Hero's Pay

Медленно, но верно обезболивающие препараты, закачанные в Лена в лошадиных дозах, начинали действовать. Лен как раз умудрился избавиться от всей команды, решившей, будто отмороженная и разбитая конечность пробудила в нем желание обниматься и пускать сопли в ближайшую доступную жилетку. Даже Сара смотрела на него с жалостью, хотя вот от нее Снарт не ожидал, рассчитывая услышать хотя бы одну черную шутку. Не обязательно высоко интеллектуальную. Он был согласен даже на что-нибудь тупое в стиле малобюджетных комедий с «сортирным» юмором — в общем, на что угодно, лишь бы не на виноватые взгляды всех вокруг, которым, кажется, дай волю, и они возведут Лена в ранг святого мученика. Лен опустился на ставшую привычной постель, придерживая себя второй, здоровой, рукой; голова уже слегка плыла и кружилась от этого обезболивающего и следовало быть осторожнее, чтобы не лишиться еще чего-нибудь. Но все его страдания будто рукой сняло, стоило его гудящей голове коснуться подушки. Холодная постель приятно прикасалась к разгоряченной коже. Единственное — хотелось раздеться полностью, или хотя бы избавиться от тяжелых ботинок, но сил больше не было. Мышцы во всем теле словно онемели, и трудно было поверить, что еще пару часов назад весь его организм кричал в агонии. Теперь ему нужна была короткая передышка. Желательно, без посторонних мыслей, потому что Лен не был уверен, что сможет выдержать еще внутренние монологи о Мике. И все же самой главной его проблемой оставалась невозможность не думать ни о чем. Работу мозга остановить было невозможно, но занять чем-нибудь, пока он не провалится в сон, вполне было ему по силам. Ну, или по силам Гидеон. — Гидеон, — позвал Лен почти что требовательно, но на выходе получилось жалкое, сиплое нечто. Перед глазами на мгновение вспыхнули малиновые пятна, и Лен застонал. — Как Вы, мистер Снарт? — отозвалась Гидеон непривычно, и Лену даже почудилась нотка беспокойства, проскользнувшая в речи, но это все были обезболивающие, определенно. Гидеон не была запрограмированна на чувства, насколько мог судить Лен. Впрочем, его суждения были субъективными. И все же показывать свою слабость не хотелось даже перед ИИ, но с языка сорвалось предательское «Хреново». И вдобавок, как вишенка на торте его боли, — стон. — Поставить Вам нарезку видео с Барри Алленом? Лен снова приоткрыл один глаз, глядя на мерцающую проекцию, повисшую перед ним. — Видео какого рода? — Детские видео из семейного архива, записи из видеоблога про сверхъестественные явления, выступления в качестве судебного эксперта по телевидению, а также видеозаписи ваших с ним разговоров с борта Волнолета. Пауза. Плохо соображающими мозгами Лен представил Барри. Четкая картинка смазывалась, но Барри никогда не был точеной картинкой в голове. Первичнее был образ — светлый, обволакивающий, теплый; ощущение под ладонями гладкой кожи и литых мышц, запах в носу геля для душа и мятной пасты, и искры, и ветер, ударяющий в лицо, и горячее дыхание. — Да, Гидеон, поставь видео. Ты лучше всех знаешь, что мне нужно. На проекции заплясало изображение маленького Барри на руках у отца. Мальчик был чудесным и по-настоящему счастливым. Он был любим своей семьей, чувствовал себя в безопасности. Лен наблюдал за картинкой, полуприкрыв глаза и ощущая, как от звонкого смеха маленького Барри и его бесконечного бормотания о супергероях (ничего не изменилось со временем) тело погружается в уют и спокойствие. Барри был всем тем, чем Лен не был даже в детстве. Он был соткан из света, надежды и любви, превращаясь в лучшее лекарство для больного насквозь Леонарда. Наверное, поэтому его так невыносимо сильно тянуло к Барри Аллену. Жаль только, что тот был очень-очень далеко и во времени, и в пространстве. И да, кажется, рана все же пробила Лена на сентиментальность и объятия. Хорошо, что его утянуло в сновидения прежде, чем он наделал глупостей.

***

Лен никогда не был на море или у океана, не вдыхал соленый воздух, и вообще у воды не отдыхал. Единственные смазанные воспоминания, что у него оставались, — то, как дедушка возил его в детстве на озеро и учил плавать. И самым лучшим за весь день был момент, когда дедушка укладывал его на спину и отпускал, и Лен дрейфовал по водной глади. Налетавший ветер посылал маленькие волны, ласкавшие его тело, и Лен чувствовал себя невероятно: спокойно и прохладно. Лену казалось, что он снова лежал на поверхности воды, и кто-то поддерживал его тело, подстраховывая. Только это не был дедушка, подумалось Лену. Дедушка никогда... не пел? ...И я ощущаю жизнь впервые, Любовь — в моих руках, солнце — в моих глазах, Я чувствую себя под защитой в свете пяти утра, Ты сдерживаешь мои страхи, небеса вспыхивают огнем*... — М? — Лен не смог произнести ни слова, но сознание потекло обратно в голову откуда-то извне, помогая понять: он в кровати с кем-то, голова покоится на чьей-то груди, в которой часто-часто бьется сердце, и чужие руки нежно скользят по его телу, словно вытягивая неприятную, ноющую боль, засевшую во всех мышцах. — Гидь'н, ты сдел'ла пр'екцию? — Нет, мистер Снарт, — незамедлительно откликнулась Гидеон, и Лену на мгновение почудилась насмешка в ее ровном голосе. Наверху кто-то позабавленно фыркнул, и Лен инстинктивно дернул рукой, чтобы тронуть второго человека, но... ...не почувствовал ничего. — Тшш, не тревожь руку, — прошелестел чей-то до боли знакомый голос. Лен медленно распахнул глаза, смаргивая туман, и сразу же заметил, что его руки не хватало. Точно. Мик, наручники, пушка, боль и лишение конечности. Полный набор для того, чтобы сделать день незабываемым. Все еще с трудом соображая, Лен извернулся в чужих объятиях, чтобы взглянуть на лицо: — Scarlet? Барри смущенно усмехнулся, совсем реальный, осязаемый, и все же Лен, сумняшись, спросил: — Ты плод моего воображения? — Часто мечтаешь обо мне? — ответил этот засранец, и Лен усмехнулся, думая попросить у Гидеон потом название препарата, который ему вкололи. Если у него были такие замечательные побочные эффекты в виде галлюцинаций... Но реальность, как оказалось, была сегодня к нему благосклонна. — Гидеон сообщила мне, что с тобой приключилось, — прошептал Барри, пока его руки мягко разминали плечи. — Мы с Циско и Кейтлин напросились на Волнолет. Обменяться информацией, повидаться с друзьями и прочее... — Врешь, чтобы достичь желаемых целей? Горжусь тобой, — здоровой рукой Лен похлопал Барри по колену. — Желаемых, да, — неясно откликнулся Барри и неожиданно прижался влажными холодными губами к виску Лена. — Как ты? — Однорук, но по-прежнему безумно привлекателен, Scarlet, — ответил он, но внезапно по телу прокатилась неприятная горячая волна, отчего все его тело покрылось мурашками. — Ленни? — выдохнул Барри тихо, не давя, только проходясь кончиками пальцев по предплечьям и плечам Лена. У него, должно быть, скаканула температура: каждое прикосновение — как к оголенному проводу. — Черт. Кожа поблескивала от пота, и ноющая боль снова охватила мышцы и, в особенности, там, где кончался обрубок руки, завернутый в кипельно белые бинты. Срез и вовсе горел огнем. — Гидеон, обезболивающее и антибиотик, — скомандовал Барри. — Не рекомендуется. Большее количество обезболивающего положит начало формированию зависимости от препарата. Кроме того, следующий прием антибиотиков назначен через четыре часа. Барри раздраженно фыркнул, но Лена, которого уже слегка потряхивало, держал крепко. — Что я могу для тебя сделать, Лен? Леонард извернулся в руках Барри, прижимаясь лбом к груди с размеренным, успокаивавшим сердцебиением. Пот с лица сразу же пропитал ткань футболки Барри, и Лену должно было быть стыдно за то, что он расклеился, как маленький мальчик. Ему даже не столько было больно, сколько душно, жарко, потно и дискомфортно. Организм словно только-только начал осознавать, чего лишился. — Ничего, просто... — на окончание уже не хватало сил, да и не удавалось подобрать слово, которое охватило бы все смыслы, вложенные Леном: «просто останься», «просто будь со мной», «просто пой мне колыбельную», «просто позаботься обо мне» и, самый пугающий, — «просто люби меня». И да, все дело определенно было в обезболивающих. У них явно прослеживался наркотический эффект, потому что при трезвом уме и ясной памяти Лен навряд ли позволил себе такие мысли. Мозг полностью концентрировался бы на рациональном, логичном, спланированном. Он не думал бы о том, как упросить Барри полюбить его. Лен не просил. Он брал, выменивал или покупал. Он планировал и достигал цели. Но сейчас мозг отказывался работать, чувства, напротив, обострились, напоминая, что Лен никогда не лежал вот так, в объятиях; Лена никогда не... жалели, не прижимали к раскаленному лбу холодную тыльную сторону ладони. ...И я ощущаю жизнь впервые, Любовь — в моих руках, солнце — в моих глазах, Я чувствую себя под защитой в свете пяти утра, Ты сдерживаешь мои страхи, небеса вспыхивают огнем... И снова — Лен на поверхности воды, волны омывали его тело, забирая жар и награждая прохладой. И снова — его поддерживали чужие руки, обещая обезопасить и подстраховать. Только в этот раз вместо фантомного плеска воды и шума в ушах — тихий, но уверенный голос. Но самым приятным оставались легкие, как прикосновения крылышек, поцелуи, россыпью покрывавшие лицо Лена, засыпавшего на груди мужчины, к которому хотел вернуться. Барри был необходимым и единственным. Лен мог дать руку на отсечение.