Пратитья-самутпада

      — Ты уверен, что стоит идти? — Юра сам себе напоминал попугая, спрашивая одно и то же у Алека уже, кажется, раз десятый.       А как не уточнить, если шатающийся и сине-зеленый от боли Лайтвуд был похож на того, кто собирается не на тусовку, а скорее в могилку? Юра поморщился от собственного черного юморочка и посмотрел на себя в зеркало. У Алека в комнате оно было огромным, во весь рост — не иначе, прихоть Магнуса. У Юры вот в комнате зеркала вообще не было. Хотя ему и пофиг. Но сейчас, пользуясь моментном, Плисецкий принялся заплетать на висках два тонких брейда, достав из кармана резиночки, которые умыкнул у Изабель.       К слову, та уже была готова идти в клуб и Юра думал, что придется отгонять от нее поклонников битой. Было бы неплохо позаимствовать подобную игрушку. У того бритоголового чувака, любителя эспрессо и брутальных молчаливых качков.       Юра прогнал подальше мысли о том, что произошло в кафе.       Точнее о том, что ничего не происходило.       Нет, о том, что происходило что-то, чего Юра не понимал.       Ой, в пизду, действительно.       Юра фыркнул и завязал брейды, довольно оглядев себя в зеркале: короткие патлы были аккуратно присобраны над ушами и меньше лезли в лицо. Идеалити.       — Красивый-красивый, — Алек подошел к Юре и обнял его за плечи, шутливо потыркав из стороны в сторону, — первый раз вижу того, кому реально идут маечки с тигровым принтом за сто батт.       — Потому что я крутой, — Юра показал язык, глядя в зеркало. Алек закатил глаза. — Слушай, Лайтвуд, — продолжил Плисецкий, — ты бы отоспался нормально. Кстати, где Джейс?       — Он мотается по магазинам, — Алек пожал плечами, все еще вися на Юре почти всем телом, — приедет в клуб сам. На него выпишут пригласительный.       — Так долго? — Юра понимал, что вряд ли в Паттайе какие-то магазины закрываются раньше часа ночи, но вот шоппинг на протяжении пяти, даже больше, часов, был по плечу далеко не каждому. — Магнус не разорится? Что можно покупать так долго?       — У нас свои деньги тоже есть, — Алек зевнул.       Юра откинулся на грудь Лайтвуда, а затем неожиданно пихнул его локтем в живот. Тот охнул, напрягая пресс и отстраняясь.       — Возвращаю личное пространство, — покосился на него Юра, — у тебя недостаток обнимашек, чувак.       — Пф! — Алек пытался пригладить волосы одной рукой, но ничего не получилось.       Плисецкий посмотрел-посмотрел на эти мучения и усадил Алека на кровать, вставая перед ним и принимаясь укладывать топорщащиеся пряди.       — Лайтвуд, — снова заговорил он, — почему ты такой упрямый баран?       — А что я могу сделать? — Алек глянул на него снизу вверх.       — Поговорить нормально, нет? Или у тебя рот только чтобы есть или, прости конечно, член сосать? — Юра разозлился. Он, мать вашу, не психотерапевт, а подросток, у которого, так-то, тоже своя драма в наличии. — Ты извини, Алек, но на данный момент я не вижу в Магнусе ничего уж такого из ряда вон, что сделало бы его недостойным даже разговора с твоей стороны. Вы сколько встречались вообще?       — Долго, — Алек даже не огрызнулся на явную грубость.       На хорошую такую издевку.       Если бы Плисецкому кто-то сказал такое — он бы всек. А этот сидит, терпит боль в руке и делает вид, что все круто. Черные пряди волос скользили по пальцам Юры. Он залипал на этом. Волосы Лайтвуда были мягкими, но непослушными. Плисецкий поймал себя на том, что уже просто делает ему легкий массаж головы. Мила порой баловала таким Юру, когда тот просто не мог даже переодеться нормально после выматывающей тренировки.       — И за это вот твое «долго» он не заслужил нормального разговора?       Алек молчал.       А Юра думал о том, что если бы люди вообще разговаривали друг с другом почаще, не было бы половины из того пиздеца, который с ними происходит. Например, если бы Жан-Жак сразу сказал, насколько сильно не уверен в собственных эмоциях, Юра отнесся бы к разрыву иначе.       Хотя, какой там разрыв. Так, ебаное недопонимание.       Они не оправдали ожиданий друг друга. И теперь Юре, блядь, больно. А Лерой выступает на Гран-При, готовится к свадьбе и делает вид, что переживает за него.       И еще Отабек со своим откровенным враньем. Ну, пиздец.       Наверное, Алеку и Магнусу больнее вдвойне. Только вот Алек вообще не умеет с этим бороться. Юра понимал, что привязался к этому потерявшемуся в самом себе Алеку так, как еще ни к одному своему псевдо-другу. Те, кто был рядом на льду, таяли под Тайским солнцем, оставляя после себя лишь мутные блеклые пятна.       Алек был настоящим, живым, ярким и пугающе потерянным.       И Юра хотел бы как-то помочь, да только вот сам стоял один посреди какого-то гребаного арт-хауса собственной жизни.       — Эй, Алек, — в комнату заглянул Магнус, — и Юра, ага, — он оценил композицию «Плисецкий-Лайтвуд» и хмыкнул, — вы готовы?       — Ага, — Юра пригладил пару прядей на голове Алека и отошел, давая ему место, чтобы подняться, — едем?       Алек отвернулся, тупо становясь спиной к Бейну и делая вид, что поправляет ремень на рваных джинсах.       У Магнуса в глазах мелькнула такая боль, что Юре стало совсем не по себе. Но Бейн моментально взял себя в руки, улыбаясь Плисецкому совсем мягко, будто старому другу.       — Ждем только вас, — дождавшись кивка, он прикрыл за собой дверь.       Юра подумал о том, стоит ли рассказывать, куда именно он ходил с Магнусом и Беком. Потом вспомнил, что Отабек на вопрос Изабель о том, где они все были, сказал лишь о встрече с Ивой и Инди, решил, что не стоит. Может быть, потом.       А может быть и нет.       — Алек, — Юра положил ладонь на плечо Лайтвуда, который все еще стоял к нему спиной, — твое поведение выглядит уебански.       — Пошли, — проигнорировал его реплику тот, — Юр, я справлюсь, — вдруг тихо добавил Алек.       Юра махнул рукой.       Почему Алек, который искренне относился к нему, безумно любил сестру, почти боготворил своего бро Джейса, уважал того же Отабека, явно переживал из-за Магнуса, относился к самому себе так? Лайтвуд будто отдавал эмоции всем, нарочно высасывая их из себя. Он словно поставил на себе крест. Решил, что не достоин помощи, сочувствия, да той же любви.       Юра решил поговорить с Магнусом. Зачем — сам не понял.       Не прямо сейчас, а потом, возможно, когда представится возможность. Не для того, чтобы поработать свахой и помирить его с Алеком. Просто чтобы Бейн, может быть, как-то приглядел за идиотом, который будто решил похоронить себя в этом Таиланде.       Интересно, сколько Алек выжрал лекарств? Юра покосился на несколько пустых блистеров от таблеток, валяющихся на тумбочке, и вздохнул. Убирать не стал, все же, может кто-то кроме него это заметит?       Родная сестра, например.       Юра упорно не понимал, почему Джейс и Изабель не вытаскивают Алека из того дерьма, в котором он тонет. Он вышел из комнаты, торопясь на улицу: ждали уже только его. ***       Клуб оказался… клубом. Громкая музыка, толпа разномастного народа, барные стойки вкруговую и мерцающий цветными квадратами танцпол в центре. Юре понравилось, даже очень. Он разулыбался, кивая головой в такт музыке: танцевать он любил.       Магнус откупил второй этаж.       А почему, собственно, нет? Если уже гулять, то своей тусовкой, чтобы никто не мешал. Юра проследовал за Отабеком наверх, едва не споткнувшись на лестнице. Алтын ухватил его за руку, придерживая, да так и не отпустил больше, сжимая пальцы своими.       Впечатление было двоякое.       Вроде и норм, а вроде и не охуел ли ты? Алтын говорил ему перекрывать весь негатив положительными мыслями. Единственным его негативом было то, что Отабек (и Магнус, ладно) ему откровенно врали. Вот и чем перекроешь?       Просто не психовать.       Плисецкий пытался вернуть свою ебучую мотивацию и просто потушить накатывающее раздражение.       Черт, ладно.       У всех есть свои секреты, это нормально.       Не все люди такие, как я, убеждал себя Юра.       Не злись, говорил он себе.       Но руку он все-таки отдернул.       — Привет! — его обняла Ива, налетев улыбчивым, ярким ураганом.       Косички взметнулись по обе стороны ее головы, едва не хлестанув Юру по лицу. От неожиданности он засмеялся, поправляя Иве прическу.       — Привет, — он обнял ее, — давно не виделись, — не смог не съехидничать.       Хорошо, что музыка орала лишь на первом этаже, доносясь до второго приглушенно. Потому что вопить в уши друг другу не хотелось. Юра заметил Инди, которая уже стояла рядом с Алтыном, и махнул ей рукой. Почему-то он побоялся, что та, будучи более спокойной, чем подруга, не ответит, но Инди расплылась в улыбке и подняла ладонь в ответ.       Настроение немного поднялось.       Алек уже сидел на диванчике в компании сестры и явно планировал нажраться. Перед ним стояло несколько стопок с каким-то темным пойлом (в мигающей светомузыке было не разобрать точный цвет) которое Лайтвуд явно планировал влить в себя.       — Юр! — Отабек и Инди подошли к Плисецкому. Ива уже куда-то ускакала, — ты будешь пить?       — Наверное. Я не силен в местном алкоголе, — Плисецкий и правда не особо разбирался, что пить можно, не парясь, а что лучше не вливать в себя, остерегаясь сильного опьянения. — А что вы пьете? — он обратил внимание на то, что у Отабека и Инди в руках стаканы.       — Ром, — Алтын встал так, что касался своей грудью плеча Юры. Он положил ладонь ему на спину и это было уже пугающе привычным жестом. — Будешь пробовать?       — С колой, — добавила Инди.       Юра кивнул.       — Вон, — Инди качнула рукой с зажатым в пальцах стаканом в сторону Магнуса, сидевшего на диване. — На разливе как всегда наш алкогольный демон.       Бек усмехнулся.       Юра кивнул и понял, что эти двое хотят поговорить.       Ну, зашибись.       Плисецкий не из тех, кто обижается без повода. Просто сейчас повод очень даже очевидный. Алтын ведь не тупой, все, наверняка, осознает. Только вот менять что-то не торопится. Просто дело дает странный оборот: получается, что Магнус и Отабек врут и ребятам? При них же упорно твердили, что они впервые в Паттайе. Впервые, ага. Окей, ну и пиздели бы Юре тоже. А так взяли с собой, спалились. Почему нельзя было продолжать молча втихую что-то там мутить, не привлекая Плисецкого?       Сказал «а», говори «б». В детстве волшебная фраза всегда срабатывала. Сейчас это казалось глупым.       Юра решил не париться и подошел к Бейну, усаживаясь около него на подлокотник дивана, закинув ногу на ногу.       — Мне сказали, что ты на разливе, — Плисецкий проигнорировал удивленный взгляд Алека, который влил в себя очередную стопку. Что, Лайтвуд, думал, что он шутит, когда говорил о том, что с Магнусом хорошо общаются все, кроме самого Алека? — поделишься с калекой?       — Ты бы хорошо смотрелся в гареме, — выдал Бейн, наливая Юре ром.       — Чего, блядь? — Юра порадовался только, что не начал пить.       — Представь, — Магнус откинулся на спинку дивана, хитро глядя на Плисецкого, развернувшегося к нему в пол-оборота, — я бы был, например, магом.       Юра фыркнул, пригубив из стакана.       — Верховным, — добавил Бейн.       — О, ну это-то конечно, — вдруг включился в упоротость Плисецкий, — явно не старшим помощником младшего дворника.       — Чего? — теперь уже Бейн недопонял смысл русского выражения.       — Не суть, — отмахнулся Юра, делая еще глоток, — так и дальше чего? У магов есть гаремы?       — У меня был бы, — уверенно кивнул Магнус.       — Джейс будет евнухом! — Юра засмеялся.       Бейн заржал вместе с ним.       — Так вот, я бы собрал гарем из всякой нежити, — Магнус взмахнул рукой, перебирая пальцами, — ты бы был моим любимым вампирчиком.       — Чего это я кровосос вдруг? — Юра с вампирами мог проассоциировать только того, из Сумерек, бледного и ванильного, — давай, я буду оборотнем. Который превращается в тигра.       — О, а так можно? — Магнус залпом допил из своего стакана, и махнул рукой на Юрин, призывая его сделать тоже самое. Дождавшись пустого стакана Плисецкого, он забрал оба, принимаясь разливать еще рома, — давай.       — Кстати, а почему нежить? А не ангелы там, я не знаю, — Юра благодарно кивнул, принимая стакан с новой порцией.       — Посмотри на меня, — скривился Бейн, — какие ангелы, ну.       Плисецкий оглядел майку, дизайнерски порезанную так, словно ее подрала стая бродячих собак. Несколько мерцающих цепочек на шее, подведенные глаза, джинсы в облипку и подумал, что да, какие, нахуй, ангелы.       — Отабек, Инди! — Магнус улыбнулся подошедшим к ним, — мы придумали, что Юра будет в моем гареме.       Алтын приподнял бровь, скрывая выражение лица за стаканом, а Инди хмыкнула.       — И он будет тигро-оборотнем, — добавил Магнус, — или тигровым оборотнем?       Плисецкий хотел прикрыть ладонью лицо.       — Я даже не хочу знать, — Инди засмеялась, — а где Ива моя опять? — она покрутила головой.       — Танцевать убежала, — ответил Магнус, — там еще где-то внизу Джейс трется, он мне смс написал, что приехал и уже на танцполе.       — А что, мы можем туда спуститься? — Юре, которому ром уже ударил в голову, хотелось подрыгаться.       — Почему нет? — удивился Отабек, — ты же тут не на цепь посажен.       — Не, — ром пился уже очень легко, — я в том плане, что нет никаких пропусков, чтобы потом сюда подняться, мало ли? — просто Юра помнил закрытые тусовки фигуристов, где они реально едва ли не на цепи сидели и в туалет по билетам ходили.       — Ходи где хочешь, — Инди пододвинула Магнусу свой стакан, — спускайся вниз, если хочешь, не проблема.       Юра кивнул, поднимаясь с подлокотника дивана. В голове приятно шумело. Алек и Изабель, которые сидели напротив него и Магнуса, что-то активно обсуждали, по очереди тыкая пальцами в экран телефона Иззи. Отабек, сидящий рядом, внимательно посмотрел на Юру.       — Танцевать хочется, — зачем-то пояснил Плисецкий.       Алтын кивнул, возвращая внимание к разговору Магнуса и Инди.       Ага.       Ну, и в жопу.       Юра аккуратно перебрался через Бейна и пошел по лестнице вниз, намереваясь выплеснуть на танцполе максимум всех эмоций. Он собирался прыгать там до тех пор, пока нога не отстегнется, просто потому, что ему нужно было куда-то девать энергию.       Ну, и Отабек, может, увидит со второго этажа. Юра всегда хорошо танцевал. ***       — Юра? Юра Плисецкий?       Вот знал же, что нужно было воды попить там, на втором этаже, куда только что ушел Джейс и следом за ним Ива. Но они втроем жгли на танцполе, было так весело, что Юре было просто западло уходить. Они уже почти стали бро со всеми, кто танцевал рядом. Это так круто: улыбки, похлопывания по плечу, общие дикие вопли и пляски под самую разную музыку совершенно незнакомых друг другу людей.       Хоть европейцы, хоть тайцы, хоть кто-то еще — все огромной толпой подпевали знаменитым трекам и трясли башками, как в последний раз. Юра, кажется, даже в обнимку танцевал с Ивой, смеясь, как ненормальный. И ему было так клево, что просто не передать словами!       Он боялся, что перепады настроения не слишком-то хорошо скажутся потом. В башке зудела поговорка, что после смеха всегда будут слезы, но Юра был в клубе, Юра тусил без надсмотра тренеров, как это было раньше, Юра был слегка пьян и Юре было поебать.       До этого момента.       — А вы кто? — он аккуратно отцепил от своего плеча какого-то парня, пытающегося сделать с ним селфи, — эй, алло! — он прикрыл лицо рукой, с радостью забирая воду, которую на стойку поставил бармен. — Извини, но мне пора!       — Я журналист, — парень не собирался сливаться, — сначала подумал, что обознался, но это же реально ты! А говорили, что у тебя травма колена.       — И? — Юре это нравилось все меньше и меньше.       Блядский процент встретить русского на этой тусовке был примерно один к ста.       Встретить журналиста, узнающего Ледяного Тигра и того меньше.       Но куда там, Юрочка у нас собирает ебучее комбо.       — Вранье? — нагло спросил парень, оглядев Плисецкого с ног до головы.       — Я, конечно, не журналист, — Юра злился, — но что-то мне подсказывает, что интервью берут несколько иначе, не?       — А тут неформальная обстановка, — нагло рассмеялся парень в ответ.       — Тогда я неформально шлю тебя нахрен, — Юра сжал пластиковую бутылку воды пальцами так, что она едва не помялась, — чего надо-то?       — Все переживают за Юру Плисецкого, а тот отплясывает в клубе Таиланда?       — Ты реально думаешь, что крутить тройной прыжок на льду с больным коленом тоже самое, что дрыгаться на танцполе здесь? Что это одинаково по уровню физической нагрузки? — Юра от шока аж рот приоткрыл.       Стало обидно до усрачки.       Губы задрожали.       Он еле как вытаскивает себя из болота, по уши утопая в отчаянии и боли, пытается жить и хотя бы не думать обо всем этом, а какой-то мудак парой фраз умудряется вернуть его к точке отсчета?       Да какого же хуя?       — С больным коленом танцевать нельзя, — авторитетно заявил парень.       — А давай я тебе устрою травму колена и проверим, — Юра кинулся было вперед, но на его плечо вдруг легла горячая рука. Он резко обернулся, опешив от железной хватки пальцев, и распахнул глаза: — Магнус?       — Какие-то проблемы? — голосом Бейна можно было бы, как лезвием, вены вскрыть.       А смотрел он на этого настырного журналиста так, что Юра бы на его месте свалил от греха подальше. Но тот явно тоже не пренебрег алкоголем в эту ночь и потому ему море было по колено.       — У Плисецкого любовник? — парень оценивающе оглядел Магнуса, — и, судя по всему, спонсор, — взгляд остановился на дорогих часах на запястье Бейна, на явно недешевых кольцах на пальцах, на внешнем виде в целом.       — Юр, иди наверх, — Бейн наклонился к его уху, затем отодвигая за свою спину, — а тебе я сейчас расскажу, какой я ему любовник, — он подошел ближе к парню, обманчиво ласково обнимая его за плечи.       Плисецкого передернуло. От Магнуса веяло настолько сильной агрессией, что становилось просто душно рядом с ним. Сейчас за Юру вступился далеко не тот, привычный уже, Магнус: немного уставший, порой серьезный, иногда смешной или язвительный.       Этого Магнуса стоило опасаться.       Плисецкий решил действительно свалить. Настроения танцевать больше не было. Он уже направился к лестнице на второй этаж, как у него в кармане завибрировал телефон.       — Епт, — Юра остановился, пытаясь нашарить телефон, не уронить его и не задеть локтем постоянно двигающихся людей вокруг. — О! — наконец мобильник поддался, и Плисецкий достал его из драных джинсов, в которые вырядился сегодня.       В углу значка смс красным светилась цифра «один». Юра ткнул пальцем в экран.       Блядь.       От: «Козел».       Блядь-блядь-блядь.       По ушам бахнуло. Не музыкой. Собственным провалившимся сердцем.       Да какого же хуя.       Это было последней ебаной каплей. Юра старался. Правда, старался. Он пытался быть, черт побери, счастливым, потому что в жизни у него ебаная срань! Он проебал все, что мог. Из-за нескончаемых тренировок проебал дедушку. Упустил всю его жизнь, а ради чего? Променял самого дорогого человека на холодный металл. Золото на груди даже не нагревается. И что, стоило того? Теперь он даже золото не получит. Искать позитив, да, Отабек? В чем, блядь?       Могло быть хуже, Юр.       Что хуже? Сдохнуть?! Да не такая уж хуевая перспектива!       Его сорвало. Он вылетел на улицу, почти прорычав, когда кто-то из проходящих в клуб больно задел его плечом. Плисецкий вылетел в сторону курилки, пытаясь проморгаться, потому что зрение после ярких прожекторов клуба начало подводить. Вокруг была тайская речь, гомон голосов, отголоски музыки из-за стен, дрожь по асфальту. Он со всей дури пнул мусорку — та не перевернулась чисто из упрямства. Охранник окликнул его; показывать фак в ответ Плисецкий не стал лишь по той причине, что его бы скрутили или избили.       Стрельнув сигарету у трущейся у входа компании, он с удовольствием закурил, пытаясь успокоиться.       Не получалось.       Он закрыл глаза, прислушиваясь.       Прислушиваться хотелось к себе, а получилось к окружающим.       Тайская речь.       Французская.       Вот там, в стороне, точно немцы.       — Сука, — проговаривает сам себе на любимом русском Плисецкий, — сука, что за ебаный пиздец.       И русская речь так греет душу, как даже обжигающая сигарета не греет.       Так хотелось слушать родные слова. Родной язык.       Его, кажется, никогда так сильно на Родину не тянуло.       Он слышал такое от Никифорова. Тот говорил всегда, что бесконечно путешествуя, рано или поздно поймешь: сколько бы мест ты не посетил, сильнее всего будет хотеться домой. Юра фыркал и слал нахуй.       А теперь готов был Виктора цитировать.       — Все проебал, блядь, — выдыхает он.       А потом из клуба нервно выходит тот журналюга, которого выпроваживает бугай-охранник. И Юра понимает, что проебано не все. Он же, сука, лучший! Если косячить, то, мать его, по полной. Он затягивается последний раз, выбрасывая сигарету.       Журналюга звонит кому-то, ругается в трубку, говорит по-английски, что известный русский фигурист Юрий Плисецкий — мудак.       Мудак, мысленно поражается Юра, что же так слабенько-то?       И, прежде чем эта сука успевает получить по лицу, он успевает в сторону Плисецкого сказать еще пару ласковых. Трубка летит на пол, журналюга орет, охранники реагируют поздновато — что-то там у кого-то с пригласительными не сходится. Юра получает в ответ кулаком, куда-то в подбородок. Если ему сломают челюсть, он даже не удивится.       — Я, блядь, тебя засужу! — орет парень. — Я тебе такую статью накатаю!       — Катай! И научись, сука, не лезть в чужую жизнь! — Юру хватают охранники, пытаются заломать, но вовремя рядом оказывается Джейс, который сам перехватывает Плисецкого.       Драка даже не разрослась нормально. Юре жаль, потому что ненависть перекрывала изнутри. Его топило. Огромной волной тащило вниз, он перестал соображать, что делает, еще внутри клуба.       — Эй ей! — Джейс закрыл Юру собой, не подпуская охрану близко. Журналюгу перехватил кто-то из фейсеров. Начала собираться целая толпа зевак. — Юра, остынь.       Парень что-то орал. Судя по плевкам крови, Плисецкий попал журналисту аккурат в зубы. Блядь, вот не дрался же с детства, откуда только меткости хватило? Тогда, лет семь назад, приходилось доказывать всем уродам во дворе, что он не долбанный пидор, несмотря на костюмы, макияж, блестящие и уложенные Лилией волосы. Баба я, значит? Да я тебе зубы выбью, урод тупой.       А теперь что?       — Я вас обоих сейчас в полицию сдам! — кричит охранник в ответ.       Джейс пытается его успокоить и говорит, что все это — просто недоразумение.       Девчонку не поделили.       Юра опускает голову, злится.       А Отабек ему пиздит.       — Что тут такое, друзья?       Откуда среди этой толпы материализуется тот самый мужик из кафе, Юра не знает. Из-под продранной майки видны татуировки даже на животе. Весь изрисован? Удивиться его появлению Плисецкий не успевает. Фейсеры как-то меняются в лице. Говорят что-то на другом языке Тому Трюмперу. Мексиканский — догадывается потом Юра.       Слышит на английском от фейсера к охране:       — Это друг сеньора Трюмпера. Недоразумение.       Том улыбается, смотрит в сторону Юры и Джейса. Хмыкает:       — Вот и зубки показались.       Смеется и уходит.       Плисецкий психует, вырывается и даже не думает благодарить за помощь. Понимает, что теперь ему точно пиздец. Этот журналюга на весь мир растреплет о случившемся. Будет писать о том, что Юра симулянт, сбежал из спорта, чтобы тусить в стране трансвеститов. И что морду ему разукрасил.       Если Магнус и уладил что-то до этого, то в данный момент Плисецкий пустил все по пизде.       Отлично.       Его отстранят.       Он вырывается из хватки Джейса, игнорирует его оклик, тащится в сторону курилки.       И понимает: да не от чего его отстранять теперь, он больше не в спорте.       Сука.       — Сука! — орет Юра и пинает перила.       Люди вокруг таращатся. Поебать. Он присаживается на корточки и утыкается в сгиб руки лицом. Не себя подставил, а честь Якова и Лилии.       Как можно так успешно просирать жизнь? Если когда-нибудь захотите спустить все накопленное за жизнь в унитаз, спросите у Юры Плисецкого, как. Он в этом теперь специалист.       Берите золотую медаль, Плисецкий.       Заслужили.       Ладонь ложится на плечо.       Юра поднимает голову устало. Уже даже раздражения нет.       Какого черта Отабек говорит о доверии, пытается его вытянуть из задницы, если поступает так некрасиво? У них с Бейном могут быть какие угодно дела, просто… ну, блядь. Ты неси ответственность, если приручил.       Юра полумеры ненавидит.       Если доверие, то полное.       А то тут доверяю, тут не скажу, а тут догадывайся сам. Такая херня эта ваша дружба.       — Ты как? — Джейс присаживается на корточки напротив и пытается заглянуть Плисецкому в лицо.       Тот честен в ответе — жмет плечами. Потому что не знает нихуя.       — Хорошо, что мужик какой-то вступился, а то выпнули бы и в клуб больше не пустили.       Значит, Эрондейл Тома Трюмпера не знает.       Юра кивает: хорошо. Несмотря ни на что, подставлять Магнуса не хотелось.       — Ничего не выбили тебе?       Юра отрицательно мотает головой.       Джейс вздыхает, кажется, понимая, что разговорчивости сегодня не дождется. Юра вытаскивает телефон из кармана и открывает пришедшее сообщение.       «Завтра первое выступление Гран-при, с Гошей вашим соревноваться буду, видел его на тренировке, сильная программа. Мила пощечину мне влепила. Догадываюсь, за что. Не прошу за меня болеть, но будет здорово, если посмотришь».       Еще бы ты просил, думает Юра.       Катитесь вы со своим Гран-при.       На коньках куда подальше.       А Милка молодец.       Джейс поднимается на ноги. Смотрит сверху вниз на Юру.       Спрашивает:       — Может, покурить?       Лицо Плисецкого смазывает ухмылка. Не про сигареты вопрос, да?       Поднимает на ноги, говорит, наконец:       — Покурить.       Ди-джея Юра совершенно не знает, но какая нафиг разница, он ведь здесь для этого находится: развлекаться, радоваться жизни и просто кайфовать. Если не говорить с людьми, бояться их, то какие ж тогда новые знакомые?       — Братан, серьезно говорю, всем зайдет!       Парниша за пультом не спорит. Улыбается, кивает и ищет показанный Плисецким трек. А почему бы и нет? Тусовка для своих в этом клубе, главное, чтобы всем было хорошо.       И Юре хорошо.       — Ну, что там?       Плисецкий видит, что ди-джей все находит. Тот показывает ему пальцы кольцом.       — Отлично!       И включает его трек. В общей тусовке никто даже не замечает перемены языка. Родной и русский. Юра смеется в голос, смотрит, как толпа под ними начинает двигаться под новую композицию и ловит кайф. Ему весело, как никогда. Он мотает головой из стороны в сторону стоя прямо около ди-джея на высоком постаменте. Начинает танцевать. Толпа заводится моментально. А Юра подпевает под «Ламбаду» и пропадает в ярком неоновом свете.       Все отходит на второй план: какая разница, что там вообще за загоны у всех? Это ведь все неважно, просто шум на фоне, не более. Самое важное, что он здесь, что ему весело, что весь набитый битком клуб где-то в Таиланде качает под чертового Скриптонита.       — Ламбада! Мы танцуем у бара! — громко поет он, качая рукой, заводя толпу, стоящую у подножия ди-джейской установки. И громко, весело смеется.       И нет у него больше совершенно никаких проблем.       Плевать на этого журналюгу. Юра достает телефон, включает сторис в инстаграме и снимает на фронталку толпу под своими ногами.       — Раскачаем Таиланд под Скриптонит, потому что это Россия, вашу мать! — орет он в камеру, трясет головой, разворачивается вокруг своей оси, показывает ди-джея, смеется вместе с ним. И потом отправляет в сеть.       Люди пятнами размазываются перед глазами. Юра убирает волосы в сторону — жарко. И замечает на втором этаже опершегося на перила дредастого Билла, который, кажется, все это время следил за ним. Каулитц манерно спускается по лестнице, не отводя от Плисецкого взгляда.       Весь в белом.       Мажор, смеется Юра.       Ангел.       Он прорывается, танцуя, через толпу, становится прямо под Плисецким, смотрит вверх. Юра, не отпуская взгляда, качается в танце. И ему нереально кайфово.       Каулитц танцует тоже, потом манит его пальцем, вынуждая наклониться. Юра присаживается на корточки, ничего не слышит, Билл вообще немного размывается перед глазами, а потом спрыгивает, оказываясь напротив. Толпа, словно волны, качает их из стороны в сторону, вынуждая схватиться друг за друга.       Плисецкий — вцепляется тому выше локтя.       Каулитц не теряется — складывает ладони ему на бедра.       — Шалишь, котик? — смеется Билл.       Юра смеется в ответ. Каулитц перекладывает руки ему на шею, танцуя.       Он ответил Биллу? Или нет? Юра не помнит.       Клуб тонет в ярких разноцветных пятнах и совершенно пошлых отвратительных фразочках казахского рэпера. Казах, осознает он! И начинает хохотать. Казахстан — мировая держава, теперь Юра точно уверен.       А Билл спрашивает на ухо:       — Индика или сатива?       — Что? — Плисецкий думает, что ему слышится. Таких слов он не знает.       — Что ты принял? — переспрашивает Билл. — Индика или сатива?       Юра все равно не понимает. Смеется и качает головой — белые в таком свете волосы мягко хлещут по лицу. Билл ухмыляется.       — Сатива, — говорит утвердительно, словно нашел ответ. Наклоняется ближе, прижимает к себе, шепчет на ухо, — а по жопе от Бека не получишь, котик?       Бек.       А он что, тоже здесь?       Юра останавливается, моргает. Точно, Отабек же его привел в этот клуб. Он вообще где-то с Магнусом. Сели вроде где-то.       — Я не знаю, где он, — улыбается Юра.       Каулитц хватает его за плечи, разворачивая к себе спиной, прижимается сзади, качается с ним под припев, протягивает руку, приподнимает подбородок. И показывает: вон твой Отабек.       Тот стоит на втором этаже, опирается на перила и, кажется, неотрывно смотрит на них. Но это же только кажется. У Плисецкого чувство, что клуб стал больше. Все стало больше: весь его мир и долбанная планета. Все потому что он — центр вселенной. В жопу солнце, все крутится вокруг него.       И Юра продолжает танцевать. В голове слишком легко, мысли скользят без преград.       Он цепляется за сказанное: индика или сатива.       Точно, Джейс спрашивал тоже, предлагая косяк.       А еще полностью чистое сознание подкидывает новую разгадку: Инди и Ива.       Плисецкий начинает хохотать.       Отабека наверху уже нет.       Он закрывает глаза и позволяет волнам утянуть себя в омут музыки. И главное — русский язык! Ему никогда не было так хорошо.       Сознание сделало скачок — когда Юра обернулся, Каулитца рядом не было. Только незнакомые девушки. Ну и ладно. Какая разница? Кто-то здесь, кто-то там, кого-то нет вообще. Все заливает фиолетовым светом прожекторов и Плисецкий, кажется, влюбляется в этот цвет.       Вот бы у меня глаза такие были, думает он, словно космос.       Потому что он — новое солнце.       И весь мир крутится вокруг него.       Его хватают за руку, тянут, пытаясь вытащить из пучины танцующих тел. Юре кажется, что он бог, потому что именно его трек раскачал это место. Он только спустя время понимает, что ведет его сквозь толпу Отабек.       Плисецкий упирается, не давая им выйти из пучины, дергает Алтына на себя. У того из-за прожекторов глаза ярко-розовые.       Оп, а теперь зеленые. Юре это кажется волшебством.       — Хочу танцевать! — кричит он, прижимаясь близко-близко. — Отабек, это очень крутое место!       Смеется. И дальше не отступает.       Складывает ему вытянутые руки на плечи, движется в такт музыки, а песня кажется бесконечной. Отабек стоит и не двигается. Словно мраморная статуя.       А потом, спустя время, Юра чувствует горячую ладонь на своей спине. И улыбается во весь рот.       Сознание проваливается опять — вот он уже успевает прихватить чей-то коктейль, кричит бармену, что расплатится сейчас, а его тянут в сторону. Куда — он даже не знает. В какой-то коридор. Комната стаффа? Ой, да какая разница. Юра выливает в себя добрую половину напитка — ему горько и почти восхитительно классно. Вокруг мрачно, темно, а на стенах красные лампы. Плисецкий уже обожает этот коридор.       Он вытаскивает мобильник, делает видео: он и коктейль, сзади спина в черном, красные стены и отголоски музыки на фоне. Отправил или нет — он не помнит. Когда сознание скакнуло в очередной раз, в руке стакана уже не было. Юра почти разочарован. Зато есть Отабек. Он, кажется, его зовет. Плисецкий выныривает из-под волны веселья, прислушиваясь к голосу. Запинается о собственные ноги, смеется. И стоять тяжело — хочется сесть. Он собирает плечами стены, ржет. Его хватает Алтын, прося остановиться, а сам все еще тянет куда-то идти.       Юра хотел дернуться в сторону, скрыться то ли от взгляда, то ли просто куда-то — сознание уходило постоянно, минуты через две он выпадал из реальности, но Отабек перехватил его за предплечье, встряхнул легонько. Плисецкий пьяно мотнул головой, а потом оказался прижат к стене чем-то твердым.       Выдохнул и понял — самим Отабеком. Казах прижал его телом к стене (Юра чувствовал кончиками пальцев вибрацию от музыки по деревянной отделке), локтями уперся по обе стороны от головы несносного фигуриста так, чтобы тот не сумел отвернуться. Плисецкий пялился на чужой кадык, а самого окутывало жаром. Хотелось сесть и лечь, закрыть глаза и смотреть бесконечно.       — Юра.       Голос у казаха был глубоким. Плисецкий почему-то захныкал от того, как стало неудобно — не двинуться. Пальцы слушали музыку, глаза неотрывно лапали смуглую кожу шеи.       — Набей тату. Птицу. На шее, — эта идея казалась лучшей за последнее время, а, может, и во всей его жизни.       — Юра! Я пытаюсь увести тебя к стаффу, отлежишься там.       — Крылатую такую, — вдохновенно шепчет тот в ответ. — С черными перьями.       Алтын зарывается пальцами в светлые волосы, заставляет приподнять голову и смотреть себе в глаза. Плисецкий словно выныривает из-под воды, смотрит на казаха. А тонуть начинает только сейчас — в чернющем омуте глаз.       Отабек близко-близко. Юра чувствует, как вздымается его грудь при дыхании. Там, в клубе, играет потрясающая песня. Господи. Плисецкий ненормально улыбается, слушает дрожь пальцами, мечтает эту песню найти и запомнить слова.       — Я бы под такую песню катался.       — Ты хотя бы слышишь ее?       — Мне кажется, что я слышу все.       Песня словно была в его голове. Отабек чертыхнулся, убрал одну руку — как же было хорошо до этого, оказывается. Юра ластится к той ладони, что все еще рядом, прикрыв глаза. Казах вздрагивает, достает телефон зачем-то. Возможно, чертыхается. Возможно, Юре кажется. Он валится вперед, вновь улыбается и утыкается лицом в изгиб смуглой шеи. Вот теперь Отабека точно бьет дрожь, рука соскальзывает с головы Юры, он хочет отступить назад.       Нет.       Нет уж.       Этот тип мне пиздит, думает Юра. Ну, и ладно. Вот и пусть.       Плисецкий, как безумный, вдыхает запах его кожи, прижимается близко-близко, отказывается от музыки и обхватывает Алтына поперек талии. Через спину слушает ладонями другую музыку — сердце у казаха бьется быстро-быстро.       — Юра… — выдыхает Алтын.       Плисецкого хватает только на ничего не значащее мычание. Он жадно хватает ртом воздух, лбом бодает чужой подбородок, ластится с закрытыми глазами.       Хорошо. Как же хорошо.       И так хочется понять кожу на вкус. Он сжимает ладони в кулаки на чужой спине, а зубы смыкаются на вороте футболки. Отабек прижимает его к себе. Жарко и совсем нечем дышать.       — Юра, перестань.       Нет.       Не могу.       Плисецкий только жарко выдыхает в чужое плечо, чувствуя, как медленно и горячо казах проводит ладонью по его спине. Останавливается на шее так настойчиво, словно он собирается Юру за шкварник от себя оттаскивать. Пальцы сжимаются где-то на верхнем позвонке и расслабляются. А ладонь катится потом по позвоночнику вниз, замирая у поясницы. И они так близко, что ближе уже нельзя.       — Бек, — Юра зовет и не знает, зачем.       Не хватает сил придумать слова.       Тот расстроенно выдыхает, прижимает за поясницу к себе, второй ладонью зарывается в волосы на затылке (Юра сам путается в своих волосах, словно пьяный). А потом Отабек, черт побери, прикасается к прядям губами. Оставляет долгий поцелуй. Юра чувствует горячее обжигающее дыхание около лба.       Ну же.       Делает резкий шаг назад (Алтын даже удержать его не успевает), валится к стене, утягивая казаха за собой, рвано выдыхает от резкого удара. Голову его спасает от встречи с деревянной отделкой только ладонь Алтына. Плисецкий задирает голову, не успевает отплеваться от собственных волос по рту, на ощупь тычется губами куда-то под шею — кадык казаха дергается — а потом зубами мягко хватает чужой подбородок.       Солоно.       Юра дышит ртом, Отабек пальцами забирает непослушные пряди ему за ухо, оставляет ладонь на шее, грея лицо, смотрит чернющими глазами в расширившиеся зрачки. Слишком близко.       Или давай или уходи, — хочется предоставить казаху выбор, но сознания Юры хватает только на:       — Давай, — одними губами.       И Алтын утягивает его в поцелуй. Казалось, прижать еще ближе нельзя, но он делает это. Обнимает собой, топит в своем запахе и вкусе. Юра мычит, ластится к горячему телу, убирает руки со спины, перекладывая на грудь, чтобы быть обнятым полностью. Взятым в кольцо рук.       Он отвечает так, словно вообще целуется впервые — просто не соображает. Приоткрывает рот, когда Отабек пальцами касается его губ, думает, поймать зубами за фалангу или нет, но рот уже оказывается занят чужим ртом. Алтын целует крепко и долго, словно в последний раз, а не в первый. Кайф. Юра стонет от восторга совершенно умалишенно и моляще, прижимается бедром к чужой ноге, протиснувшейся между его колен. Плисецкого прошивает током, когда он понимает, что с ума сходит не один. В голове фейерверки, ему хочется смеяться. Но вместо этого он запихивает язык Алтыну в рот. Внизу живота скручивает, он еле стоит на ногах, он бы осел вниз от кумара в голове, но Отабек держал слишком крепко.       — Я бы выступил под нее, — шепчет Плисецкий в приоткрытый рот казаха, разорвав поцелуй, — я бы с такой песней стал чемпионом.       Юра хнычет, жмется бедрами к нему. Тот запрокидывает голову, подавляет в горле рык, рвано дышит и вздергивает Юру выше, сажая на свое приставленное к стене колено. Плисецкий обхватывает его шею и голову руками, тянется к ласке, размашисто проводит языком по языку, дрожит и не понимает вообще ничего из того, что происходит. В голове играет та закончившаяся давно песня, он гладит Отабека по лицу ладонями и целует теперь нежно-нежно.       Его никто так не держал, никто за него не хватался, никто не пытался вытянуть его из ямы. Алтын сделал это так просто и быстро. Юра был благодарен. Он бы подох там, в Москве. В Питере бы тоже подох. Везде бы загнулся, если бы не ребята с их блогом. Если бы не Отабек.       — Бек, — ошалело выдыхает Юра и стонет, когда обжигающе горячая ладонь ложится на самый низ живота, у кромки джинс, и замирает.       Плисецкий хнычет. В голове туман и песня, он вырубается от секунды к секунде, снова приходит в сознание, если он сейчас умрет, то ни о чем не пожалеет.       Алтын словно наблюдает за тем, как напрягаются мышцы под его пальцами, как вздымается от рваных вздохов живот под его ладонью. Он смотрит на свою руку, Юра смотрит ему в глаза, пытается не спать — его резко клонит в сон.       — Бек, — шепчет он и целует казаха в висок. — Бек.       Он его так не звал — считал, что не настолько они друзья. Точнее, вдруг так считал сам Алтын. Спрашивать Юра не решался, а сейчас об этом забыл.       Бек.       Казах же словно задерживал дыхание. И не решался.       Юра попытался вспомнить, где они, и не смог.       — Ты так перебрал, — с полным разочарования вздохом говорит Алтын. — Юра, ты перебрал. Я убью того, кто дал тебе травку.       А Плисецкому не хочется, чтобы Алтын вообще о ком-то думал.       Он прижимается губами к этой жуткой складке между бровями казаха. Упирается своим лбом в его. Дышит его вздохами.       Ладонь на животе расслабляет.       Юра хватается за нее пальцами, настойчиво тянет вниз. Когда его опустили на пол, он не понял. Вообще ничего не понимал. Пальцы касаются нежной кожи под самой кромкой штанов и трусов. Плисецкий стонет в чужое плечо, прикусывает ворот футболки. Глаза открыть не получается. И держит ладонь Отабека, не давая ему двинуться ниже. Как же хорошо. Внутри все скручивает от желания, но он не дает Алтыну продолжить, держит его руку, всего по костяшки просунутую за пояс джинсов, испытывает наслаждение от того, что продолжения нет. Мучает себя и его, но так хорошо.       Второй ладонью придерживает казаха за шею, прикасается к ней губами, мелко целует, потом прикусывает, в надежде, что останется засос.       Хоть что-то же должно остаться.       Юре кажется, что он умирает.       Или воскресает из пепла.       Плисецкий цепляется за Отабека, словно в последний раз.       — Не бросай меня, пожалуйста.       Он не понимает, что несет. Алтын зажмуривает глаза, сцепляет зубы и понимает, что так нельзя.       — Бек, пожалуйста.       О чем просил, Юра уже не помнит. Сознание проваливается в ямы. Наверное, трава должна действовать не так, просто он, правда, перебрал. Голова шла кругом. Животу стало холодно — Алтын руку убрал. Сгреб Юру в объятия и потянул куда-то в сторону. Плисецкий шел с трудом, скорее просто доверяясь Отабеку, потому что пространство вокруг не желало складываться в единую картину.       — …отвезу домой.       Кажется, это казах ему.       Делай, что хочешь, думает Юра.       И еще: хочу, чтобы хотел меня.       Но мысль пропадает так же резко, как они оказываются на улице. Распознать перемену можно только по запаху.       Не хочу отключаться, думает Плисецкий. Если отключусь, то проснусь потом, а это окажется сном. Не хочу так. Никак не хочу. Чтобы время остановилось и все. И голова кругом не шла.       Хочу быть в сознании.       Но вернуть трезвость мысли не получалось.       — …слышишь?       — А?       Он вынырнул из забытья сидя на мотоцикле. Бек надевал ему шлем на голову.       Сфокусировать на казахе взгляд не получилось.       — Юра, держись за меня крепче, пожалуйста.       Юра кивает.       Хорошо, буду держаться.       Что скажешь, только не пропадай.       Алтын самостоятельно сцепляет чужие руки в замок на своем животе. Плисецкий жмется к нему так крепко, что отпустить кажется нереальным. Опускает голову в шлеме на чужую спину. Всего на секунду прикрывает глаза.       Выныривает он из дурмана, когда руки безвольно повисают сбоку.       — Юра!       Вздрагивает, распахивает глаза, приходя в сознание, а потом отключается, начиная заваливаться с мотоцикла назад.       В голове и дурмане песня.       Я бы чемпионом был, думает Юра.       И ему кажется, что он поет.       I am the tide, the sign.       I am a legion.       Я легион, поет в голове Юра, я легион.       Падения он не чувствует совсем. ***       Алек накачивается коктейлем с тупым названием «Алеша».       Написанный транслитом блядский Алеша маячит перед глазами мутным красным пятном в стопке и кисловатым привкусом на языке.       От Алеши тошнит.       И от собственной жизни тоже.       Алек оглядывается по сторонам, будто выныривая из другого мира: Изабель усиленно с кем-то переписывается, Магнус распивает ром, сидя между Инди и Ивой, Джейса и Юры не видно, как и Отабека. Вспыхнувшее было волнение за Плисецкого моментально прошло, потому что Бек следит за Юркой хлеще, чем коршун за птенцом. Алек еще ни разу не видел, чтобы Отабек так смотрел на кого-то.       Словно хочет одновременно показать всем и спрятать подальше.       Алек хмыкнул, опрокинув в себя еще стопку.       Он откинулся на спинку дивана и посмотрел на Иву. Магнус как раз наклонился к ее уху, что-то быстро говоря и покачивая стаканом с ромом. Ива слушала и улыбалась, периодически кивая и заливисто смеясь.       Алек стиснул зубы.       Раньше, когда они только начинали встречаться с Магнусом, всегда сидели рядом. Бейн, даже разговаривая с кем-то другим, укладывал горячую ладонь на колено Алека, сжимая пальцы. Будто напоминая, что они вместе.       Что он — его.       Сейчас Магнус был занят более интересным разговором, да и в целом ему явно было комфортнее, чем Алеку, у которого, блядь, закончился Алеша. Смазанным жестом махнув трущемуся неподалеку официанту, Алек заказал еще, снова откидываясь на спинку дивана. Утопая в мягкой обивке, он вдруг встретился взглядом с Инди.       Та, ухмыльнувшись, отпила ром, отсалютовав ему стаканом.       Алек не шелохнулся.       Инди приподняла бровь, будто спрашивая, что случилось. Не то чтобы Лайтвуд раньше был слишком уж разговорчив с ними, все же, ревность всегда присутствовала, но сегодня Алек бил даже собственные рекорды.       Мобильник в кармане завибрировал, оповещая о пришедшей смс. Алек достал его, прочитал сообщение и, поморщившись, убрал обратно. Завтра разберется.       Сегодня он, судя по всему, компанию свою разбавлять будет только Алешей.       Что за название вообще идиотское?       Алек заметил на столе пачку сигарет. На ней лежала до рези в глазах розовая зажигалка, которая еще и мерцала в неоновой подсветке клуба. Алек даже удивился: кто из их компании курил? Но тут же забил на это: дотянулся до пачки, достал сигарету и прикурил, с наслаждением делая затяжку.       Голова закружилась, плечо задергало тупой болью. Приглушенная блокатором, она пульсировала где-то в глубине. Но Алек знал, что этой ночью снова будет выть в ванной, сжимая зубы, чтобы никого не разбудить.       Его руке приходил пиздец. Ни один врач Таиланда не возьмется за его травму, даже если он будет потомственным магом в пятом поколении со скиллом восточной медицины, развитым до самого высокого уровня.       Алек ведь не совсем идиот.       Ладно, он мудак, но собственное здоровье его пугало. Он смотался втихаря в клинику, которую ему присоветовал один из подписчиков блога, с которым он общался в личке довольно давно. Тот сам был хирургом, и по каким-то дергающимся движениям Алека распознал у него начальную стадию болезни, выговорив название которой, можно было бы вызвать Сатану.       Напуганный прогнозом, Лайтвуд съездил до больницы. Это вышло легко, тем более, что половина их компании в лице Юры, Отабека и Магнуса куда-то свалила, предоставив Алеку возможность технично съебаться без придумывания очередного вранья.       Короче говоря, ему светила ампутация.       Алек смутно понимал в медицине, да и находился в полном шоке, слушая на английском с сильным тайским акцентом объяснения врача, из которых выходило, что у него в руке, на стенке сосуда, было какое-то повреждение, в результате чего образовался тромб. Из-за постоянных травм, падений и ушибов в руке что-то защемило, и тромб явился лишь следствием, которое привело к закупорке сосуда. Алек ощущал, что рука достаточно сильно немеет, но раньше не придавал этому особого значения.       Картинки, что показал врач, повергли в ужас и вызвали тошноту.       Опухшая, затем синеющая, а после и черная рука, некроз тканей по итогу — вот, что его ждет в будущем. Алек хотел удавиться пораньше, чем увидит вместо одной из своих конечностей обрубленную культю.       Его передернуло.       Алек думал, что ему нужно успеть много всего.       Пока бежал от больницы до их кондоминиума, в голове метались мысли. Лайтвуд хотел поговорить с Изабель, сказать ей, что им нужно успеть съездить на Гору Большого Будды, как они давно хотели. Джейс обещал прыгнуть с парашютом вместе с Алеком в связке, так как он из-за руки не мог ничего такого делать в одиночку.       Магнуса хотелось просто обнять.       Юре почему-то подарить что-нибудь на память. Отабеку тоже.       Алек ворвался на их этаж и замер.       Никого не было.       Джейс все еще мотался в галерее Фестиваль, как гласила записка, оставленная им. Изабель уехала следом. Магнуса, Юры и Отабека еще не было. Лайтвуд стоял посреди общей комнаты, погоняемый остаточным желанием успеть побольше, и совершенно не знал, куда деть всю эту энергию.       Желание извиняться, признаваться в чем-то, плакать или радоваться испарялось вместе с мыслями о том, чтобы мотануться, например, в Израиль или Германию, где были лучшие клиники по восстановлению после подобных травм. Алек сжал в кармане выписанный врачом рецепт на обезболивающее и быстро вышел прочь, направляясь в аптеку.       Нихрена он не будет делать.       Алеку нужен был кто-то, кому нужен будет он сам.       Но этого человека он, кажется, безвозвратно проебал.       И теперь единственный, кто его понимает — молчаливый красный Алеша в стопке. Уже, кажется, пятнадцатой по счету. Пьяный мозг Алека считать умел примерно до тринадцати, и то, потому что это было его любимое число.       Поэтому он пил четвертую тринадцатую стопку и курил, смотря на Иву и Магнуса, которые, блядь, обсуждали видимо все мировые проблемы, потому что их беседа не прерывалась уже минут двадцать. Лучше бы она оставалась на танцполе вместе с Юрой который, судя по всему, решил там прописаться.       Инди, заприметив кого-то на первом этаже, ушла, напоследок смерив Алека, как ему показалось, насмешливым взглядом.       Магнус вдруг огляделся, словно только что вспомнил, что находится в клубе, а затем, прищурившись, начал вглядываться в толпу, беснующуюся на первом этаже. Алек не видел, куда он смотрит — все действо и танцпол были за его спиной, он сидел на том диванчике, что стоял около самого бордюра, за которым начиналась лестница вниз. Магнус что-то сказал Иве и быстро ушел, не взглянув на Алека.       Лайтвуд хмыкнул и навернул еще стопку.       Он откинул голову на спинку и посмотрел в потолок. Металлические балки под самым потолком темными полосами пересекали его. Блики прожекторов мерцали разными цветами и Алек засмотрелся на этот узор, который танцевал перед его глазами.       Голова кружилась.       Рука немела.       Жить не хотелось.       В кармане снова завибрировал телефон.       Алек хотел выключить его нахрен до утра, и потянулся к карману, как вдруг понял, что Ива сидит рядом с ним, улыбаясь непонятно чему. Приподняв брови, Алек без лишних слов дал понять, что удивлен такой компанией.       Ива прикурила.       — Как ты? Мы не поболтали, — Ива выдохнула дым и откинула косички с плеча, — ты весь вечер молчишь, вы поругались с Магнусом?       Алек стиснул зубы. Ну вот что она лезет? Не видно, блять, что он нихуя не в порядке?       Не видно, подсказал внутренний голос. Ива не экстрасенс, чтобы по ауре Алека понять его состояние и бесконечную агрессию. Направленную, кстати, на нее.       — А что, Магнус не поделился? — Алек злобно прищурился, — вы так долго общались.       — По работе, — Ива дернула плечом и снова затянулась, выпуская струйку дыма через приоткрытые губы. — Ты ревнуешь? — вдруг прямо спросила она.       Алек, не выдержав, рассмеялся.       Только спустя пару мгновений понял, что его смех, наверное, звучал жалко.       — Ревную, — не стал отпираться он, — только тебе все равно, да? Ты ведь наплюешь на это и будешь общаться с Магнусом дальше.       — А почему я? — Ива смотрела на Алека, почти гипнотизируя взглядом.       — Потому, — огрызнулся Алек.       Потому что ты яркая.       Ты веселая.       Ты брюнетка.       Такая, которая могла бы понравиться Магнусу, если бы у него не было Алека.       Оу, простите.       У Магнуса уже нет Алека.       Точнее, у Алека нет Магнуса.       — Алек, — Ива вздохнула, — ты либо слеп, либо туп. Мало того, что я в отношениях, так еще и Магнус не тот человек, которого можно переманить, только помахав ресничками и показав сиськи.       — Откуда тебе знать, — Алека бесило спокойствие Ивы.       Кстати сказать, ему Юра тоже самое говорил. Не про сиськи, конечно, а про то, что Магнус спокойный, стабильный, уверенный.       Почему это видят все, кроме него?       Магнус кричит на него, бесится. Может дать по морде, кинуть стаканом, тарелкой — что будет под рукой. Может сбросить вызов на середине фразы, а затем перезвонить с его ледяным «и где тебя забрать сейчас», а потом снова и снова орать, пока они добираются до очередной больницы.       Почему Магнус спокойный со всеми, кроме Алека?       Ответ был настолько до противного очевиден, что Алек просто не хотел его признавать.       — Ох, Алек, — Ива затушила сигарету в пепельнице и потянулась, — ты такой еще глупый. Успокойся, пожалуйста, а то мне кажется, что ты меня сожжешь взглядом, стоит только к Магнусу подойти.       — А ты не подходи, — Алек, заметив, что Ива встала с дивана, поднялся тоже. — И не будет проблем. Зачем вы вообще приехали?       — Оу, угрозы в ход пошли? — Ива поправила футболку, съехавшую с плеча, и опять улыбнулась, — никуда не денется твой Магнус.       Алека переклинило.       Он не мой, блядь, уже не мой.       Он сам по себе, и от этого так больно где-то внутри, что даже рука отходит на второй план. А может, все это вместе убивает, разъедая, превращая всегда позитивного Лайтвуда в сгусток ненависти ко всему и всем, что его окружает.       — Это ты мне гарантируешь, да? — он рассмеялся, — мечтаешь, наверное, переспать с ним, ходишь вокруг да около? Бабы уже не вкатывают, потянуло на мужиков? Или, может быть, тебя обидел какой-то парень и ты теперь вся такая ранимая, встречаешься только с девушками, а мужики у тебя друзья? Или ты…       Его фразу оборвала боль, вспыхнувшая на щеке. Алек машинально поднял здоровую руку, касаясь кончиками пальцев горящей кожи. Ива стояла напротив него, сжимая губы и смотря слишком злобно для той вечно улыбающейся девчонки, которую Алек всегда ревновал к Магнусу.       — Ты охренела? — он взвился, — на правду обиделась?       Сам не осознавая, что делает, он толкнул Иву в плечо. Не ожидав подобного, она пошатнулась, запинаясь обо что-то позади и начиная падать. Вскрикнув, Ива повалилась назад, едва не слетая вниз по лестнице, около которой они и стояли, ругаясь друг с другом. Кое-как она успела ухватиться за металлические перила. У Алека по позвоночнику пробежал холодок, когда он понял, как Ива могла расшибиться, слетев по лестнице вниз.       — Эй, все в порядке? — Инди поднялась на второй этаж и посмотрела на Иву.       Она легко помогла ей встать ровно, придержав ладонью за спину и коснулась губами виска. Ива смотрела на Алека, тяжело дыша.       — Что за напряженная ситуация? — показался Магнус, который был каким-то взбудораженным и нервным. Он обошел Инди и Иву, скользнув взглядом по Алеку, — алло, прием. Что случилось?       Инди дернула плечом и вдруг посмотрела на Алека.       Казалось, что она видит все, что только что произошло.       И сейчас даст Алеку таких лещей, что больная рука будет меньшей из его проблем.       Вот сейчас, стоит только Иве открыть рот и нажаловаться Инди и Магнусу.       Алек ждал, готовясь слать всех нахуй.       Ива вздохнула и вдруг улыбнулась.       — Я как обычно, — она обняла Инди за плечи, — координация не мой конек. Хорошо, Алек кинулся ловить.       — Ну, почти успел, — хмыкнул Магнус, плюхаясь на диван, — ром кто-то будет?       — Буду, — Инди, смерив Алека взглядом, обошла его и села рядом с Бейном. — Ив, ты как?       — Просто посижу с вами.       Алек столкнулся взглядом с Ивой, прошедшей мимо него в сторону диванчика, на котором сидела Инди и Магнус. Ива посмотрела на него так, словно они не были знакомы.       Психанув, Алек пошел на первый этаж, намереваясь тереться у бара до тех пор, пока там же и не упадет. Потом его найдет кто-нибудь из своих и доставит домой.       Наверное.       Судя по тому, в какой странной нирване пребывали Иззи и Джейс, рассчитывать можно было только на Отабека или Магнуса. Плисецкому просто не под силу будет поднять его тушу.       Короче, если что — секьюрити выкинут на улицу, а там и разберется. Тук-туки и такси никто не отменял.       Алек заказал Голубую Устрицу.       Хихикая над названием и пошатываясь, он пытался поймать губами трубочку, которая постоянно куда-то норовила из стакана выйти. И стакан, кстати, пытался кинуться к барной стойке и разбиться об нее вдребезги. Алек решил, что не даст стакану покончить жизнь самоубийством и потому держал его двумя руками. Для большей надежности.       Но именно поэтому помочь себе поймать трубочку не получалось. Приходилось вытягивать губы, постоянно тыкаясь в бумажный зонтик, воткнутый в дольку апельсина, прицепленную к краю стакана.       Алек, наконец, справился с задачей и радостно выдохнул, аккуратно ставя стакан на стойку и расплескивая из него половину.       — Чувак, полегче! — раздалось справа.       Алек повернул голову, подождал, пока остальная картинка повернется следом и сфокусируется на том, кто с ним заговорил. Какой-то пацан, его ровесник от силы, крутил в руках бутылочку воды. В ярких глазах отражались блики прожекторов, подсвечивая заодно и удивительно правильные черты лица.       Увидев, что Алек на него залип, парень усмехнулся и повернул к нему голову, будто спрашивая: «чего надо-то?»       — Прическа красивая, — ляпнул Лайтвуд, снова пытаясь поймать стакан.       Он как-то странно ездил на качающейся стойке.       Парень провел рукой по коротким волосам, ероша «ежик», и хохотнул.       — Подумал бы, что ты меня клеишь, не будь ты таким пьянющим.       — Клей? — Алек выдал радостный вопль, поймав, наконец, стакан, — у меня клея нет.       Парень рассмеялся так, что его было слышно даже через орущую музыку.       — У Магнуса смешной мальчик, — раздалось откуда-то с другой стороны.       Алек повернул туда голову и уперся носом в вырез майки, который натянулся на сильной груди. Подняв голову вверх, скользнув взглядом по щетине на подбородке, растянутым в легкой улыбке губам, Алек, наконец, остановился на зеленых глазах.       — Я ревную, — признался он.       Небритый мужик фыркнул, посмотрев через голову Алека на того парня, что стоял с другой стороны.       — Давай его с собой возьмем, — как сквозь вату донеслось до Алека.       — Зачем?       — Проснется пьяный в окружении незнакомых людей, а мы ему скажем, что его похитили гуманоиды и хотят провести эксперименты над мозгом.       Алек что-то замычал, явно не желая соглашаться с подобным, а затем заткнул бумажный зонтик себе за ухо, глупо улыбаясь.       — Я Эсмеральда! — обрадовано донес он эту информацию до тех, кто еще стоял рядом.       Пацан засмеялся снова, а мужик закатил глаза.       — Какой там мозг? Спинной максимум.       — Костный еще бывает. А Магнус-то где? — пацан заозирался, выискивая глазами нужный силуэт.       — Магнус? — Алек прозрел, услышав знакомое имя, — вы знаете Магнуса? — он жалобно смотрел в пустой стакан, — вкусная была утрица… сустрица… устрца! Хоть и голубая. Как я, — вздохнул он.       — Вот печаль-беда, — пацан вдруг потрепал его по голове, — иди, протанцуйся, алкоголь разгони, — он отобрал у Алека пустой стакан и пихнул его в сторону танцпола.       Пьяному Алеку было море по колено. Рука онемела, болтаясь плетью, и он запихнул ее в карман джинсов, радуясь, что она хоть немного шевелится. Голова кружилась так же, как и весь клуб вокруг. Люди сливались в пеструю массу, а сам Алек не хотел ни о чем думать.       Он танцевал, как умел, не всегда успевая перестраиваться под новый трек. Странный парень был прав, алкоголь хоть немного, но отступил, отдавая немного контроля телу и, наконец-то, мозгам. Алек осознавал себя урывками, в один из которых понял, что трется рядом с каким-то испанцем. Кажется.       Темные волнистые волосы, яркие черные глаза.       Белозубая улыбка и сильные руки, сжимающие талию.       Алек запрокидывал голову и улыбался, глядя на диско-бол, кружащийся под потолком.       Потом Алек почему-то курил на улице, сидя на корточках около клуба, прислонившись спиной к бетонной стене и разговаривая с тем самым испанцем, который жаловался на то, что его бросили.       Алека тоже бросили, кажется.       — Магнус, ты где? — тихо спросил он, затягиваясь, а затем выдыхая дым.       — А? — испанец повернул к нему голову.       — Да так, — Алек смотрел на темное небо, — пойду я домой, наверное.       — Доберешься? — испанец посмотрел на поднявшегося с корточек Алека снизу вверх. — Знаешь Паттайю?       — Гугл карты никто не отменял, — Алек достал из кармана мобильник, пошарился в другом в поисках наушников, — спасибо за компанию.       — У тебя клевый блог, я иногда смотрю, — вдруг ошарашил его испанец, — и парень красивый. Где он?       Алеку захотелось разрыдаться.       Пора завязывать смешивать алкоголь и сильные обезболивающие.       — Он…– Алек прикусил губу, чтобы не выдать дрожь в голосе, — где-то.       Испанец непонимающе посмотрел на него.       — Где-то здесь, — поправился Алек.       От взгляда черных глаз захотелось свалить подальше.       — Ладно, пока, — Алек махнул рукой и побрел вдоль Вокинг стрит, прочь от клуба и отдаляясь от причала.       Длинные улицы, незнакомые лица и дорога до дома в одиночестве — то, что ему нужно, чтобы прийти в себя и проветриться.       За поведение сегодня было стыдно.       От собственных поступков противно.       Жить все еще не хотелось.       А вот напиться по-новой — да.       Хотелось к Магнусу. Может, и правда надо было объясниться?       Алек не был уверен в том, что ему хватит слов. Уж точно не сейчас, не тогда, когда у него впереди совсем небольшой запас времени, чтобы…       Чтобы что?       Алек снова ощутил себя, стоящим посреди пустой комнаты в одиночестве. Не знающим, куда приткнуться и куда себя деть.       Ему хотелось захотеть жить.       Но найти в себе силы осуществить это желание он не мог. ***       — Дорога до дома была слишком длинной?       Алек вышел из душа и едва не споткнулся, увидев, что в его спальне стоит Магнус. В мягких спортивных шортах до колена и с голым торсом.       Точнее, в их спальне. В которой, правда, одновременно оба ночевать не планировали. Алек выдохнул и придержал полотенце, которое едва завязывалось на бедрах. Хорошо, голым не вышел, а то хотел ведь.       — Алек, я с тобой разговариваю вообще-то, — раздраженно выдохнул Магнус.       — Просто прогулялся.       — И был не в состоянии ответить на звонок сестры? Тебя успели потерять.       — Успели? — Алек подошел к кровати и сел не край, глядя на Магнуса.       — Что, прости?       — Успели, а не успел, — выделив последнюю букву, сказал Алек. — Ты не потерял?       — Потерял, — выдохнул Магнус так, что обоим стало понятно: говорил он не про клуб. — Ладно, отсыпайся, я днем прилягу.       — Стой! — Алек ухватил за запястье Магнуса, который уже почти прошел мимо.       Рука заныла, но он не обратил внимания. Скоро подействует укол, который он успел поставить себе перед тем, как принять душ, и все будет в порядке. На ближайшие несколько часов.       — Алек, что происходит? — нахмурился Магнус, аккуратно высвобождаясь из хватки пальцев на своем запястье.       Алек хотел сказать очень много всего.       Мысли путались, их были тысячи.       Алек хотел вернуть то время, когда он выебывался по пустякам, а Магнус говорил, что любит его таким. Когда Алек засыпал под мерное поглаживание больного плеча и просыпался, обнимая сильное горячее тело. Когда Алек получал все, что хочет, просто за то, что он есть.       Сейчас одного его существования Магнусу было явно недостаточно.       Алек хотел сказать очень много всего.       Но вырвалось только одно.       — Давай переспим, — он смотрел на Магнуса, у которого от шока глаза округлились, и добавил: — пожалуйста. Мне очень нужно.       — Нужно? — скептически переспросил Магнус, — закажи проститутку.       — Магнус, — Алек, собрав все силы, дернул Магнуса на себя, сцепив ноги в замок с обратной стороны его коленок, и обнял здоровой рукой за поясницу, притягивая ближе, — пожалуйста, — он коснулся губами поджавшегося от неожиданной ласки живота Магнуса, — это ни к чему не обязывает, просто секс, — он легко прикусил кожу около резинки на поясе шортов, а затем лизнул покрасневшее место.       Магнус прерывисто выдохнул.       Его руки висели вдоль тела, пальцы сжимались в кулаки.       — В том-то и дело, — с горечью сказал он.       Алек поднял голову, упираясь подбородком в пресс Магнуса, глядя ему в глаза.       — Александр, — выдохнул тот и поднял руку, положив ладонь Алеку на щеку, — хватит. Я не железный.       — Не хватит, — Алек снова принялся покрывать короткими, быстрыми поцелуями пресс Магнуса, не давая ему отойти от себя.       По факту, конечно, Бейн мог бы вырваться, в конце концов отпихнуть его, но не делал этого. Алек знал, что все еще являлся слабостью Магнуса и пользовался этим, потому что ему самому было очень нужно.       В последний раз.       Можно ведь?       Алек понял, что Магнус сдался, когда тот отстранил его от себя и, взяв лицо в ладони, наклонился и поцеловал. Так, как нравилось им обоим. Алек застонал, когда Магнус надавил ему на плечи, а затем подтолкнул, давая понять, что неплохо было бы лечь нормально. Алек, едва опираясь на больную руку, переполз так, чтобы можно было вытянуться, и выдохнул, прикрывая глаза и улыбаясь, когда ощутил на себе вес Магнуса. Он закинул ноги ему на поясницу, скрестив их, и тихо засмеялся, когда Магнус, матерясь, выдернул полотенце, бывшее у Алека на бедрах, а теперь скатавшееся между ними из-за резких движений. Отбросив его куда-то на пол, Магнус отстранился, чтобы раздеться, а затем снова лег на Алека, прикусив подставленную им шею.       Все было так привычно и хорошо. Алека переклинивало. Он был еще немного пьян после клуба, заторможен из-за укола обезболивающего, почти счастлив из-за того, что Магнус его не послал с внезапным предложением переспать. Этого всего было так много, что становилось почти плохо. И, вместе с этим, очень хорошо.       Мысли покинули голову, оставляя после себя пустоту, в которого горело алым только одно имя — Магнус. Оно переливалось и грело изнутри, скапливаясь теплым комком где-то под сердцем.       Алек застонал, когда Магнус, сцепив их пальцы в замок, завел над его головой здоровую руку. Он распахнул закрытые до этого глаза и едва не задохнулся: Магнус другой рукой аккуратно согнул вторую в локте, укладывая ее рядом с головой Алека и проводя по ней кончиками пальцев. Он поцеловал тонкую кожу на запястье, затем чуть выше. Алек почти ничего не чувствовал, только какое-то странное покалывание, но от того, что видел, не мог дышать. То, с какой аккуратностью обращался Магнус с его рукой выглядело так, словно он действительно любит Алека со всеми его заебами, травмами, мерзким порой поведением.       Иначе как объяснить нежность, с которой Магнус касается изувеченной руки Алека?       — Магнус, — шептал Алек, сильнее притягивая его к себе и сжимая ногами поясницу так, что могло бы, наверное, быть больно. Только Магнус не жаловался, и Алек не собирался прекращать, — Магнус, — снова и снова повторял он, как заведенный, словно только это имя позволяло удерживаться в реальности.       — Что, Александр? — Магнус нависал над ним, уже опираясь на локти и легко улыбался.       Как-то обреченно.       Словно с чем-то смирился.       Алек выдохнул, не хотел думать, анализировать.       — Я был идиотом, — прошептал Алек, обнимая Магнуса здоровой рукой.       — Да, — согласился тот, касаясь его губ.       — Мы расстались из-за меня, — снова сказал Алек, когда Магнус перестал его целовать.       — Да.       — Секс ничего не изменит.       — Да.       — Ты любишь меня.       — Да.       — А я просто…       — Ты просто, — Магнус не дал больше возможности разговаривать.       Он зацеловал до сорванного дыхания. До всхлипов и покрасневших от притока крови губ. До розоватых пятен от легких засосов на плечах, до банальных звездочек перед глазами. Алек потерялся в удовольствии, в отчаянной нежности, граничащей с почти болезненной грубостью. В поцелуях в шею, в щеки, в губы, в объятиях и прикосновениях.       Он осознал себя только после тянущей боли, которая тоже прошла, как и было всегда. Магнус ждал, Магнус давал время привыкнуть.       Как и всегда.       Не только в сексе.       Алек встретил первое движение Магнуса на середине. Сам подался вперед, желая получить еще больше удовольствия. Он отвечал на быстрые, смазанные поцелуи, хватался за влажную от пота спину Магнуса и жмурился от каждого движения, выгибая спину и понимая, что завтра, вероятнее всего, может и пожалеть о сегодняшнем порыве.       Но прямо сейчас ему было хорошо.       Алек открыл глаза и встретился взглядом с Магнусом. Тот смотрел, будто хотел запомнить каждую эмоцию, отражающуюся на лице Алека. А он пытался запечатлеть в памяти то, что видел сам: растрепанные волосы, в которые он вплетал пальцы здоровой руки, притягивая для поцелуя. Немного подводки, которую Магнус, видимо, не до конца смыл, размазанной под глазами, испарину над верхней губой, из-за которой сами губы были солеными на вкус.       Напряженные плечи с ярким рельефом мышц. Алек, едва подняв больную руку, провел по напряженному предплечью кончиками пальцев. Он еле сдержал разочарованный стон: пальцы почти ничего не ощутили. Никакого жара кожи, одно лишь надоевшее покалывание. Магнус перехватил его руку, целуя в центр ладони и снова аккуратно сгибая ее около головы Алека. Он сел, подтянув Алека к себе за бедра и закинул одну его ногу на свое плечо, не прекращая движений, доводящих до помешательства.       От удовольствия выгнуло, пальцы здоровой руки сжали простынь почти неосознанно, Алек застонал, запрокидывая голову назад и ерзая на подушке. Дыхание перехватило от сильного оргазма. Алек зажмурился, а затем, наконец, выдохнул, ощущая, как Магнус кончил ему на живот. Горячие поначалу капли спермы остывали на коже, что было не сказать, что приятно, но стало плевать. Он тяжело дышал, ощущая, что Магнус встал с кровати. Матрац, спружинив под него весом, распрямился.       Алек тупо смотрел в потолок, лежа на спине и согнув в колене одну ногу.       Магнус вернулся обратно и быстро обтер его полотенцем, накидывая сверху покрывало. Он снова ушел в ванную, где, спустя пару мгновений, зашумела вода.       Алек затаил дыхание, услышав, что шум прекратился. Он вяло моргал, осознавая, что засыпает, но уход Магнуса, если тот решит свалить после секса сейчас, ранит.       Только вот кого из них двоих больше?       Магнус вернулся и лег рядом, правда, поверх покрывала. Он снова был в шортах, от него так привычно пахло сандаловым гелем для душа. Алек повернулся на бок и снова удивился: Магнус лег с той стороны, куда было удобно развернуться с его больной рукой. И, что самое главное — Магнус всегда ложился так.       Алек раньше не замечал.       — Спасибо, — пробормотал он, утыкаясь носом Магнусу куда-то в ключицы.       — Спи, несчастье, — услышал он уже на грани сна и реальности, ощущая, как привычно тяжелая рука притягивает ближе, а теплое дыхание щекочет висок и ухо.       Магнус подождал, пока Алек уснет окончательно, и откинулся на спину. Он повернул голову, скользя взглядом по таким любимым чертам лица: Лайтвуд, которого лишили тепла, морщился сквозь сон. Алек укрывался одеялом даже в сорокоградусную жару, еще и прилипая к Магнусу близко-близко в те времена, когда они еще спокойно делили одну спальню.       — Что я творю, — Магнус сжал пальцами переносицу и аккуратно встал с постели.       Алек не проснулся. Он слишком крепко и быстро уснул, что было не похоже на него. И вообще все поступки, которые он отчебучивал последнее время, Алеку раньше не были свойственны. Магнус, хмурясь, вышел из комнаты.       Проблем накопилось слишком много, и к ним относился не только Алек.       Точнее, Алек вообще к нему больше не относился, пора бы уже к этому начинать привыкать, и то, что они переспали, ничего не меняет.