Во всём виноват Компот!

Пары я еле высидела, зачёт, к которому так вальяжно готовилась, провалила и уже возвращалась домой по вечернему городу. На часах было около восьми, я рассматривала яркие блики подсвеченных магазинов и фонарей, отражающихся в водах Москвы-реки. У нас с друзьями было место, в котором каждый из нас находил или уединение, или освобождение от тоски в весёлой компании, которая могла спасти практически ото всего. Я всегда прибегала к их помощи, но сейчас это было совершенно ненужным и лишним, пустой тратой их сил. Оттого я в уединении медленным шагом направилась в наше излюбленное место — к старенькой деревянной скамье, смотрящей на отдалённые стены Кремля и мутную воду. Мне нужно было все мысли разложить по полочкам, решить, наконец, к чему же я иду. К освобождению ли? Нет, увы, им и не пахло. Я ошибалась, когда думала, что сиюминутно возникшие чувства будут становиться всё слабее и вскоре совсем утихнут, вернут мне мой холодный разум. Всё получилось совсем наоборот: эти чувства, я непременно ощущала это даже в тот самый момент размышления, укреплялись во мне, укладываясь, словно грунт, в моей душе. Казалось бы, прошло каких-то две недели с той самой встречи, только вот чувства были слишком окрепшими, чересчур уверенными — они уже не кричали о своём существовании, не старались при каждом случае заявить о своём наличии, они просто были, и другой мысли не допускалось. Они жили во мне, цвели, прогрессировали. Будто пружина, вживлённая в спинной мозг — я физически ощущала их присутствие, их власть, значительное влияние на все мои мысли, решения, на каждое действие. Так, словно они успели стать неотъемлемой частью меня. И более отвергать их и тем более ставить под сомнение я не имела никакого права. С раннего детства взрослые говорили мне, что полюбить внезапно, с первого взгляда — всё это детские сказки, чистой воды вымысел. Таким образом можно только влюбиться — и то, это очень быстро закончится — так же, как и зародилось. Поэтому чувствам, возникшим мгновенно, доверять не стоит, их нужно пережить, осмыслить — и, вероятнее всего, скоро выбросить из головы. И я слушала их, этих знающих всё наверняка взрослых. До появления в моей судьбе Урганта, который, я убеждена, изменит меня, сам того не желая. Он уже меняет. А теперь я и не знала, к каким голосам свыше прислушиваться, у кого просить совета, когда все те люди, которым я привыкла доверять без каких-либо «но», оказались незнающими, не имеющими понятия, подобного опыта. Я оказалась в ситуации, выхода из которой мне никто не мог предложить, даже тот мужчина, в которого я влюбилась. Которого я… Полюбила? — Варенька! — услышав над самым затылком, я чуть было не подскочила на скамейке. Обернулась. — Сашка! — парень легонько приобнял меня за плечи. — Давно не виделись, — он присел рядом и привычно обратил внимание на речные воды. — Дел много. Да ты и сам всё знаешь. — Знаю. Что случилось? — я вопросительно взглянула на него. — Сюда просто так не ходят. — Я улыбнулась, подтверждая справедливость сего вывода, но рассказывать не планировала. — Подумать надо. — М, — парень понимающе ухмыльнулся, протягивая мне фруктовый напиток, наш любимый сок на случай разговоров по душам, эдакое негласное правило. — Тогда давай пораскинем мозгами вместе, — Саша отхлебнул из горлышка, — может, чего и решим. Мы болтали ни о чём, шутили, смеялись. Сашка умел веселить. С ним я не становилась абсолютно счастливой, но лёгкость, пусть и ненадолго, спускалась на плечи. Он говорил о работе, пару раз упомянул Эрику, с которой они за последние пару недель сдружились особенным образом (подтекст был очевиден). Сообщал, что за тот же период так ни разу и не видел Антона, не общался с ним в соц.сетях и не созванивался. Спрашивал, поддерживаю ли я с кем-нибудь из компании связь, а я в ответ лишь отрицательно качала головой. Благодарил за то, что когда-то я, вопреки мнению большинства друзей, приняла в нашу команду маленькую девочку, оказавшуюся, к тому же, из обеспеченной семьи, имеющей совершенно другую колыбельную — в общем, на первый взгляд, казавшуюся нам чужеродной. Больше всех был против именно Саша, ибо имел неприятный опыт, связанный преимущественно с работой на ночных московских тусовках, общения с золотой молодежью, а в особенности — с богатенькими дочками влиятельных отцов. У меня же, в отличие от Саши, подобных стереотипов не было, но я также считала, что общаться нам с ними, по сути, не о чем и заботят нас разные вещи. Хотя, какая разница, что я думала раньше, если в итоге вляпалась в этого самого «влиятельного отца»? Видимо, во мне изменения произошли кардинальные. Пока мы шутливо пререкались, на мой сотовый пришло сообщение: «Ты где сейчас? Поговорить бы нам» 20:36 от Тоха «На нашем месте» 20:38 — ответила. Прошло совсем не много времени, когда перед нашими широко улыбающимися лицами возникла худая фигура Яковлева. — Привет, любовь моя, — я получила скромный поцелуй в щёку, а Саша — скупое рукопожатие. — Вечер добрый, путник, — отозвалась я и бросила на Сашу короткий взгляд: он смотрел куда-то в ноги, кажется, тут же растеряв былой весёлый пыл. — О чём ты хотел поговорить? — О нас. Я глядела внимательно, уловив неспокойные руки друга и бегающие глаза. — Хорошо, — поддержала пока смутно понимаемую тему. — Это конец, — на сплошном выдохе выдал он. Я еле сдержала улыбку, продолжая искренне надеяться, что сейчас речь не пойдёт о его детском обещании. — Я предал любовь к тебе. Мне нужно вставить хоть какое-то слово, сказать что-нибудь, но я не успела, ибо с правой стороны услышала яркий язвительный смешок Саши. Стало несколько неловко, потому что надо было видеть глаза Яковлева в ту секунду — словно у него только что лопнул сосуд в мозгу. — Тебе кажется это забавным? — Тоша выглядел устрашающим в своём гневе. Сашка закусил нижнюю губу и опустил глаза в землю, отрицательно мотая головой. — Придурок, тебе не понять, что я чувствую, — Яковлев был решителен, а взгляд вдруг стал настолько уверенно-серьёзным, что я сумела подавить улыбку. — Тош, я тебя понимаю, — говорила я нарочито спокойным голосом, боясь окончательно вывести друга из себя каким-нибудь неосторожным словом. — Нет, ты ничего не знаешь! — воскликнул друг так неожиданно, что я чуть было не свалилась со скамьи, подпрыгнув. Да что случилось-то? — Ну и что, что ты чувствуешь, индюк?! — взревел Саша. И, если бы он не удержал меня за предплечье, я бы успешно оказалась на ледяном асфальте. — Чего, вляпался? Да? — Саша зло ухмылялся, смотря на Тошу так, как, я полагаю, охотник смотрит на добычу. — А ещё другом звался! — бросил, словно отплевываясь, Яковлев. — Да после того, как ты со мной поступил, тебя должно стадо баранов отыметь! — практически кричал, визжа, Антон. Увы, но я должна сознаться в том, что прыснула. И, разумеется, привлекла внимание двух бодавшихся бычков. Саша умно промолчал, а вот Яковлева уже несло не разбирая дороги: — Варь, я люблю другую девушку. — Ты скажи-скажи кого, — провоцировал сидящий справа. Мне показалось, Тоша замялся. — Эрику. Я бездумно хлопала ресницами, глядя куда-то в неопределённом направлении. Нет, я знала, что Эрика испытывает чувства к Яковлеву, ну, а то, что они оказались взаимными — да в чём вообще проблема тогда? Видимо, Саша понял причину моей растерянности. — Но с некоторых пор Эрика моя девушка. — Блять, я видел, как они лижутся! — вознеся руки к небесам, воскликнул эмоционально Антон. Новость была, мягко говоря, шокирующей. Хотя, конечно, это нужно было понять ещё из Сашиного повествования. У нас сложился треугольник, в котором я была явно лишним звеном. И в этот спор я была вовлечена абсолютно случайным образом. Это чужая битва, история. А я предпочитаю не вмешиваться. Поэтому встаю и медленным шагом иду вдоль набережной. Ни звука вслед. Добралась до квартиры без происшествий. Набрала воды в ванную, с пенкой и черничным гелем. Хотелось слышать его голос и музыку. А ещё с утра я узнала о том, что Ургант человек поющий. Отыскала авторские песни «Гриши Урганта». Включила. На пятый раз прослушивания подпевала «Пиротехнику», «С вещами домой» и «Силуэты». А «Электричество» въелось в подкорку. Мне нравилось звучание как его голоса вживую, так и на записи. Правда, в реальности у него голос глуше. Мне нравится, когда он звучит по-домашнему, интимно, слишком лично. А песни того передать не могут, к сожалению. Будь у меня сейчас право на одно-единственное желание, я бы загадала его. И вчера, и позавчера, и две недели назад я бы сделала то же самое. В любом виде, состоянии, настроении. Здорового или заболевшего, умытого или заспанного, весёлого или печального, бодрого или усталого, успешного или проигравшего. Прикрываю веки, опускаюсь на дно зелёной ванны, где-то за водной стеной, словно издали шумит его голос, но он вовсе не раздражает, а вынуждает испытывать наслаждение, тёплым покрывалом накрывающим грудь. Представляю, что сейчас он где-то совсем рядом, за стенкой, а стучат не ремонтники, а его руки, держа острый опасный нож, шинкуют овощи, режут мясо. И я, накинув банный халат, выйду на кухню, чтобы вместе приготовить ужин. Фантазии окутывают сладкой пеленой сознание, унося в иные миры — хотя бы в тот, где всё могло случиться. Что такое безысходность? Безысходность — это Иван Ургант, жарящий вам котлеты, при этом думающий о вас. А реальность — изумрудная ванная и иностранцы, стучащие через стену в полдвенадцатого ночи. И где-то ваша личная безысходность, пьющая чай за монитором компьютера или смотрящая матч по телевидению. Или жарящая для кого-то котлеты. Хотя какие котлеты? Ночь уже.