Шест.

Они мирно лежали на крыше двухэтажного старого дома, которую ещё не до конца прогрели солнечные лучи. У обоих — руки лежали вдоль тела, были прикрыты глаза и по одному наушнику в ухе. У Кисе — удовлетворённая полуулыбка и взъерошенные волосы из-за того, что он постоянно зачем-то их трогал. У Аомине — задумчивая гримаса и несколько маленьких складок в области бровей из-за того, что он постоянно хмурился. Аомине хмурится даже сейчас. Хмурится в такой спокойный момент, когда на улице настолько тихо, что он слышит сердцебиение лежащего рядом Кисе в течение очередного промежутка времени, когда уже закончился только что проигрываемый трек и ещё не начался новый. Между ними обоюдное молчание и миниатюрный плеер нежно-жёлтого цвета. Больше ничего. На данный момент. Аомине не открывает глаза, потому что не хочет получить резкий удар солнечного света, а Кисе — потому что не хочет прекращать наслаждение. На плеере нежно-жёлтого цвета беглой строкой проскальзывало: «The Cranberries — Zombie» Спустя несколько минут Кисе убрал наушник и, довольно потягиваясь, сел перед Аомине, тем самым спасая его от мешающего солнца. Аомине, открыв глаза, рассматривал слегка сгорбленную спину Кисе в помятой белой рубашке до тех пор, пока тот не повернулся к нему своим радостным лицом. — Аомине-чи, это было моя любимая песня. — Ну, такое. — Почему?! Его голос выражал искреннее удивление вперемешку с разочарованием, а выражение лица стало умиляюще обиженным. Настолько это было очевидно, что Аомине подумал, будто бы в его нейтральном отношении к прослушанной песне виноват весь этот мир. — Не особо люблю женский вокал. — У неё крутой голос! — Да, пофиг. — Ты ничего не понимаешь. — Да, пофиг. Кисе ещё раз раздосадованно покосился на Аомине и тут же отвернулся. Тем временем Аомине снова переместил свой взгляд на его спину, теперь уже рассматривая бледную шею с родинкой около правого уха, серебряную серьгу в левом, всё также взъерошенные светлые волосы, торчащие в разные стороны, словно те же солнечные лучи, которые так недолюбливал Аомине. Но эти «лучи» ему даже нравились. Аомине неосознанно потянул руку к чужим волосам, но одёрнул сразу же, как Кисе резко вновь заговорил: — Я обязательно сделаю так, чтобы тебе эта песня понравилась. Аомине, положив руку на лоб, закатил глаза. — Нет! — теперь на Аомине смотрели два ярко-карих глаза, которые просто пылали диким воодушевлением. — Я сделаю так, чтобы ты по самые барабанные перепонки влюбился в неё! Кисе не спускал своего безумного взгляда с Аомине, а тот понимал. Понимал, что так, чёрт возьми, всё и будет.

***

Давайте поздравим Аомине Дайки. С чем? С тем, что он впервые за всю свою жизнь идёт с хорошим настроением на свою работу. Я это понял, когда у входа в клуб встретил Тецую, и он, настороженно посмотрев на меня, тихо спросил: — Аомине-кун, ты же знаешь, что в алкогольном состоянии на работу нельзя? Я уверенно дыхнул прямо в его слегка вздёрнутый нос, забавляясь с того, как же этот парень может на профессиональном уровне скрывать весь свой бурлящий гнев за маской великого безразличия. — Ого. — Да, Тецу, я чист, как стёклышко. — В чём же тогда причина твоего резко повышенного настроения? Несколько дней в компании интересного человека. Вот и всё. — Выспался впервые за последнее время. — Как здорово. Когда подобное говорит Тецуя, в искренность его слов мало кто верит. Мне же сейчас было попросту плевать. Я спешил на работу. Спешил, зная, что до начала моей смены ещё грёбаных полчаса. — Аомине-кун, — крикнул мне уже в спину Куроко. — Будь аккуратнее, у двери стоят музыкальные инструменты. Музыкальные инструменты действительно встретили меня у самой главной двери. Барабаны, две гитары и микрофоны, которые тут же принялись забирать какие-то крутые на вид ребята. — Йо, вы сегодня играете у нас? — задал я вопрос высокому здоровяку с длинными ярко-лиловыми волосами. — Ну, что-то типа того, — ответил мне почему-то вообще другой парень с чёрной чёлкой на весь левый глаз, а лиловый здоровяк молча прошёл мимо, держа за щекой чупа-чупс и поддерживая руками ударную установку. — Эй, дружище, захвати, пожалуйста, оставшиеся микрофоны, — обратился ко мне третий, блондин с уложенными волосами, который нёс установку с другой стороны. — Без проблем. Я не стал докапываться до ребят с вопросами, хотя любопытство так и сжирало внутри. Уровень повышенного настроения вскоре начал зашкаливать, когда я увидел четвёртого парня в чёрной шляпе, изредка мелькающего то на сцене, то где-то за кулисами. Значит, не женский вокал. Значит, скорее всего, сегодня должна быть хорошая музыка. Хотелось бы именно этого, потому что бездарные музыканты, которые стараются показать всем своим видом совершенно иное, хуже толпы бухих приставал, которые мешают девчонкам этого заведения танцевать. Поставив микрофоны на их положенные места, я огляделся: свободные стулья редели. Всё это очень странно. И моя внутривенная радость, переполняющая меня аж до самого головного мозга, и эти ребята, которые вообще не вписываются в интерьер подобного заведения, и сегодняшние зрители, отличающиеся от предыдущих слишком культурным, сдержанным поведением и опрятными шмотками. Эй, а как же полуголые девочки? Кого мне здесь вообще сегодня охранять нужно? — Господи, это точно он! Я люблю тебя! Кажется, делать выводы о наличии культурности и сдержанности я поторопился. Дамочка в вечернем красном платье с огромным вырезом на спине яро махала руками из стороны в сторону, надеясь так привлечь к себе чужое внимание. Вскоре она обернулась к выходу и завопила ещё громче: — Девчонки, давайте там скорее, это же наш любимый Рёта! Он сейчас будет выступать! «Девчонки» тут же оголтело полезли из дверного проёма, как какие-то мошки из только что распотрошённой сетки тухлого лука. Я повернулся к сцене и увидел её — цель, которую сегодня мне предстоит охранять. Он сел на край сцены и перед тем, как оказаться в кругу худеньких рук и полуоткрытых женских форм, по-джентльменски снял с головы чёрную шляпу, а после, тут же напялив её обратно, ласково улыбнулся так, чтобы это увидела каждая девушка из всех окружающих его сейчас. Эту улыбку увидел даже я, хотя стоял в восьми метрах от сцены. Кисе погряз в пучине женского внимания, а мой повышенное настрой — в дерьме. — Липнуть к сцене строго запрещено, дамочки. Я не знаю, почему иногда просто не могу убрать свой язык в собственную задницу. — А мы не к сцене липнем, а к нашему Рёте. После этих слов тело Кисе ещё больше зажали в многочисленных объятиях. — Девочки, наш новый охранник очень строг с нарушителями, он может не только вас выгнать за дверь клуба, при этом незаметно облапав с ног до головы, но ещё и штраф выписать в виде кругленькой суммы. На меня в одно мгновение посмотрела несколько пар злобных намалёванных глазищ, а я постарался именно в этот момент показать свою самую суровую морду, которая только есть в моём гардеробе ужасных масок Аомине Дайки. — Так что, сядьте на свои места, да-моч-ки. Последнее слово я специально сказал громче и по слогам, при этом делая шаг вперёд навстречу женскому сборищу во главе с этим выскочкой-шутом. — Рёта, после выступления мы будем ждать тебя и твои автографы на улице возле входа! — завыв в один голос так, будто эта фраза у них уже отрепетирована, девушки разошлись по своим местам, только и делая, что мечтательно из-за плеча поглядывая на Кисе и с заметным негодованием на меня. Кажется, настроение вновь стремится к желанному верху. — Почему ты не говорил, что играешь в группе? Я посмотрел на Кисе и тут же перевёл взгляд на рядом стоящий пустой стул, не ожидая того, что он тоже посмотрит на меня именно в этот момент. — Кто играет? Я играю? — Нет не ты, грёбаный Папа Римский. — А, он — возможно, а я просто иногда пою, Аомине-чи. Кисе встал со сцены и, поправив шляпу, взял в руки уже включенный микрофон. Его голос теперь был слышен каждому. — Я пою, когда моё сердце любит.