Hero's Pay

Какая прелесть, подумал Лен, когда сердобольные Легенды ссадили его в Централ-сити 2016 года. Лен с трудом мог оценить эту наивысшую степень сочувствия, особенно когда эмпатичным становился даже Мик, хлопнувший его по спине в знак поддержки. Эта кучка недогероев, особенно щенок Палмер с трогательными, влажными глазами определенно влияли на Мика, только пока Лен не мог сказать, к лучшему или же к худшему. Пока все, о чем он мог думать, — это жалость, с которой Легенды смотрели ему в спину, выпихнув из Волнолета, чтобы Лен «развеялся и пришел в себя».  Никто не спросил даже, хотел ли он этого.  Конечно же, этот мальчишка Джексон растрепал всем, что сам бессердечный Леонард Снарт отправился в прошлое, чтобы изменить свою судьбу и судьбу своего отца. Но никому и говорить не нужно было даже, что у него это не получилось: ведь Лен по-прежнему стоял перед ними, не став ни добрее, ни героичнее. Тот же самый прожженный вор с не самым счастливым детством и изломанным моральным компасом.  Но Лен уже был готов к тому, что о его жалкой попытке узнают все, как только Гидеон сообщила ему, что прошлое осталось неизменным.  — Что мне нужно сделать, чтобы это изменить? — не выдержав, прошипел тогда Лен.  — Боюсь, это невозможно, мистер Снарт.  — Что значит невозможно? — выпалил Лен, в порыве чувств бросая в стену свернутую газету с заметкой о поимке его отца. Лен подозревал уже, что если бы не его вмешательство, отец не заполучил бы тот изумруд, а это значило, что этот временной парадокс существовал всегда, и создать петлю он был обязан, чтобы не произошло разрыва. Но Гидеон наверняка же знала, как вмешаться в свою судьбу по-настоящему.  — В данном мире, известном как Земля-1, развитие событий, в результате которого Вы не становитесь известным вором, невозможно, — как-то мягко (может быть, иллюзия?) пробормотала Гидеон, и Лен крепко стиснул руки в кулаки, прислоняясь лбом к ледяной металлической стене. Он не мог позволить себе вспыхнуть, словно Мик, не должен был позволять эмоциям взять верх. Потому привычно усмехнулся, прячась под насмешливой маской:  — Только не говори, что это в моих генах.  — Нет, мистер Снарт, быть вором не в Ваших генах. Но сообразительность, смекалка, острый ум, отвага, некая безрассудность и умение планировать некоторым образом связано с тем, что заложено в Вас природой.  Неожиданно, но те слова расслабили Лена, который усмехнулся куда искреннее.  — Спасибо, Гидеон, никто еще не говорил мне столько комплиментов.  — Всегда пожалуйста, мистер Снарт, — странно, но в электронном, синтезированном голосе Лен услышал улыбку. И такая странная форма безумия заставила улыбнуться и самого Лена:  — Осторожнее, я могу подумать, что я становлюсь твоим любимчиком.  — Вы мне приятны, мистер Снарт, — пробормотала в ответ компьютерная женщина, но почему-то, закрыв глаза, Лен видел не ее бесплотное изображение, а Барри Аллена, заливавшегося румянцем до самых своих белых плечей.  «Вы мне приятны» — это что-то сродни «Я могу дать тебе свою благосклонность».  За грудиной больно, одновременно сладко и горько потянуло при мысли о Барри. Что бы он сказал, если бы узнал, что пытался натворить Лен со своей жизнью?  — Ты тоже приятна мне, Гидеон, — было бы невежливо не отвесить ей комплимент в ответ. Наверное, благодаря этому она решила поделиться с ним тем, что ему наверняка не следовало знать:  — Мистер Снарт, Ваша текущая временная линия является самой оптимальной из всех возможных.  — То есть другие линии существуют? — уцепился за крохотную информацию Лен, но Гидеон его проигнорировала. Отлично. — Но ты мне о них, конечно, не расскажешь?  — Вам следует отдохнуть, мистер Снарт, — только и прозвучало в ответ. После этого Гидеон молчала. И теперь Лен лежал на разложенном диване на одном из своих пустых складов. Хотелось напиться, но позволил себе он лишь немного виски, чтобы легче было заснуть. Только сон не шел, вечер медленно скатывался в ночь, а заберут его на борт только утром. Хотя именно сейчас он с удовольствием надрал бы чьи-нибудь задницы, отморозил бы пару конечностей и схлопотал бы по лицу — всяко лучше саморефлексии на продавленном диване и глобальных размышлений о тех жизнях, которые ему, по словам Гидеон, доступны не были.  То есть это дерьмо — это самая счастливая судьба, на которую он мог рассчитывать в этом измерении? Велико счастье, да уж.  Лен прикрыл глаза, собираясь сосредоточиться на дыхании и уснуть, когда по лицу хлестнул поток ветра, а перед глазами вспыхнуло золото. Лен лениво скосился на Барри Аллена, неловко замявшегося перед диваном в своей домашней одежде и каких-то потрепанных кедах на ногах, но никак не отреагировал. После разговора с Гидеон эмоции словно были под анестезией, и даже на Барри Аллена не получалось отреагировать с привычным восторгом и предвкушением. Все происходящее больше напоминало сон, который, тем не менее, стал реальнее, когда Барри уселся на край дивана, прислоняясь задницей к колену Лена.  — Я сплю? — хрипло спросил наконец Лен, и Барри тут же отпустило напряжение; он расслабился, рассмеявшись и прошелся по своим едва влажным волосам. Верно, после душа. Любимая сексуальная фантазия Лена, просто прекрасно. Жаль только, что он в кои-то веки был не в настроении.  Вместо ответа Барри потянулся вперед и неожиданно ущипнул за руку. Лен даже шикнул сквозь зубы, и Барри снова звонко рассмеялся, склонив голову набок. Черт, все же не сон, но Барри был так же хорош собой и в реальности. Обычно фантазии оказывались приятнее настоящего, однако Барри Аллен был большим исключением. Во всех смыслах.  — Мне сообщили, что ты здесь, — пробормотал Барри, думая попутно, что же делать со своими руками, которые некуда ему было деть. В конце концов, он сложил их на острые коленки, как подобало примерному мальчику. От этой мысли Лена даже поотпустило; Барри был замечательным отвлечением, подумал он, протягивая руку и касаясь колена. Как делал это в баре, когда Барри предлагал ему...себя.  Это ведь значило, что Лен может его касаться, верно? В любом случае, Барри не возражал — только пунцовел и опускал глаза вниз, следя за рукой Лена. Но пока что он не собирался делать никаких резких движений, Барри мог расслабиться.  — Я так и не вычислил пока что твою шестерку на корабле, — подметил Лен. На данный момент он думал на Палмера и Джексона, но ему нужно было больше времени, чтобы вычислить.  — Могу облегчить тебе задачу, — пожал плечами Барри, возвращая взгляд на лицо Лена. — Это Гидеон. Так что не беспокойся.  — О, я определенно стал спокойнее, узнав, что за мной пристально следит искусственный интеллект, имеющий доступ ко всему, что происходит на корабле, — пробурчал Лен, но Барри только усмехнулся.  — Она просто приглядывает за тобой.  — Ты попросил? — уточнил Лен, вскинув бровь, но в ответ — только смущенное молчание. Лен хмыкнул. — Scarlet, я чувствую себя особенным.  — Ну, ты особенный... — Барри снова пожал плечами, и Лен вздохнул, поудобнее устраиваясь на диване и накрываясь одеялом. Ночью на складе становилось холоднее, а он был только в домашней одежде. Как и Барри, покрывшийся мурашками и заметно дрожавший, сидя с краю, словно боялся, что ему здесь будут не рады.  Как всегда, ему нужно было объяснять все доступным способом; Лен просто приподнял край одеяла и кивнул. Этого хватило, чтобы Барри во всполохе молний, за доли секунды, нырнул под одеяло, и, хотя Лен совсем этого не ожидал, опутал его своими конечностями, положив голову на плечо.  Усилием воли тело Лен расслабил — он не особо наслаждался такой тактильностью, но, опять же, это же был Барри, пахнувший персиковым гелем для душа и зубной пастой со сладкой мятой.  Захотелось сразу же вылизать его рот, но момент был таким мягким, невинным и подростково-сладким, что разрушить его было бы кощунством. Лен обернул руку вокруг Барри, и тот слегка сместился, переворачиваясь на живот под боком у Лена и укладывая подбородок ему на грудь. Чтобы смотреть глаза в глаза и жарко выдыхать Лену в шею, заставляя слегка потеть и немного дрожать в лонгсливе. — Хочешь поговорить о моей выходке? — догадался Лен, растягивая слова, словно его это не волновало, словно разговоры только раздражали. На самом деле, он немного опасался мыслей Барри. Тот мог быть в нем... разочарован. А это чувство неприятное.  Лен ненавидел разочаровывать людей, которые имели для него значение. Барри в число таких людей вписался как-то незаметно.  — Когда я бежал сюда, то думал, что убью тебя. Правда! — возмущенно воскликнул Барри, когда Лен не смог сдержать смеха при виде этой нахмуренной мордашки. О, он определенно боялся Барри Аллена, который, будь его воля, спасал бы жуков из-под ног прохожих.  — Так и знал, что ты захочешь избавиться от нашей сделки, — поддел его Лен, но Барри только пихнул его в бок, продолжая:  — Я думал, что врежу тебе, потому что... я испугался, — голос Барри понизился до шепота. — Испугался, что ты мог просто стереть себя из существования, а я бы проснулся и не заметил бы, что что-то изменилось.  Лен сглотнул, снова чувствуя, как неприятно давит в подреберье. Обычно говорили «гадко на душе», но никто не упоминал, что это чувство очень физическое. Оно не в душе, но в теле — словно твои внутренние органы перекручивает и сжимает, едва не лопая.  — Понимаешь, я бы просто не знал, что ты когда-либо существовал. Мы могли бы никогда не встретиться, — наращивал громкость голоса Барри, сам того не замечая. Он — чистые эмоции, которые переполняли его, лились за края, выплескиваясь на Лена. Такой открытый и беспокойный — эту морщинку между бровей хотелось разгладить кончиками пальцев, но вместо этого Лен лежал неподвижно, словно примерзший к своему месту.  Да, Барри был прав. Чувства, заветные мечты о лучшей жизни, сама возможность изменить жизнь — все это застило ему глаза настолько, что он даже не подумал о непредсказуемости своих действий. О том, как отразится это на нем, на Лизе, даже на Барри... Теперь Лен хотел, чтобы ему хорошенько врезали и мозги встали на место.  — Лен, — вздохнул Барри, снова по-щенячьи укладывая подбородок на грудь Лена и грустно глядя в ответ. Руки чесались пробежаться по растрепанными волосам Барри, но такой уровень интимности не укладывался обычно в систему координат Лена. Но даже если он и решился бы выйти за пределы своей тактильной вселенной, он сомневался, что это было дозволено — между ними были практически бизнес-отношения. Они не встречались. Но сейчас последнее, чего хотел Лен, — траха из жалости. Что-то вроде «вот тебе оргазм в утешение».  Но почему-то именно в этот момент Барри шумно задышал и, уткнувшись носом в грудь Лена и позабыв о смущении, скользнул рукой под резинку штанов Лена, касаясь его мягкого, невозбужденного члена.  — Барри, — Лена подбросило на диване, и Барри опасливо замер, но теплую ладонь с члена не убрал. Между тем капля того неприятного чувства в подреберье мигрировала ниже, в живот, теплея там и разжигаясь сексуальной заинтересованностью. — Мне не нужен жалостливый секс, — прорычал он, чувствуя, как нахмурился Барри. Полежав так пару секунд, он поднял лицо, уставившись этими своими влажными, искренними глазами.  — Это не жалость, — обороняясь, бросил он несколько агрессивно. Как комично, учитывая, что его ладонь все еще была в штанах у своего как бы врага. — Это... для меня. Если можно, — голос его вообще стал едва различим, и в этот раз настала очередь Лена непонимающе сводить брови к переносице.  — Для тебя?  — Чтобы почувствовать, что ты живой. Что с тобой все в порядке.  Лен понятия не имел, что это было за чувство, которое хотело изнутри вскрыть грудную клетку; горькое, сладкое, почему-то пахнущее персиком. Как будто это Барри сидел у него в груди.  Но найти подходящие слова, чтобы описать это чувство, чтобы спросить у Барри, что это такое, он не мог. Остался только старый друг — маска саркастичного шута.  — И твой индикатор моего благополучия — мой член?  Барри грустно улыбнулся, собираясь уже убрать руку, но вдруг замер; лицо его в мгновение ока вспыхнуло решимостью, как тогда, когда ему в голову пришла идея расплачиваться с Леном собой.  — Тогда... это награда. Как в нашем договоре.  — За что? — хмыкнул Лен недоверчиво, пристально следя за выражением лица Барри, но никакого подвоха. Ни ноты фальши. Либо Барри был искусным лжецом, либо сумасшедшим. Лен склонялся ко второму варианту. — За то, что облажался в своих намерениях?  Барри усмехнулся в ответ. В приглушенном желтом свете склада он казался искусителем, нарывающимся на приключения определенного рода.  — За то, — вдруг промурлыкал он, потираясь носом о грудь Лена — ластясь, как мартовский кот, — что оказался таким смелым, таким бесстрашным, что решил изменить свою судьбу. Чтобы попытаться исправить чужие ошибки. Но, к сожалению, чужие ошибки — это чужие ошибки, и исправлять их предназначается не тебе.  Пальцы Барри снова обернулись вокруг члена, начиная медленно, на сухую, двигаться вдоль длины. Внизу живота отозвалось возбуждение, и Лен начал твердеть. Смотреть на такого Барри не было никаких сил — оставалось только уронить голову на подушку, закрывая глаза и сдаваясь. Он никогда не мог всерьез бороться с Барри.  Тот, почувствовав свою власть, усмехнулся, подбираясь ближе и пряча пылающее (Лен мог почувствовать) лицо в изгибе шеи. Он на мгновение вытащил руку, только чтобы с шумом в нее сплюнуть и вернуть уже влажную ладонь на затвердевший член Лена.  Живое прикосновение было сумасшедшим — так, по крайней мере, казалось Лену. Ему дрочили чужие руки столько раз, некоторые даже особо умелые, но почему-то именно сейчас, когда Барри неловко перебирал варианты, то ускоряясь, то замедляясь, то сжимая сильнее, то ослабляя хватку, Лен не мог не поскуливать. Тихо-тихо, нахмурившись, потому что каждый звук, вылетающий изо рта, уже в который раз подтверждал, что одержимость Лена Флэшем зашла слишком далеко.  Не то чтобы Лена когда-нибудь останавливали рамки. Барри нашел ритм. Он дрочил Лену быстро, и в тишине, висевшей над ними, раздавались пошлые звуки трения кожи о кожу и нежный шум дыхания Барри, от которого у Лена даже взмокла шея. Сам он не заметил даже, как уткнулся носом в густые волосы Барри, пахнувшие уличным вечерним воздухом и мятным шампунем; от запаха слегка кружилась голова, и Лен почувствовал, как позорно быстро он приблизился к пику.  — Потрогай конец, — пробормотал он, и Барри, будто пьяный, протянул:  — Что?  — Потрогай конец, я... ах! Барри остановил руку, большим пальцем обводя деликатную кожу налитой, чувствительной головки, и Лен почувствовал, как все мышцы внизу живота сокращаются, и он выплескивается в руку Барри. Долго, наверняка до боли сжимая плечо Барри, который почему-то тихо бормотал «я здесь, Лен, я с тобой», пока Леонарда трясло и скручивало, когда оргазм и странная, едва заметная истерика сплелись воедино.  Главное только, чтобы он не заметил, как его волосы снова стали влажными от слез, брызнувших из глаз Лена. Потому что иногда, в этой «самой оптимальной временной линии» он мог почувствовать себя счастливым. Например, как сейчас.