Во всём виноват Компот!

А он где? Никто не знает; по веществу ведь Он ветер; за гранью; без вести; вне игры. Пусть солнце бесстыдно лижет ему вихры, Пусть он устает от женщин и от жары, — Его, по большому счету, не существует. (с) Вера Полозкова

Тринадцать дней спустя «В Москве восемь утра, и вы слушаете Авторадио…» — Эрика, ты точно решила, что тебе следует работать в этом баре? — Ну пап… — протянула плаксиво девушка. — Только потом не жалуйся мне на то, что ничего не успеваешь. И чтобы преподаватели мне тоже не ругались на тебя… — Пап, — в голосе читалась обида, — ну когда это было? — В начале месяца, — послышался детский голосок с заднего сидения. — Нина! — девушка возмутилась, бросая яростные взгляды-стрелы на сестру. — Я не лгу, — бросила девочка в «ответочку». Эрика развернулась к младшей сестрёнке и долго пронзительно, с лёгким прищуром глядела в глаза бесстыдной маленькой негодяйки, которая так часто вставляет везде и всюду свои неуместные комментарии. — А у нашей Ниночки появился возлюбленный. Жорой звать, — Эрика ехидно улыбалась, зная, как сильно переживает по этому поводу сестра. — Вон оно как, — отец семейства удивлённо воскликнул. — Из какого он класса? Повисло молчание. Эрика ухмыльнулась, стараясь сдержать хохот, который так и норовил выбраться наружу. — Из началки. Кажется, он ведёт у всех, да, Нина? — Эрика обернулась и с победной ухмылкой воззрилась на растерявшуюся сестру. — Вообще официально его принято называть «Георгий Павлович». Он учит игре на пианино. И по совместительству является любовью нашей дорогой тихушницы. — Эрика, — назидательным тоном произнёс мужчина. — А что такое? — с наигранным удивлением возразила девушка. — Я не лгу. В автомобиле звучало только радио, все умолкли: Эрика с нетерпением ждала наступления своего первого трудового дня, Нине было не по себе говорить о самых сокровенных вещах, а глава семьи был как бы с детьми, но мыслями где-то далеко. Поэтому никого молчание не смущало. Коротко попрощавшись с папой, Нина вышла возле школы и устремилась на урок, за которым следует предмет её обожаемого преподавателя. — Что, всё так серьёзно? — поинтересовался мужчина сразу после того, как выехал со стоянки. — Ты о Нининой любви? Мужчина повёл головой. — Она трещит о нём без умолку, на его кружок записалась. Вечно плачется, что он мало уделяет ей времени, а у неё, как назло, игра выходит из рук вон плохо. После выполнения домашек обычно зубрит свои ноты. Какие-то стихи начала писать. У неё в шкафчике несколько его портретов. Берёт фотографии из сети, потом перерисовывает. У неё, кстати, круто выходит, может, в художку её отдать? — А что с тобой? — А что со мной? — ответила вопросом на вопрос девушка. Знать о Саше он не мог. Да и об Антоне тоже. Переживать, казалось бы, нет причины. Но, а вдруг? — Как поживает Антон? — Не знаю. Мы не встречались больше недели. Они же с Варей не разлей вода, вот у неё и надо спрашивать. — А с Варей ты поддерживаешь связь? — Сейчас нет. У неё курсовая на носу, работа, какие-то личные проблемы. Мы не виделись после той вашей ссоры. Остаток пути до заведения, в котором с сегодняшнего дня будет подрабатывать Эрика, прошёл в полном молчании, лишь звук из динамика сообщал о том, что в Москве пробки на семь баллов. Девушка скупо попрощалась с отцом, поцеловав его в щёку. Уже в восемь сорок три мужчина остался в автомобиле один. На радио началась программа разговорного жанра, но Ургант не разбирал сути того, о чём шла речь. Вообще в последнее время в его голове был чаще сумбур, чем хоть какой-нибудь относительный порядок. Его вечернее шоу, «Прожектор», «Смак», помощь в благотворительном фонде, обсуждение программы на очередное летнее путешествие, семья, режущиеся зубки у младшей, назойливые предложения сыграть в плановой несмешной комедии, полное отсутствие времени на отдых — всё это одним неразборчивым комом покоилось в мозгу. Кажется, кто-то приглашал на вечеринку. Но кто и на какую именно — Ургант вспомнить не мог. В десять ноль семь мужчина уже отворял двери комнаты, которая служила последнее время репетиционным залом, являясь, разумеется, гримёрной. Здесь и сплетничали, и жаловались, и хвастали, и иногда даже знакомились — но это уже в прошлом, но не потому, что не хочется, а потому, что почему-то не складывается: дела, надо бежать, времени нет. И не то чтобы его в действительности не существовало — оно, по сути-то было, только вот для него находилось другое, иное, более полезное наполнение. Семья, к примеру. Или глупое фокусирование потерявшегося взгляда на экране встроенного в панель автомобиля компьютера. Когда как, как сложится. В этой совсем не тайной, но столь уединённой часто комнате находился лишь один человек. Он читал газету, развалившись на кресле и закинув чисто по-мужски ногу на ногу. Отхлёбывал из чашки кофе. Либо капучино, либо латте — подумал Ургант, легко прикрывая за собой дверь. Мужчина за столом отвлёкся, взглянув на вошедшего и мягко и естественно улыбнувшись ему. — Привет, — он отпил из чашки. Ургант кивнул, протянул руку и поздоровался. — Как успехи? — поинтересовался он, присаживаясь практически напротив Мартиросяна. — Ничего, много работаем и не слишком устаём. У тебя как, Вань? — Почти так же. Гарик взглянул на сидящего через стол друга, и в глаза бросилась одна очень яркая деталь: Ургант глядел то по сторонам, то без особого интереса изучал свои ногти, то — с интересом, но не занимался никаким видом деятельности и даже не сетовал на то, что ему не особо хочется начать сию же секунду работать, «они ведь так давно не виделись», надо потрындеть. Это показалось Гарику странным и дало стимул к началу беседы. — Как атмосфера в семье? — А? — Иван смотрел растерянно, чем нимало удивил друга и вызвал ещё энное количество вопросов. — Дома всё как обычно. — У девчонок в школе нет проблем? — Нет, в школе нет. — Тогда ладно, — Гарик задержал изучающий взгляд на Урганте и решил, что произошло что-то важное, только вот Ваня говорить об этом не желает — значит, допытываться он не будет. Захочет — поведает. Тем более он всегда так делает. Друзья некоторое время молчали. Гарик успел сходить за второй чашкой горячего напитка, доредактировать статью, закончить ещё две и посмотреть пару раз на Ивана, сначала не занимающегося ничем, кроме почёсывания отросшей щетины, а после лениво пробегающего взглядом по строчкам в газете. В десять сорок две дверь комнаты отворилась и в неё вошёл Сергей Светлаков, успевающий на ходу жевать сэндвич, разговаривать по телефону и искать нечто в недрах своего рюкзака. — Я готов как никогда ранее. Запомнил-запомнил: восемь тридцать. И я тебя, — Светлый бросил трубку на диван и по очереди пожал две руки. — У Насти спектакль? — спросил Гарик и словил на себе удивлённый взор Сергея. — А ты откуда знаешь? — Иван хмыкнул, Светлый бросил на фигуру друга быстрый взгляд и воззрился на Гарика. Мартиросян вздохнул фальшиво устало: — Ты на прошлой неделе говорил. — Да? — Светлый, кажется, искренне удивился сему факту. — В общем, сегодня буду смотреть старого-доброго Твена. Кто-нибудь желает разделить со мной это увлекательнейшее времяпрепровождение? — Я — пас, — Светлаков сделал вид, словно шокирован ожидаемой реакцией армянского друга. — Съёмки. — Да-да, — хитро поддакнул Светлый. — Что насчёт тебя, Вань? А Ваня был где-то в другом измерении: он плохо слышал, о чём говорили друзья, но ещё меньше имел желания разбирать всё то малое количество информации, которое доходило до его сознания. — У, — протянул Гарик. — Что-то недоброе творится с нашим добрым другом. — Беда какая, Вань? Ты поделись, мы постараемся помочь, — шутливо-серьёзным тоном сказал Серёжа, усаживаясь на диван, касаясь таким образом коленом коленки своего задумчивого друга. — Я поеду забирать дочь с работы. — О! — оживился Гарик. — Первый рабочий день, поздравляю. — Это в том баре, который показался тебе сомнительным? — влился в беседу Светлаков. Но ответа не получил, оттого потрепал за ногу Урганта. — Да, в том. — А почему Эрика вообще захотела там работать? — поинтересовался Мартиросян. Иван глубоко выдохнул. — Потому, что там трудится её подруга. — А чего так уныло? — отозвался Светлый, теребя друга за коленку. Урганту хочется ответить как-нибудь колко, шутливо, ярко — только вот ничего на ум не идёт. Вспомнил Варю — и неообъяснимый туман в голове. То ли от провала в памяти, то ли слишком много эмоций связано с ней. Неизвестно. Но шутить впервые не хочется. А ведь, казалось бы, смешная ситуация, маленькая девчонка, наивные, малопонятные для него чувства. Его чувства или всё-таки её чувства? А разве они у него есть?