Во всём виноват Компот!

Радио оповестило о том, что в столице десять ноль — ноль. А трафик надежды не вызывал. Уже тридцать пять минут «Ауди» стояла практически на одном месте, продвинувшись за всё время разве что на пару метров. Ургант то водил пальцем по сенсорному экрану небольшого телевизора на панели, то переключал своё рассеянное внимание на мобильный телефон, держа его в руках и кладя его на место. За эти тридцать пять минут вышеперечисленные манипуляции были повторены многократно. Я, в свою очередь, бессмысленно наблюдала за этими немудрёными движениями, постепенно совершенно забываясь. Не знаю, что успело произойти со мной за столь недолгое время, но я словно успела практически потухнуть. То ли моё горючее закончилось, то ли углекислый газ успел затушить мой сияющий синим пламенем огонь. Я словно за это время смирилась окончательно с мыслью, что гореть в данном направлении бессмысленно и бестолково. Есть вещи, которые не стоят наших усилий — и физических, и эмоциональных. Бывает «без шансов». И чем раньше смиришься с тем, что так случается, тем проще сможешь продолжить вести свою обыкновенную, вполне изученную жизнь. После осознания идёт боль, ведь так? А может быть осознание настолько ошеломляющим, а боль чрезмерно яркой, что после, практически внезапно, наступает полнейшая пустота? Такая, словно предшествующих ей чувств не было. Пустота — да и только. От полнейшего отсутствия даже намёка на шанс. От пустоты мне стало скучно. Я внимательно изучала причудливую сеточку морщинок на шее у мужчины, следила вверх-вниз за движениями кадыка, считала количество вдохов и выдохов. Насчитала семьсот семь последних, а после сбилась со счёта. Захотелось приложить руку к груди, чтобы не только увидеть, но и ощутить пульс, удары сердца и горячий смелый кровоток, несущийся по тонким венам. В ладони оттого пульсировало, и я подложила её под ягодицу, чтобы ненароком не осуществить свою шальную мысль. Мы молчали. Ургант, вероятно, думал о своём, важном, а я думала о своём — нет, не о моём, но в то же время ещё более важном. Я потерялась окончательно от чувства неуместности, но начинала считать себя чем-то вроде части дизайна дорогого салона — чуть лучше обивки, но бессмысленней. Я понимала, что, уйди я сейчас бесшумно, он и не заметит. В идеальном случае бросит на прощание: «Пока, Варвара», но и на то надеяться значило бы блуждать в иллюзиях. — Ты студентка? — слишком резко прозвучавший голос вынудил рефлекторно дёрнуться, отводя наглый взгляд от глупого рассматривания субъекта, носящего имя «дядя Ваня». И я ума не приложу, для чего сотворила этот фокус с именем. Вероятно, хотелось привлечь его внимание, заставить посмотреть на себя хотя бы чуть-чуть заинтересованно. А тоска в его глазах, эта тоска, которая сопровождает всё наше недолгое, утомительное для него общение, — кому она выгодна? — Да, «гостиничный и ресторанный менеджмент», третий курс, — отчеканила я и перевела внимание прямо на дорогу. — Нравится учиться? — обыденно болтал он, а мне сразу же захотелось вновь превратиться в предмет, безмолвно окружающий его и создающий для него комфорт. — Мечта всей юности, — ответила, мысленно пожелав, чтобы прекратилось тут же это никому не нужное общение. — Это здорово, когда идёшь к своей цели, — тускло произнёс яркий мужчина затасканную мысль, потерявшую изначально наделённый ей смысл. Он умолк. А я только об этом и мечтала — сейчас даже больше, чем состояться в жизни. Я понимала, что всё это не годится. Что так никому не нужно, поэтому с уверенностью, не подвергающейся и малейшему сомнению со стороны, объявила: — Дядя Вань, знаете, у меня внезапно появились срочнейшие дела, которые мне надо обязательно сделать сейчас же. Ситуация на дороге сами видите какая, поэтому я вас покину, договорились? — перед выходом на второй полосе дороги с двусторонним движением я успела словить на себе озадаченный (хоть не безразличный) взор почти прозрачных, наполненных рудниковой водицей глаз. Не обернувшись, я быстрым шагом скрылась из его вида. Да он и не смотрел, собственно.