Нездоровый интерес

— Ты как? — если быть честным, в тот момент я чувствовал себя хреново. Как никогда прежде кружилась голова и даже подташнивало. Может, я чего-то не знаю, но этот грешный поступок отражается не только на психологическом состоянии, а вместе с этим и на физическом? Иначе я никак не мог объяснить эту резкую боль в животе, головокружение и слишком резкий вдруг для меня запах одеколона рядом стоящего братишки. — Странно, — ответил я ему, приковав взгляд на нетрезво блестящих глазах передо мной. Я увидел, как он нервно сглотнул, после чего по-привычному зажал губы. — Прости, — прошептал он, опустив голову так низко, как только было возможно. Я плохо понимал, за что он извиняется, но решил дождаться объяснений. — Я сделал из тебя гея… — последовало после этого.       Я неожиданно даже для самого себя очень громко усмехнулся. Никогда я не понимал Андрея. Сначала он ведёт себя вызывающе, дерзко, а после, когда-то, что ему надо было, происходит, прячется в кусты. Сразу краснеет, извиняется, выставляет себя невероятно виноватым. Это было очень странно, но я привык. — Это не твоя вина. Если бы я не хотел с тобой целоваться — поверь, ты бы сразу понял это, — поспешил я утешить его.       Я ещё плохо понимал, что конкретно чувствую к этому засранцу, но целоваться с ним мне определённо нравилось. А быть совсем честным, мысли о продолжении вызывали у меня только отвращение и рвотные позывы. — Андрюх… Давай будем просто целоваться иногда? — улыбнулся я, надеясь на положительную реакцию, хотя от моего брата можно ожидать всё, что угодно. Конечно, сразу он смутился, ещё сильнее опустил голову и крепко вцепился в мою куртку, будто без этого просто провалится под землю. — Не говори такие вещи так безмятежно… Я не мог сдержать улыбки. Конечно, братишка милый и всё такое, но… разве мне можно считать так?

***

      Самое главное теперь — не попасться маме. Лютая ненавистница геев, да и бонус у неё: оба мальчика не просто геи, но и геи между собой. Классно! Лучше жизни матери-одиночке и не придумаешь! Мне жаль, если всё зайдёт дальше поцелуев. Я думал, что если Андрей только гей из нас двоих, то род могу продолжить я. Но что теперь…? Если и я такой же? Что будет с нами? Что будет с нашим будущем? Нет. Я не собираюсь становиться геем. У меня обязательно будет жена и дети. Я уверен, что ничто не сможет меня заставить перейти границу дальше поцелуев.       Тем более, я даже узнал, что нравлюсь одной симпатичной девушке со второго курса. Конечно, не моего поля ягода, но вроде ей столько же, сколько Андрею. Вроде, нормальный возраст. Нужно будет как-нибудь поговорить. Правда, если быть совсем уж честным, я не хочу. Меня много раз отшивали. То голос хриплый, то походка как у гуся, то целоваться не умею, то слишком много жру… В общем, плохой был из меня парень всё это время.       Вернувшись домой, я сразу уселся за комп, искать эту девушку у себя в друзьях, чтобы написать и предложить погулять сегодня-завтра. Но какого-то хрена я оказался у неё в ЧС. Прикольненько. Почему только?!

***

— Я вернулся. — я скинул с плеча на пол почти пустую сумку и направился сразу в зал. — Мааам? — Мама спит. — послышалось из комнаты Вити, что находилась рядом с залом. — Не буди, она устала. — Хорошо. Несмотря на предупреждения брата, я всё же направился в комнату матери. Она действительно спала, и, судя по тому, как спокойно она реагирует на ор Вити и малого, на скрипучую до ужаса дверь и плинтус — крепко. От усталости я плюхнулся в ноги к маме. Та не повела и ухом. Иногда мне кажется, что она — самый несчастный человек на планете, пусть и не показывает этого. Четверо детей, два развода — для женщины это очень тяжёлое бремя и мне очень хочется звать её героем по жизни. А вот зваться её сыном уже не хочется, если честно… Позорить семью не хочется, да и не только мне одному, скорее всего. Это ужасное чувство потерянности и безысходности ситуации. Нужно ли бороться с этим, как с болезнью, или оставить всё как есть? Кому нужно верить? Сердце или мать? Что важнее? Конечно, мама всегда будет самым лучшим человеком на свете, как бы она не возненавидела своего сына, после того, как узнает. Но… Что тут можно сделать? — Прости, мама… — сказал я полушепотом, вытирая поступающие слёзы к глазам. — Прости… Но я не буду тем, кто женится. От меня можешь не ждать внуков. Может, это сделает Витя или Миша, а может и Дима, но… Не я точно. Прости… Ой… — одна слеза всё-таки прорвалась сквозь ладони и упала на её щиколотку от чего, что было невероятно странно, она сразу подскочила, словно ужаленная. — Андрей? — рассеяно сказала она, нелепо улыбнувшись. — Чего ты плачешь, родной? — ещё не до конца проснувшаяся мама протерев глаза, обняла меня, даже толком не зная причины моего расстройства. — Нет, нормально всё. — Если что-то случилось — расскажи. — уверенно добавила та, на что я активно замотал головой. — Как хочешь. Она постучала по плечам мне и, взглянув в зарёванные глаза, звонко засмеялась: — Ты сейчас так похож на своего слюнтяя-отца! — я заметил, как непроизвольно скривился при упоминании этого человека. Да, у мамы было много партнёров. Ровно столько, сколько у меня братьев. Но я никогда в жизни не назову свою мать… В прочем, это не важно. Главное, что она любит всех её детей, несмотря на то, что каждый безумно отличается от других. Но единственное, что никогда не примет матушка — это однополые отношения. И дело здесь вообще не в обычном стадном инстинкте отвращения ко всему неизведанному. Скорее, виной тому дядя-гей, каждую неделю забиравший её брата… Лучше не продолжать. Неприятная история. — Ладно, давай, вставай. Ты проголодался? Я сейчас сделаю твой любимый салат, если хочешь.       Сквозь слёзы я постарался искренне улыбнуться и, довольный лицом счастливой матери, радостно кивнул головой. Когда она ушла из комнаты, я всё так и остался сидеть там, не у состоянии пошевелить и пальцем. Завтра я приду домой с девушкой — это точно. Никогда в жизни я не позволю себе допустить, чтобы мама страдала из-за моего упрямства. Увы, это только мои проблемы. Поэтому, даже если я и не собираюсь жениться на ней, да и вообще встречаться, я обязан хотя бы сделать вид, что натурал. Трудно предположить, сколько это может продолжаться. Совсем не ясно, сколько мне ещё придётся врать. Но другого пути нет, ведь счастье родного человека — самое главное, а со своей похотью можно как-нибудь справиться. Наверно.