Живые и мертвые

Гийом Астерс встретил Альфреда в своём кабинете, расположенном на самом верху Астерс-холла, одного из самых высоких зданий столицы. Окна кабинета, находившегося в мансарде, выходили на плоскую крышу, превращенную по новой моде в мини-сад. На высоте одиннадцатого этажа зеленел можжевельник в кадках, благоухали экзотические цветы. В небольшом террариуме свивал кольцами длинное тело сонный, ленивый удав. Деревянная ограда, скамьи с пестрыми подушками придавали садику на крыше особый уют. Подробный, мастерски сделанный макет на антикварном столе темного дерева изображал незнакомый Альфреду не то район, не то небольшой городок, с зелеными парками и высокими зданиями, устремленными в небо, как острые стрелы. Здесь было свежо и прохладно, пахло цветами, у Гийома был превосходный бар с охлажденными напитками. От алкоголя Альфред отказался, сославшись на ранний час, зато выпил два стакана воды со льдом. Гийом наблюдал за ним, вежливо улыбаясь, сложив руки на тощем животе, потом произнес: — Тяжело с ним, верно? Я тоже не смог. Альфред посмотрел на собеседника непонимающе. — Вы ведь представляли все совсем по-другому, верно? Что вы придете, вытащите его из скорлупы. Спасете, вернете долг. Я этого не смог, а ведь я любил его. Мое чувство к нему было гораздо больше, гораздо сильнее вашего желания отблагодарить. «Ага, — подумал Альфред, устраиваясь в удобном кресле. — А вы, господин Гийом, любитель сидеть на двух стульях… Как бы ваша задница не слетела с обоих». А вслух сказал: — Вы пробовали убедить его выйти из дома? Гийом кивнул, провел пальцем по краю стакана, стоявшего перед ним на узком столике, ответил, не поднимая глаз: — Он и выходил поначалу. Нечасто и ненадолго, но выходил. Это требовало от него определенных усилий… Знаете, я консультировался на его счет с учеными, изучающими этот феномен — магию. Представляете, многие считают магию сбоем, мутацией, причем мутацией отрицательной! И тот факт, что магов становится все меньше, скорее положительная динамика. В общем и целом, для нашего вида, для людей, исчезновение магии, скорее хорошо, чем плохо. Магия — побочный эффект ошибок, накопленных генофондом... Гийом еще долго вещал, размахивая руками, входя в раж. Альфред не слушал его. Он тоже читал, тоже консультировался с учеными, которые, впрочем, понимали не больше него. Магия была прошлым. Пытаться разгадать ее суть по отдельным проявлениям магического дара - все равно что по скелету динозавра воспроизводить его истинный облик. Некоторое время назад на волне интереса к электричеству и электромагнитным волнам учёные пытались и магию представить как волну, передаваемую аномально развитыми участками мозга. И предлагали лечить от магии электрофорезом, а если не поможет — лоботомией. Никакого влияния на магические способности эти методы не оказывали, и эксперименты, вероятно, продолжались бы до сих пор, если бы не трагический случай. Один мальчишка, ставший после лоботомии идиотом, случайно остановил сердце своей сиделки. После этого вмешательство в мозг магов было запрещено законом. Тем более, что и кандидатов в подопытные было немного — аристократы не желали терять остатки своего былого могущества и делиться секретами. — Какое-то время он пытался выходить, — продолжил Гийом. — Навещал нас с Эстер, дядю, появлялся на приемах, тех, что исключительно для своих. Аристократы, знаете ли, очень тактичны во всем, что касается магии. Даже те, в ком магии не осталось. Моя Эстер тоже может кое-что, и двое из сыновей, и дочь была очень одаренной... Но я так и остался для них чужаком, быком-осеменителем, нужным лишь для того, чтобы укрепить жизненные силы рода, подорванные десятками близкородственных браков… Да только поздно они спохватились — магии конец. Вливание новой, неиспорченной крови только отсрочит неизбежное, продлит агонию. Будущее — за такими, как мы, господин Пикок. За простыми людьми, без всякой необъяснимой чуши, за властителями природы, нефти и электричества. Мы — железные волки… Альфред сложил руки на груди, недоверчиво посмотрел на своего собеседника. Железные волки, ну надо же… Он слышал о людях, мечтающих жить в мире, полном техники, без каких-либо напоминаний о непонятном и необъятном, необъяснимом простой логикой и научными способами. Без напоминаний о магии. — Рауль, — напомнил Альфред. — Рауль. Так почему он замкнулся? Гийом провёл рукой по прилизанным волосам, продолжил, переведя дух: — Это случилось после смерти Альды, моей старшей дочери. Они с Раулем легко нашли общий язык, им было что обсудить. Она тоже… тоже видела смерть. Однажды утром она проснулась, взглянула в зеркало и закричала. Твердила, что видит свою смерть. Я попросил Рауля приехать, он приехал, подтвердил. Моя девочка… Несколько дней просидела дома, затем, не выдержав, вышла... Ее сбила машина. Прямо за воротами. Альда умерла через две недели, просто решила не бороться. Она всегда была очень слабой, часто болела. И потому угасла. Рауль сидел с ней почти все время, держал ее за руку, уезжая домой только на ночь, восстановить силы. Она так и умерла, глядя на него. Не на меня, не на Эстер, не на братьев. На него. — Он винит себя в ее смерти? Гийом усмехнулся, на миг становясь обычным человеком, а не опереточным злодеем. — Я виню его в этом. Он подарил вам всем пятнадцать лет жизни. А ей, моей девочке, только начавшей жить, не смог ничего дать. Не хватило сил. Он мог отпустить одного или нескольких, разве эти люди стоили его участия? Я собрал тогда досье на всех, на вас, Пикок, в том числе. Поверьте, там мало людей, достойных жить такой ценой… Действительно мало. Но они оба твердили, как заведенные: «Они имеют право жить». Два благородных дурачка: Рауль и малышка Альда. — Не нам их судить, — ответил Альфред. Гийом кивнул. — Он будет защищать вашу жизнь до последнего вздоха. — А я буду защищать его. Гийом вздохнул. Лицо его уже разгладилось, исчезли мельчайшие следы горя и тоски по умершей дочери. Он выжидающе посмотрел на Альфреда. Тот кивнул, достал из внутреннего кармана пиджака несколько сложенных вчетверо документов. — Вот моя плата — крупное месторождение изумрудов. Достаточно? Гийом улыбнулся, осторожно притягивая к себе подписанную дарственную, провел пальцем по контурной карте с отмеченным участком. Осторожно сказал: — Я надеюсь, что вы поможете ему… Вырваться из этого старого дома. — Спасибо, — кивнул Альфред и встал. Им больше не о чем было говорить.

***

За что они воевали, Альфред тогда точно сказать не мог. Если быть честным, он и сейчас не ответил бы. Разумеется, у вялотекущего пограничного конфликта были тысячи политических и экономических причин, чтобы то разгораться, то гаснуть. И когда, как гром среди ясного неба, прозвучали слова о заключении мира, никто не удивился. Но и во внезапно проснувшееся дружелюбие соседей никто особо не поверил. В правительстве тогда происходили какие-то пертурбации, суть которых, впрочем, от внимания Альфреда ускользала. У него были другие насущные проблемы — он пытался изыскать какие-нибудь общие темы для разговора с капитаном Астерсом. Пока их беседы не выходили за пределы обсуждения муштры, тактики и стратегии ведения боёв, а также качества обмундирования, заметно ухудшившегося после суда над капитаном Илласом. Может быть, в офицерском клубе были другие темы для разговоров, но капралу Пикоку не было туда хода. Наконец, после мучительных раздумий он, казалось, нашёл точки соприкосновения, помимо рабочих моментов. Пикок принялся изображать человека амбициозного, желающего выбиться в люди с помощью службы в армии. В действительности же альтернативой солдатской жизни для него была голодная смерть или прямая дорога в бандиты. Альфред, чего греха таить, в свое время подумывал было ступить на преступную стезю. И удержали его от этого шага отнюдь не высокие моральные принципы. Просто, как человек практичный, он посчитал такое приложение сил нерациональным — это ж надо прятаться от полиции, платить взятки. Да и заработанные опасным и не особо честным трудом монеты не засветишь особо. А зачем деньги, если нельзя их тратить, где и как хочется? Рауль Астерс, изнеженный аристократ, из тех, кто спрашивает голодающих, почему они не едят пирожные, если нет хлеба, проникся тяжелой судьбой своего подчиненного и принялся в свободное время натаскивать его по предметам, нужным для поступления в офицерское училище. Он выписал учебники из столицы и по вечерам гонял своего ученика, заставляя решать задачки и изучать войны прошлого. Последнее было особенно скучным и бесполезным. Примерно как фехтование, которое для Альфреда не имело никакого или почти никакого практического смысла, а он не любил то, что не приносит пользы сейчас. Пикок много нового узнал о своем аристократике, часть этих знаний перевернула его мнение об этом человеке. Оказалось, что выглядевший как безусый юнец капитан Астерс старше Альфреда почти на десять лет. Что он мечтал стать врачом, но недоучился два курса — глава семьи, лорд Раймон Астерс, вынудил его перевестись на экономический, считая, что семье сведущий в финансах человек нужен больше, чем врач. Но и диплом экономиста Рауль тоже не получил, был отправлен на двухгодичные офицерские курсы, а оттуда — прямиком на границу. Теперь Альфред знал почему: Рауль позволил себе влюбиться без волеизъявления свыше. Эта была, в общем-то, неплохая партия, и никаких особых препятствий между влюбленными не стояло, ибо браки в семьях такого уровня совершаются для объединения капитала, это скорее контракт, чем брак, и пол влюбленных - не помеха. Избранником Рауля был сын видного промышленника, некий Гийом Монтре. Они даже условились сбежать, но потом Гийом передумал и… предпочел Раулю его младшую сестру Эстер. В конце концов, она женщина, и от нее могут быть наследники. Гийом наверняка предлагал Раулю продолжить их встречи, но тот был слишком горд для унизительной роли любовника. Наверное, побег на границу был для него спасением. Его хрупкая сестра продолжала род Астерс, как могла. Первые дети, мальчик и девочка, умерли во младенчестве, потом дело пошло на лад. Альфред, имевший отвратительную привычку лазить в стол капитана во время его отсутствия, видел фотографии и читал письма. Стыдно ему не было. Он вообще не был стыдлив и не считал такое любопытство чем-то неприличным, наверное, потому, что сам никогда не имел никаких тайн от товарищей-солдат и от вышестоящего начальства. Альфред не понимал, зачем прятать переписку и снимки. Это же просто слова на бумаге или изображение лиц — не деньги и не драгоценности, чего там скрывать? Письма и личный дневник он читал, как читают увлекательный роман, не соотнося с реальностью. Гораздо позже один умный человек, психолог, между прочим, сказал Альфреду, что у него не сформировалось понятие о личных границах. Ему пришлось учиться их соблюдать, чтобы не выглядеть неотесанным болваном. Осенью в связи с установившимся миром их роту отправили в один маленький городок на границе, охранять столичную делегацию, прибывшую посмотреть на праздник урожая. Уж что-что, а веселиться их соседи умели. Служба была ненапряжной, и Альфред, если не стоял в карауле при гостинице, где они временно расположились, или не бродил за высокими гостями, охраняя их, слонялся с друзьями по городку, бродил меж торговых рядов или сидел в пивной, пробуя разные сорта пива и непривычные закуски. Праздничная неделя подходила к концу, Альфред к тому времени обзавелся в городке друзьями-приятелями, и среди солдат здешнего гарнизона, и среди городских и деревенских, приехавших на праздник. Ему даже было жаль, что в случае чего придется стрелять в таких отличных парней. Новые приятели, с удовольствием рассказывающие Альфреду о своих традициях, предупредили, что вечером их ждет необычное зрелище. Поначалу было, пожалуй, скучно. Какие-то музыканты бренчали на национальных инструментах, благодарили духов за отличный урожай, пели о древних героях. Огромный костер в центре площади ярко горел, гудел и потрескивал. Когда совсем стемнело, костер превратился в алые угли. Альфреду чудилось, что в их мерцании он вот-вот разглядит какой-то сложный, причудливый узор. Вокруг пышущей жаром площадки сузилось людское кольцо, а к самому кострищу подошла девушка, почти девочка, со смуглым, по-детски пухлым лицом, длинными, завитыми в крупные кудри волосами, босая, в длинной белой рубашке. — Это тойла, немножко колдунья, немножко сумасшедшая, — сказал один из его новых приятелей. — Сейчас она будет танцевать. И девушка танцевала. Встала маленькими босыми ступнями на угли, застыла на мгновение, раскинув руки, а затем понеслась по кругу, по кругу... Высоко взлетал подол ее широкой рубашки, обнажая стройные ноги. Лицо ее оставалось расслабленным и спокойным, а ноги лишь чуть потемнели от золы, не более. Альфред не мог сказать, сколько длился танец, он растворился в рубиновом отблеске раскаленных углей, в гнусавом звуке местных инструментов… Девушка вдруг резко остановилась, несколько раз повернулась вокруг своей оси, будто пытаясь разглядеть кого-то в окружающей толпе. — Сейчас она выберет себе партнера для танца, — объяснили Альфреду. Тот вздрогнул, выпадая из транса. — Её избранник не может отказаться, это оскорбление для всех нас. Его ждет великое страдание, великое искупление и великое счастье. Так говорят. Мало кто способен вынести ниспосланные богами страдания, а дожил ли хоть кто-то до счастья - неведомо. Девушка поманила рукой, и из темноты вышла знакомая Альфреду фигура. «Счастливчиком» оказался капитан Астерс. Он стянул сапоги, сбросил китель на руки подбежавшему денщику и бестрепетно вступил в огненный круг. Альфред непроизвольно подался вперед, его удержали, положив руку на плечо. Нельзя прерывать обряд, напомнили ему. Теперь на углях танцевали двое. — Сегодня тот, кого в танец пригласила тойла, не получит никаких травм и ожогов. Такой уж сегодня день, — сказали Альфреду. Капитан Астерс ступал по углям с той же легкостью, что и юная танцовщица, с той же легкостью кружился, будто весил не больше пера. Потом гнусавые голоса замолкли, и Альфед снова вздрогнул. В этот раз он не чувствовал магии огня, не был заворожен, только сердце стучало, как сумасшедшее, грозя вырваться из груди. Танцоры остановились, держась за руки, капитан Астерс наклонил голову, что-то тихо сказал, девушка кивнула ему. Сделав шаг в сторону, Рауль наконец сошел с углей. Альфред бросился к нему, не заботясь, как это выглядит со стороны. Расталкивая людей, он успел увидеть, как капитан Астерс натягивает сапоги на совершенно здоровые ноги. — Вы в порядке, капитан? — спросил Альфред, стараясь, чтобы его голос звучал как можно небрежнее. Астерс посмотрел на него несколько рассеянно, улыбнулся несмело, словно был не вполне уверен, так ли полагается складывать губы в улыбку. Сказал невпопад: — В юности я всерьез занимался балетом по настоянию матери, капрал. Растяжка у меня хорошая, а вот музыкального слуха, увы, нет. Альфред, глядел на него и недоумевал: отчего раньше глаза капитана Астерса казались ему бесцветными и невыразительными? Они ведь цвета серебра. Кто-то возбужденно обсуждал произошедшее, дружески похлопывая Рауля по плечу. Он сказал, обращаясь к Альфреду: — Мне определенно стоит выпить. Альфред повел своего капитана в пивную за углом. Тот шел, не сопротивляясь, глядя под ноги все с той же растерянной и рассеянной улыбкой. И когда в темном переулке Альфред развернулся, прижал капитана к стене, приник к шее, ощущая губами биение пульса, Астерс не удивился и не отстранился. Он ответил на поцелуй и сам потянулся за следующим, зарываясь пальцами в густые волосы капрала Пикока. От Рауля пахло пылью и дымом. И не было аромата вкуснее и слаще.