Во всём виноват Компот!

А где я? Я дома, в коме, зиме и яме. Мурлыкаю в ванной медленно Only you, Пишу себе планы, тут же на них плюю; А кожа сидит на креме как на клею И, если не мазать, сходит с тебя слоями… Он снится мне между часом и десятью; Хохочет с биллбордов; лезет ко мне в статью. Таджики — как саундтрек к моему нытью — В соседней квартире гулко ломают стены © Вера Полозкова.

Кирилл у Томы так некстати заболел, отчего нам пришлось поменяться сменами. С утра на учёбу, а ночь вынуждена провести в баре. Нерадужная перспектива, чего уж. Без двадцати восемь — добралась сегодня, на удивление, быстро, стою вместе с нашим су-шефом Колей, он курит, а я впериваю взор в серое мартовское небо. Делать ничего не хочется; работать, учиться — всё наводит тоску. И так последние полмесяца: тоска зелёная. Встаю, умываюсь, работаю, хожу бездумно по улицам и изредка учу какой-нибудь предмет. Много и долго думаю, но обычно ни о чём. Сплю часа по четыре, от силы. Появляется желание утонуть, чтобы пучина поглотила — но так, чтобы без остатка. Серая тень. Говорят, что так неправильно, мол, жить таким образом глупо. Бесцельное просаживание жизни, одно сплошное существование. И становится жаль себя, когда приходишь к выводу, что причиной твоего прозябания явлется совершенно не нужное звено в твоей жизни. И обида берёт, ибо финансовые трудности, проблемы с учёбой, окружающими людьми, здоровьем, семьёй тебя не сломили, не заставили посереть, а кто-то, кому это даже неинтересно, смог. И известное дело: надо перетерпеть, пережить это, повзрослеть, вырасти благодаря этому чувству, стараниям. Говорят, любовь многому учит. Особенно любовь безответная, первая, запутанная. Она побуждает нас к самоанализу и развитию через него. К пересмотру ценностей. Обыкновенное развитие души через сильные переживания. Но принятие этой всем известной истины не облегчает нынешнее состояние: мне всё так же тоскливо, как и было позавчера, вчера и, я убеждена, будет завтра. Я одёргиваю себя, запрещая думать о предмете моих терзаний. Ведь он далеко. В этом городе. И так близко. — Гостей много? — обращаюсь к повару, обводя глазами довольно свободную стоянку. — День рождения у владельца здания. — Понятно, — устало вздыхаю, представляя объём сегодняшней работы. Ночь на ногах и без минутки на сон. В десятке метров от нас остановилась тонированная Ауди, мы с Колей перевели на неё внимание, только вот из автомобиля никто не спешил выходить. — Ладно, Варь, я пошёл переодеваться. Удачной смены. Я улыбнулась возвращающемуся в ресторан парню, а после снова уставилась в серое холодное небо, наводящее одну лишь тоску. Хотя, будь сейчас даже ясная солнечная погода, она бы не заставила меня сменить настрой. Грустно, печально — а что за окном, разве это имеет какое-нибудь значение? Без пяти восемь я уже была внутри, была найдена менеджером и получила указание: отобрать свежие овощи и фрукты от повреждённых и испортившихся. Не переодеваясь, я накинула фартук, надела перчатки, взяла Лёшу, бармена, в помощники, и мы совместными усилиями вытащили парочку ящиков с органическими продуктами во внутренний двор. Работа обещала быть долгой, и, поставив табурет рядом с ящиками, я приступила к нудному процессу. Задумавшись, я не обратила внимание на то, как тёмно-синий автомобиль переместился к самому входу в служебку. Я подняла глаза с земли на тонированные стёкла машины. Оно медленно опускалось, и вместе с тем бьющее под ребром предчувствие затрудняло дыхание. Сначала моему взору открылись тёмные, чуть взъерошенные волосы, густые брови, большие глаза — которые глядели как-то обречённо, словно быть сейчас здесь и смотреть на меня — худший вариант времяпрепровождения. — Привет, Варя. — Здравствуйте, — вышло почти в унисон. И мы оба замолчали так же — одновременно. Я чувствовала, как сердце ускоряло свой бег, пульс то замирал, то рвался с сумасшедшей скоростью, предрекая аритмию. И я просто-напросто не могла отвести взгляда — так, будто я наконец-то получила реликвию, о которой столько раз слышала и многократно видела, но без возможности изучить лучше и — тем более — получить в личное пользование, о чём даже мечтать было смехотворным. Наблюдала за тем, как мужчина сжал плотно губы, пожевал изнутри щеку, словно решался на что-то важное и ответственное. Что он здесь делает? — Уже полдевятого, а Эрика до сих пор не вышла. Не видела её? Я отрицательно мотала головой, не особенно понимая, чего же именно от меня хотят. Эрику? Здесь? А что Эрика могла делать в «Меркурии»? Очевидно, моя потерянность была легкочитаема. — Она теперь работает у вас. Из груди вырвался какой-то нечленораздельный звук похожий на «мэм». — Не могла бы ты поискать её?.. — Ургант умолк, странным рентгеноподобным взглядом сверху вниз рассматривая меня. Фриссон застыл на коже, а тело словно окаменело. Мужчина хмыкнул тихо, но звук был мною услышан. — А то я дозвониться не могу. — Могу, конечно, да, — отошла от лёгкой прострации я, словив при этом секундную улыбку, украсившую его губы. Но при этом не сразу сдвинулась с места, не желая совершенно терять мужчину из виду. Тоска в своей бушующей яркости и ослепительной серости отозвалась во мне: мне его не хватало. Его спокойного внимательного взгляда, слегка хитрой и лукавой улыбки, этого ощущения, словно он абсолютно уверен в себе, но всё же иногда позволяет себе сомневаться, как будто две энергии с противоположными знаками живут в нём, и они, надо сказать, сосуществуют эффективно. Мне нужно было его просто видеть, даже разговор не имел особенной важности. Это чувство настолько ошеломляет, как только ты понимаешь, что для того, чтобы быть удовлетворённой и заворожённой, — тебе просто надо смотреть на человека. Каким образом и по каким параметрам был выбран этот человек для тебя — неизвестно, и, вероятно, пока эта загадка остаётся таковой, результат будет всё тем же: только он. Понятно, что простоять дольше я не могла, поэтому вошла в здание. Зачем-то набрала Эрику, полагая, будто не отвечая отцу, она обязательно примет мой телефонный звонок. Разумеется, этого не случилось, тогда я написала ей сообщение, оповещая её о том, что папа, дескать, её дожидается на стоянке. Ответа не было. Я обошла всю служебную часть, нашла менеджера, которая рассказала о том, что Саша, бармен и по совместительству мой друг, и Эрика отпросились более часа назад. А также узнала о том, что теперь три дня в неделю девушка будет работать в баре. В коридоре за мной увязался Дима, сын директора заведения, студент третьего курса финансового университета и по совместительству наш бухгалтер. — Варь? Я пыталась показать своим видом полную незаинтересованность в беседе, собственно, я действительно не имела и малейшего желания сейчас общаться с кем бы то ни было, особенно с человеком, к которому я не испытывала симпатии. Но Диму это нисколько не смущало, и он всё так же, не сбавляя шага, плёлся за мной. — Варь? И у самого служебного выхода я резко остановилась, из-за чего тело юного финансового дарования чуть не припечаталось в мою спину. Развернулась к нему лицом, сощурилась и грубо спросила: — Что тебе нужно от меня? На секунду парень опешил, но, надо отдать ему должное, быстро пришёл в сознание: — Я насчёт Томы. Понимаешь, — он замялся, не решаясь произнести то, что я и так знала. — Тебе она нравится, — помогла нерешительному существу я. Он охотно кивнул. — И я думал, как бы её порадовать. — Не знаю, — тут же выдала я и развернулась к двери. — Ничем помочь не могу. — Стой! — я почувствовала на локте слабую хватку, и оттого поёжилась, ибо на ум пришли те самые воспоминания, связанные с мужчиной, в которого я влюблена. Только вот держал Ургант меня куда увереннее и болезненнее. Забавно то, что неприятных чувств в той ситуации было меньше — нет, их не было: только расстроенные чувства, но это скорее от безысходности. — Пожалуйста, помоги мне. — Своди её в Малый драматический. Я могу идти? — нейтральным тоном спросила я. — Да-да, спасибо, — и руки отпрянули, а я, в свою очередь, распахнула двери. Глаза мгновенно сфокусировались на автомобиле, чуть-чуть отъехавшем в сторону. Собравшись с духом перед новым диалогом, я пошла в его сторону. У закрытого окошка я остановилась в сомнениях: стоит ли стучать? Но решаться мне не пришлось: стекло опустилось, и я увидела его перед собой вновь, только ещё ближе. Я стояла у самой дверцы пассажирского сидения и могла разглядеть мужчину слишком хорошо. Он выжидающе глядел на меня, а я просто любовалась, не видя смысла в каком-либо вербальном контакте вообще. Он передо мной — мышцы лица расслабленные, тело в комфортном состоянии, негативного напряжения между нами не ощущается, и я совершенно не замечаю того, что он стремится как можно скорее уйти от моего общества — сейчас этого нет, разве нужно что-то ещё для удовлетворения? — Ты её не встретила? — вопрос в лоб заставил меня немного отрезветь. — Нет. Она уехала. Ургант ничего на это не ответил, и я посчитала нужным пояснить. — Она отпросилась. Подробностей я не знаю, но переживать не стоит, — смотрит внимательно, видимо, анализируя что-то своё. Интересно, он уже понял по прошедшим событиям, что я не могу и не хочу ему лгать? Ведь я выдала ему, малознакомому человеку, свою почти подругу. Хотя это и нисколько не делает меня лучше в его глазах — я почти предательница, пусть даже имеющая свои основания говорить правду. А кто их, по сути-то, не имеет? Мужчина отвёл внимание куда-то за лобовое стекло, оставив мне для любования свой профиль. Я вновь и вновь, как жаждущий воды путник в пустыне, впитывала в себя его образ. Он казался таким близким, родным, но настолько чуждым, что, мне даже почудилось на мгновение, все звёзды галактики более просты для понимания, более приземлённы, реалистичны, чем он был и остаётся для моей жизни. — Надо было предупредить, сам виноват, — произнёс Ургант негромким, почти домашним голосом — так, что внутри у меня какие-то проводочки заискрили и, кажется, где-то выбило лампочки. — Вероятно, вы приедете домой, а Эрика уже там, — я поймала его улыбку и принялась, прилагая огромнейшие усилия, тащить её к себе, на собственный склад всяких важных вещей, которые неминуемо вгоняют в депрессию. — Возможно, так и будет, — вежливо прокомментировал мои слова мужчина и снова взглянул на меня. Ну всё. Время остановилось, превратилось в мягкую кашицу, быстро циркулирующую по кругу. Он глядел настолько многозначительно, а эти его глаза — умные-умные и волнующие-волнующие — приковали меня к земле. Не имею и малейшего понятия, как долго продолжались наши гляделки — но всю оставшуюся рабочую смену у меня нещадно жгло в глазах. Хотелось уткнуться ему в грудь, прижаться и попросить защиты. Но я не могла — разумеется, в моих правах было только стоять, как истукан, и глядеть на мужчину с таким скорбным чувством и ощущением полной опустошённости, которые я действительно испытывала, потому что желала столько всего, а в настоящем не было даже его руки. Я заметила, как Ургант от чего-то дёрнулся, словно его только что укусило крошечное насекомое. — Ты сегодня всю ночь будешь здесь? — До семи. А потом на учёбу. — Непросто. — Заменяю мать трёхлетнего простудившегося ребёнка, — улыбнулась своим мыслям я, вспомнив о Томке и Кире. — Ты умница, — наверное, я себе это надумала, но в светлых глазах я прочла нежность — пусть мимолётную, но от неё стало значительно теплее. — Откуда знаете? — усмехнулась я и поджала губы, чтобы не рассмеяться. Стыдно после будет за то, что одной грустно и тоскливо, а с ним — с человеком, который совсем скоро уедет и почти стопроцентно не появится более в моей серой жизни — тянет улыбаться, смеяться и излучать радость вселенскую. Мама всегда говорила, что самодостаточный человек должен уметь сам и веселить себя, и не давать скучать, и жизнь делать ярче. А я не умею. Видимо, так и не стала самодостаточным человеком. Мне для счастья одной себя катастрофически мало. — Заметил. Я набрала полную грудь кислорода и улыбнулась закрытым ртом. Счастье переполняло. Но надолго ли? Любопытно, а ему с самим собой так же хорошо, как и мне с ним? И я не смогла сдержать себя и расплылась в широченной лыбе самого довольного кота на всём белом свете. Ургант вторил мне, пусть и более скромно. Так странно: мы просто улыбались друг другу (я уж точно ему) или ситуации, или неловкости. Хотя, это тоже удивительно, но я её не испытала в нынешнюю встречу. Я отлично помню, что было в те разы, только более меня это не угнетает. — Варя! — раздалось громогласно в два голоса. Я посмотрела прямо и словно увидела лицо другого человека, не того, который пару секунд назад столь безмятежно улыбался мне, чужой для него девчонке, болтая со мной ни о чём и даже похвалив, — а того, кого я пусть и изредка, но видела по ТВ — с выражением деловитости, проще говоря — в профессиональной маске, которая блокировала любые попытки доступа к беззащитному кожному покрову. Я испугалась, ибо не уследила за чем-то очень важным, я бы сказала жизненно необходимым. — Варь! — снова голос, только чужой, произнесённый с другой стороны. — Слушай, а на какую постановку лучше сходить? Я видела так чётко, как в режиме замедленного действия: короткое «удачи с чаем*», визг шин и уже на ходу поднимающееся стекло — стекло, в которое я продолжала смотреть. Разочарование, будто ледяная вода в известном эксперименте, окатило меня с головой на том же самом месте. И я не сразу, медленно поплелась к табурету, села и, словно в миг растеряв все силы, которыми была полна меньше минуты назад, лениво продолжила перебирать плоды. — Варь? — я слышала, как Дима приближался. — А, Варь? Я подняла, наконец, на него глаза, в которых застыла вода, и выдала какой-то звук. — Это что, был Иван Ургант? — он скорчил неприятно-изумлённую рожу, а я, проигнорировав вопрос, занялась прежним делом. В четыре сорок мы с ребятами закончили с уборкой зала, и все ушли кто на перекур, кто поесть, оставив меня на подоконнике на бэке**. Сначала я повторяла вопросы к сегодняшнему зачёту, после пыталась уснуть, подоткнувшись подушкой, но и то, и другое оказалось безрезультатным. В голове, вместо учебной программы, крутились абсолютно другие мысли, как бы я ни желала их прогнать, они всё равно оставались именно там. Сон тоже не шёл, а перед закрытыми глазами, в самой тьме появлялось то бездушное лицо мужчины, от которого я медленно, но верно сходила с ума, когда он на высокой скорости, резким разворотом уезжал восвояси. Зашла в интернет, убедилась, что не спутала очерёдность пар на сегодня. И, словно по наитию, вбила в поиск «Иван Ургант». Десятки тысяч статей, столько же фотографий, новости. Светские мероприятия, шоу «Вечерний Ургант», снимки с женой и детьми, интервью. Открыла одно из них, которое Ургант давал Вернику, где он рассказывает о своей юности, о работе в стриптиз-клубе, о жене бывшей однокласснице, о своих увлечениях. Необъяснимое чувство: узнавать так много моментов из частной жизни не из уст человека, которому она принадлежит, а со слов третьих, пятых лиц. Я не могла верить. Не могла читать и воспринимать эту информацию как частичку самого Урганта. Все эти слова, не принадлежащие, по сути, ему, а если и были таковые, то уже отредактированные, лишённые чувств, человечности, души. Я не увидела его в тех словах, которые приписывают ему. Потому я быстро переключилась обратно на академический курс. Уже утром я прочла сообщение, полученное в 21:15. «Я с Сашей» «Не говори только папе, ок?» 21:17. «Я теперь работаю в „Меркурии“. Да ты уже и сама в курсе» 21:34. от Эрика К.