Тишина после взрыва — оглушающая, давящая, звенящая — кружила вокруг; Артём чувствовал её в стенах штаба, слышал в голосах стражей, видел в их лицах и особенно остро ощущал её при взгляде на Марселя —Левого джеба, правого кросса, левого хука в голову, вечного спутника зеленоволосой Марьи — и на Славу. Всем пришлось тяжело, всем без исключения: от директора штаба до добровольцев, которые, пусть и редко, но заглядывали к стражам; но сильнее всего поникли Слава и Марсель.
Оно и не удивительно, думал про себя Артём, минуя зал, где Марсель колотил грушу, минуя кабинет Валентина, где сидела Слава, поджав искусанные губы.
Оно и не удивительно вовсе.
Оглушающая, давящая, звенящая тишина мешала думать. В голову лезло ненужное, страшное — и он не мог уже концентрироваться. Только ночью, когда Артур тихо спал на своей кровати, из родительской комнаты доносилось тихое сопение, а Слава то проводила время в штабе, то беспокойно ворочалась в своей кровати, Артём мог спокойно подумать. Без шума штаба, без гнетущей тоски, пронизывающей его стены, без беспокойства, без тревоги — глубоко вдохнуть, выдохнуть и подумать.
Он прокручивал в голове то, что видел в тот день; в первые пару раз в голове возникал Данин голос, пульсировало одно и то же дрожащее «
Погибла». Воспоминания о том, чего с ним никогда не было, вихрем крутились в голове; Слава в больничном крыле отказывалась от помощи, отталкивала руки миротворцев с лекарством. Тогда они остались сидеть вместе с тесной приёмной: Артём обрабатывал порезы и раны — неумело и неуверенно — а Слава смирно сидела рядом, поджав губы и красными глазами глядя в пол. Они не разговаривали.
Разговаривали они вообще теперь ужасно мало: при виде сестры у Артёма словно кусок застревал в горле, а камень — да потяжелее — падал на душу. Картинки, которые позволил ему увидеть Открывающий правду, снова вставали перед глазами.
Из окна Артём видел затянутое тучами ночное небо и уличный фонарь, желтовато светивший вдалеке. Многое изменилось с тех пор, как Даня позвонил ему в тот день, когда число стражей сократилось, когда Марья спасла жизни. Сменился график дежурств, Ваня перестал готовить его к вступлению в оперативную группу (и говорить об этом тоже перестал), положение дел ухудшилось.
Слава силилась, думала, не показывала, как сильно это её задевало — Артём видел. Видели и Даня с Ваней, но не они спали в комнате через стенку от неё. И если бы Артём не бы так зол, он бы хотя бы раз встал с кровати и подошёл к сестре. Но каждую ночь он затыкал наушниками уши и включал одну и ту же песню. «Время, назад!» звучала в его голове, когда он проваливался в сон, чтобы снова увидеть иную реальность (которая могла бы выдумкой, но таковой не ощущалась), чтобы снова увидеть, что его обманывали.
— Перестань вести себя как придурок, — бросил ему однажды за завтраком Артур. Родители уже ушли, и Артём только что нагрубил Славе — заявил, что славно, что пираты получат по заслугам. Мол, только так с ними и надо обращаться. (Слова эти были на него совсем не похожи, но Артёму это не пришло в голову — как не пришло и то, что, быть может, говорила в нём злость, а не здравый смысл). Сестра подскочила со своего места и исчезла в коридоре. Зазвенели ключи, хлопнула входная дверь. Артур, стоявший рядом со столом со спортивной сумкой в руках, оглядел младшего брата и осуждающе покачал головой.
Артём пожал плечами.
— Как обычно себя веду, — ответил он, отправляя в рот бутерброд.
— Ну конечно.
Этот день подошёл к концу: Слава была в штабе, она так и не вернулась домой, не ответила на сообщения Артёма (признаться, он отправил всего два: простое «
Придёшь домой к ужину?» и красноречиво короткое «
?????»), Артур спал на соседней постели. Артём лежал на заправленной кровати всё ещё в своей одежде, глядел на уличный фонарь. Отец говорил с Валентином по телефону на кухне — достаточно тихо, чтобы никого не будить, но достаточно громко, чтобы Артём слышал неразборчивый шум. В остальном дома царила тишина — такая же оглушающая, давящая, звенящая. Дни после смерти Марьи окрасились в тёмные цвета: Артёму казалось, что он где-то да замечал копну зелёных спутанных волос, где-то слышал её голос — но всё это только казалось, виделось, чудилось. На деле, один элемент механизма выпал и потерялся — и теперь они должны были научиться жить и работать без него.
В конце концов, они научатся, уверял себя Артём. В конце концов, стражи удивительно в этом хороши — умеют продолжать жить даже после того, как встретились со смертью, повторял себе Артём.
Глупо, заявлял он иногда себе, глупо — не знал ведь её совсем, не уверен, что хотя бы раз с ней поговорить успел.
Но после того Артём всегда повторял слова крёстного: скорбь — не глупость, как не глупости и страдания от потери, пусть и потери того, кто не был тебе другом.
Иногда достаточно быть хорошим человеком, чтобы по тебе скорбели.
Телефон, оставленный на подоконнике, завибрировал, и на экране высветилось сообщение от абонента Н.: «
Спишь?».
Артём подорвался, едва не уронил книги с подоконника и с трудом удержал тонкий телефон в руках. Пару раз сделав ошибку в первом же слове, он быстро набрал ответ: «
Нет. Чего-то случилось?»
Абонент Н. ответил незамедлительно, лишив Артёма возможности волноваться сверх нормы: «
Не. В штабе?»
Когда сообщение достигло адресата, Артём уже собирал рюкзак: новая тетрадь с конспектами, недопитая бутылка воды, зажигалка, бумажник. Где-то там, на дне потёртого рюкзака, валялась смятая пачка сигарет. Артём кинул ещё и зарядку: он не был уверен, когда вернётся домой.
«
Буду через 20 мин.», — набрал он и засунул телефон в задний карман джинсов.
Заворочался в кровати Артур, на кухне тяжело выдохнул отец. Артём тихо прикрыл за собой дверь — ему нужно было спешить, ему нужно было скорее идти, потому что абонент Н. ждал. Артём чувствовал себя странно: во время тотального недосыпа одно сообщение от нужного абонента вызывало волну бодрости, а в его жизни вновь сигнальным огоньком замигал смысл. Всё было просто, как дважды два. Прошло слишком много времени с того момента, когда Нина могла ему просто написать и попросить встретиться. И отказывать ей Артём не хотел — не прочитав следующее сообщение от неё («
Да попридержи ты коней, Романов»), он нашёл повод выйти из дома, сбежать от гнетущей тишины и пустоты квартиры. Удрать от неспокойного отцовского голоса, тихого Артурова сопения и беззвучия закрытых спален.
Нашёл повод встретиться с Ниной — близкой подругой, которую у него забрали отравление, кома и — или? — переплетения судьбы, начатые Славой. (Ведь правда?)
— Ты куда? — тихо поинтересовался отец, опираясь на стенку в коридоре. У него был уставший голос, а под глазами залегли круги от усталости и недосыпа, от похорон и предстоящей казни, от ответственности и грусти. У уха он держал телефон — разговор ещё не был окончен.
— В штаб, — Артём натянул куртку и криво повязал тонкий шарф на жилистой шее. Шнурки на левом ботинке не были завязаны — они неаккуратно торчали, в спешке затолканные в ботинок. — Помощь нужна.
Отец оглядел его и одобрительно покачал головой. Во взгляде сияло беспокойство.
— Телефон на беззвучный не ставь, — прохрипел он, возвращаясь к телефонному разговору, — если что — сразу бери трубку.
Артём кивнул и вышел из квартиры.
Холод щипал щёки, кусал руки, ветер тушил пламя, но Артём, отойдя достаточно далеко, не оставлял попыток поджечь последнюю сигарету. Зажигалка никак не поддавалась, и Артём убрал сигарету за ухо, натянул на голову капюшон.
Ночной Дубров был тихим — не безопасным, но достаточно тихим, чтобы таким казаться. Если бы Артём приехал сюда впервые, если бы он не знал ничего о городе, то принял бы тишину за отсутствие угрозы. Но Артём жил здесь с рождения, Артём читал книги про историю Дуброва — и не мог позволить себе такой глупости.
Артём переходил на красный; дороги пустовали, иногда проезжали одинокие машины. В спешке, быстрее, скорее — проезжали мимо него, в каждой человек (или существо, человеком только притворявшееся), стремившийся к собственной цели.
Штаб казался спящим, пустым и почти не живым. Артём понимал, что где-то здесь занимались своей службой стражи — дежурили, писали отчёты, занимались исследованиями — но никак не мог отделаться от мысли, что всё было слишком тихим.
Нина лежала на кровати в комнате «Беты», упиравшись ногами в стену. Её кожа давно приобрела здоровый оттенок, а глаза живо глядели на него.
— Пришёл? — Нина недовольно нахмурила тёмные брови, осматривая друга с ног до головы. Артём стоял на пороге — всё ещё в куртке, укутанный в шарф и спрятавший сигарету за ухо. — Мозги твои где, Романов?
Артём беззаботно пожал плечами. Скинул с плеч рюкзак, и тот приземлился у кровати. Нина так и то ли лежала, то ли сидела на измятой кровати; её тёмные волосы были собраны в распускающийся пучок.
— Ты мне столько разговоров по душам задолжала, Ларионова, — Артём скривился в подобии улыбки и кинул куртку с шарфом на стул, — с этой твоей комой.
Нина ничего не ответила, молча наблюдала за тем, как Артём опустился на кровать рядом с ней, вытянулся и затянул в руках сигарету. На экране её телефона светился диалог с Андреем Прохоровым, который писал ей третье сообщение кряду, а Нина внимательно, пристально смотрела на Артёма.
— Думаешь в комнате закурить — огнетушитель там, — Нина кивнула на угол комнаты, — и я не постесняюсь весь его на тебя использовать.
Артём глянул на неё: в глазах упорство и строгость, в позе, пусть и немного нелепой, уверенность. Постучав по фильтру сигареты, он снова спрятал её за ухо. Нина, одобрительно кивнув, вернулась к переписке. Ей не хватало только сказать победное «То-то же» для полноты картины. Но Нина молчала, резво стуча пальцами по экрану. Сообщения от Андрея Прохорова летели одни за другим, словно в нём был скрыт бездонный источник информации, которую Нине знать было необходимо. Она едва успевала отвечать: только она заканчивала набирать ответ на предыдущее сообщение, как появлялись два, а то и три новых.
Комната, пустая и лишённая привычной суматохи, казалась просторной. Артём подмечал, с какой аккуратностью сложены вещи Лены и с какой небрежностью оставлены не на своих местах вещи Полины. Нинина часть комнаты была чем-то между. Не было беспорядка, но Артём боролся с желанием подорваться со своего места и сложить как подобает одежду Полины, оставленную на стуле. Быть может, так только из-за комы, пролетела в голове Артёма мысль, но так и не осталась, как не оставались гонимые теперь дурные мысли о прошлом: об отравлении, о коме, о бессонных ночах, о завтраках в больничном крыле — каждый день целых полтора месяца, включая и первый день декабря. Артём больше не хотел такие мысли впускать — то, что прошло, должно было в прошлом и оставаться.
Тишина, нарушаемая вибрацией телефона Нины, пропала, когда та спросила:
— Всё ещё встречаешься с Женей?
Артём вздрогнул. Он посмотрел на Нину сверху вниз, посмотрел на неё озадаченно, словно не понимал, о чём шла речь. Сперва он вспомнил о Жене, кураторе хранителей, белозубом бородаче, который, безусловно, обладал своим неповторимым шармом, но Артёма не привлекал (особенно из-за того, что теперь официально был женат на Татьяне, которая была одной из трёх женщин, внушавших ему благоговейный страх). Только спустя несколько мгновений Артём вспомнил темноволосую девочку Женю, которая училась на год младше и с которой он ходил под ручку две недели до того, как Нина впала в кому. Самой выразительной её чертой был звонкий, пронзительный смех — ужасно редкий, правда.
— Она давно уехала с семьёй в Петербург, — повёл плечами Артём, не говоря о том, что они с Женей перестали видеться после того, как Нина попала на больничную койку.
— Поняла.
Нина заёрзала на кровати, вытягивая покрытые цветущими синяками ноги. Артём сполз ниже по стенке, и теперь они оказались примерно на одном уровне: Нина с задранными на стену ногами и Артём, вытянувшийся на её кровати и достававший носками соседнюю койку.
— А с Костей что? — Нина повернулась к Артёму и посмотрела на его лицо странно: как будто видела его в первый раз, как будто это лицо было ей не совсем знакомо. Так, как смотрела на него Слава в первые дни её болезни. — Ну, с тем парнем, у которого лицо всё…
— Нормальное у него лицо, — отозвался Артём обиженно и громче, чем следовало.
На губах Нины заиграла улыбка. Она толкнула его в плечо, говоря что-то о том, каким смешным было его лицо, когда он злился; Нина тихо хихикала рядом — всё как в старые-добрые. И именно поэтому Артём чувствовал себя последним засранцем, когда думал, что всё это было неправильно, всё было не так, как должно было быть.
Другой была его Слава, другой была Нина, смеющаяся над ними и не отвечающая на непрекращающиеся сообщения от Прохорова, другим казался он самим себе. После Открывавшего правду Артёму казалось, что не было ему здесь больше места, как не нашла места для правды в их отношениях Слава.
Голова его шла кругом от нового, странного, непонятного, что встречало его на каждом шагу в ставшем таким другим мире.
Артём не отвечал на звонки крёстного, скидывая ему дежурную смс-ку «
Не могу говорить, потом позвоню» и не перезванивая, избегал встречи с ним в стенах штаба и в собственном доме. Слава недавно была у Филоновых вместе с родителями — Артём нашёл способ отвязаться и от этого. Ему не хотелось встречаться с дядей Валей, не хотелось врать ему в лицо.
— Как ты себя чувствуешь, ребёнок? — обязательно бы спросил Валентин вкрадчиво, посмотрел бы на него своими проницательными глазами — и всё, считай, пропал. После такого Артём не смог бы держать язык за зубами.
Поэтому приходилось сбрасывать звонки, прятаться, когда слышал голос Валентина в коридоре, никогда не перезванивать и сгорать от стыда под осуждающими взглядами близнецов Филоновых.
Каждый день, когда он не сгорал от стыда перед Ваней с Даней, не игнорировал сестру за кухонным столом и не слушал нравоучения от Артура или Нины, Артём находил себя в библиотеке, за столом, скрытым за книжными шкафами. Это был небольшой столик, на который не вмещалось больше двух открытых книг разом. Но Артёма это не останавливало: он просматривал каждую интересующую его книгу, записывал что-нибудь в новую тетрадь с конспектами, откладывал книгу на пол и хватался за следующую. Толстая красная тетрадь вскоре наполнилась неаккуратными, неорганизованными конспектами про историю Дуброва и про Нити Времени, о которых Артём слышал после Открывающего правду.
«Нити Времени могут отправить хозяина в любой день его жизни, будь то прошлое или будущее»
Артём трижды обвёл последнюю запись в круг. На мгновение он подумал, что мог бы отправиться туда, откуда пришла Слава, с помощью Нитей, но потом быстро понял — быть может, там его и в помине не было. Не к чему возвращаться: не его это прошлое, не его будущее.
Не его жизнь.
Не его реальность.
Ему казалось, что он уже наизусть знал слова, которыми исписал новую тетрадь. История города и сказка о Нитях Времени плотно отпечатались в его памяти, заняли своё место рядом с зияющей дырой, где должно было быть воспоминание, отданное Адити взамен на Открывающего правду.
Артём иногда думал, осталась ли Адити в Дуброве; а если и осталась, можно было бы встретить её на улице, можно было бы увидеть где-нибудь, кроме подпольного рынка. Красноватые завитушки на тёмной коже, чёрные кудрявые волосы и пытливые глаза постоянно всплывали в памяти. Но какими бы приятными воспоминания о Адити ни были, эффект Открывавшего правду их затмевал. Может быть, поэтому Артём снова шёл по холоду, преодолевал жестокие для таких холодов расстояния, стремился к заброшенному заводу.
Артём прошёл привычным путём через территорию старого Дубровского завода, открыл тяжёлые исписанные граффити двери и снова оказался посреди ярмарки. В этот раз здесь было меньше света. В тусклом помещении стало меньше продавцов, меньше стоек — видно, многие сбежали из города после взрывов. Покупатели поредевшими рядами лениво передвигались среди оставшихся прилавков. Артём искал глазами знакомую стойку, которая прежде была около конвейера.
Теперь «Микстуры и зелья Огненных земель» были у высоких бутылчатых окон, теперь к натянутому банеру был прикреплён ещё один, написанный только на одном русском, причём написанный не совсем аккуратно: «и Защитные талисманы из Огненных земель». Артёму показалось это совсем необязательным: дважды повторять названия местности. Вместо кудрявой изящной Адити, заведовавшей стойкой в прошлой раз, рядом с дешёвыми книжными шкафами стоял высокий темноволосый парень. На нём была рубашка с длинными рукавами, но из-под ворота выглядывали тёмные шрамы.
— Чем могу помочь? — отозвался он, заметив взгляд Артёма. В тусклом свете его глаза казались чёрными. Парень поправлял амулеты и талисманы, разложенные на двух полках над микстурами и зельями Адити. К столу, накрытому бархатной тканью, неумело была прикреплена ещё одна табличка, сделанная из обычного листа в клетку. Синей ручкой на ней было написано:
Амулеты на:
- брак
- богатство
- успех у женщин
- хорошего басиста
- овуляцию
Табличка дрожала на ветру; она выглядела дёшево и неуместно. Артём неопределённо пожал плечами. Парень живо оглядывал его пытливым взглядом, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос в невербальном, не озвученном, доступном только глазу.
— Ищите микстуры и зелья? — продавец неохотно, слегка лениво обвёл руками выбор мерцающих микстур. — У нас большой выбор.
— Я недавно покупал…
— У Адити, — загорелся продавец, улыбаясь почти заговорчески; обнажился ровный ряд белоснежных зубов, почти неестественно — Артём словно на картинку смотрел, — верно? Сейчас Адити пришлось вернуться в родные земли — временно, не волнуйтесь. Я её друг, Роберт, — продавец протянул руку, обвешанную браслетами с талисманами. — Помогаю — за небольшую плату, — он кивнул на свой товар, расположенный на полках.
Артём пожал тёплую, почти горячую ладонь и почувствовал толстый рваный шрам на ладони продавца.
— Что-то конкретное интересует?
Артём пожал плечами. Товара Адити всё ещё было достаточно, но не хватало серых Приносящего забвения и Исполняющего мечты, похожих друг на друга как две капли воды. Вместо них первый ряд занимали пузатые флаконы Отнимающего покой. Артём замечал знакомые колбы, блеск зелий и микстур, сверкание золотых и чёрных блёсток в аккуратных бутылочках. Как и в первый раз, товары Адити казались безобидными красивыми безделушками — созданные ради красоты и не более, они лежали бы на прилавках и привлекали бы внимание сорок-покупателей. Но если оставшиеся на прилавке зелья были и наполовину так же хороши, как Открывающий правду, то цена, которую за них просила Адити, была более чем честной. Флакончик с прозрачной жидкостью — солоноватой, Артём помнил, ощущал вкус на языке — аккуратно лежал под Разжигающим огонь, подписанный рукой Адити. Открывавший правду ждал его.
— Могу предложить талисманы, амулеты, — Роберт ехидно улыбнулся, неотрывно следя за взглядом Артёма, лениво передвигавшимся по прилавку с микстурами и зельями и игнорировавшего амулеты и камни. — От моих хоть толк будет.
Артём пожал плечами. Мельком глянул на Роберта и улыбнулся виноватой улыбкой. Ему не хотелось задеть нового продавца товара Адити, но не были нужны ему амулеты, талисманы и другие его товары — как не были ему нужны другие микстуры и зелья. Артёму нужен был один только Открывающий правду.
— Поговорил уже? — спросил продавец, складывая руки на груди. Голос его смягчился, стал тише и спокойнее, словно Роберт перешёл в другой режим. Роберт-продавец уступил место Роберту-живому-существу.
— С кем?
— С тем, из-за кого принимать опять собрался?
Артём пожал плечами. Слова Роберта показались ему странными, глупыми, пустыми. Он, с самим собой болтать должен?
Продавец улыбнулся уголками губ; Артём заметил, что на руках его глубокие шрамы. Стараясь не смотреть на линии, которыми исполосаны были предплечья, Артём протянул руку к маленькому флакончику с Открывавшим правду.
— Серьёзная это магия, парень. Страшная. Не играй с ней, — предостерёг Роберт
Но Артём его слова пропустил мимо ушей - не до советов незнакомцев, когда кажется, что жизнь рушится.
— Сколько? — спросил он, заранее зная ответ. По дороге на ярмарку Артём пытался понять, какое воспоминание он мог бы отдать, каким счастливым воспоминанием мог бы пожертвовать, на месте какого воспоминания мог бы терпеть зияющую пустоту.
Приходили на ум вечера, похожий один на другой, проведенные с Артуром или Ниной; тёплые, длинные, полные разговоров, хорошей музыки и улыбок. Думал он и про день перед принятием клятвы, когда Ярой и Филоновыми гулял по старому Дуброву, слушая рассказы Вани, сплетённые из местных сказок, городских легенд и информации более научной и достоверной, собранной в бесчисленных учебниках, энциклопедиях и пособиях для стражей.
— Плохое, страшное воспоминание, парень, — Роберт скрылся за прилавком и вскоре высунулся с коробкой, в которой был фиолетовый камень, забравший воспоминание в прошлый раз.
— Почему? — Артём нахмурился. — В прошлый раз было хорошее.
— А ты что, помнишь ещё, что это было? — усмехнулся Роберт, но скоро его лицо омрачилось: он встретился взглядом с Артёмом, в глазах у которого чего-то не хватало, а оттого было холодно и страшно. — А чёрт знает. Странная девчушка эта Адити. Сегодня ей счастливые воспоминания подавай, завтра — несчастливые.
Роберт поманил его к себе и воровато оглянулся.
— Придумал? Нашёл?
Артём подумал недолго, пораскинул мозгами, пытаясь вспомнить то, от чего мог бы отказаться.
— Ага.
— Ну, что делать и сам знаешь, — Роберт вручил Артёму камень и улыбнулся, беря в рот сигарету без фильтра.
Артём представил тот день: они были ещё совсем детьми и Артём никогда не слышал, чтобы Яся так плакала. Она рыдала громко и безутешно. Дрожали её узкие плечи, хрипы доносились от уставшего тела. Она почти не спала, а когда ей удавалось задремать, она вскоре с криком просыпалась. Артём, вопреки родительским уговорам, оставался рядом с её кроватью. Артур укрывал их пледом, который Слава вечно скидывала, задевая брата-близнеца. Она рыдала так, словно мир её рухнул. Признаться, Артём плохо его знал — Кирилла, которого совсем недавно похоронили. Но и он плакал вместе с сестрой. За окном начинался декабрь, а в холодильнике стоял торт с двумя свечами — мама по традиции сделала им один именинный торт.
— Отлично, — Роберт аккуратно положил камень в коробку и небрежно кинул её под прилавок. — Ну что, что там отдал? — он снова ехидно улыбнулся.
— Смешно, — Артём наблюдал за тем, как Роберт упаковывал его покупку в пакет из-под мужского одеколона.
Он взял пакет с собой и собирался уже идти подальше от Роберта, как тот увязался за ним, спрашивая о зажигалке.
— От тебя сигаретами несёт, — объяснил он, стуча по своей сигарете, — нюх у меня тонкий, знаешь ли.
Артём вытащил из кармана куртки дешёвую пластиковую зажигалку. Роберт подхватил её и спиной открыл дверь из завода.
— Курить на ярмарке запрещено, — Роберт затянулся сигаретой и выпустил облако дыма и пара. Прищурился, оглядывая Артёма с ног до головы, словно прицениваясь. — Тебе защита нужна, парень.
Роберт потряс связкой талисманов, которую вытащил из кармана джинсов. На холоде он стоял в штанах и тонкой рубашке, которая развивалась на ветру.
— Неужели? — Артём усмехнулся, затягиваясь своей сигаретой.
Роберт яростно закивал головой:
— Впустишь магию в свою голову — считай, откроешь им каждый уголок своего ума, — произнёс он без тени улыбки. — Добрый ты парень, хороший — сам вижу, — Роберт покачал головой. — Мало хороших людей осталось — вас беречь надо.
Роберт тихо засмеялся, гулко и хрипло кашляя. В ту минуту он вдруг показался на десятилетия старше, чем сперва показалось Артёму. В волосах словно блеснула седина, мудрость лет засветилась в тёмных глазах, обернулась морщинами гладкая кожа.
— Я тебе завтра принесу свой лучший талисман для слепцов, — он подмигнул, возвращаясь к себе прежнему — молодому, беззаботному обвешанному амулетами парню с курчавыми чёрными волосами. — Ну, для тех, кто верит, что люди все добрые и хорошие и видит в них лучшее. Давай завтра в Центральный бар на Московской после часов четырёх.
Роберт вытащил из джинсов визитку. Она оказалась помятой, напечатанной на плотной желтоватой бумаге. Шрифтом, которым печатают старые печатные машинки, было написано:
Роберт Коган.
Продавец удачи.
Номера телефона на визитке Роберт не оставил, но на обороте то появлялась, то исчезала надпись: «
Для связи необходимы: соль, железная подвеска и золото или серебро в дар. Также принимаю свежее молоко и мёд». Роберт постучал пальцем по надписи на визитке, и та совсем исчезла.
— Это только на летнее время, извиняй, — добавил он, перебирая амулеты в руках.
Роберт стоял напротив, на голову ниже Артёма, всё ещё окружённый сигаретным дымом.
— С чего это я с тобой встречаться буду? — Артём нахмурился, разглядывая теперь пустовавшую желтоватую бумажку.
— А чего тебе терять-то? — Роберт потушил недокуренную сигарету о подошву ботинка. — Если вещь мою не возьмёшь, так хоть время хорошо проведёшь.
Он улыбнулся, подмигнул Артёму и скрылся в заброшенном здании завода, оставив Романова под холодным ветром осеннего Дуброва.
