Во всём виноват Компот!

— Варя? Что происходит? Где Эрика? Почему она не отвечает? — на меня налетел шквал встревоженных вопросов. Стало на мгновение даже неловко, ибо обо мне мой отец никогда так не волновался. — С ней всё в порядке. Она сейчас у меня, отдыхает, — ровным, на удивление самой себе, голосом отозвалась я и из-за плохого качества сигнала услышала собственный практически лишённый эмоций голос, — любопытно, причиной тому была моя попытка замаскировать чувства или полное отсутствие их априори по отношению к участи девушки? Я ведь понимала, что эта ситуация ничем положительным для Эрики не закончится. Она пережила уже одну мини-трагедию, но в скоро будущем её ждало наказание. А дядя Ваня, я отчего-то убеждена, подобное поведение не допустит. Во мне взыграла совесть. Ведь, судя по всему, Эрика полноценно доверяла мне, а я сейчас поступаю как враг народа. Я, говоря бытовым языком, сдаю её с потрохами. И кому? Её отцу — человеку, с которым я и поговорить полноценно не сумела? Да, все эти думы и терзания мучили меня ещё долгое время: сразу после звонка и намного позже, только вот не во время, ибо я слышала его голос, а ему вторил сердечный стук. Какие ещё оправдания уместны в данном случае? Да, я была в той первой неловкой стадии влюблённости, когда и совладать с собой не можешь, и хочешь этого, и вовсе не желаешь — всё одновременно. Требовательному тону я продиктовала свой полный адрес, оповестив о том, что «приезжать, в общем-то, нет смысла», только вот он даже не дослушал моих оправдательных речей. Да, я старалась оправдаться перед самой собой и в диалоге с ним. Услышав «уже еду», я бесшумно положила телефонную трубку на пол, у самых ног, устроила голову на мягкой диванной обивке, подняла бесчувственные глаза к потолку и тихонько протяжно взвыла. Тело Эрики покоилось в нескольких сантиметрах от моего, крайне беспокойного. Я то опускалась полностью на пол, то вновь забиралась повыше — энергии прибавилось значительно, а усталость как рукой сняло. Наконец, я встала, прошла в ванную, умылась, подкрасила ресницы, губы нежно-розовым блеском. Расчесала волосы и убрала их в высокую причёску, украшенную приятной бабочкой-заколкой. Приняла душ и облачилась в бежевое шёлковое платье, сексуально обозначившее все выпуклости. Поглядев на себя в зеркало и испугавшись производимого эффекта, заменила его на обычное хлопковое, чуть менее женственное, но тоже вполне себе симпатичное. Расстелила диван, переложив на него девушку (она оказалась вполне себе податливой), раздела её до нижнего белья и положила под одеяло, вещи же её аккуратно разложила на стуле. Убрала все разбросанные вещи по местам. Включила чайник. Затем выключила. И снова включила. Достала купленный на одном из сочинских рынков чай, припасённый на волю случая. Заварила его. Домофон оповестил о прибытии ночного гостя в четыре сорок пять после полуночи. К тому моменту я бездумно сидела у изголовья кровати и рассматривала горе луковое, при рождении названное Эрикой. Укрыла всё тело одеялом, оставив на виду лишь макушку. Я жила на третьем этаже, но скорость, с которой мужчина взобрался по лестнице, была впечатляющей. Укол ревности не преминул обозначить мои истинные чувства. Я подошла к незапертой двери, и оттого, как только она распахнулась, оказалась почти прикоснувшейся к его телу. Какой-то миллиметр разделял нас. Мне так захотелось его во что бы то ни стало преодолеть, но я себя в очередной раз сдержала, сжав кулаки и впившись ногтями в кожу. Боль приводит в сознание. Мужчина тяжело дышал и взволнованно смотрел на меня. Молчал. Это входит в нашу традицию: не разговаривать при встрече. Или почти не разговаривать. Выдержав паузу и поняв, что более Ургант не настроен играть в гляделки, я с плохо скрываемым сожалением произнесла: — Она спит. Сейчас уже в норме. — Что у вас здесь, чёрт возьми, произошло? — рявкнул он и направился в комнату. Нетрудно было предположить, что именно там находится его дочь. — Не здесь. — Что «не здесь»? — грубо спросил мужчина, склоняясь на коленях перед лицом ребёнка и ощупывая её на предмет сохранности. Я стояла сзади, у самой арки, и остекленевшими глазами наблюдала за тем, как губы — словно в замедленной съёмке — оставляют влажный след на детском лбу. — Они сидели не здесь. — А где? — всё тем же тоном вопрошал Ургант, продолжая изучать лицо дочери. — У Антона. — Разумеется. А что в тот момент делала ты? — он резко обернулся и настойчиво и даже жёстко смотрел мне в глаза. — Почему ты допустила подобный исход? — Я работала. — Должна же была освободиться после десяти? — тревожное лицо вновь обратилось ко мне затылком. — Взяла банкет, — честно призналась я. Почему-то я даже не подумала выдать очередную отговорку, ложь. Пусть знает, кто я такая. И делает с этим знанием всё, что ему заблагорассудится. В любом случае, я не так невинна, как его Эрика, я пусть и нечасто, но всё же временами решаюсь на поступки не благочестивые и эгоистичные, если того требует предмет моего желания. Вот этот вот предмет, который продолжает от меня требовать: — Оставила Эрику со взрослым братом и его дружками? — прозвучало так холодно, почти ядовито, и тогда осознание тающим льдом обрушилось на мою бедовую голову: я ему омерзительна. — Он мне не брат, — это единственное, что я смогла выдать под его напором. Снова-таки правду. И опять я подставила Эрику. Было же ясно, как белый день, что ей пришлось солгать, чтобы её внимательный отец отпустил её на день рождения взрослого парня: он брат её хорошей, ответственной подруги. Но вышло совсем иначе: и не брат никакой, и о чувстве ответственности эта её подруга вовсе не слышала. — Понятно, — протянул мужчина и цокнул языком. — Что я ещё должен знать? Я вздохнула и выдала: — Как бы вам не было сейчас неприятно находиться в моей компании, я всё же настоятельно рекомендую пока не тревожить Эрику, немного оттянуть время её вынужденного пробуждения… — Беспокоишься, значит? — Да, верно, — прервала я ожидаемую речь, — о ком я думала тогда, когда оставила маленькую девочку наедине с парнями, алкоголем и сигаретами? Отвечаю: о вас. Вы — косвенная причина моего глупейшего инфантильного поведения. Взгляд, сравнимый разве что с ветрами, дующими в Антарктике, — я его поймала на себе и, удержав, вернула практически с такой же отдачей. Пару секунд Ургант безмолвно скользил взором прозрачных глаз по моему лицу. И, наконец, произнёс: — Не болтай чушь. И постели мне на полу.