Это новый день

Берта критично рассматривала свое опухшее лицо в отражающей поверхности ложки. Берта героически решила составить мне компанию во время моего ночного наказания в столовой. У нас было негласное правило – оставаться вместе, когда Шадис навешивал на кого-то из нас кучу внеурочной работы. Между мной и Бертой вообще было много молчаливых договоров, воспринимающихся уже как само собой разумеющееся. И я была уверена, что в этот список входило и посвящение в тайны, из-за которых кто-то из нас чуть не получил – или получил – повреждения жизненно важных органов. – Какая ирония, что мои кости оказались крепче ее, – усмехнулась Берта. – Хотя ты ей здорово вмазала. Уважение и признательность отчетливо слышались в ее голосе. Я усердно терла огромную кастрюлю щеткой. Правую кисть все еще накрывали волны колющей боли, а открытые ранки на костяшках нестерпимо щипало от хозяйственного мыла и воды. – Раз уж ты сама вспомнила Цею, то, может, расскажешь, что у вас произошло? – как бы между делом поинтересовалась я. Берта тотчас тяжко вздохнула. Еще бы, она не могла не догадываться, что я рано или поздно подниму эту тему. – Послушай, Эл, – начала она. Еще одно негласное правило, даже традиция: деление Бертой меня на два имени. «Нора» было для повседневного общения с шутками и разговорами за жизнь. «Эл» же – для серьезных бесед. Уловив перемену настроения Берты по одному слову, я сразу отставила кастрюлю в сторону и развернулась. – Это довольно старые личные счеты. На этом ее речь кончилась. И это все, что она может мне сказать? – Думаю, не старее меня, так что я вполне смогу понять, – я, нахмурившись, по-деловому скрестила руки на груди. Берта провела рукой по висящим в ряд половникам, которые тут же громко зазвякали, и косо посмотрела на меня. – Мы с Цеей знакомы с детства на самом деле, – нехотя заговорила она после скованного молчания. – Мы жили по соседству в Гермине и какое-то время даже хорошо общались, но потом мы поссорились. Неважно почему, – Берта слегка раздраженно махнула рукой, давая понять, что об этом она точно не хочет говорить. – Сегодня она накинулась на меня не из-за той ссоры, как это было всегда, а из-за того, что узнала кое-что. Я догадывалась, что она когда-нибудь узнает, и готовилась к этому. Но для нее год, проведенный здесь, очевидно, стал более полезным, чем для меня, хотя у нее всегда была склонность к насилию. Намекая на свой потрепанный вид, Берта невесело ухмыльнулась и сразу же поморщилась – удар Цеи не прошел без следа. – А что она такого узнала? – осторожно спросила я, заглядывая Берте в глаза. Она скривилась, словно я высыпала килограмм соли на еще не зажившую рану. – Что… это я засадила ее отца в тюрьму, – на выдохе произнесла Берта. Мое лицо ощутимо вытянулось. Как она могла засадить кого-то в тюрьму? Ей тогда было максимум одиннадцать лет. Вскоре она продолжила: – Не совсем я, конечно, а с моей помощью. Выражение лица Берты после этих слов изменилось: стало тверже, острые скулы, казалось, стали еще более выраженными, губы сжались в тонкую полоску, а взгляд замер в одной точке. Она явно вспоминала что-то неприятное, даже отвратительное. – Когда мне было двенадцать, я уже не общалась с Цеей, и мне… хотелось причинить ей боль. И тут я совершенно случайно увидела, как ее отец – он был довольно влиятельным торговцем – зажимает на заднем дворе своего магазина какую-то девушку, может, лет пятнадцати, и потом он… ну, ты поняла. Я почти все это видела, убежала… И могла бы забыть, промолчать. Но я была довольно злым ребенком, особенно когда мне делали больно, бросали и унижали до кучи. Поэтому я все рассказала. Сначала родителям, потом полицейским. Мои родители – очень ранимые и впечатлительные люди. Они сильно любят меня. Узнав об этом, они подумали, что и со мной он что-то сделал. Я не стала отрицать. Мои показания превратились в своеобразное обвинение, и его посадили. Он многим мешал, по сути, поэтому то, что я стала его «жертвой», было многим на руку, никто не опровергнул этого. Все говорили, мол, Гарнер Патерсон изнасиловал двух несовершеннолетних девочек и за это сел. Личности жертв оставались в тайне до этого времени, видимо. Я была довольна, признаюсь. Человек, который разорвал со мной дружбу весьма грубо и продолжал доводить издевательствами, словно всегда тайно ненавидел меня, получил по заслугам, лишился близкого человека самым позорным образом. Но, попав в кадетский корпус, я осознала, что злопамятность обернется для меня плохо когда-нибудь. Еще я поняла, что не имела права решать судьбу человека, которого я даже не знаю, кем бы он ни был для моего заклятого врага. Хоть он и сам по себе подонок. Когда Цея ворвалась в столовую сегодня, я уже знала, что случилось, и не могла ее винить за гнев. – Тихо закончила Берта, сокрушенно покачав головой. На меня совершенно неожиданно навалилась целая история с мрачным содержанием. Берта стояла передо мной с засученными, все еще мокрыми рукавами, потому что десять минут назад помогала мне мыть посуду, и выглядела потерянно и несчастно. Она неловко терла руки, в ее взгляде плескалось сильнейшее раскаяние. Я подошла к ней и обхватила за плечи, мои ладони тут же оставили влажные следы на ее рубашке. – В этой ситуации очень важно, к чему ты пришла. Ты раскаялась и смогла признать свою вину даже перед врагом. Это доказывает, что ты, по меньшей мере, неплохой человек. А ее отец не зря попал туда, куда попал. Берта криво улыбнулась: – Но я все такая же мстительная сволочь. – Заметь, выборочная, что даже ценно. Коротко рассмеявшись, мы вернулись к работе. За окном было чернильно-черно, наверняка уже за полночь, а в шесть, совсем скоро, начнется новый день, полный тренировок, пота и издевок Шадиса. Надо было закончить хотя бы к завтраку. – Спасибо, что заступилась за меня, особенно после того, как тебе утром досталось. Но я получила по заслугам, – куда более бодрым голосом сказала Берта, ополаскивая ложки в тазу с чистой водой. – Не за что, – ответила я. Быть может, мне только показалось, но кожу на правой руке больше не щипало. Днем следующего дня Микаса ждала меня на поле среди других дерущихся на кулаках пар. Я не знала, почему Шадис решил сделать нас постоянными партнерами, но никто из нас и не думал жаловаться. Возможно, когда-нибудь это изменится. – Впечатляющее зрелище ты вчера нам устроила, – после приветственного кивка сказала Микаса и принялась разрабатывать плечевые суставы. – Но впредь советую тебе использовать обе руки. И боли будет меньше, и эффективности больше. Я оглядела забинтованную ладонь. Все-таки пришлось заморочиться с перевязкой и обработкой ссадин, но неприятные ощущения оставались до сих пор. – И я рада, что ты наконец смогла использовать по максимуму свои сильные стороны, – продолжила Микаса, становясь в стойку. Даже на тренировке, без враждебного лица и без особого старания, моя учительница выглядела крайне пугающе. Пару раз я по обыкновению отправилась жевать пыль, но потом включила свою увертливость, и Микасе пришлось со мной повозиться, прежде чем уложить на лопатки. Когда я вновь ощутила спиной твердую землю, в поле моего зрения, помимо заполненного низкими тучами неба, появилось лицо Жана, которое многие считали по-лошадиному вытянутым. Видимо, я отлетела достаточно далеко, прямиком к соседней паре, живо поднялась и отряхнула белые брюки. Жан растянул губы в ухмылке, стоило мне коротко взглянуть на него из-под челки. – Теперь мы все знаем, что тебя лучше не злить, – он подал слетевший с моей шеи темно-синий платок, который выполнял роль галстука – это было единственное допущение в уставе по поводу униформы. Я коротко угукнула в знак благодарности и удалилась. У меня всегда было туго с остроумными ответами, особенно когда дело касалось таких вот знакомых вроде Жана. Я не знала, что значила его фраза – дань уважения или насмешку, – я все равно не собиралась принимать ее близко к сердцу. – После вчерашнего, похоже, Жан всерьез тебя зауважал, – Микаса какое-то время смотрела за мое плечо. Я невольно обернулась, завязывая галстук. Кирштайн смотрел в нашу сторону, но явно не на меня, и я не преминула коварно улыбнуться Микасе. – А тебя, похоже, он уже взглядом раздел. Она кинула на меня кислый взор. Ей определенно доставляли некоторый дискомфорт шутки про влюбленность Жана в нее, но сильно ее это, конечно, не трогало. – Вернемся к тренировке, – произнесла Микаса таким тоном, словно безуспешно пыталась что-то внушить двухлетнему ребенку. – И постарайся уже начать драться, а то мне становится скучно.

***

Девятого числа каждого месяца нам выдавали заработок, и вечером того же дня я писала домой. За время моего отсутствия в Тросте ничего страшного не случилось, что успокаивало мою совесть. Мэри заметно подросла, это я поняла из содержания писем: она почти не боялась маму, всегда была с ней, кормила ее чуть ли не с ложечки и даже рассказывала какие-то истории. Я гордилась сестрой, она росла гораздо более достойным человеком, чем я. Кроме меня, никто до сих пор не знал о том, какие причины двигали моим решением уйти в армию. Даже Берте я не рассказывала. Пусть она мне и раскрыла свою темную, мстительную сторону, поведав случай с отцом Цеи, я была пока не готова на ответный жест. И за это сильно корила себя. В основном мне писала Софи, которая тряслась над моей семьей слишком уж усиленно. Даже было стыдно за это – все-таки она наша домовладелица, а не добрая бабушка из деревни. Но иногда приходили письма, от которых хотелось еще долго улыбаться в умилении. Письма от Мэри, которая только училась писать. Это было забавно, мило и вдохновляюще. Читая ее скомканные рассказы, разбирая ее кривой, крупный почерк, я получала надежду, что в будущем будет что-то хорошее и светлое. Мои отчисления им помогали, у них регулярно был хороший сытный обед. Мама бесновалась меньше, то ли из-за отсутствия меня, то ли из-за присутствия Софи. Я была почти довольна. Однажды очень жаркой и душной ночью, из-за которой многие плохо спали и мучились, постоянно ворочаясь, я снова оказалась в Шиганшине. Но на этот раз я увидела другой отрывок того самого дня, от которого мурашки побежали по всему телу. Сейчас я смотрела на все не со стороны, а собственными глазами. Я видела, словно в замедленном времени, как папа кричит и с выражением ужаса на лице мчится к Мэри, непонимающе озирающейся по сторонам. А я стою слишком далеко, чтобы предотвратить неизбежное. Сердце словно сжимает огромный кулак титана, и я захлебываюсь воздухом. Папа, подлетев к Мэри, отталкивает ее в мою сторону и падает на четвереньки, раздирая в кровь ладони. Прежде чем повернуться навстречу смерти, он бросает на меня едва уловимый обреченный, но полный жизни взгляд, который я запомню навсегда. Прикрывая руками голову, он мгновенно оказывается под куском стены, и я ору «Папа!» уже в сторону огромного камня, покрытого темно-алыми брызгами крови. Я с неистовыми криками проснулась, мечась в кровати. Берта, спящая на соседней койке, потратила какое-то время спросонья, чтобы зажечь свечу в лампе и выяснить, в чем дело. Я же пыталась отдышаться, но перед глазами вспыхивала вновь и вновь картина смерти папы. Воздуха перестало хватать, горло сдавили отчаянные рыдания, и я обхватила себя руками, чтобы успокоиться и не привлекать много внимания. Берта пододвинулась ко мне и опустила мою голову себе на грудь. Ей не надо было ничего объяснять, хотя при ней мне еще никогда не приходилось плакать, тем более после кошмара, который безжалостно выбил почву из-под ног. Когда все наши соседки по спальне, поднятые уже не духотой, а моими всхлипами, снова улеглись и старались поймать желанную дрему, я и Берта еще сидели рядом, обнимаясь и покачиваясь. После этого, спустя год с момента нашего знакомства, я рассказала ей о моей семье. Обо всем: как погиб отец, как мать сошла с ума и как Мария, которую после падения первой стены мы стали звать Мэри, хорошо всему учится. Наконец я почувствовала долгожданное облегчение не только оттого, что я высказала то, что давило на меня все эти годы, но и оттого, что смогла искренне отплатить Берте за ее доверие ко мне. Когда-нибудь, быть может, я смогу рассказать ей все.

***

850

Выпускного ждали абсолютно все. За три года мы устали и заметно надоели друг другу. Десятку лучших не называли до последнего дня. Я была уверена, что не попаду туда, несмотря на мои навыки владения огнестрельным оружием и неплохо освоенное УПМ, ведь рукопашный бой, стратегия и долгие раздумья перед каким-либо решением были и оставались моими самыми слабыми сторонами. Насчет Берты я была больше уверена. Хотя она все делала вполсилы, ей и управление УПМ, и теория, и ближний бой – в конце концов, после моей драки с Цеей два года назад, она научилась достойно драться – давались лучше, чем мне. Но в целом до списков мне не было дела. Я просто мечтала уйти туда, где смогу окончательно найти свое место и успокоиться с чувством выполненного долга. Перед собой. Завтра я намеревалась увидеться с семьей, потому что нашему корпусу предстояло отсиживаться в Тросте, заканчивая последние работы в качестве кадетов перед распределением и получением новой формы. С последнего раза когда я и Берта были в Тросте, прошел почти год. Тогда мы каким-то чудом получили увольнительный и провели его так, что я до сих пор с содроганием и смущением его вспоминала. Безумно хотелось увидеть Мэри и узнать, чему интересному она научилась за это время. Все двести восемнадцать человек 104-ого выпуска выстроились на площадке, где когда-то впервые увидели друг друга и нашего грозного инструктора. Сейчас мы готовились ступить на новый этап, который в кои-то веки выбирали сами. Я даже немного взгрустнула. Мы все справились. Как только церемония выпускного началась, стала известна десятка лучших кадетов. Ее возглавила Микаса, с которой мы на протяжении всего обучения обменивались опытом. Я была рада за нее и за Легион разведки, в который она собиралась вместе с братом Эреном и другом-гением Армином: разведчики получали лучших бойцов. Жан, тоже оказавшийся в списке счастливчиков, заметно приуныл из-за своего шестого места, хотя теперь мог выбрать обожаемую полицию. Я ожидаемо в топ не попала, как и Берта, но семнадцатое и двенадцатое места, соответственно, мы заняли. Я получила возможность идти в Гарнизон и стать стражем стен, откуда когда-то увидела поражающий воображение пейзаж полнейшей свободы и покоя. В Тросте я хотела также повидаться с Ханнесом, мы с ним давно не общались. От Эрена я узнала, что именно Ханнес спас его и Микасу от титана в Шиганшине. Этот факт заставил меня по-новому взглянуть на стражника и проникнуться к нему еще большим уважением. Однако оставалось по-прежнему неизвестно, что же он тогда «не смог». Празднование было в самом разгаре. Повсюду слышались смешки, восторженные вопли и обрывки рассказов о веселой кадетской жизни. Мы с Бертой расслабленно попивали из больших жестяных кружек что-то похожее на пиво и обводили взглядом собравшихся. За соседним столом в одиночестве сидел Жан. На его лице читалось выражение жесточайшего разочарования, и он морщился от каждого глотка, словно пил ослиную мочу. – Что, все тебя бросили, Кирштайн, и оставили спиваться наедине со своей убогостью? Эрен-то выше тебя в списке, – прокричала Берта, лениво причмокнув губами. Ее отношения с Жаном продолжали напоминать что-то крайне странное и состоять в основном из подколок и сарказма. Кирштайн стукнул кулаком по столу и уничтожающе посмотрел на нас. Я, приподняв брови, поднесла кружку ко рту и в нее произнесла так, чтобы слышала только Берта: – В яблочко попала. Та прыснула, а потом и вовсе рассмеялась, согнувшись пополам. Похоже, нам пора было завязывать с этим пойлом. Жан уже собирался сказать что-то типа «Но зато я выше тебя, Рихтер», как переполненное людьми и голосами помещение пронзил чей-то нервный вскрик: – У тебя нет и шанса! Все разом отвлеклись от своих занятий, посмотрев в сторону всерьез обеспокоенной чем-то группы ребят, настроение которых явно не вписывалось в общую картину радости. Томас Вагнер, не слишком выдающийся паренек, завел с Эреном разговор на тему Легиона, ничтожности человечества и непобедимости титанов. Йегер самозабвенно начал вещать что-то эпичное, а я – думать о том, что, как ни странно, подсознательно я уже обособила себя от других, от человечества, и титаны перестали казаться угрозой, нависшей надо мной дамокловым мечом. Для меня они были не более чем кошмаром из прошлого. Да, страшным, смертоносным и жутким, но все же ушедшим безвозвратно и больше меня не касающимся. Однако сейчас, слушая краем уха речь своего самого идейного и самого целеустремленного товарища, я осознала, как все еще ничтожен и шаток мир, с трудом установленный за пять лет. Меня словно пыльным мешком по голове огрели, но, когда я пришла в себя, ни Эрена, ни его верных друзей в зале уже не было. Остались только смятение и растворяющееся под потолком эхо отзвучавшего смеха.

***

Я наблюдала за отправляющимся на вылазку Легионом разведки и чувствовала необъяснимую тревогу. Люди на улицах Троста, провожающие разведчиков, торжественно вскидывали вверх кулаки и выкрикивали слова одобрения. Берта рядом со мной вытягивала шею, чтобы увидеть как можно больше, и постепенно пробиралась сквозь толпу к дороге. Мы с ней никогда толком не обсуждали, кто куда пойдет после выпуска и почему. Я все время откладывала этот разговор, не желая думать о том, что в будущем я могу опять оказаться одна. Теперь это будущее дышало в затылок, и я серьезно нервничала. Я говорила ей, что хочу в Гарнизон, в контексте будничного разговора при знакомстве, Берта же всегда увиливала от ответа. Мне казалось, что она так до конца и не смогла определиться. И сейчас, возможно, был подходящий момент, чтобы поговорить. Я не хотела больше быть без нее и планировала склонить ее в сторону Гарнизона, но, не давая мне начать волнующую мысли дискуссию, из гущи народа вынырнул Ханнес собственной персоной. Его взгляд совершенно случайно упал на меня, и мужчина приветливо заулыбался. На душе потеплело, и я тут же отвлеклась от своих планов. – Привет, Нора, – по-отечески хлопнув меня по плечу, поздоровался он. – Я вижу, ты у нас тоже теперь юный защитник человечества. – Здравствуйте, Ханнес, рада вас видеть, – аж щеки заболели от такой широкой улыбки, которую вызвало у меня его появление. – Ждать тебя завтра в наших рядах, солдат? – усмехнулся Ханнес. – Так точно, сэр! – Ты смотри, я теперь капитан и не буду делать тебе поблажек, – с притворной суровостью он погрозил пальцем и взлохматил мои волосы так, как делал уже много раз. – Ну, бывай. У нас служба. Поздравляю с выпуском. И Ханнес, кинув прощальную улыбку, скрылся в толпе. Я какое-то время не могла согнать радостное выражение с лица, а потом вспомнила о Берте, но она уже махала мне рукой, почти затерявшись среди горожан. Мы значились в разных ремонтных отрядах, и Берта, похоже, отправлялась к своим товарищам. Разговора, которого я так долго боялась, не произошло. А времени было все меньше. Мы проверяли рельсы для пушек на предмет поломок, когда это случилось. Казалось, земля, содрогнувшись, раскололась на куски, и мы чуть не свалились со стены. На какое-то мгновение все вокруг залил желто-зеленый свет. И только один человек из всего 9-го ремонтного отряда знал, что он означает. Я с нарастающим ужасом повернулась в сторону ворот, уже зная, что там увижу.