Во всём виноват Компот!

«Потому, наверное, что не хочу мучиться слишком долго и докучать вам», — не произношу вслух, но стараюсь донести эту основную мысль до неистово грозных светло-голубых — при ярком свете и зелёных — при любом другом глаз. Едва ли он может прочесть мои мысли, но сказать это вслух — значит продолжить свои терзания. — В считанных метрах от нас спит ваша дочь, у вас есть ещё двое прекрасных дочерей и жена — так заботьтесь о них, дядя Ваня, и позабудьте всё то, что произошло сегодня здесь. Я вас очень об этом прошу, — Ургант определённо был в прострации: глядел так, словно обезумел. И причиной его сумасшествия явилась я. Пару дней назад я и подумать не могла, что это может не радовать. У Ивана Андреевича Урганта обязана быть спокойная счастливая жизнь. А мои фантазии и скрытые желания — чистой воды блажь. — Так что я побегу, — вздохнув глубоко, на полном выдохе скороговоркой выговорила я. Не получив никакой реакции, я осторожно обогнула значительную фигуру, дабы не задев выйти из ванной комнаты. Дыхание уже практически восстановилось, когда я остановилась у входной двери, чтобы надеть сапоги. Всё закончилось. А совсем скоро и пройдёт окончательно. Ветерок качнул выпавшие тонкие пряди волос. В нос же ударил запах, который я, пожалуй, уже не сумею забыть. Это — то единственное, что никто и никогда не отберёт у меня. Ни его семья, ни его жизнь, ни даже сам Ургант. Не смогут. И я буду оборонять всеми силами эти воспоминания, которые, увы, станут самой больной раной и самой большой слабостью. — Зачем делать то, от чего после будешь раскаиваться, зная, к тому же, что все попытки тщетны? — он говорил тихо, речь была, на первый взгляд, безэмоциональной, но я чувствовала всеми поджилками, что он требует ответа и без него я не вырвусь из-под гнёта загнавшего меня в ловушку мужчины. — Хотите, чтобы я созналась, что мечтала соблазнить вас с самого момента нашего знакомства? — напряжение в виде бесцветной каши ворвалось в лёгкие, облюбовав всё близлежащее пространство. — Я хочу знать, чего ты пыталась всем этим добиться, — снова грубость, жёсткий, совсем не идущий Урганту тон. До того, как ответить, я выпрямилась и оказалась фактически прижатой к двери. Касания его тела не было, но он навис, словно угроза, над моим почти не существующим в сравнении с его организмом. Мужчина был слишком близок, отчего в сознании потемнело, словно перегорела лампочка, отвечающая за рациональность действий. Это было слишком не к ситуации, не к месту — лишнее, ненужное. Ну зачем он сам портил свою жизнь? Зачем ему я со своими дурацкими переживаниями? Я ведь ничего не попросила, ни на что не надеялась — лишь на то, что он выбросит прошлые события из головы. — Ничего! — вскрикнула я и, напугавшись громкого истерического голоса, прикрыла ладонью рот. — Отпустите меня, я умоляю, мне нужно уходить! — слёзы застыли, управляемые рассудком: «Нет! Запрещено! Терпи!» — Папа, не ругай Варю. В случившемся нет её вины, — я видела, как лицо мужчины вытянулось, корпус дёрнулся назад, давая мне шанс на побег. И я не преминула воспользоваться им, выкрякивая, при этом пытаясь как можно быстрее отворить дверь: — Эрика, прости меня, папа Эрики, удачи вам, мне нужно на учёбу, вторые ключи на тумбе, — и, натужно закрыв двери, я кинулась в бег, наивно полагая, что Ургант поспешит меня нагонять. Умерила шаг я только тогда, когда свернула за угол дома. Слёзы лились тонкими струйками, превращая, я была убеждена, тушь в сплошные разводы по всему лицу. Но мне в ту минуту было наплевать. Главное — я смогла уйти. Дома я оставила рюкзак с тетрадями, деньги и телефон, так что идти мне было, в общем-то, некуда, но и возвращаться сейчас я хотела менее всего, поэтому бродить по улицам — вот был мой единственный выход. Первый прогул. Первое выяснение отношений с мужчиной, в которого безысходно влюблена. Первый физический контакт с ним… И, вероятно, последний. Тем лучше для нас обоих. И мои удивление и страх не знали границ, лишь только стоило мне услышать за спиной: — Стой! Варя! — я не остановилась, не ускорила шаг, а лишь продолжала глупо идти по тротуару, зная наперёд, что скоро встречусь с мужчиной из моих снов лицом к лицу. Впрочем, того я желала в самую крайнюю очередь. Я в очередной раз всхлипнула и почувствовала тяжёлую ладонь на моём локте. Тело, пребывающее в колоссальном стрессе, было одёрнуто с такой силой, что я не сумела сопротивляться и была развёрнута на девяносто градусов. — Ты забыла, пока убегала со всех ног, — я опустила взгляд и увидела в мужских руках рюкзак, который он протягивал мне, но по какой-то неведомой причине замер, удерживая. Я потянулась к вещи, но вырвать её не удалось. Его внимательный изучающий взор прогуливался по моему лицу, и мне становилось стыдно. Тогда я ощутила тоску, свалившуюся откуда-то сверху мне на плечи. Отсутствие какой-либо надежды угнетало, но в то же время вынуждало не медлить, ибо смысла для того было слишком мало. Я вновь предприняла попытку выдернуть из цепких прекрасных пальцев вещицу. И снова вышло фиаско. Казалось, Ургант даже не моргал. Или я просто приукрашиваю былые события, превращая воспоминания в драматически-трагические. Возможно, он просто смотрел, без какой-либо мысли или подтекста. А я, как и всегда, вообразила иной мотив. Спустя длительное время медленного уничижения моей тщедушной персоны (выглядящей, ко всему прочему, убого) своими прозрачными строгими очами он потянул рюкзак в его сторону, заставляя меня сделать шаг вперёд. Я не понимала, чего он добивается, зачем издевается надо мной и почему до сих пор молчит. — Я тебя подвезу, — наконец, сказал он, продолжая разглядывать меня словно под лупой. — Вам же в «Останкино»? Мужчина ничего не ответил, но по глазам было и так всё ясно. Я победно усмехнулась (настолько, насколько позволяло моё тогдашнее состояние). — А мне в противоположную сторону. Увы, но нам не по пути, — губы дрогнули в улыбке. — Спасибо за предложение. И всех вам благ, дядя Ваня, — воспользовавшись его секундной озадаченностью, я применила всю силу в руках и выдернула предмет гардероба. Я шагала медленно, не заботясь вовсе о том, что существенно опаздываю на пару по маркетингу, виляя бёдрами и пуская слёзы, мешавшиеся у самых губ со соплями, желая притом знать, что Ургант смотрит вслед.