Голод_Жажда_Безумие

Он вновь появился. И очень скоро. Растеряв по дороге все манеры аристократа. Еще до того, как Гермиона почувствовала рывок аппарации, стало ясно, что это он. Зажал ей рот одной рукой, другой крепко обхватив за талию. Но как только они оказались в ему одному известном месте назначения, руки от нее он поспешно убрал. Словно мысли ее прочел — Гермиона как раз собиралась укусить его за больший палец! Ах, да! Он и прочел. Как и она теперь могла читать его. Вслух, однако, Малфой ни слова не произнес. Просто разжал руки, освобождая ее. Голова тут же закружилась, перед глазами все поплыло, будто включили ускоренную перемотку вперед, и Гермионе не сразу удалось сфокусировать взгляд на Люциусе. Он был без мантии, рукава рубашки закатаны, а брюки слегка помяты. По лицу его было ясно, что ночь выдалась бессонной. Да и пальцы все в чернилах. Люциус Малфой снова писал! В общем и целом выглядел он слегка... спятившим. Лихорадочный блеск в глазах, волосы всклокочены. Поймав ее взгляд, Люциус попытался их пригладить, и жест этот выдал, в каком он смятении. — Сработало! — голос охрипший, скрипит, как несмазанная телега. — О чем вы? — удивилась Гермиона. Интересно, когда он ел в последний раз? Явно не в этом веке. — Кризис. Он прошел, — Малфой едва заметно вздрогнул. Он был так взбудоражен, что это почти физически ощущалось. Гермиона все же рискнула прочесть его мысли. Они неслись галопом, обрывки предложений пролетали мимо, и никак не удавалось выхватить хоть что-то связное из общего потока. — Ночью я мог писать. Целых тридцать шесть страниц. А теперь... «Он вернулся!» Гермиона моргнула. Сейчас Малфой был так похож на того, кого меньше всего понимают люди — почти обезумевшего творца, сошедшего с ума от мощи собственного таланта. Вот сейчас вынет нож и отрежет себе ухо! Ему просто необходимо поспать! Так, где его письменный стол? Ага! Сломанное перо, лист пергамента с одинокой кляксой и опрокинутый стакан, где когда-то, видимо, был бренди. — Сколько вы уже на ногах? — спросила Гермиона. — Не знаю я! — бросил он. — Да это и неважно. Вы должны повторить это. — Что повторить?! Малфой скрестил руки на груди. — Разозлите меня! — а затем продолжил, у себя в голове. «Разозлите. Чтобы искры из глаз от ярости!» Гермиона попятилась к стене. — Чего ради мне делать это?! — «Я себе что враг?» — Да потому что это подействовало, глупое создание! Вернувшись сюда, я снова мог писать. «Конечно, я почти все здесь перевернул, но все поправить было плевым делом, и...» — Но, вы же сказали, он... — попыталась возразить Гермиона, стараясь не прислушиваться к его мчащимся во весь опор мыслям. — Да! Вернулся! Поэтому Вы здесь! — теперь Малфой выглядел раздраженным. — Что-то раньше Вы не сильно побаивались меня разгневать! — Люциус, но это же ненормально! — «Ну вот! Уже по имени его называю! Хоть и чувствую себя при этом инопланетянкой». — Должен же быть иной способ! Малфой приподнял бровь. Так значит и он ее мысли читает, хоть они и мечутся чуть ли не быстрее его собственных! — Вы просто боитесь меня. — А что, не стоит? — отбила она его удар. — Не стоит, — тут же ответил Малфой, но с мыслями совладать не смог. «Черт! Не знаю...» Гермиона буквально заставила себя пройти путь до камина. Взяв пригоршню летучего пороха, обернулась. — Поспите немного, Люциус. _______________________________________________________________________ Дальше все стало только хуже. Будь неладен побочный эффект этого Обета. Гермиона была мушкой, пойманной в паутину — пленницей, которая не могла избавиться от постоянного его присутствия в своих мыслях, пусть и неуловимого. Едва ощутимого. Но стоило ей уснуть... Нет, неясные сны с участием богов-Олимпийцев исчезли. И пусть некоторые из них были поистине ужасающими, она бы с удовольствием вернулась в них, лишь бы не видеть теперь его кошмаров. А это были именно его кошмары! Ведь она всегда видела цветные сны, эти же были черно-белыми. Как символично. Малфой же так любит поразмышлять на тему черного и белого. Более того, кошмары эти были еще и беззвучны. По ночам ему снилось немое черно-белое кино, и от этой жути некуда было скрыться. Разрозненные образы людей (ну или почти людей), которых Гермиона предпочла бы никогда впредь не лицезреть. Волан-де-Морт, супружеская чета, судя по внешности — родители Люциуса, Снейп, Беллатриса Лестрейндж, Нарцисса и Драко (кошмары с их участием были страшнее всего, ведь довольно часто в них он наблюдал за пытками жены и сына), и мужчина, сильно напоминавший Наземникуса Флетчера, более того, пахнущий, как он. О, да! Гермиона очень скоро научилась различать запахи в его кошмарах, и появлялись они там довольно часто. Табак, алкоголь, трава. Мята, цитрусовые, какой-то цветочный аромат — скорее всего, гардения — и что-то смутно знакомое, от чего по коже бежали мурашки. Со временем она заметила, что запах этот прочно связан с Драко — может так пах его шампунь или туалетная вода. Все запахи распознавались и отпечатывались в памяти, а она будто наблюдала за этим со стороны. Гермиона даже научилась сортировать его кошмары по этим запахам. Табак и алкоголь царствовали в кошмарах с участием либо его отца, либо того магла. И Гермиона не желала видеть ни тех, ни других. Из них становилось ясно, что отец Люциуса был равнодушным человеком, требовательным сверх меры по отношению к собственному сыну. И больше всего на свете Малфой ненавидел себя за то, что порой вел себя с Драко точно так же. Во снах же с бродягой-маглом Гермиона снова и снова переживала все, что чувствовал Люциус во время нападения, и тешила себя надеждой, что вовсе не она своими неосмотрительно колкими комментариями возродила тот давнишний ужас в его снах. В «мятных» сновидениях никакого сюжета не было, лишь неясные обрывки воспоминаний. Иногда всплывали тени коридоров Хогвартса. Время от времени появлялся Снейп — со временем его облик изменился, но глаза — черные, непроницаемые — оставались неизменными, храня все то же выражение. Люциус в этих снах испытывал замешательство, неопределенность наполняла его мысли, он будто бы испытывал вину перед зельеваром, но в то же время сомневался в собственной виновности. Малфой вообще частенько винил себя за что-либо во снах. Может еще не все потеряно? «Цитрусовые» сны всегда о его матери. Она была добра с Люциусом, пусть и не так ласкова, как могла бы. Мать была так же подчинена воле его отца, как и он сам. Он хотел бы возненавидеть ее всей душой, за то, как она себя с ним повела. Хотел бы, но не мог! Или мог? Мог, еще как мог... Но страшнее всего были сны, «пахнущие травой». И вопреки всякой логике, они не касались событий той ночи в деревенском переулке. Эти кошмары были отголосками его воспоминаний о службе Темному Лорду. Тень Волан-де-Морта... Черная метка на бледном предплечье... И бесконечные следы его злодеяний... Малфой калечил, убивал, насиловал (как же иначе?) и... ненавидел себя за это. Но был не в силах преодолеть зависимость. Ему нужно было причинять боль другим, а может и испытать ее самому... Жуткая, вселяющая ужас потребность. Что ж, хоть какие-то чувства! Сны с запахом гардении и той туалетной воды были, пожалуй, самыми умиротворяющими. Тихие, спокойные, размеренные и полные приятных воспоминаний. Малфой был счастлив подле своей жены, а еще больше счастья приносил ему сын. Гермиона догадывалась, что он жил только ради Драко. Если бы не он, Люциус почел бы за избавление смерть на службе у Темного Лорда. Конечно же, он и не подозревал, что по ночам их мысли сливались воедино. Кошмары Малфоя... Мерлин, эти сны открывали слишком интимные подробности его жизни. Сны самой Гермионы были далеко не так деликатны и глубоки. Просто мысли, поступки за весь день сплетались в замысловатом клубке сновидений. И пусть в последнее время все заметно усложнилось (будь неладна вся эта проклятая мифология с оригинальными воплощениями Аида и Харона), до сбивающих с толку снов Малфоя им все равно было далеко. Быть может он в курсе этой странной связи в ночи и спокойненько наслаждается ее незамысловатыми сновидениями?! Днем Малфой не объявлялся, но Гермиона с ужасом ждала наступления ночи, когда от усталости не сможет дольше бороться со сном. Так было и сегодня! Глаза уже слипались, а так не хотелось провести еще одну ночь, полную ЕГО кошмаров. И почему она не осмотрелась как следует в том месте, куда он с ней аппарировал?! Сейчас бы смогла его найти! Ага. Интересно, и что тогда?! Да дождалась бы пока он уснет, за тем, чтобы вновь мучить ее своими дурацкими снами! Нацелила бы палочку ему прямо в сердце и потребовала бы снять Обет! И пригрозила в противном случае выместить гнев на Драко! Может себя он и догадался обезопасить условиями Обета, но вот близких из виду упустил. И лучше бы ему поверить ей на слово! Да только она понятия не имела, где находилось то место, да и Люциуса не так-то легко застать врасплох. Ну что ж! Когда-нибудь они все-таки встретятся! Может к тому времени вся эта неразбериха с мысленной связью и его сведет с ума! Если так и дальше пойдет, придется попросить Гарри научить ее Окклюменции. Ну конечно! И ответить заодно на кучу ненужных и грозящих разоблачением вопросов. Да к тому же вряд ли от этого будет толк. Допустим Малфой не был Легилиментом, но служа Волан-де-Морту, владеть Окклюменцией — просто жизненная необходимость! Но она, тем не менее, проникала в его ненормальные сны. Вздохнув, Гермиона смирилась с неизбежным и забралась под одеяло... Что-то новенькое. Этот сон пах яблоками. Присмотревшись, Гермиона увидела... себя! Будто наблюдала сверху! Что это у нее с лицом?! Поначалу она подумала, что это гримаса боли. Но почему она без одежды?! От нахлынувшей догадки кровь прилила к щекам. Не в боли дело... Господи! Она наблюдала за собой в разгар занятий любовью. Но как это возможно? Чем-чем она занимается?! И еще куда более важный вопрос: с кем?! Чей это сон?! Черт возьми! Это же не...?! Но, поймав боковым взглядом пряди светлых волос, Гермиона убедилась, что догадка верна. Люциус видел ее в своем сне! Точнее, ему снилось, как они занимаются сексом! Мерлин! Она и впрямь так хороша, или у него просто богатое воображение? Гермиона покраснела до корней волос. А уж ее пунцовым от стыда ушам сейчас бы даже Рон позавидовал. Не может быть! Этого просто не может быть!! Ну а дальше Гермиона сделала то, чего делать уж точно не надо было. Страстно желая разорвать эту ненормальную связь, она шагнула ближе к переплетенным телам. И напрасно! Образы любовников стали лишь отчетливее. Более того, теперь она не только видела их и слышала их запах! Теперь она чувствовала и ощущала все то же, что и они! От разгорающейся между ними страсти Гермиона начала задыхаться. Ощущение собственной кожи на языке Люциуса, проложившем дорожку от уха к ключице, резануло, будто ножом. И вдруг слилось с ее собственными, она словно пробовала себя на вкус. Внизу живота заныло так мучительно и сладко. Она увидела секс глазами мужчины! Нет, вернее прочувствовала, испытала на себе все его ощущения. Мысли путались... Ясно теперь, почему мужчины думают о сексе каждую секунду! Да что же это?! Она должна, просто обязана оскорбиться, все это должно быть ей отвратительно! Только чувствовала Гермиона совсем другое... Люциус хотел ее! И это не просто сон! Она возбуждала его, Мерлин свидетель, он хотел ее каждой клеточкой тела! Будто от резкого толчка, Гермиона проснулась. Ей удалось выдернуть себя из этого... сна, собрав в кулак всю силу воли. Так! Не сметь даже думать о том, что в своих ночных видениях он возносит ее на вершину блаженства оральными ласками, и как все это безумно ее заводит! Она так сильно вцепилась в матрац, что костяшки пальцев побелели. Вот как на нее влияют фантазии Малфоя о ней! Она конечно все еще жалеет, что не знает, куда они тогда аппарировали, только причина несколько... ммм... изменилась. Так, нужно срочно взять себя в руки! Глупо было бы отрицать, что все это... немыслимое действо — пусть и не предназначавшееся ее глазам — возбудило ее чрезвычайно. Только что теперь с этим возбуждением делать-то?! Рон же в лагере для авроров, последний семестр. Будь прокляты серьезные отношения! Даешь интрижки на одну ночь! 4:22. Черт возьми! Она и трех часов не поспала, чертов мерзавец влез в ее сон, и пришлось проснуться! И сейчас лежать и думать о том, что увидела. Увидела, как Люциус Малфой ласкал ее языком... Боже милостивый! Это же просто пытка какая-то! Оставив попытки совладать с собой, Гермиона скользнула рукой под резинку трусиков. В последнее время жест стал натренированным. Мерлин, она... вся мокрая там! Ее что, так возбудил какой-то сон Малфоя?! Гермиона пальчиком нащупала набухший, похожий на оголенный комок нервов заветный бугорок. Похоже на то, вот тебе и какой-то сон! Выудив из потока мыслей образ Люциуса, Гермиона начала мягко, но настойчиво обводить по кругу ту заветную точку, которая, казалось, стала центром всех ее нервных окончаний. Светлые волосы Малфоя на ее бедрах, серые глаза с пляшущими в них огоньками и язык-мучитель (или спаситель?), дарящий небывалое блаженство, едва не сводящее с ума. Язык, впечатывающий в нее его имя... Буква за буквой... Л,Ю,Ц,И,У,С. Две минуты. Каких-то две несчастных минуты, и все закончилось. Вздрогнув, Гермиона подавила крик наслаждения, вовремя вспомнив о соседях за стеной, и достигла оргазма, захлестнувшего ее, как шторм деревянное суденышко. Дыша, как после пробежки, Гермиона чувствовала, как блаженство разливается по телу, достигает кончиков пальцев и постепенно улетучивается. Довольно! Нужно заканчивать с этими играми! Она не выдержит такой экзекуции каждую ночь. Этому нужно положить конец, пока шторм не превратился в стихийное бедствие! Гермиона решилась прибегнуть к единственно верному способу — наладить их ментальную связь не только во сне, но и наяву. Малфоя нужно отыскать! Она уже три дня нормально не спала. Так боялась увидеть очередной его сон, полный эротических грез с ее участием. Пока, правда, подобного не повторялось, но Гермиона столько об этом думала, так боялась увидеть это вновь, что вскакивала, едва закрыв глаза. _______________________________________________________________________ Во время обеденного перерыва Гермиона размышляла о том, почему беспокоится о Малфое. Вероятно, все дело в их последнем разговоре. Он тогда выглядел просто обезумевшим. Так и до шизофрении недолго! Что бы он не описывал во второй части книги, здоровья ему это не добавляло. То, что он рассказал в "Faim" с успехом побило все рекорды устрашения! Может ли быть что-то более ужасающее? Гермиона всем сердцем надеялась, что нет. Но зная не по наслышке, на что был способен Малфой на заре своей «карьеры», она ожидала худшего. Люциус-Люциус! Могла ли Гермиона Грейнджер представить, что наступят времена, когда она будет переживать за Малфоя? Малфоя, живое воплощение всех качеств, которые она ненавидела и презирала в людях?! И не просто переживать, а сочувствовать, пытаться понять этого монстра! Гермиона не тешила себя надеждами, что для Люциуса ее попытки разобраться в нем хоть что-то значили. Ему было наплевать ненавидят его или нет. Скорее всего он просто мечтает поскорее от нее избавиться! Ведь она слишком много о нем узнала. В таком случае, что же он не снимет Обет и не покончит с этой историей раз и навсегда?! Гермиона вздохнула. Для Малфоя из создавшейся ситуации было два выхода. Стиснув зубы терпеть их мысленную связь, смириться с тем, как близко она подобралась к его тайнам. Или же освободить ее от необходимости держать Обет, а заодно освободить и себя. Избавить себя от необходимости терпеть девчонку, которая ЗНАЛА. Которая запросто могла теперь ткнуть в него пальцем, которая догадалась, что именно все эти годы скрывал Люциус Малфой. Но выбери Малфой освобождение, ему пришлось бы постоянно переживать за сохранность своей тайны. И пусть Гермиона вовсе не собиралась выдать его секрет общественности, Люциус не поверил бы ей на слово! И был бы прав! Гермионе очень хотелось поделиться с кем-нибудь тем, что она узнала. Она хотела показать им настоящего Люциуса. Все магическое сообщество (да она и сама прежде не была исключением) относилось к Люциусу так, как того заслуживали его поступки — как к гнусному подлецу, абсолютно уверенному в своем превосходстве над остальными, никогда не испытывающему угрызений совести и думающему лишь о своей выгоде. Но теперь Гермионе были известны другие его качества. Ради сына Люциус готов был продать душу дьяволу. Что до его супруги... Ну, она безусловно много для него значила, но скорее, как партнер, как мать его сына, не более. И все же! То, что Люциус Малфой способен даже на эти чувства, никак не вязалось с образом мерзавца. Уж они-то заботятся только о себе и не думают больше ни о ком! Ну хватит! Не слишком ли она торопиться простить ему все злодеяния? Ведь их ничто не может оправдать, даже то, что сотворил с мальчиком тот монстр. Весь кошмар оттого, что ребенку пришлось пережить все в одиночку. Ему просто нужно было с кем-то разделить это бремя. И еще лучше обратиться в полицию, заявить об изнасиловании. Имя магла наверняка было ему известно, раз он узнал о его смерти из газет. И пусть мальчик, стараясь, как и все жертвы подобных ситуаций, избавиться от любых напоминаний, уничтожил все улики, на насильника нужно было заявить! Но что мог смыслить в этих делах девятилетний малыш? А потом стало слишком поздно — истекли все сроки давности... Зато его родители точно знали бы, как поступить! Ну почему, почему он не обратился к ним за помощью?! Неужели есть люди, способные обвинить собственного ребенка в том, что сотворил с ним больной на всю голову ублюдок?! Пусть он хоть тысячу раз нарушил все их запреты и был там, где ему быть не полагалось! Но возможно, она просто понятия не имеет об отношениях отцов и детей в семьях, заботящихся лишь о чистоте крови. Ведь единственный известный ей пример — сам Люциус и Драко. Случись такое с его наследником, как бы повел себя Люциус? Счел бы собственного сына единственным виновным в произошедшем? «Разумеется, нет!», моментально запротестовал голосок в голове. О нет! Он бы из-под земли достал извращенца, причинившего такой вред Драко, и убивал бы его долго и мучительно, независимо от того, подвергался ли сам насилию или нет! А уж если бы это оказался тот самый магл, страшно подумать, сколько шкур содрал бы с него Люциус и сколько бы иголок загнал ему под ногти, прежде чем позволил бы этой гнуси умереть! Видимо ему так сильно внушили всю эту чушь о чистоте крови любой ценой и прочие предрассудки о безупречной репутации, что он был не в состоянии понять силу любви к собственному ребенку; понять, что ради него не жаль и опозориться, и послать к чертям все надежды на будущее! Ведь почти каждый родитель заплатит за спасение ребенка любую цену, и крах безукоризненного образа аристократа — малейшая из возможных, на которую они согласятся, не раздумывая ни секунды, как сам Люциус когда-то! Суп уже давно остыл, а столовая была почти пуста. Надо же, она и не заметила, как пролетел перерыв, осталась лишь пара свободных минут, и пора возвращаться к работе. Гермиона вздохнула. Аппетит пропадал всякий раз, когда мысли возвращались к тому, через что прошел Малфой. Но думать о совершенных им самим преступлениях было еще хуже. Случившемуся с ним в детстве нет прощения, и понятно, что он озлобился на весь мир, но помилуй Мерлин, разве выход причинять подобное зло ни в чем неповинным людям?! Залезть бы к нему в голову и хорошенько разложить там все по полочкам! Фактически это возможно, вот только придется приблизиться к нему, столкнуться с гневом Люциуса Малфоя. Да к тому же и он получит возможность порыться у нее в голове, хотя и вряд ли найдет что-то по вкусу. Жизнь Гермионы была на редкость безмятежной, пока не вмешалась война. Самым жестоким, с чем она когда-либо сталкивалась, были пытки Беллатрисы Лестрейндж и гибель дорогих ей людей в бою. Конечно, кошмар на яву! Но Гермиона хотя бы была не одна со своим горем и уже способна была понять, на что шла, помогая Гарри, на что шли все участники той войны. У нее были рядом близкие, они помогли ей пережить потери и потрясения, и, в общем и целом, все закончилось не так уж и плохо. Люциус Малфой же всегда хотел быть выше всех, он карабкался вверх по неустойчивым перекладинкам, подпирая их тайнами собственной жизни. Очень непрочный фундамент, как оказалось. Появилась Гермиона Грейнджер с мечом наперевес и готова рубить эти перекладинки ко всем чертям. Она была убеждена, что только так можно что-то изменить. Чтобы построить новое сооружение, нужно снести непригодное здание. Все просто. Надо всего лишь объяснить всем, почему Люциус стал таким, а значит раскрыть все, что он так тщательно прятал в глубине своей памяти. Может он просто хотел красиво уйти в тень, избавиться от суеты? Освободиться в какой-то мере от тяжкой ноши, не дававшей ему покоя долгие годы. Выговориться, не раскрывая карт, не называя имени, и зажить спокойной жизнью пенсионера в Мэноре? А что? Дела в порядке, капиталы не тронуты, наследнику ничего не угрожает. Все улажено, осталось только обрести душевное успокоение. Ну уж нет! Так легко ему на этот раз не отделаться! Пусть и не мечтает так просто исчезнуть! Люциус Малфой ответит за все совершенные злодеяния! Пусть он прожил сорок лет отведенного ему срока в грехе, творя ужасные вещи, но теперь-то Гермионе известно, что душа его не полностью осквернена! И да, она верит в силу второго шанса! Каждому положена возможность искупить свершенное, и Малфою не отвертеться! Она заставит его все исправить, перечеркнуть прежние преступления, обнародовав то, что он сам пережил! Гермиона была полна решимости выдвинуть ему ультиматум, как только он явится в следующий раз... _______________________________________________________________________ Однако он снова застал ее врасплох. Вернувшись с обеда, Гермиона обнаружила Люциуса в своем кабинете. Долгий путь из столовой она еле осилила. Что и говорить, даже после войны, отдел по связям с маглами, находился все в том же дальнем уголке Министерства Магии. Крохотная комнатенка уже успела наполниться едва уловимым ароматом Люциуса, и, казалось, в кабинете вдруг стало слишком тесно. — Здравствуйте, Люциус, — называть его по имени казалось уже вполне обычным делом, хотя он так и не начал звать ее Гермионой. Может никогда и не начнет. Что ж, «мисс Грейнджер» или «дитя» куда предпочтительнее того, как он обращался к ней раньше. Пока она прокладывала путь к своему креслу, проходя мимо него и огибая стол, Малфой не сводил с нее глаз. Сегодня он выглядел лучше. Пусть и не таким собранным и свежим, как прежде, но все же намного лучше. На лице еще сохранились следы усталости, под глазами залегли синяки; он похудел, совсем чуть-чуть, сбросил два-три килограмма, не больше, но Гермиона знала, что в последние дни ему было не до еды, а потому легко заметила потерю веса. В остальном же Люциус выглядел, как всегда, безупречно. Опустившись на стул для посетителей, какое-то время он смотрел Гермионе прямо в глаза. Сегодня его мысли не неслись галопом, а может просто в прошлую их встречу он был чересчур возбужден и не мог их контролировать. — Рады отпуску? — вопрос Люциуса выдернул ее из раздумий. — Что? О каком отпуске речь? — фыркнула Гермиона. — Если бы в скором времени мне предстоял отдых, уж я бы знала. — Ну, теперь знаете. Гермиона пристальнее вгляделась в его лицо. Даже усталость не смогла скрыть мелькнувшего на лице Малфоя самодовольства. — Вы что наделали? — выдавила она наконец. — Последнее время Вы работали на износ, — губы Люциуса тронула ухмылка. — Ваши коллеги несказанно рады, что Вы все же надумали отдохнуть. — Ничего я не надумала! Малфой тростью указал на письменный стол — Думаю, Вам стоит заглянуть вот в эту папку. Замерев от ужаса собственной догадки, Гермиона схватила бумажную папку и раскрыла ее одним рывком. Прошение об отпуске — две недели, начиная с завтрашнего дня, по всей форме: дата, подпись ее и начальника отдела. — Вы подделали мою подпись! — «Ну и подлец же вы, Малфой!» — Совершенно верно. Слишком просто. Нужно быть внимательнее и не разбрасывать, где попало, важные документы. — «Вдруг поблизости окажется подлец вроде меня. Но не волнуйтесь, я все вернул туда, откуда взял». Гермиона окончательно растерялась. Воспринять это как любезность? Неужели он понял, что взвалил на нее слишком много? Или дело в чем-то еще? — Люциус, я не понимаю, что происходит! — Все очень просто, — Малфой замолчал и взглянул ей прямо в глаза. Взгляд был искренним, и это пугало. — «Кто-то либо меня наказывает, либо хочет сделать мне подарок. Как бы то ни было, Вы стали моей музой. Без Вас я не могу писать дальше. Вы — моя Каллиопа». Ступор. Почти все его слова так на нее влияют. Муза? Каллиопа? Он что, совсем спятил?! «Каллиопа — муза эпической поэзии. Вы, насколько я поняла, творите немного в другом жанре». «Мне нравится думать, что темы, затронутые в моей книге, близки к легендарным, а стиль изложения весьма поэтичен... Могли бы и польстить мне!» Несмотря на его шутливый тон, Гермиона лишь нахмурилась. «Какое это имеет отношение ко мне?» «Самое прямое! Вдохновение оставило меня еще до нашей встречи. А как только мы побеседовали — на повышенных тонах, должен заметить — я снова смог писать. Но без Вас...» «Люциус, вы сами себя обманываете. Быть писателем нелегко. Некоторые годами находятся в творческом кризисе!» Какое-то время Малфой молчал. «Возможно, у меня нет в запасе нескольких лет». Гермиона затаила дыхание. — Как... как это нет нескольких лет в запасе?! Люциусу вдруг будто стало неудобно в кресле. И он почему-то избегал смотреть ей в глаза. — За время... моего отсутствия я кое-чем... заболел, — последовал тяжелый вздох. — Волшебный мир даже не знает названия этой болезни. Считается, у магов к ней иммунитет. Обычно мне нравится указывать людям на их ошибки, но тут бы я с удовольствием ошибся сам... — Что за болезнь, Люциус? — Гермиона искренне боялась услышать ответ. — Заболевание, — раздалось в ответ. — Явление, которое маглы называют ВИЧ. Голова вдруг просто отключилась. Будто машина заглохла. Гермиона замерла, точно статуя. Поверить в то, что он только что произнес было просто невозможно. И ведь он совсем недолго колебался. Может, ей все это померещилось?! Но нет... Человек на стуле напротив ждал ее реакции на свое признание, дико нервничая, но успешно пряча настоящие эмоции за вежливо-равнодушной маской. И реакция последовала незамедлительно, тысяча вопросов вырвались одновременно. — Когда это случилось? Это точно? Ведь есть же лекарства, разработаны методы лечения! Люди живут с этим десятки лет! — Гермиона удивленно покачала головой. — Магическое сообщество действительно не сталкивалось с этим вирусом? Люциус оставался таким же спокойным внешне, как и когда ждал ее реакции. — Это случилось в Азкабане — своего рода прощальный подарок. Да, это точно. И нет, до сих пор данный вирус был неизвестен практически никому в волшебном мире. Прощальный подарок? Это надо понимать, как... Конечно, она догадывалась, что творится в тюрьмах... О! Гермиона мечтала стереть Азкабан с лица земли, разбомбить его к чертовой матери, превратить в пустошь за то, что там сделали с Люциусом! И снова она подумала, не пытался ли он покончить с собой? На его месте она давно бы распрощалась с жизнью при любом удобном случае... Но она не на его месте. Гермиона уже начинала понимать, что, возможно, никогда не узнает как именно крепка его внутренняя сила и насколько непоколебима воля Люциуса Малфоя. Что ж, теперь многое становилось понятным. Например, почему после войны Люциуса снова не упекли за решетку. Гермиона готова была отказаться от премии на Рождество, если ему не платили за сокрытие данного «происшествия». Интересно было бы увидеть, как начальник охраны Азкабана объясняет, что такое ВИЧ, и каким образом он передается. Наверное не слишком приятно признать тот факт, что «заболевание маглов» вдруг разразилось в волшебном мире, да еще в одном из самых надежно охраняемых мест! Плюс не забыть отметить, что заразили представителя древнейшего магического рода — и получите бунт на корабле! Да, несмотря на срок в Азкабане и приближенность к Темному Лорду, Люциуса Малфоя все еще считали принадлежащим «высшему свету», и Гермиона с трудом находила этому объяснение. Поразительная способность выходить сухим из воды! Теперь понятны и перемены в его поведении. Нет, он до сих пор оставался заносчивым индюком с раздутым самомнением, только вот... чувствовалось, что он как-то... погас, что ли? Перестал навязывать всем и каждому этот бред про превосходство чистокровных. Стал куда меньше заботиться о мнении окружающих. Все это не казалось ему теперь столь жизненно важным... А еще ясно, почему Люциус написал первую книгу и отчего так яро желал быстрее закончить вторую. Он будто спешил рассказать историю второй половины собственной жизни, чувствуя как она утекает сквозь пальцы. А она еще думала, зачем вся эта морока с Обетом, почему он просто не стер ей память исподтишка... Теперь то ясно, он просто хотел, чтобы кто-то узнал. Хотел чтобы его попытались понять, чтобы появился кто-то с кем можно поговорить начистоту перед лицом приближающейся кончины, где уж он точно останется совсем один... «Не надо смотреть на меня ТАК!», — мысленный голос Малфоя, злой и резкий, как хлыст, рассек поток ее раздумий. Нет! Она его что пожалела?! Черт, идиотка! Гермиона пробовала утихомирить собственные мысли и порывы, ну или хоть стереть с лица это жалостливое выражение, но все было напрасно. «Может Азкабан был для меня лучшим уроком в жизни, ведь я научился видеть сквозь пелену яростного помешательства и слепой веры в предрассудки. Наконец-то заметил свое ханжество, и вот я сам стал грязнокровкой». — Вот, — сказал Малфой. — Теперь Вы видите?! Я просто нахожусь с Вами в непосредственной близости, и... Гермиона все еще не пришла в себя после его рассказа. — Никакой вы не... — но это ненавистное слово произнести так и не смогла, поэтому решила сменить направление беседы. — А какое лечение вам назначили? — Препараты магловского производства. Волшебники еще не открыли способ побороть это заболевание. — И они... помогают? Люциус вздрогнул. — Ну, я, по крайней мере, до сих пор жив. Другой... носитель умер. Заболевание быстро прогрессировало. Лекарства уже не помогали. Мой организм оказался сильней. И, безусловно, мне повезло с целителем. — Были еще подобные случаи? — Остается только догадываться. Вполне возможно, да. Проводятся исследования по обнаружению этого вируса у других магов. Я уверен только в том, что от меня никто не заразился. Гермиона постаралась выровнять дыхание. Оказалось, это не так-то просто. Эмоции еще не обрели четких рамок, а мысли летали по кругу со скоростью света. Все было как во сне. Однако гриффиндорская отвага не знает отдыха, и теперь Гермиона была полна решимости спасти Малфоя во что бы то ни стало. — Люциус, эти препараты действенны. Некоторые живут с ВИЧ больше двадцати лет, постоянно принимая их. А у вас, как вы верно подметили, есть состояние, и вы можете позволить себе принимать их столько, сколько потребуется. К тому же колдомедики творят чудеса! Они найдут средство! Вы можете и будете жить! — Гермиона говорила так убедительно, как только могла, сама отчаянно желая поверить в свои слова. «Нет!», — прозвучало в голове Малфоя. — «Нет, я устал бороться. Когда я закончу книгу, перестану принимать лекарства». «Послушайте, Люциус...» «Я все решил». «Вы будете испытывать постоянные, ужасные боли». — Нашла, чем запугивать. Он выдерживал и не такое. «Знаю. Я все это заслужил». Будто удар под дых. Как решительно, как спокойно он об этом говорит. И снова потребность спасти человека в беде одержала верх. Гриффиндорское чувство справедливости заговорило в ней, пытаясь выбраться на поверхность, помочь нуждающимся. «Вы хотите умереть, не изведав нормальной жизни?! Умереть, не увидев свадьбы сына, не узнав своих внуков?! Какое-то время Люциус молча теребил отвороты мантии, и на миг Гермионе почудилось, что ей удалось достучаться до него, заставить обдумать все заново. Но она ошиблась. Через несколько минут он поднялся и сказал: — Без меня им будет только лучше, — улыбка вышла печальной. — Соберите вещи, мисс Грейнджер. Отпуск начинается завтра. От автора: Знаю-знаю. Новость — бомба. Сильно не ругайтесь ;)