Обет молчания

Сколько Джон себя помнил, он грезил и ждал того дня, когда на его запястье появятся первые слова его второй половинки. Когда в полночь на его десятый день рождения на коже прямо на его глазах проявилась аккуратная надпись, он расплылся в улыбке. Этот день стал самым счастливым днем в его жизни. «Афганистан или Ирак?» Он много раз представлял то, что он скажет на эти слова. Уотсон узнал про эти страны много, много истории, много информации. Он даже составил список достоинств или недостатков каждой страны, интересовался их культурой, языком. Но в то же время Джон не считал, что надпись меняет судьбу. Он просто шагал вперед, с готовностью отзываясь на то, что дает ему жизнь. Когда он узнал о том, что учебу в медвузе могут оплатить военные, на которых потом нужно будет отработать, — он понял, что именно туда ему и дорога. Когда события 2001 года ознаменовали начало борьбы с терроризмом в Афганистане и Ираке, Джон наконец понял значение фразы для него. Он представлял много раз, как встретит его. Он будет его командиром? Или сослуживцем… Он выпустился из меда и отправился на курсы военной подготовки, сразу по завершении которых их бросили почти в самое пекло. И тогда, наверное, он и начал забывать о своих мечтах… А потом была глупость и героизм. Было нападение талибов на транспорт, был ребенок, который, испугавшись, побежал подальше от дороги. Была погоня, когда Джон, наплевав на все, бросился за ним. И был чудовищный взрыв, отбросивший его на несколько метров назад, на удивление прояснивший затуманенную голову. Лежа в пыли, не слыша ничего, кроме звона и гула, он думал только о том, что это расплата. Расплата за то, что посмел забыть то, что его еще ждут. Что он, возможно, просто пропустил и не заметил того человека, который мог сказать эти слова. И последним его желанием было все-таки найти того, кто предназначен ему судьбой. Услышать заветную фразу. *** Джон сидел на лавке в сквере и смотрел на суетливо перемещавшихся по дорожке голубей, сражающихся за кусок батона. Сегодня был на удивление теплый день для Лондона, и Джон впервые за несколько дней вышел из квартиры, чтобы просто погреться на солнце. После возвращения из Афганистана он почти постоянно мерз. Теплые свитера с высоким воротом, закрывавшие шею, и большой уродливый шрам, пересекавший горло. То, что оставила ему война. Что оставило ему место, куда он так стремился ради чертовой надписи на руке. И что получил взамен? Жалкую комнату в доме, мизерную пенсию по инвалидности, хромоту, перемежающийся тремор рук и… полное отсутствие возможности говорить. Разорвавшийся снаряд словно разделил его жизнь на две части: до, когда она еще имела хоть какую-то надежду, и после. Когда он вернулся в Лондон, весь круг его общения сузился до общения с психотерапевтом посредством бумажек и посещения курсов по обучению языку жестов. Он держался, старался держаться, но по вечерам, сидя в холодной тесной комнате в социальном жилье, Джон все чаще думал о том, что зря он тогда в порыве отчаянья просил о том, чтобы выжить. Ведь кем он стал теперь? Инвалидом. Уродом. Иногда он думал, лежа без сна в постели, а кто это, его вторая половина? Какой он, его соулмейт? И как он жил? Всегда ли не имел надписи или она пропала после ранения. Он впервые в тот день подумал, что даже никогда не интересовался этой темой. Джон достал из-под подушки телефон, намереваясь погуглить, а потом внезапно оборвал себя. Зачем ему это надо? Ведь если представить, что надписи у человека, с которым он связан, никогда не было, значит, он его и не ждет. Ведь так? И Джон впервые понадеялся, что так оно и есть на самом деле. Потому что навязывать себя кому-либо, бывшего военного, инвалида, страдающего от ПТСР, попросту не хотелось. Впервые в жизни он, вообще, пожалел, что у него есть надпись. И он решил никак не давать человеку повод догадаться. Даже если услышит фразу. Не говорить. Хотя что он скажет? Ведь он не может говорить. Он сидел на лавке, думая о жизни, которая двигалась вперед, казалось, не обращая внимания на него и его увечье, когда услышал оклик. — Джон! Джон Уотсон? — Джон резко вскинулся, слыша свое имя, и внутренне подобрался. Встречаться со старыми знакомыми он не хотел совершенно точно, к этому он не был готов. Он поднял голову и встретился глазами с полноватым улыбающимся человеком, который отдаленно напоминал… — Привет, я Майк. Майк Стэмфорд! Помнишь меня? Майка Стэмфорда Джон помнил слишком хорошо. Но… Он улыбнулся, глядя на располневшего друга, видеть которого он был рад, несмотря ни на что. Тот стоял рядом, добродушно улыбаясь, ожидая какого-то ответа. Джон открыл было рот, но почти тут же захлопнул его. Рука взметнулась вверх, в заученном жесте автоматически касаясь горла. Общаться жестами Джону стало на удивление просто, но привыкнуть к этому, когда ты почти всю жизнь говорил, все равно было тяжело. Во время военных операций все общение между командой проходило только жестами. И только потом Джон сообразил, что с людьми лучше общаться при помощи карточек. Мало кто может открыто понимать то, о чем он говорит. Лицо Майка немедленно изменилось: расстроенно оползли уголки губ, глаза расширились. Джон уже привык к подобной реакции от окружающих. Так на его сообщение реагировали все, с кем ему доводилось встречаться, и, хотя поначалу это дико бесило, со временем он просто смирился. Жалость или нет, но это была его реальность теперь. Но что было необычно, так это то, что спустя мгновение Майк вскинул руки и заговорил. Джон удивленно следил за движениями рук, еле успевая, — так бегло Стэмфорд это делал. «Прости. Я не знал. Я слышал, что ты пострадал, но правда не знал, что все так серьезно. Мне жаль». «Пустое. Только теперь не могу говорить. Печальные последствия». «Мне правда жаль. Но хорошо, что ты выжил». Джон сдержал руки, которые уже было хотели ответить: «Я об этом жалею», — и просто промолчал. Майк расстроенно улыбнулся, зарываясь пальцами в волосы, и вздохнул — видимо, понял, что разговор принимает какой-то не тот поворот. Но вот его руки снова заговорили: «Может, выпьем по чашечке кофе? Я правда очень рад, что с тобой увиделся». «Да, с удовольствием, кстати, у меня только голосовые связки повреждены. Со слухом все в порядке». — О, прости, — уже вслух сказал Майк и расстроенно посмотрел на Джона. — Совсем забываю, когда начинаю говорить так. Джон улыбнулся, стараясь успокоить друга. На самом деле ему действительно доставляло удовольствие, что тот реагировал на его состояние как-то правильно. Не кидая сочувственные взгляды, не повышая голос, как делали многие, узнавая, что Джон не говорит. «Я не знал, что ты знаешь жестовый язык». — Да, пришлось научиться. Моя младшая дочь… — Майк оборвал себя, а потом ответил с явным восторгом: — У меня их четверо, представляешь? «Ты нашел своего соулмейта?» — с улыбкой проговорил Джон. Они с Майком были достаточно близки, поэтому он прекрасно знал, что было написано на запястье друга. «Нравится». Слово, банальнее которого нельзя даже представить. Стэмфорд часто возмущался по этому поводу, потому что слышал его сотню раз на дню. — Да, Патрисия замечательная. Представляешь? — Майк улыбнулся. — Я так устал в тот день. Мне все осточертело, а еще я выхватил из-под носа у стоявшей перед прилавком девушки последнюю упаковку печенья. Она, знаешь, одарила меня таким взглядом… И вот не поверишь, накипело. Впервые в жизни я на кого-то повысил голос, — Джон удивленно выдохнул. Добряк Майк, казалось, на такое был просто не способен. — Даже не подумаю отдать вам эту упаковку «Хобнобс». Нет! Что вы так вытаращились? Не нравится, когда на вас кричат? И она, представляешь, только стояла и хлопала на меня глазами, большими-большими. А потом просто коротко ответила «Нравится». И только тогда я понял… — Майк весело рассмеялся, а потом посмотрел на Джона. — А ты? Встретил своего соулмейта? «Нет, — коротко махнул Джон. — И, честно говоря, даже не горю желанием с ним встречаться». — Но почему? — как-то возмущенно проговорил Майк, и Джон наградил того укоризненным взглядом. «Зачем? Майк, я не имею голоса. Или ты думаешь, человек, которому я не могу ничего ответить, ждал меня все эти годы? Нет. Не ждал. Все, что получит родственная душа от меня — это буквально навязанного калеку. Или ты ждешь, что, услышав эту въевшуюся в подкорку фразу, я буду счастливо размахивать руками, радуясь, что наконец моя чертова жизнь обрела смысл? Я калека!» — Ты не… «Я именно калека, Майк! — Джон замахал руками более интенсивно. — Или ты думаешь, что человек обрадуется такому? Я не хочу тешить себя надеждой на светлое будущее, обрекая другого на страдания. Просто не хочу внезапно своим появлением вгонять другого в какие-то жесткие рамки. Я не эгоист, Майк, и я не думаю, что я буду приятным дополнением к чьей-то жизни. Хромой, немой бывший солдат с ПТСР, живущий лишь на мизерную пенсию, которой едва хватает на оплату социальной квартиры. Да я даже просто не могу позволить себе Лондон, понимаешь? Кому я нужен?» Джон устало выдохнул, неопределенно взмахнув рукой. Он понятия не имел, почему сейчас открылся именно Майку. Тот какое-то время просто сидел молча, а потом хмыкнул. — Ну, дело твое — по поводу соулмейта. Только я все же посоветую тебе не рубить сплеча. Стоит дать этому шанс. А вообще, то, что ты сказал мне про квартиру… У меня сегодня был подозрительно похожий разговор. Ты не думал найти себе соседа? *** Джон вошел в лабораторию, стараясь особо не смотреть на стоявшего у стола мужчину, на котором даже лабораторного халата не было. Он повернулся, глядя по сторонам. — Здесь все изменилось, не правда ли? — услышал он голос Майка и просто кивнул. Сообщать раньше времени о том, что он не в состоянии говорить, потенциальному соседу не хотелось. Право слово, все, чего ему хотелось — найти квартиру хоть на пятьсот фунтов дешевле. — Майк, можно твой телефон? Мой сигнал не ловит, — прозвучавший в тишине баритон заставил внутри что-то замереть. — А чем не устраивает городской? — Предпочитаю СМС. Майк потянулся, ощупывая карманы, а потом устало вздохнул. — Прости, остался в пальто. Джон неосознанно потянулся в карман, решив сразу составить о себе положительное впечатление, может, как-то кивнуть, но неожиданно взвесь пыли и чего-то химического, попав в горло, когда он снова по привычке открыл рот, вызвала дикий приступ кашля, поэтому он просто вытянул руку с телефоном вперед. Мужчина поднялся, резко подошел к Джону и взял у него телефон, практически тут же утыкаясь в экран. Наконец, кашель ослаб, и Уотсон вытер выступившие из уголков глаз слезы. — Это мой друг, кстати. Джон Уотсон. Да… — представил его несколько рассеянно Майк и замолчал, видимо, не зная, что сказать дальше. И неожиданно в тишине комнаты наконец прозвучал заветный вопрос. Тот самый, который Джон мечтал услышать все это время, а с недавних пор пугавший больше огня. — Афганистан или Ирак?