***
Я мялась на крыльце дома и рассматривала красную печать на уже успевшей помяться бумаге. «Годен». Теперь мне предстояло сказать об этом решении семье, потому что я втихаря пошла записываться в армию, посвятив только Ханнеса, который обещал поручиться за меня в случае чего. Я была уверена в том, что поступаю правильно для всех. Но я совершенно не подумала, кто будет заботиться о моих недееспособных родственниках, пока я буду осваивать УПМ и зарабатывать деньги. Конечно, в кадетском училище у меня будет стабильный заработок в двенадцать монет в месяц, которые тут же будут пересылаться домой, а если я попаду в Военную полицию, то там будет ждать целых сорок пять монет. Не слабо. Но кто будет сдерживать приступы матери? Кто будет подбадривать Мэри и учить ее читать? Кто будет готовить ужин, стирать одежду и терпеть всю эту жизнь за троих? Эта мысль страшила хуже чумы. И я была не готова, зайдя так далеко, едва не получив кадетскую форму, вернуться в свой персональный ад. Но и бросить дорогих людей на произвол судьбы… Передо мной открылась дверь, решив все за меня. Я удивленно посмотрела в беспокойное сморщенное лицо Софи. – Ох, Нора, хорошо, что это ты, а то мало ли какие грабители хотят посягнуть на имущество обездоленных людей. Входи скорее. Иногда мне казалось, что все эти жалостливые монологи – глупое издевательство, но, стоило увидеть влажные глаза, обрамленные старческими морщинами, становилось ясно, что домовладелице искренне нас жаль. Но меня все равно она раздражала. Она куталась в шаль, смешно бегая вокруг стола, за которым, судя по всему, занималась с Мэри, и убирала листочки бумаги и тарелки. – Тебя так долго не было, дорогая, что я уже начала серьезно переживать. Я взяла на себя смелость приготовить вам, девочкам, ужин. Ох, несчастные мои, – вздохнула она, опускаясь наконец на стул, скрипнувший под ее весом, и вдруг шепнула: – Мама-то ваша спит, как сытый младенец, храни ее Великая Троица. Я тоже села за стол, рассеянно погладив по голове Мэри, черкающую что-то на засаленных листках. Только я хотела раскрыть рот, как меня перебила вездесущая Софи, подозрительно утирая глаза: – Что это у тебя, Нора? Ну, вот и все. Я вздохнула и покосилась на бумаги из приемной комиссии. Сейчас или никогда, у меня все равно нет выбора. По крайней мере, такого, который устроил бы меня. – Это документы, – мне потребовалось снова вдохнуть немного воздуха, – согласно которым через несколько месяцев я отправляюсь в кадетское училище. Наша домовладелица тут же схватилась за сердце и громко охнула, а я едва не закатила глаза. Нет, я никак не могу больше это выносить. – Как, Элеонора?! После того, что вы пережили год назад, ты хочешь сунуться в самое пекло? И что же, ты оставишь Мэри и свою маму одних? Я запрещаю… – Послушайте, Софи, – я готовилась стоять на своем до конца, отчаянно жестикулируя, – я буду получать гораздо больше, чем могу сейчас. Карьера военного – это шанс для таких, как мы. И нам очень сильно повезло, что у меня нет проблем со здоровьем и меня приняли с распростертыми объятиями. Правительству нужны новые люди, а нам нужны деньги… – Им нужны свиньи на убой, – взвилась Софи. – Ты никуда не пойдешь. – Вы мне не мать. – Будь она сейчас в светлом уме, была бы согласна со мной. А если ты погибнешь? О, Троица, что будет тогда?! – Со мной все будет в порядке, ведь я не собираюсь в Легион разведки. К тому же если так случится и повторится трагедия Шиганшины, – я с трудом смогла проглотить ком в горле, – я смогу защитить и себя, и других. Домовладелица запричитала и заметалась по кухне, пытаясь занять себя чем-то бессмысленным. Мэри, ничего не понимая, переводила взгляд с нее на меня. – Куда ты уходишь, Нора? – ее тонкий голосок выбил из колеи, слишком уж редко я его слышала в последние месяцы. – Туда, где смогу помогать вам с мамой гораздо лучше, – я старалась, чтобы голос звучал не столько нежно, сколько убедительно. Дети видят обман всегда, а я все-таки была не до конца уверена в своем светлом солдатском будущем. – Но ты и сейчас нам отлично помогаешь. За спиной сестры Софи прятала лицо в носовом платке, всхлипывая – видимо, уже представляла себе, как от меня будет откусывать кусочки какой-нибудь особенно мерзкий титан. От собственного воображения меня заметно передернуло. – Сейчас я приношу домой, в лучшем случае, только четыре монеты в месяц, и то не постоянно, – терпеливо принялась объяснять я, стараясь игнорировать драматичные терзания домовладелицы. – А служа на благо человечества, я буду по началу получать двенадцать монет в месяц, а потом и сорок пять. Здорово звучит, правда? Ты ведь уже умеешь считать. Смотри, как много мы тогда сможем себе позволить. Даже новый, чистый и большой дом и… лекарства для мамы. – А папа тогда вернется? Софи разревелась с удвоенной силой, а я поперхнулась от неожиданности. Нервно сжала свой бумажный пропуск в новую жизнь и спрятала взгляд. – Что? – Я думала, что папы нет, потому что у нас дом страшный и мама болеет. Какой ужас. Что мне делать? Умоляя о помощи, я посмотрела на Софи, которая с готовностью подлетела к Мэри. – Малышка, – по красному лицу домовладелицы катились слезы, – ваш папа, он теперь живет на небе. Он вынужден был туда уйти год назад, хотя совсем этого не хотел. Он очень любил вас. Я боялась, что сейчас Мэри спросит, почему папа вынужден был уйти, и тогда уже я не выдержу и не смогу довести дело до конца, но она лишь понимающе кивнула. – Он приходил недавно. – Правда? – вымучено улыбнулась Софи, целуя ее в лоб. Подумала, что это все фантазии несчастной сироты, и снова растрогалась. Но я догадалась, что имелся в виду Ханнес, и мне стало немного не по себе из-за того, что Мэри тоже приняла его за папу. Мне бы не хотелось давать ей ложных надежд, а потом обрушивать на нее суровую действительность. – Нора, – повернулась ко мне сестра, – если ты будешь навещать нас, то можешь идти. Ведь я уже большая, я все понимаю. Я облегченно рассмеялась и порывисто обняла такую серьезную Мэри. Важнее всего было ее отношение к происходящему, и она в который раз демонстрировала, что гораздо смелее и мудрее меня. – Итак, – с большим трудом я вернулась к теме разговора и обратилась к Софи, смотрящей на меня с болезненным упреком: – Вы меня не остановите – меня все равно призовут и заберут отсюда, так что я прошу вас позаботиться о моей семье. Я знаю, вы любите Мэри как свою внучку, так будьте с ней рядом, пока я буду вытаскивать нас из нищеты. И мама. У вас лучше кого бы то ни было получается успокаивать ее… нрав. Пожалуйста. Софи открыла и закрыла рот, потом шумно втянула носом воздух и, наконец, кивнула: – Хорошо, только не делай глупостей, вроде этого, – последовал прерывистый вздох, – Легиона или как его там. – Обещаю. – Ты очень хорошая дочь и сестра! – домовладелица бросилась мне на шею, намочив очередным потоком слез плечо. – Какая ты взрослая… Во всей этой ситуации я предпочла умолчать, что провал тестовых испытаний приведет к тому, что я буду горбатиться на полях за неизвестную никому плату.***
847
Пожалуй, я оказалась в строю слишком быстро. В памяти еще свежи были воспоминания о старом синеньком платье, в которое я одевалась каждый день, о темной комнате с вечно закрытыми ставнями, где я прожила дольше, чем хотелось бы, и о еще совсем маленькой сестре. В последний день моего пребывания в Тросте Мэри сказала мне, душа в объятьях, больше, чем за целый год, и я долго не могла прийти в себя после этого. Думала о том, на кого я ее оставляю, правильно ли все, что я затеяла. Ведь, в первую очередь, я искала отдушину себе, а не семье. И у меня было удачное прикрытие, как бы гадко и эгоистично это ни звучало. Мою короткую жизнь подозрительно легко можно было разделить на этапы, которые сменяли друг друга с очень маленькими временными интервалами, что вряд ли естественно для девчонки моего возраста. И я хотела что-то изменить. Сама выбрать новый этап. Обо всем этом я думала, стоя в шеренге из новобранцев 104-го кадетского корпуса. Мимо грозно прошел лысый мужчина – наш командир – с чудовищными синяками под глазами и остановился рядом с кем-то. Я осторожно покосилась в ту сторону. Он заорал на светловолосого парня, который слегка нервно представился и сказал, что он родом из Троста. Я присмотрелась к нему внимательнее. Мы вполне могли пересекаться, но вряд ли бы он воспринял меня как-то иначе, нежели чем скот из-за чертовой Марии. И тут он сказал кое-что, что подогрело мой интерес куда сильнее. Он честно сознался, что хочет попасть в Военную полицию, чтобы безопасно и комфортно жить внутри стен. Вот так поворот. Когда этот парень – Жак, кажется, а нет, Жан – оказался скрюченным на земле после жестокого удара командира, я поняла, что у меня никогда не хватило бы духу признать, что я тоже здесь не ради высокой цели и что карьера полицейского с огромной зарплатой и легкой жизнью – моя истинная голубая мечта. Вечером я стояла на крыльце, одетая в хлопковые брюки и рубашку, которые купила расщедрившаяся, словно провожающая меня в последний путь, Софи. Чуть поодаль собралась небольшая компания ребят примерно моего возраста. Они обсуждали проезжающую по дороге вдалеке повозку с выбывшими кадетами, отправляющимися прямиком пахать поля. – Тут не место слабым, – пафосно изрек один из компании, темноволосый парень с гордой осанкой. Я отвернулась и тихо вздохнула, следя за стремительно покидающим небосвод днем. А кто я, раз все еще здесь? Кто все мы? Неужели сильные? Как-то не верится.