Пратитья-самутпада

      Проснулся Юра резко и быстро, словно кто-то его напугал. Без вскриков, просто болезненно дернулся, вырываемый из сна. Сразу же заныла нога. Он с трудом сел, пытаясь стряхнуть с себя остатки дремы. Сон вспомнить не получилось, но чего можно ждать от измученного подсознания? Осмысление собственных поступков так и не пришло, он все еще был в чертовом подвешенном состоянии.       Без любимого дедушки.       Без нового сезона.       Без возможной медали.       Безо льда под ногами.       Без собственного «я».       Кто он? Ледяной Тигр России.       Да как же, блядь!       Поняв, что глаза спросонья щиплет так, словно он вот-вот разрыдается, Плисецкий со злости швырнул подушку на пол. Не помогло и не полегчало. Попытался подтянуть ноги к себе, а под коленом связка заныла так, словно он эту ногу себе собственноручно сломать попытался.       Блядь.       Вот же сука.       — Ебаное, блядь, доброе утро.       — И тебе, солдат.       Юра вздрогнул. Хотя бы потому, что ему никто никогда не отвечал, кроме деда. И Якова с Виктором, которые всегда были рядом на соревнованиях. Но это в прошлом все. Лед для него растаял ведь, превратился в воду, что пенится и бурлит у ног, собираясь накрыть большой волной и утащить на дно.       Видимо Юра слишком растеряно начал оглядывать комнату, в которой он собственно проснулся, потому что стоящий в дверях Отабек тактично кашлянул. Плисецкий уставился на него, как на идиота.       — Я у вас?       Но идиотом, походу, был он сам.       — Я у вас, — повторил он уже с утвердительной интонацией.       Отабек кивнул. Он вообще, походу, говорил мало и только по делу. Или только со своими. Ночью на тусовке, по крайней мере, даже «свои» казаха обходили по дуге. То ли из-за его вечно отрешенно-злого выражения лица, то ли потому, что считали слишком скучным, так как самой тусовке Отабек внимания не уделял, словно и не умеет веселиться.       — Я не успел загуглить про казахов, — честно признался Юра.       Чувствовать себя идиотом второй раз за утро было как-то не ахти вообще, но Плисецкий класть на это хотел. Что хочу, то и ворочу. Идите вы все. Он четверные с теми же мыслями в четырнадцать прыгать начал.       — Уверен, ты наверстаешь упущенное. Побудкой у нас занимается Изабель, сестра Алека, но она углубилась в обработку вчерашних фото, — уточнил он.       Юра кивнул, с Изабель они вчера познакомились. Приятная девушка, в отличие от многих, но называть ее больше понравилось по прозвищу Иззи. Так хотя бы не думалось про Янг и ее жениха Жоп-Жопа. Плисецкий шумно выдохнул и растер лицо ладонями. Костыли стояли у кровати так, чтобы до них было удобно дотянуться. Юра, кстати, не помнил, как вообще приходил сюда и укладывался спать, хотя и не пил. Просто вымотался. И заснул он, кажется, на пляже. Отабек кивком указал куда-то себе за спину.       — Ванная и кухня там, почти на входе в бунгало, справа от гостиной.       — Спасибо, — догадался поблагодарить Юра, когда Отабек уже собирался выйти. Он обернулся, спокойно кивнув, но Плисецкий решил добавить, — за все. В целом.       Он без Отабека бы сюда даже не добрался. И пару раз навернулся бы лицом в песок.       — Пожалуйста.       И Отабек вышел.       А Юра смотрел ему вслед, потому что Отабек снова был большим мрачным пятном в россыпи ярких цветов: плед из лоскутов у его ног, цветные занавески с шумными бусинами и ракушками, пестрые картины, ковер и слепящее солнце за окном.       Плисецкий достал телефон.       В инстаграме наткнулся на фотографии Пчихита со вчерашней тусовки и порадовался, что они не пересеклись. Видеть кого-то из ледовых коллег было сейчас невыносимо.       Пчихит у огненных букв.       Пчихит с коктейлем.       Кошка Джакометти.       Стряпня мамы Кацуки.       Пчихит в солнечных очках посреди ночной тусовки.       Изабелла, целующая спящего Жан-Жака в щеку.       Плисецкий швырнул костыли на пол и подавил в себе злой крик.       Сука.       Сука.       Сука, твою мать! Через боль подтянул к себе колени и свалился обратно на подушки. Что он, черт побери, вообще делает? Растаявший лед горячим потоком бурлит под ногами. Когда его смоет уже, наконец? Плисецкий уже ждет-не дождется. ***       — Напомни-ка мне, почему я с тобой в больнице? — Юра устало плюхнулся на стул, отмечая мимоходом, что медицинский сервис в тайской больнице на порядок лучше, чем в русской. — Мало ведь мне было в родной стране палат и белых стен.       — Магнус отправил меня на массаж руки, — Алек поморщился, бросив быстрый взгляд на капельницу, которую ему поставили сразу, — сейчас, обезболивающее докапаем.       — Даже так? — Юра хмыкнул. — Простой массаж без этого, — он кивнул головой на капельницу, — не вытерпишь?       Алек улыбнулся. Спроси такое кто-либо еще — он двинул бы в морду. Юра умудрился сказать беззлобно, без издевки или обидного контекста. Он просто спросил. Может, из любопытства, может потому, что сам сидел и морщился при каждом движении больной ноги, а может — от скуки. В любом случае Алек был готов ответить Юре на вопрос хотя бы в благодарность за то, что в его глазах не видел осточертевшей за все годы, проведенные с травмой, жалости.       Как же Лайтвуд ненавидел, когда его жалели. Если бы за каждый взгляд псевдо-сострадания, брошенный на него, ему давали хотя бы доллар, то Магнус просил бы у Алека на расходы уже давно, а не наоборот.       Рука чертовски болела. Конечно еще и потому, что Алек нагружал ее так, как не каждый здоровую, но ему на это было плевать. Пока блог, созданный ради получения адреналина, помогает отвлекаться и не думать о боли — Алек будет затевать все новые и новые авантюры. Потому что, если быть честным, травма давала знать о себе гораздо чаще, чем об этом говорил сам Алек.       И, кажется, Юра сходу определил это.       Просто потому, что понимал, знал по себе: перед простым сеансом массажа, расслабляющего мышцы, не вливают литр обезболивающего раствора. А те, кто на этот массаж собираются, не шкерятся по палатам так, чтобы никто другой не заметил.       — Подержишь за ручку? — Алек дернул бровью, отвечая Юре вопросом на вопрос.       Тот хмыкнул и откинулся на спинку кресла.       — И все же, — заговорил Плисецкий. — Почему я? Тебе не кажется, что два калеки в кадре перебор? Или ты планируешь сделать что-то с Джейсом? Ну, так, чисто для комплекта.       — Мне кажется, в самый раз, — Алек улыбнулся, пытаясь не обращать внимание на противный холодок, бегущий по венам от растекающегося внутри лекарства. — Милый блондин из России, приехавший на поиски себя, разве не круто?       Поиск себя. Юра почему-то за эту фразу зацепился, хотя обдумывать ее именно сейчас не стал. Разговор с Алеком, который ему так был нужен в самом начале этой авантюры, был важнее.       — Особенно вот определение «милый» мне нравится, — Юра скривился. — Я безмерно мил. Просто милее всех феечек в сказочной стране. Ты видишь, как вокруг меня рассыпается пыльца и носятся единороги?       Алек, не вытерпев, рассмеялся.       Юра, со спутанными волосами, уже слегка краснеющими щеками от загара, в растянутой майке и пыльных от песка штанах тянул максимум на сбежавшего из горящего дома беженца. А о нагловатом выражении лица и говорить не стоило. Он восхитительно умел привносить грубость в свою миловидную внешность, словно все свои годы именно этому мастерству и практиковался.       — Ладно, если серьезно — я просто чувствую, — Алек вздохнул.       — Анальную кару от твоего мужика, которая тебя настигнет из-за его приступа ревности ко мне? — Юра приподнял бровь, — я ведь правильно понял, вы с Магнусом вместе? Хотя, — Плисецкий ответил себе же, — сложно понять неправильно, когда вы облизываетесь перед твоими фанатами для «супер-крутого-гейского-поцелуйчика».       Неприязнь к публичным выражениям чувств у него выработалась еще в пятнадцать, когда Никифоров с Кацуки на весь мир начали лобызаться на камеру. Он никогда не понимал, зачем выносить все на публику. Черт. Да, Никифоров — это Никифоров, ему только дай волю покрасоваться, внимание к себе привлечь. Но это же любовь. Такое, наверное, должно быть чем-то личным.       Хотя откуда Плисецкому было знать. Нашелся тут знаток отношений. Все его отношения базируются в радиусе детсадовских подъебов и посыланий нахуй. Вот уж любовь так любовь! Ему и контрацептивы не нужны в его личной жизни, достаточно злоебучего характера.       — Он не ревнив, — Лайтвуд вспомнил, как девчонки-фанатки, приехавшие на Панган, уломали Магнуса на откровенный поцелуй для фото.       — Ой ли? — Юра растянул губы в улыбке. — У него на роже написано, что он тебе шага в сторону не дает ступить. А ты и рад.       — Хорошо чувствуешь людей? — Алек заинтересованно окинул Юру взглядом.       — В среде профессионального спорта просто нельзя плохо чувствовать людей. Иначе слетишь с пьедестала, не успев моргнуть, — Плисецкий снял с запястья резинку и стянул волосы в кривоватый хвост, — достали патлы эти. Может, обрезать? — невпопад спросил он у Алека.       — Не надо, тебе так круто очень, — Лайтвуд устроился на подушке удобнее, поерзав. — А что, кстати, плохого в том, чтобы быть в отношениях?       — Точно обрежу теперь, — в Юре как никогда сильно взыграла вредность и, вроде бы, уснувший в раннем подростковом возрасте юношеский максимализм. — Я не говорил, что это плохо.       — Наш разговор немного странный, не находишь?       — Мы калеки, нам все можно, — Плисецкий сдул со лба короткую прядь волос.       — Так что там с отношениями? — не унимался Алек.       — Что с ними не так? — Юра попытался «включить дурачка».       А еще он не мог не заметить, что Алек избегает разговора о Магнусе. Да, они могут быть милыми для фанаток, могут поцеловаться ради фотки. Лайтвуд трется о Магнуса, как большой кот, когда они оба находятся в центре внимания.       Но на прямой и, казалось бы, простой вопрос, он отвечает общими фразами.       Юра вздохнул. Алек умело перевел стрелки на него, и вот теперь съехать уже хотелось Плисецкому.       Не вышло.       Что бы там ни говорил Лайтвуд об умении Юры разбираться в людях — сам он сканировал взглядом ничуть не хуже. Он ночью оказался прав в своих догадках — Юра словно был «своим» с самого начала. С ним было легко говорить, не нужно было выдумывать тем для разговора, а еще никто и ничего не пытался строить. Оба сильные и оба самодостаточные, пусть и каждый в своей сфере. Александр был уверен теперь (еще сильнее, чем вчера), что Плисецкому стоит подзадержаться рядом с ними, раз уж планов у него нет. Да и какие могут быть планы у человека на костылях с пожитками, уместившимися в одном-единственном маленьком рюкзаке за плечами? С Юрой не страшно было говорить, он напоминал Отабека одной важной чертой: был похож на человека, который не выдаст твоей тайны и не посмеется над твоими откровениями. Александр таких людей очень ценил. Хотя бы потому, что он постоянно генерировал сумасшедшие идеи, для которых очень нужна была поддержка, а не смешки или сомнения в его силах.       — Магнус был у меня первым в… ну, ты понял. И, наверное, останется единственным. Если вдруг мы расстанемся, парня у меня уже точно не будет. Нахрен, — Алек перевел взгляд на окно, немного щурясь от ярких солнечных лучей, — вообще, там все сложно. Еще такое… Это не секрет, — уточнил он, чтобы Плисецкий не подумал, что он тут сплетни собирает, пускай и о себе, — об этом знают те, кто пытается это узнать. Он ревнует меня только к Джейсу, потому что мы давно с ним вместе. В плане дружбы, конечно же, — зачем-то пояснил Алек.— Тогда, когда мы познакомились, оба увлекались оружием. Только я стрелял из лука, а Джейс дрался на клинках. Таких, коротких, знаешь? — уточнил Алек.       Юра почему-то кивнул. Хотя он не понимал в клинках ровным счетом нихуя.       А еще он до сих пор не перебил Алека. И ему было самому интересно, как так?       Лайтвуд откровенничает с Плисецким, которого, как правило, начинало тошнить только от попыток с ним поговорить о чем-то личном. Юра вообще не понимал привычки выносить мысли из головы куда-то: в блог, в сопливые подписи в инстаграме (чем грешила итальянская версия Ланистеров), в такие вот разговоры. Или Юре до этого говорить было совершенно не с кем.       А вот Алек за короткое время, за одну чертову ночь, стал своим.       Может, не так уж он и не прав, говоря, что они слишком похожи?       Может, получится стать друзьями?       В конце концов, они ровесники.       Калеки оба.       Общего — ебать, как много. Близнецы просто сиамские.       Юра заставил себя перестать думать о всякой херне и прислушался к Алеку.       — … так и попали на первые соревнования, — тем временем говорил Лайтвуд. — Потом у меня дела пошли в гору, лук стал словно продолжением моих рук. Я не мыслил себя без него, даже спал, оставляя лук и колчан со стрелами около кровати.       Юра, который всегда возил с собой свои самые первые коньки, только улыбнулся понимающе.       — Мы сблизились с Джейсом, хоть он и был старше. Так получилось, что даже Изабель подружилась с ним, хотя сестра обычно вообще не входила в компанию моих знакомых. Она работала, училась, а тут Эрондейл — уже ее ровесник.       — Ого, так Джейс старше? — удивился Плисецкий, который думал, что они примерно одного возраста.       — Ага, ему двадцать пять. Иззи двадцать шесть. Отабеку, как Иззи. А Магнусу тридцать. Хотя, Алтын помладше сестры, у него днюха буквально месяц назад была, а Магнусу уже скоро тридцать один.       — Алтын? — переспросил Юра.       — Отабек. Отабек Алтын.       Плисецкий фыркнул:       — Джеймс Бонд казахтанского розлива.       И подумал: «не забыть прогуглить шутки про кумыс. Хехе».       — Так и что дальше?       — Джейсу было интересно попробовать хм… отношения, — рассказывал Алек, а Юру едва не передернуло. Они с Лайтвудом точно кармические близнецы. Пробователей этих, как говна. — Мы, вроде бы, и пробовали, точнее, я считал, что мы пробуем. Джейс нет, — Алек прикрыл глаза на пару секунд, явно пытаясь привести в порядок мысли. Затем он продолжил: — короче говоря, я думал, что все в порядке, пока на одном из соревнований я не заметил его рядом с какой-то красоткой. Вроде, она была из Канады.       — Все они хуесосы, — вставил веское слово Юра.       — Чего? — не понял русского мата Алек.       — Не люблю канадцев, — Плисецкий улыбнулся. — Ты врезал ему?       — Нет, я убежал, — скривившись, признался Алек. — На самом деле, больше нагнетал, потому что они просто разговаривали, а я вспылил и, распсиховавшись, не проверил лук, не подготовился к выходу. В общем, как итог — вывернутые суставы на одной руке, лопнувшая тетива и шрам на лице.       Юра подался немного вперед, пытаясь разглядеть лицо Лайтвуда на предмет того шрама.       — Магнус позаботился, — правильно понял его взгляд Алек, — остался только на брови, немного, видишь? — он повернулся нужной стороной и Юра действительно заметил слегка неровно растущие волоски и белую полосу, пересекающую бровь.       — Нельзя сказать, что это тебе не к лицу, — вдруг сказал он, сам не понимая до конца, что толкнуло его отвесить Лайтвуду комплимент.       Может, простое человеческое желание как-то поддержать?       — Короче говоря, Джейс и правда решил, что пора завязывать с «гейскими пробованиями», но дело было больше в нем самом, чем в той девочке. А я просто вспыльчивый идиот, который из-за эмоций всю жизнь себе сломал. Причем руку можно было как-то восстановить, но я из-за своей депрессии запустил. Так что теперь борюсь с последствиями, — подытожил Алек.       — Сейчас вроде не похоже, чтобы тебе было плохо, — осторожно заметил Юра.       — Уже нет, — Алек улыбнулся, — но тогда было ужасно.       — Джейс чувствует себя виноватым? Потому таскается с тобой? И потому его Магнус недолюбливает? — догадался Юра.       — Он его точно когда-нибудь долюбит, — проворчал Алек. — Но ты прав. Хотя с тех пор уже несколько лет прошло. Если уж я забыл, то и они оба подавно должны отпустить ту ситуацию.       — Но они не могут, — понимающе хмыкнул Юра, — потому что видят твою гребаную руку, видят то, как тебе больно. Один считает, что это из-за него, а второй пытается помочь, как умеет, направляя эмоции на первого, а деньги — на тебя. Порой в совершенно ненужных тебе количествах.       — В яблочко, — Лайтвуд закусил нижнюю губу. — А я…       — А ты просто хочешь, чтобы от тебя все отвалили. От тебя и твоей руки, — закончил за него Юра.       Алек моргнул, потому что у него заболели глаза. Будто в них сыпанули горсть песка. Они слезились. Хотя, скорее всего, это из-за того, что он слишком долго смотрел на яркое солнце за окном.       Да, именно.       — Ты ведь тоже хочешь доказать? — спросил Алек, глядя на Юру прямо. Открыто.       Без двойного смысла. Без жалости. Без лишней, ненужной им обоим херни.       — Кому и что? — Плисецкий взял костыли и, с трудом поднявшись, доковылял до койки Алека, плюхаясь рядом с ним.       — Кому-нибудь и что-нибудь, — тот подвинулся, давая Юре больше места, чтобы сесть удобнее. — Не суть важно. Просто дать понять всем, что ты живой.       — Живой, — кивнул Юра, глядя Лайтвуду в глаза.       Будто пытался заглянуть в самую душу.       — Похрен. Попробуем, — вынес вердикт он. — Только как уговорить Джейса и Изабель? Отабеку, я так понимаю, насрать на всех вас. Без обид, — Юра примирительно поднял вверх ладони.       — Не, — отмахнулся Алек, — Бека просто такой. В целом он очень отзывчивый. А касательно остального — Магнус уговорит.       — Ты так уверен? — удивился Юра.       И покатал в мыслях это забавное «Бека».       Бека. Бешка. Бешечка. И это все про того мрачного типа в кожанке на Харлее. Лол.       — Ага, — Алек улыбнулся вошедшему в палату доктору. — Магнус Бейн умеет пользоваться гуглом, Юрий Плисецкий, Ледяной Тигр.       Ледяной Тигр скривился, едва не показывая клыки, почесал покрасневшую от загара щеку и подтянул сползшую с плеча лямку майки.       Достал мобильник и сфоткал свою ногу и костыли на фоне капельницы и руки Алека. Скинул в инстаграм, подписал #хехе и, проигнорировав миллион смс от Виктора и столько же сообщений от него же в директ, уселся удобнее в ожидании окончания сеанса массажа Алека. ***       — Серьезно, Магнус? — Джейс, нервно прикурив, затянулся, а затем закашлялся. Он не так часто баловался сигаретами, и потому дым показался слишком горьким. Джейс, вопреки всеобщему мнению, еще и не пил очень крепкое, в отличие от некоторых. Только знать об этом никому было не обязательно, в блоге его считают едва ли не загульным пьяницей. Но зря. Цветные коктейли и без добавления высокоградусного выглядят круто (да и на вкус огонь), а веселиться он умел и без алкогольного допинга. — Ладно, ты меня не переносишь, но послушай хотя бы Изабель!       Сестра Алека лишь на секунду отвлеклась от обработки фотографий, которая занимала достаточное время. Помимо фотографий для блога, нужно было уделить время еще и монтажу новых видео. Им не мешало бы приготовить превью — из Тибета набралось достаточно кадров.       — Детка, ты слишком много на себя берешь, — Бейн уселся на диван, стоящий посередине их небольшой гостиной в домике, снятом на дни тусовки, и открыл ноутбук, устраивая его на коленях. — Я о тебе вообще не думаю. Только в контексте билетов, которые мне порой необходимо вам всем проплатить.       Эрондейл зарычал от безысходности, со злостью затушив почти целую сигарету в пепельнице. Он оглядел Изабель и Отабека, настороженно слушающих его перепалку с Магнусом, и со вздохом сел рядом с Бейном, понимая, что тот не просто так принес ноут с собой.       — Ну, что? — спросил он, когда Магнус, жестом подозвав Изабель и Отабека, открыл ю-тьюб. — Будем смотреть мультики?       Магнус старался не реагировать на провокационные вопросы. Не реагировать на Джейса, но того всегда было слишком много. Не только в целом, Бейна волновали и узкие направленности — Джейса было слишком много в жизни Александра, а это был достаточный повод желать повыдергать светлые патлы доставучему блондину.       На экране загрузилось видео. Лед, вывески спонсоров по бортам и огромный стадион, полный зрителей. Видео не просто выступления, олимпиады!       — Юрий Плисецкий, — объявил Магнус почти торжественно, — надежда России, золотые коньки молодежного спорта и прочие титулы, которые дали ему тысячи фанатов. Встречайте, — и он кликнул «плей», запуская видео.       По небольшой гостиной разлилась музыка. Красивая, завораживающая, заставляющая вслушиваться внимательно даже против собственной воли. А потом на льду показалась фигура. Такая, что дух захватило. Белое мерцание блесток, нежная россыпь перьев по плечам, почти прозрачная ткань на рукавах и спине. Ангел. Ледяной, недоступный и почти откровенный. Яркий, тоненький, с более короткими, чем сейчас волосами, Юрий Плисецкий, а это был точно он, выделывал на льду такое, что у Джейса вспотели ладони. Тот самый парень, что вчера хромал по песку, был там, и был совершенно другим. Волшебным.       В целом, и вчерашний Плисецкий был таким, что взгляд оторвать было сложно — на него не оборачивались разве что слепые. А таких вчера не было. Он был на виду у каждого. Но там, в видео, под мерцанием софитов, с лезвиями коньков, Юрий Плисецкий был как божество.       Он словно парил, взлетая в идеально ровном поперечном шпагате или закручивая тулуп, от которого перехватывало дыхание у всех, кто находился сейчас в гостиной.       Костюм был словно продолжением фигуриста. Лезвия коньков — бликами, сверкающими под ногами, дающими возможность двигаться так, как не под силу ни одному простому человеку.       Никто из находящихся перед экраном ноутбука никогда не следил за профессиональным спортом — экстремалам не положено, они ведь против всей системы. Против правил, судей, ограничений. Считают тех, кто загоняет себя в рамки, ничтожествами.       Но вот прямо сейчас как-то не похоже было.       Джейс внезапно ощутил ничтожным именно себя. Каким-то жалким по сравнению с совершенным мальчишкой на экране ноутбука. То, что делал Юра на льду, достигается не просто потом и кровью. Не только упорством и бесконечными тренировками.       За такое надо жизнь отдать.       Дьяволу.       Нет, льду.       Катку, заходя на который перестаешь быть собой, становясь продолжением своих же трюков и номеров, сливаясь с музыкой и костюмами, погребая себя под всеми тонкостями профессионального спорта и того, что с ним может быть связано. Мелодия доиграла, а Юра в кадре тяжело дышал, выгнувшись на финальной позе в идеальном полукруге прогиба.       Зрители на экране словно разыграли мысли в голове у смотрящих — комнату заполнили оглушительные аплодисменты. Вот диктор оживает. Говорят оценки. Юра бьет чей-то рекорд.       Молодой, юный. Первый год во взрослой лиге. Первое серьезное соревнование.       И он побеждает.       Вечно сдержанный Отабек вдруг начинает улыбаться, не отрывая взгляда от экрана. И, не стирая улыбки, проговаривает одними лишь губами:       — Солдат.       На экране Юру на руки подхватывает тренер. А видео оказывается репортажем о нем — Юрии Плисецком. Диктор в видео говорит о юном спортсмене, и показывают снова его — юный Плисецкий на тренировке по балету.       Стоит в идеальной стойке и поднимает ногу — выше, выше и выше, пока не раскрывается больше, чем могут многие профессиональные балеруны. И на лице нет боли. Только раздражение. И желание сражаться. Делать больше, чем он может. И он делает.       Голос подать первой решается Изабель.       — Мне хочется потыкать Юру пальцем, чтобы понять, что тот, кто делал на видео такое, — выделила последнее слово девушка, — на самом деле живет на свете и, более того, находится рядом с нами.       — Именно, — Магнус закрыл ноутбук и побарабанил по крышке пальцами, — у него собственный мировой, не российский, а мировой фан-клуб «Ангелы Юрия», — он хмыкнул, — название наиглупейшее, но если посмотреть инстаграм, то видно, что количество его подписчиков превышает ваше раз так в -дцать. И теперь представьте, что будет, если большая их часть подпишется на ваш блог. UBB станет не просто дружеским союзом двух парней, объединенных страстью к экстриму. Это будут трое, двое из которых каждый день борются с собой. А ты, — Магнус ткнул пальцем во все еще находящегося в культурном шоке Джейса, — станешь их главной поддержкой. Типа того друга, который не боится заразиться увечьем и не смотрит с жалостью на близкого человека, воспринимает его на равных и доверяет ему так же, как и раньше. Смекаешь?       Джейс кивнул, понимая, что впечатление от номера Юры настолько сильно, что у него как-то резко сократился словарный запас.       До нуля.       — Так что я за Плисецкого, — вынес вердикт Бейн, — только нужно будет направить его к парочке врачей, хочу поточнее узнать о прогнозах. В России медицина не то, чтобы хороша, я слышал.       — Могу заняться этим, — предложил Отабек, который, нахмурившись, самостоятельно перекрутил все еще идущее видео на фрагмент из балетного зала, повнимательнее во что-то вглядываясь, — тебе хватит и Александра.       Бейн, от внимательного взгляда которого этот жест не укрылся, как-то загадочно хмыкнул.       — Алека, — привычно поправил друга Магнус, — Александр он только для меня.       Отабек усмехнулся, кивнул, и достал из кармана мобильник, намереваясь договориться о полном обследовании Плисецкого уже сейчас. В конце концов, если Юра остается, ему в любом случае нужно будет как можно быстрее избавиться от костылей.       И, если Отабек окажется прав в своих догадках сейчас, то поставить Юру на ноги (в прямом смысле этого слова) будет гораздо проще, чем все они думают. ***       — Йо, чуваки! — Эрондейл махал в камеру, установленную Изабель, и улыбался, — снова с вами мы. Уже протрезвевшие и более-менее красивые!       — Не знаю, как ты, — перебил его Алек, — но я всегда прекрасен. Вы видели наш инстаграм? — он посмотрел в камеру, — мы теперь постоянно будем его обновлять, делиться фотками с прошедших поездок, селфачами с наших телефонов, и просто моментами из жизни. Я видел в комментариях, что вам пришлась по вкусу эта идея!       — Да-да, — подхватил Джейс, — сегодняшний утренний скандал с Магнусом уже исчерпан, можете не заваливать сообщениями наш директ!       — Это был даже не скандал, а так, легкое фото-недоразумение, — Алек закатил глаза, — а теперь, как говорится, коротко о главном! Видите это прекрасное лицо? — он указал на Юру, которого они усадили посередине, — узнаете? Надеемся, что да, ведь этот красавчик — Юрий Плисецкий!       — Если кто не знает, советую загуглить, потому что костюмы на его выступлениях чудо, как хороши! А за такой шпагат, как у него, многие готовы будут душу продать, отвечаю вам! Короче, даже меня проняло, а я не по мальчикам! — воодушевленно улыбался в камеру Джейс.       — Хоть где-то мне повезло, — Юра решил не прикидываться ветошью, отмалчиваясь все видео. — Всем привет, хехе.       — Я думаю, вы понимаете, что мы с Юрой не просто так подружились, — Алек привалился к плечу Плисецкого своим, — мы с ним, так сказать, братья по увечьям!       — Только у тебя рука, а у меня нога, — Юра рассмеялся и показал костыли, подняв их на какое-то время перед камерой. — Народ, официально: если вы ходите на костылях, то вам от меня лучи сочувствия и сразу же вопрос: как сделать так, чтобы они не натирали подмышки?       — Напишите ответ на этот вопрос в комментариях! — подключился Джейс, — нам будет очень интересно узнать!       — Юра, как вы понимаете, тоже будет появляться в нашем инстаграме, потому что с этого момента он, на какое-то время точно, официальная часть команды! — проинформировал зрителей Алек. — На все пребывание в Таиланде он остается с нами. Пока Юра тоже не в курсе того, что я придумал в этот раз, но посвящение в ряды Ugly Boys он пройдет уже сегодня!       — Да? — Юра удивленно посмотрел на Алека.       — Чувак, — Джейс по-дружески хлопнул его по плечу, — я тоже не в курсе. Лайтвуд у нас любит шокировать общественность. Давай-ка, дорогой бро, расскажи, что задумал?       — Мы пойдем на гору, — Алек ткнул большим пальцем куда-то за свою спину, — втроем, на байке или пешком. На моторашке или тук-туке. Видели, на чем передвигаются тут тайцы? Вот мы втроем совершим подъем на гору и спустимся с нее, сделав несколько крутых фото! Выбирать способ подъема будете вы, в комментариях к этому видео, круто?       — Не, чувак, не круто, — Джейс явно пытался держать лицо и улыбаться, в то время как Юра, зажатый между ним и Алеком, буквально чувствовал его напрягшееся тело. — Из нас троих только я в состоянии вести моторашку. Ты не можешь нормально держаться, а Юра сидеть.       — Именно поэтому, если вдруг наши зрители выберут такой способ, я буду сразу за тобой, хватаясь одной рукой, а потом и Юра, который будет держаться двумя, но уже пытаясь не свалиться, имея только одну ногу для опоры! — Алек, увидев, что Иззи с подачи Магнуса направляется к камере, чтобы ее вырубить, затараторил быстрее, радуясь, что сегодня они работают сразу он-лайн, решив по-быстрому представить Плисецкого и свернуть видос, чтобы потом записать и нарезать уже нормальный вариант. — Поедем ближе к ночи, и после полуночи уже спустимся обратно. Будете нас ждать?       Юра вдруг понял, что молчит, как идиот. Он обязан что-то сделать, сказать до того, как Изабель доберется до камеры и вырубит ее нахрен.       — Кстати, я согласен! — успел выпалить он, заставляя этим замереть и Магнуса, и подошедшего Отабека, и саму Иззи, палец которой завис над кнопкой «выкл». — Так что держите там кулаки, ребята!       — Всем пока-пока, — Алек помахал рукой, почти скалясь, а не просто улыбаясь. — Увидимся вечером. Обещаю фоточку крутого неба в инстаграме! Уверен, на горе вид будет просто нереальным!       Все еще опешившую Изабель оттеснил Магнус, со злостью вырубив камеру.       — Какого хрена ты творишь? — процедил он, смотря, впрочем, и на Юру, и на Алека.       Лайтвуд лишь дернул плечами и спокойно ответил:       — Мы уже пообещали. Если не поедем — проебем рейтинги. Так что… Джейс, — он глянул на хмурящегося друга. — Можешь пока настраиваться.       Эрондейл, психанув, встал с песка и ушел в сторону их временного дома. Изабель забрала камеру, сложила штатив и, сочувственно улыбнувшись брату, потрепала свободной рукой Юру по волосам и ушла следом за Джейсом в дом, понимая, что сейчас и без ее вмешательства будет разборка.       На пляже остались четверо.       Магнус, сжав пальцами переносицу, махнул рукой и вдруг пошел в совершенно другую сторону.       — Ты куда? — Отабек первым вышел из ступора, окликнув друга.       — В местный бар! — донеслось в ответ.       Казах только выдохнул сквозь зубы. Если Бейн решил напиться, то остановить его может только истощение всех запасов алкоголя на планете. Хотя в таком случае Магнус скорее найдет способ закинуться чем-то посерьезнее.       — Юра, — Алтын обратился к Плисецкому, привлекая его внимание. — Я записал тебя на обследование.       Плисецкий с растрепанными Иззи волосами выглядел, как кошак. Еще и его шмотки с вкраплениями леопардовых принтов. Отабеку это казалось интересным. Не глупым, и не милым. Даже крутым — делало этого парня собой.       — Зачем? — настороженно окрысился Плисецкий.       — Ты привез какие-то результаты анализов из России? Рентгеновские снимки?       — Нет, — признал Юра, тут же остывая и понимая, что при вылете в Бангкок думал о чем угодно, только не о собственной истории болезни и о том, что она вообще может пригодиться. — Когда?       — Если вернетесь с горы действительно вовремя, то завтра. Подойдет? — Отабек будто заранее, в отличие от всех остальных, смирился с выходками Алека и теперь переживал скорее за срыв Магнуса, чем за Лайтвуда.       Плисецкий не первый раз замечал за ним подобное. Тот не причитал, не выяснял причины и вообще как-то заранее относился ко всему с каким-то смирением. Почему-то хотелось спросить об этом, но Юра упорно не мог нормально сформулировать вопрос даже в своей голове.       Отабек все еще стоял и ждал ответа, поэтому Плисецкий запоздало кивнул:       — Ага, — смысла спорить он не видел.       Парочка врачей хуже не сделает.       Отабек кивнул и направился следом за Магнусом.       Алек и Юра остались сидеть на песке вдвоем. ***       Юра просматривал показываемые Изабель кадры из Тибета и был удивлен — в нем никогда не было такой страсти к… интимной природе. Без дополнительной начинки: соревнований, определенных людей или в целом каких-то событий. Совершенно голая культура, история как на ладони — он смотрел и не мог оторваться, словно только сейчас понимая, насколько интересным может быть мир без лишней шелухи. И суеты.       Тибет был словно местом успокоения.       И Юре было спокойно даже через стекло объектива камеры Иззи.       — Вообще, косвенно идея поехать в Тибет принадлежала Отабеку, — сказала она, показывая фотографии.       Плисецкий, подперев щеку кулаком, смотрел снимки с этой своей неизменной складкой на лбу, даже не подозревая, как сильно Иззи хотелось разгладить ее пальцем. Аж руки чесались, но она сдерживалась. При упоминании Алтына Юра на секунду удивленно глянул на нее.       — Он у вас этот, — обрисовал в воздухе нечто странное, — сам как монах буддистский.       — Ему это близко, — Иззи хохотнула.       — Спокойный, как танк, — Плисецкий задумчиво пролистывал фотографии, дойдя до тех, где Джейс и Алек за каким-то чертом обмазывались коричневым гримом или краской.       Он хохотнул, потому что выглядело это весьма забавно. Иззи тоже рассмеялась.       — Они проверяли на достоверность историю Харрера, — объяснила Изабель, но, заметив недоумение во взгляде Плисецкого, которое он сам бы описал как «че бля?», добавила, — это австрийский путешественник, во время второй мировой оказавшийся в лагере для военнопленных в Индии. Потом ему удалось сбежать в Тибет. Во время одного из побегов, а их было несколько, он, прикидываясь местным жителем, был вынужден окрасить лицо и светлые волосы.       — Первый раз о таком слышу.       — «Семь лет в Тибете».       — О.       Да, о фильме он слышал, и сделал себе зарубку в мозгу посмотреть. А лучше прочитать книгу, чем раньше Плисецкий не шиковал — из-за тренировок времени не хватало даже на сон и еду, не говоря уже о чтении. Хотя дед читать любил. Дома была приличная библиотека из книг совдеповского периода. Такие, в толстом переплете, с мягкими желтыми страницами и высеченным на обороте «59 коп».       При воспоминании о деде под ребрами все свело. Стало почти физически больно, что, кажется, не укрылось от взгляда Изабель. По крайней мере, она как-то нервно поджала губы, словно побоявшись, что сболтнула лишнего. Хотя дело было не в ней, просто Плисецкого накрывало. Проморгав резь в глазах, он проговорил:       — Посмотрю. Расскажу потом о впечатлениях.       Изабель просияла.       Джейс, оторвавшись от размещения постов в инстаграме, засмеялся:       — И скажешь потом, кто больший красавчик из блондинов: я или Бред Питт, потому что на эту тему мы тоже спорили.       Плисецкий фыркнул.       — Я тебе сейчас отвечу. Больший красавчик из блондинов я.       В ответ в него прилетела декоративная подушка.       Изабель рассмеялась, поправляя развороченные длинные Юрины волосы.       — Джейс, ну он ведь правду сказал.       Тот на это только глаза наигранно закатил.       А Плисецкий коварно сказал:       — Хехе.       И принялся самостоятельно заплетать волосы на висках в сложную косу. Иззи даже засмотрелась на ловкие движения пальцев, а потом вспомнила, что в тех видео с выступлений Юры, что она посмотрела (а просмотром видео от Бейна дело не ограничилось), волосы юного фигуриста всегда были убраны косами.       Плисецкий, заметив взгляд, объяснил:       — Мой тренер по балету, Лилия Барановская, настаивала на убранных волосах. Когда отросли, стали мешать. Потом вошло в привычку.       — Жрать хочу, — протянул не в тему Джейс, развалившись на полу и переместив ноутбук себе на живот.       В бунгало раздались тяжелые шаги, когда в гостиную вошел Отабек.       — Значит, я вовремя, — он приподнял пакеты в руках, — только из магазина.       Плисецкий аж выпустил волосы из пальцев — коса на одном виске тут же расплелась — и, обернувшись на Отабека, воскликнул с самой довольной из своих физиономий, что доводилось ребятам видеть вообще:       — Конина!       Иззи и Джейс уставились на него, как на дебила.       Алтын моргнул. А потом улыбнулся, и сделал это так тепло, что Иззи с Джейсом себя почувствовали лишними в комнате.       — Погуглил-таки, — хохотнул он.       Плисецкий самодовольно осклабился.       — Готовить будешь бешбармак или куырдак? — последнее слово у него получилось выговорить со странным выговором на «ы». Отабек передал один пакет (тот, что легче) подошедшей к нему Изабель.       — Не знаю, что это, но заранее отказываюсь! — тут же вставил, скривившись, Джейс.       Иззи закатила глаза.       — То есть как лопать скорпионов, так пожалуйста, а от куырдака нос воротишь.       Джейс развел руками в стороны.       — Это было лучшее, что тот местный народ мог предложить в качестве закуски к пиву!       — А потом он удивляется, почему все считают его алкашом.       — Я не алкаш!       Дружеская перепалка между Иззи и Джейсом, который тоже поднялся на ноги и забрал у Алтына пакеты с продуктами, перетекла в сторону кухни, а Юра, проводивший ребят взглядом, обернулся к Отабеку. Тот стянул с ног черные кеды.       — Скажи, что я молодец и подъеб засчитан, — Плисецкий светился, как чайник.       Отабек вновь улыбнулся и вдруг присел рядом с Юрой, глянув на фотографии, что тот рассматривал. И обернулся к нему; Плисецкого внезапно ошпарило жаром по щекам. От неожиданности. Потому что, как оказалось, присел казах слишком уж близко. Юра отсел немного, чтобы не сидеть нос к носу с человеком.       Отабек тепло приподнял уголки губ.       — Вот подрастешь до шуток на уровне кино или культуры, тогда будет засчитан.       — Эй! Нечестно! Это мне неделю гуглить придется.       И Алтын рассмеялся.       Плисецкий аж замер.       Словно привидение увидел. У Отабека дикие черные глаза — такие темные, что зрачка не видно, утонуть можно, пока искать будешь эту черную точку посередине. В какой момент пальцы Алтына оказались у него в волосах, Юра понять не успел. Но впился пальцами в мышку от ноута как-то слишком сильно, подушечки скрипнули по пластику с поразительно громким звуком. Он замер, во все глаза пялясь в лицо казаха. А тот лишь расправил последние узлы на расплетенной косе у виска. Всего секунда, а Юра успел окрестить его придурком последним и по привычке вспомнить «сто тридцать четыре» наизусть, словно в этом жесте было хоть что-то с намеком, а ему самому было не девятнадцать, а каких-нибудь пятнадцать лет.       По крайней мере, вот прямо сейчас, сидя на полу гостиной напротив Отабека, Юра себя именно малолеткой и чувствовал.       Понял вдруг, что это первый раз, когда Алтын не вынужденно (ловя незадачливого калеку, например), а по собственной воле его коснулся. Иззи вот вечно его по волосам треплет. Джейс вообще тактильный, всегда хлопки эти по плечу, ладонь на спине. Но не Отабек.       Когда молчание начало казаться затянувшимся, Юра пытался сформулировать вопрос, крутившийся в голове. И ему казалось, что почти получилось, но вышло не так.       Почему… Почему что?       И придумалось в итоге:       «Почему ты такой?»       Тишину разорвал звонок мобильного телефона. Юра дернулся, отодвинулся сильнее и нервными пальцами дотянулся до мобильника, валяющегося на полу (сам, Алтын не пытался помочь, потому что Плисецкий бы окрысился), и посмотрел на экран.       Зря.       Сглотнув нервы в горле, ответил, отвернувшись. За волосами получилось от взгляда Отабека спрятаться.       — Какого хуя?       Услышав такое вместо «алло», на том конце провода хмыкнули. И ответили совершенно пьяно:       — Почему ты не сказал, что не можешь больше выступать?       Юра зажимает губы и зажмуривает глаза.       Сука.       Под ребрами свело спазмами.       Вода, вместо льда плещущаяся под ногами, начала подниматься и бурлить. Нога заныла сильнее.       — Какое тебе дело?       Жан-Жак молчит, а потом отвечает:       — Мне всегда до тебя дело есть.       Ну какая же сука.       Ты специально, Лерой?       Юра приказывает себе не слушать.       — Я не смогу больше выступать. Никогда. Можешь смело брать золотые теперь. Сказал. До свидания.       — Юра, подожди!       Да Плисецкий и не смог бы положить трубку.       Он не открывает глаза и пытается не дышать. Кажется, сделаешь вдох — и вместе с ним прорвет. Слова, обиды, слезы. Он не готов был слышать этот голос. А Лерой, сука такая, еще и молчит. У Юры нет столько самообладания и времени, чтобы в себе все держать.       — Сколько у тебя времени там, в твоей уебищной Канаде, что ты нажираешься? Или мальчишник? Что, стриптизерша, выпрыгнувшая из торта, не понравилась?       — Ты уехал в Таиланд?       — Да.       — Ты у Пчихита?       — Ебанулся?       — Да. Ты его никогда не любил.       Прекрати говорить так, словно знаешь меня, хочется заорать Юре, но он молчит до последнего. Лерой молчит тоже, и лед не то, что тает под ногами, он греется до того, что Юру почти обжигает — колену невыносимо больно. Плисецкий стонет от этой боли в кулак, чтобы Жан-Жак не услышал, а из левого глаза скатывается слеза.       Блядь. Блядь. Плисецкий выдыхает — всхлип сам собой вырывается.       — Я скучаю по тебе, — прерывает молчание Лерой.       Юрий всхлипывает в голос и кидает трубку, не в силах больше терпеть боль. Его накрывает. В глазах стоят слезы, вот-вот будет просто истерика. Он сквозь волосы видит, что остался один, вскакивает на ноги, почти падает, с грохотом хватается пальцами за кресло и ковыляет в свою комнату, даже не попытавшись поднять костыли. Быстрее уйти, пока никто не увидел. Быстрее. Не у всех на виду. Слезы горят в глазах, колено выворачивает от боли, под ребрами сводит спазмом, а Юра не может дышать.       Отабека в гостиной как не бывало, и Плисецкий уверен, что он ушел, стоило только ответить на звонок. Юра почти вваливается в свою комнату, гася шипение от боли в ладонях у дрожащего рта.       «Я скучаю по тебе».       — Так тебе, сука, и надо, — отвечает Юра с надрывом вслух и впивается в разрываемое болью колено пальцами.       Так тебе и надо, повторяет он мысленно.       Так и надо.       А потом формулирует, наконец, в голове, хотя бы малую часть от вопроса, который до этого вообще не хотел складываться: «словно тебя ничего не волнует». Мысли об Отабеке помогают Плисецкому не начать рыдать.