Во всём виноват Компот!

«Чтобы ты не сошла с ума, Я сказал, что просто болен. Не могу я без тебя, А с тобою быть — тем более» © Иван Дорн

— Спасибо, — Егор тревожно глядел на меня. Поднял голову и мельком осмотрел коттедж, еле различимый из-за высокого ограждения. — Варь, станет плохо — позвони мне, я приеду. — Ты мой лучший друг, — я крепко обняла Егорушку и зажмурилась. Нажала на кнопку домофона пальцами под тремором. Спустя тревожные пять секунд мне ответил легко различимый девичий голос. — Варька, а мы тебя заждались, — с этими словами Эрика выбежала с крылечка и коротко обняла меня, стоящую столбом. Когда я осознала, что должна была ответить, стало слишком поздно. — Как добралась? Ого, уже полдвенадцатого. Устала, наверное? — девушка придерживала меня за спину и вела в дом. Высокий светло-жёлтый трёхэтажный коттедж. Симпатичный, но минималистичный, похожий на стоящие рядом. — Удачно, — вздохнув, ответила я. — Эта комната будет твоей. Единственная свободная и лучшая в плане открывающегося из окна вида и расположения: через дверь ванная, а это — бассейн. Кухня через две двери с противоположной стороны. Располагайся пока, полотенце и средства личной гигиены я положила на кровать. Если нужен душ — пожалуйста, он готов тебя принять. Минут через двадцать приду проведать, как ты устроилась. Я согласно кивнула и осталась одна. Просторная комната, оформленная в пастельный тонах, преимущественно в бежевом цвете. Двухспальная кровать, шкаф, стол, телевизор, стойка с многочисленными напитками, лампа с торшером и книжный шкаф. Всё было просто, уютно и располагало к расслаблению любого человека, кроме того, кто по собственной воле согласился принять это безумное, по всем меркам, предложение: приехать на встречу друзей семьи на даче — самое что ни на есть интимное событие. А уж о жене Урганта я и думать не решалась — что я буду делать, когда впервые увижу её воочию, о чём разговаривать с ней, или вовсе не стоит вступать в контакт? Но как это будет выглядеть, если я специально выделю её из всего числа гостей? Или быть с ней нейтральной, как и с прочими? Но разве это представляется возможным? К часу я была выведена чуть ли не под руку Эрикой на веранду, где сидели человек пятнадцать — весёлых, смеющихся и находящихся в своей тарелке. Она представила меня компании, некоторая часть из них подошла лично и задала какой-либо формальный вопрос. Как оказалось, я считалась в их кругу самой близкой подругой Эрики. Чуть ли не каждый считал, что мы не разлей вода. Наталья, мама Эрики, поинтересовалась, как прошла наша прошлая ночёвка, что у меня на работе происходит и как я восприняла идею о повышении, нравится ли, сильно ли утомляюсь. Впрочем, надо отдать ей должное: женщина была искренней и с истинным любопытством расспрашивала о моей жизни. Она, пожалуй, больше иных присутствующих знала обо мне. Я была окружена вниманием и Урганта с отсутствующим взглядом и блеклым настроением заметила не сразу — он сидел у самой светло-жёлтой стены, пил вино и практически не смотрел в мою сторону. Тем проще. Я бы, наверное, растерялась, если бы находилась под его гнетущим взором сейчас. Он умел смотреть тяжело — так, что хотелось как можно быстрее отвести взгляд и вообще сбежать куда-нибудь и спрятаться. Но, к моему величайшему облегчению, ему будто бы была совершенно безразлична моя персона и всё то движение, которое ненадолго образовалось вокруг неё. Он был словно в своих, куда более важных думах. И оттого я сумела спокойно, не озираясь на самую высокую фигуру, облачённую сегодня в просторные белые штаны, хлопковую рубашку того же цвета и зелёный кардиган, общаться с людьми, реагируя на их шутки и забавные истории из жизни. Компания у него была интересная, состоящая из глубоко увлечённых той или иной сферой жизни людей. Когда я уже почувствовала себя комфортнее в данном обществе, перевела своё внимание на уткнувшуюся в смартфон физиономию, и спустя ещё минуту он удалился, пожелав всем спокойной ночи. Пожаловался на мигрень и ушёл. Наталья сказала, что сейчас он в выходные дни регулярно мотается по странам ради своего нового проекта — вообще не отдыхает, поэтому вечером обычно падает без сил и сразу же отключается. Я обрадовалась — удивительно, но мне стало в разы проще от одной только перспективы более Урганта за эти выходные не увидеть. Так не хотелось неловких ситуаций, затравленных взглядов и недопониманий. Я никогда не любила недосказанность и неясность в чём бы то ни было, но с Ваней она была практически во всём. Это утомляло, убивая все самые нежные эмоции, которые рождались во мне по отношению к чудесному мужчине. К трём я ушла в отданную мне комнату. На веранде оставалось человек пять — только мужчины, пьющие вино и поющие под гитару. В комнате я закрыла окно, и звуки почти не проникали в закрытое пространство. Поставила будильник на полседьмого утра. Совершив все водные процедуры, выключила свет и легла на кровати, широко раскинув руки. Сон не шёл. Впечатления от сегодняшней ночи не давали заснуть: я вспоминала совершенно позитивную, добрую и гостеприимную Наталью, юмориста «дядю Борю», его супругу Ларису, очаровательную женщину, его детей, Станислава и Амелию, нескольких коллег-мужчин Урганта и брата Ваниной жены. Я должна была, по всей видимости, испытывать антипатию к Наталье, но не могла. Она мне нравилась, в том числе и тем, что просила называть её Наташей, понимала мою усталость и желание сделать карьеру. Когда я уходила, она поймала меня за локоть и просила не принимать на личный счёт угрюмость её мужа. «Он очень компанейский, дружелюбный человек, только сегодня что-то хандрит. Не обижайся, хорошо?» Я улыбнулась и заверила, что ни в коем случае не стану воспринимать его хмурость всерьёз — в любом случае, всякое бывает. Наверное, бывает — с кем угодно и когда угодно. Но не в сложившейся ситуации и не с Ургантом. Он умеет делать вид, будто всё идёт так, как и должно быть, умеет казаться весёлым и радостным — особенно когда обстановка к тому располагает. Но он был хмур и погружен в себя. Мне не хотелось бы даже думать о том, что моё присутствие здесь — прямая тому причина. Быть того не могло. Опять-таки, не с Ургантом: он выучился надевать маску дружелюбия и беспечности, в этом я была убеждена. Что же сегодня произошло? Неужели возникли какие-то обстоятельства, которые заставили его закутаться в коконе? Но могу ли я ему хоть чем-нибудь помочь? И что за предмет его беспокоит? Способна ли я вообще решить хотя бы одну его проблему? Скорее всего, нет. Я могла лишь не приносить в его быт ещё больших треволнений и неурядиц. Оттого я и не пыталась докучать ему во время барбекю и не напишу ему ни строчки. Буду лежать вот так в огромной кровати, распластавшись по ней, и думать о том, что же могло его расстроить. Промаявшись до четырёх утра, вышла на балкон, расположенный в предоставленной мне комнате, держа в руках стакан со взятой в мини-баре минеральной водой. Ещё не рассвело, но и ночь потихоньку отрекалась от своих прав. Оставила воду на столике и вернулась за одеялом. Укуталась в него и уселась на кресло на балконе, вдыхая глубоко прохладный майский воздух и немного приходя в себя. Бессонницей я не мучилась с подросткового возраста, обычно я скорее боролась с быстрой и сильной утомляемостью, сбивающей с ног. Сегодня день был из ряда вон выходящий ещё и по этой причине. Будет банкет, на котором я буду бегать с головной болью. Но делать теперь было нечего, поэтому я смотрела на почти чёрное беззвёздное небо, кутаясь от холода в одеяло. Я услышала шорох за спиной, который повторился. Это, должно быть, сквозняк. Я огляделась вокруг — ни души, ни одного объекта, который мог бы создать шум. Просидела, не двигаясь, пару минут и вернулась в комнату. Спиной упала в постель, но тут же подскочила от боли в районе шеи. — Чёрт! — вскрикнула от удивления, озираясь в поисках того, что послужило предметом столкновения. — Не переживай, Варь, это всего лишь я, — руками нащупала включатель от ночника, и в комнате немного посветлело. — Ваня? — Ургант полусидел, опираясь на подушку в изголовье кровати. Я замерла, совершенно потеряв какую-либо мысль. В голове было пусто. Наблюдала за тем, как мужчина поднял голову вверх и уткнулся ею в стену. Он поднял руки к голове и помассировал виски. — Мигрень? — спросила я, присаживаясь на край постели. — И бессонница, — тихо пояснил Ургант. — Как я тебя понимаю, — вторила ему. Мужчина тем временем вернулся в прежнее положение и посмотрел на меня. — Я чумной, что ль? Поймав его взгляд, проследила за тем расстоянием, что разделяло наши тела: около метра. Улыбнулась снисходительно. — Подобную дистанцию диктуют приличия. — Какие такие приличия, а, Варвара? Я хозяин этого дома, и здесь действуют мои правила. — То есть в этом доме приличия не имеют силы? Ургант усмехнулся, отводя глаза. — Что это? — он смотрел на столик. — Обезболивающее. — Снова был приступ? — Нет, принимаю по другой причине. Ургант, прищурившись, пару секунд наблюдал за мной, но допытываться более не стал. — Наташа не потеряет? — собравшись с духом, спросила я, но не решилась в момент вопроса смотреть в глаза мужчине. — Я сплю один, — просто ответил он. — У Леры беспокойный сон, — пояснил Ваня, но я не поверила. — Всё равно тебе лучше возвратиться в свою спальню. — Это почему? — в его взгляде читались и вызов, и насмешка. — Потому что в этом доме спит твоя семья. — Я не уйду, — отрезал Ургант. Я не могла ему возразить, спорить с ним не умела, а ругаться хотела меньше всего. Мне он был нужен. С ним становилось теплее на душе, легче и, кажется, я была близка к состоянию счастья. Но мораль. Она не давала мне покоя. Я не хотела быть причиной недомолвок в семье, а тем более — причиной для её разрушения. Ургант был мне сейчас самым дорогим человеком, и я не сумела найти в себе достаточно наглости, чтобы в мгновение сломать то, что он строил годами. Я одновременно желала, чтобы он обнял меня прямо сейчас, и того, чтобы ушёл тут же. — Зачем ты так? — в последний раз я взывала к его рассудку. — Ты же можешь впутаться в крайне неприятную ситуацию, а оно тебе нужно? Просто иди спать к себе. — Я усталый и истасканный, а ещё очень хочу отдохнуть, но без тебя, Варя, увы, не спится. Мы долго и внимательно искали друг в друге ответ, хоть какое-нибудь решение. Я мечтала, чтобы оно свалилось на меня прямо сейчас, избавляя от муки принимать его самостоятельно. Я ощутила впервые на себе его тяжкое бремя. Сейчас Ургант был важнее для меня, чем любые последствия. Что же насчёт него самого? Он придерживался такого же мнения? Если так, то что успело произойти в его голове за то недолгое время, что, кажется, изменило его приоритеты? Или дело было в другом, но в чём тогда? — Не могу ответить тебе взаимностью, — Ваня глядел озадаченно. — Объясню: мне тоже не спится, но дело явно не в тебе. Ургант нахмурился. — Ооо… Я-то думал, что это я не романтик. У кого-то, оказывается, с этим делом ещё хуже. — А у кого-то с чувством юмора проблемы. Кажется, это профнепригодностью в твоей среде зовётся? — Иди уже сюда, балаболка, — Ваня притянул меня к себе за руку, прижимая к горячему обнажённому торсу. И — о удивительное дело — я попала в царство Морфея практически сразу.