и снова, не давали уснуть ночами… Почему я не могу вспомнить только что пережитое наслаждение?       Я не вижу его лица. Он смотрит в пол, остальное скрывают влажные, спутанные волосы. Может быть, аккуратно убрать волосы с лица, погладить по ним? По позвоночнику пробегает холодок — первое ощущение после пустоты. И вдруг я ясно чувствую, что мне отвратителен вид крови на этом теле. Не думая, я поднимаюсь, стаскиваю со стоящей поблизости кровати какую-то простыню и осторожно укрываю его до самой шеи. Кажется, это убийцы не выносят вида тел убитых ими жертв. Постояв немного, я решаю взять его на руки и положить на кровать. Но теперь мне страшно даже прикоснуться к нему. Почему я боюсь? Стараясь не дотронуться до его кожи, я поднимаю его вместе с простыней. Он мне не мешает, только отворачивается. Я кладу его на спину. Он быстро переворачивается на бок, сжимаясь под простыней в маленький комочек. Чувствую головокружение, тяжело дышать, меня мутит. Нет, нет, пусть уж лучше пустота, только не то чувство, которое сейчас подбирается ко мне. «Раскаяние». Нет, это слово не означает и сотой доли того, что сейчас обрушится на меня.       Замечаю, что я сам весь в крови. Подхватив свою одежду, я скрываюсь в ванной комнате, словно стараюсь спастись бегством. Руки трясутся, когда я открываю краны, трясутся, когда с них стекают струйки воды, окрашенной кровью, его кровью. И тут включается память. Она во всех подробностях прокручивает передо мной картины произошедшего. Только теперь эти картины видит не тот одержимый психопат, каким я был несколько минут назад. И я вижу то, что произошло и… что чуть не произошло. Меня все-таки тошнит, нет, просто выворачивает. Озноб. Нет, это не может быть правдой. Нет, это сон, бредовый кошмар. Энди… любимый… Боже, что я наделал?!       Через какое-то время я все-таки заставил себя вернуться обратно в комнату и посмотреть на кровать. Он по-прежнему был там, почти в той же позе, как я оставил его. Сейчас его фигурка под простыней казалась особенно тонкой и хрупкой. Энди… До боли хотелось броситься к нему, обнять, прижать к груди, покрывать поцелуями, успокаивать… Но я лишь с большим усилием и очень медленно смог приблизиться и опуститься перед ним на колени. Он уже не плакал, просто смотрел куда-то перед собой. Он не пошевелился, не взглянул, даже не закрыл глаза, но я почувствовал, что при моем приближении он напрягся всем телом. Я долго не решался ничего сделать.       — Энди… — наконец-то прошептал я, одновременно едва прикасаясь к кончикам пальцев его руки, выглядывающей из-под простыни.       Но стоило мне только дотронуться до него, как он дернулся, как от ожога, стремительно отшатнулся от меня, садясь на кровати и закрывая свое тело простыней, держа ее у груди.       — Не смей! Никогда, слышишь, никогда больше не смей прикасаться ко мне! — закричал он.       Он смотрел прямо на меня, и в его взгляде горела ненависть и такое отвращение, словно он видел перед собой уже начавшую разлагаться дохлую жабу. Его трясло от ярости. Я подумал, что легче было бы умереть, чем пережить такой его взгляд, направленный на меня.       — Энди, пожалуйста, прости… — только и смог прошептать я, меня душили слезы.       — За что?! За что ты сделал это со мной?! — кричал он.       — Энди, прости! — я уже рыдал. — Я… мне… мне крышу снесло. Эта ревность… Ты с этим… Оливером. Когда я представлял, как ты с ним… Я потерял контроль над собой…       — Что?! — воскликнул он почти так же громко, как тогда, когда я взял его, и в его глазах было то же удивление, как тогда, когда мои руки были на его горле. — Из-за этого?! Да ничего у меня с ним не было! Он мне вообще нахрен не был нужен! Я же делал это всё ради тебя!!!       Из глаз его вновь хлынули слезы, прокладывая свежие дорожки по запекшейся на щеках крови. А я молча смотрел на него, ошарашенный его словами.       — Хуй ли ты на меня так смотришь?! — его голос уже хрипел от крика и рыданий. — Ты же сам просил меня играть для тебя эту роль! И я делал, как ты хотел, потому что... блядь!.. я любил тебя!!! Я вообще не хотел этого всего! Я просто хотел быть с тобой! Я боялся, что ты меня бросишь! Что я буду тебе не нужен, если я не буду таким, как тебе хотелось!..       О, если бы я только мог ему не поверить! Но я видел, что это правда. И каждое его слово вонзалось в меня, словно зазубренное лезвие ножа. С нарастающим леденящим ужасом я осознавал, насколько чудовищными были совершенные мною ошибка и преступление. А страшнее всего было понять, что даже такую ошибку можно было бы исправить еще пару часов назад всего лишь коротким разговором, и сейчас я действительно мог бы держать его в объятьях, наслаждаясь взаимной любовью… Но мое преступление… Преступление было непоправимым. Я чувствовал эту непоправимость, но отказывался верить.       — Энди, я люблю тебя, — проговорил я, слегка подаваясь вперед к нему.       — Ложь! Какая ложь! Никогда ты меня не любил! Только использовал! Как игрушку! А теперь ты сломал меня, сломал мою жизнь! Почему ты меня не убил, как собирался?! Лучше бы убил! — он трясся в истерике.       — Энди, клянусь, я люблю тебя, люблю тебя больше жизни! Прости меня, я так виноват! Прошу, позволь мне… — я не знал, что я просил его мне позволить, но, рыдая, я потянул к нему руки…       — Нет!!! — вскричал он, отшатываясь еще дальше и еще судорожнее прижимая к себе простыню. — Не смей! Ненавижу, ненавижу тебя! Убирайся, убирайся отсюда! Чтобы я никогда тебя больше не видел! Не хочу тебя больше видеть! Никогда!       — Энди, пожалуйста, ты всё для меня!       — Если ты сейчас же не уйдешь, то это сделаю я. Только я уйду через окно, и ты меня не остановишь! Или убирайся, или добей меня! Я не могу это больше выносить! Убирайся!       Что мне делать? Сердце разрывалось от мысли оставить его в таком состоянии одного. Но ведь это я был тем монстром, который осуществлял над ним эту пытку и одним своим присутствием увеличивал его страдания. Я поднялся на ноги и остановился в нерешительности.       — Чего ты ждешь?! Когда ты уже наконец сжалишься надо мной и избавишь меня от себя?!       Я пошел к двери. Он упал ничком на кровать, сотрясаясь в рыданиях. Я подумал, что в это мгновение я вижу его в последний раз. Я навсегда лишился моего ангела.