Голод_Жажда_Безумие

Долгую минуту Драко смотрел на всё еще не пришедшего в себя, невыносимо напряженного отца. Внешне Люциус не реагировал на Чарити Бербидж никак. Он по-прежнему выглядел окаменевшим. Драко даже начал опасаться, что никакой реальной помощи бывшая преподавательница магловедения оказать им не сможет. И все же… Он понимал, что какое-то необъяснимое общение между отцом и Чарити так или иначе в эту минуту происходит. Конечно, имелся момент неудобства, когда ты физически контактировал с призраком, но ощущения эти все равно были далеки от мучительных кошмаров, охватывающих тех, кто попадал под власть демонов. Природа этого явления при общении с привидениями просто была другой… Люди начинали чувствовать себя неудобно. Физически неудобно. Драко хорошо помнил собственные ощущения, когда (еще во время учебы) через него несколько раз прошел Кровавый Барон — ему явственно казалось, что на него выливают ведро холодной воды, а по коже начинают бежать мурашки. Да и понимание присутствия в твоем сознании чьего-то постороннего разума не могло не напрягать. Он мог только представить себе, что чувствует сейчас отец и уже достаточно долго. Но скоро белая полупрозрачная фигура Чарити Бербидж поднялась из тела Люциуса назад, в холодную комнату, и тело отца выгнулось вверх, словно бы она тянула его за собой. Потом он несколько раз глубоко и шумно вздохнул. Вздохнул так, что испуганный Драко даже вздрогнул, дернувшись на месте, и нащупал свою волшебную палочку. «Что сделала Бербидж? Неужели мне снова придется бросать в него какие-нибудь заклинания?» — мелькнуло у Драко, суставы которого даже побелели от напряжения. Медленно, будто ему приходилось прикладывать невероятные усилия, Люциус поднялся и встал на колени. Лицо его выглядело не просто напряженным, оно было почти диким от той мучительной агонии, во власти которой он находился так долго. Люциус недолго постоял, покачиваясь от напряжения, а потом наклонился вперед и, опираясь на ладони, пополз по полу к Драко. — Заклинание, сын… — умоляюще проговорил он, — нам обязательно нужно прочесть заклинание. Дрожащей рукой Драко нашарил в кармане листок пергамента. И хотя, все происходящее случилось с ними лишь благодаря отцу, Драко ненавистно было смотреть, как мучается тот. Когда Люциус наконец дополз до сына и взял пергамент, руки его все еще дрожали. — Не позволяй мне останавливаться. Ни в коем случае, слышишь? Если понадобится — используй Империус, — он потер глаза. — Обещаешь? — Обещаю, — не задумываясь, ответил Драко. — Пожалуйста, Мерлин, пожалуйста, пусть оно сработает, — чуть слышно прошептал отец. ______________________________________________________________________________ Как только Нарцисса вошла в Малфой-мэнор, грудь сразу же кольнуло неясное беспокойство. В поместье что-то происходило, и это «что-то» явственно ощущалось. Еще проходя через охранные заклинания, она почувствовала какой-то легкий зуд по всей коже и… напряглась. Казалось, весь их дом словно бы затаил дыхание, приготовившись к чему-то. «Что-то случилось! И пошло не так... Понятно… Моя жалость к самой себе как-нибудь подождет!» — бросив вещи на кровать, она быстро вышла из спальни, чтобы найти Люциуса с Драко. ______________________________________________________________________________ А Люциус по-прежнему чувствовал, что с сознанием что-то происходит… Нет, он мог видеть Драко, но тот все еще был в ужасных ранах, как это и казалось Люциусу в минуту своих галлюцинаций. Сын виделся ему смертельно бледным, а лицо его было покрыто кровью, вытекающей из зияющей раны на шее. Внутренности Люциуса снова скрутила мучительная боль. Потом в его чувства вторглись запахи и вкусы. Конечно же, они не были настоящими, Люциус отлично знал, что все это снова иллюзии, насланные мороком Волдеморта, но понимание ни на йоту не уменьшало ужаса, что постепенно охватывал его снова. И он уже изо всех сил боролся со стыдом и гневом, к которому они его подталкивали. Он не мог начать читать заклинание вслух — внезапно к горлу подступила тошнота. «Сила воли. Мне нужно собрать ее в кулак. Только она может спасти меня…» Люциус понимал, что ему нужно противостоять всем тем образам, что, казалось, снова наводнили комнату. Потому что образ раненого сына был отнюдь не единственным, кто его преследовал. Прямо на его глазах комната заполнялась и заполнялась теми, кого он больше никогда не хотел бы видеть: истерично хохочущей Беллатрикс, злобным Мальсибером, магловским насильником из его детских кошмаров, его матерью, отцом… и (о, Боже!) даже маленьким Люциусом Малфоем, который до сих пор был обнажен и покрыт кровью и травой. Он всегда думал, что знает, чего же боится больше всего на свете. Он ошибался, ошибался… Ошибался! И это было ужасно. Осознавать, что почти безумен, что неспособен отличить реальность от фантазии — вот что казалось ему сейчас самой страшной вещью, которую он когда-либо испытывал. И все же, каким бы парадоксальным ни казалось подобное ощущение, но именно оно придавало ему силы. Если пришедшие сюда образы напоминали ему о самом худшем, что он когда-либо проживал, Люциус все равно понимал, что страх исходит именно из-за предательства его собственных чувств. Это происходит не потому, что все эти образы появились тут. Нет… Их просто вырвали из его воспоминаний. Его. Но это было прошлое, и все эти люди, его мучители, теперь были мертвы. Независимо от того, что его расшатанное сознание хотело вернуть их, они были мертвы. «Они все мертвы, но Драко жив! И даже если я и впрямь потерял рассудок, мое циничное приземленное здравомыслие пока еще при мне…» — стиснув зубы, Люциус поднял пергамент и начал читать. Драко почти не узнавал голос отца — таким слабым и еле слышным был тот. — Exorcizo te, immundíssime spíritus, omnis adversárii, omne phantasma, discedere, nunc et infinitió, ab locó natió meó. Ipse tibi ímperat, qui Rector loci heius, per Sanguinem et Nominem se, est. (Я приказываю всем нечистым духам и всем призракам, обитающим в этой комнате, покинуть этот дом, теперь и навсегда, покинуть место моего рождения. Именно он заповедует вам, тот, кто является Богом Истинным, Его Кровью заклинаю вас и Его Именем). Драко знал, что теперь наступила его очередь. Он сглотнул, потому что горло пересохло, а когда заговорил, голос звучал по-прежнему хрипло. — Ipse tibi ìmperat, qui Heres loci heius, per Sanguinem et Nominem se, est. (Именно он заповедует вам, тот, кто является Богом Истинным, Его Кровью заклинаю вас и Его Именем). Люциус собрался с силами, потому что продолжил более уверенно: — Adjuro te, serpens antíque, per vox Merlini et Morganae, Magistri et Sapientes antiquis, ut ab hoc discédas. Adjúro te íterum , non mea infirmitáte, sed virtúte amoris et honoris, ut éxeas ab hoc domiciliae familiae meae, Familiae Malefidei. Non resístas nec moréris discédere ab domiciliá ista, — он посмотрел на сына. Расширившиеся глаза, казалось, смотрели куда-то в пустоту. И видели нечто совершенно недоступное человеческому взору. — Imperat tibi Lucius. (Заклинаю тебя, древний змий, силой Мерлина и Морганы, силой Магов и Мудрецов, изыди отсюда. И снова заклинаю тебя не своей слабостью, а любовью и честью, изыди из моего фамильного дома. Покинь родовой дом Малфоев. Это приказывает тебе Люциус!) — Imperat tibi Draco, — продолжил он. И Драко проговорил вслед ему: — Imperat tibi Abraxas! — он был уверен, что его дед презирал Темного Лорда, и что… будь он жив — сейчас находился бы здесь же, вместе с ними. Абраксас никогда бы не оставил в стенах Малфой-мэнора призрак спятившего полукровки. (Драко приказывает тебе, Абраксас приказывает тебе.) Люциус снова поднял пергамент. — Cede, ergo, Domini legitimi domiciliae illae, locum item. Discédite a nos, maledícti, in ignem ætérnum! — он повысил голос: — Adjuro ergo te, omnis immundíssime spíritus, omne phantásma, tu Voldemorte, in nómini Luci Malefidei, Magister domiciliae istius, recedere! (Итак, во имя законного нашего Повелителя, истинного нашего Владыки, всеблагого Господа заклинаю всех духов — изыдите! И заклинаю тебя, Волдеморт, убирайся, проклятый, убирайся в вечное адское пламя. Там твое место. Это говорю я — хозяин этого дома, Люциус Малфой: изыди!) Теперь голос отца был таким громким и гулким, словно напитанным какой-то необычной силой и вполне привычным высокомерием. Драко почувствовал, что страх уступает место другому чувству, но определить какому же, он не мог. Знал только, пока отец говорил все это, по комнате растекалась волна чистейшей магии. И набирала силу все сильнее и сильнее. — Ille te ejéctit! Ille te expellit! Ille te exclúdit: de cujos ore exíbit gládius acútus! (Это он повелевает вам! Это он изгоняет вас! Это он мечом своим праведным разит то жало, что торчит из ваших пастей!) Как только Люциус умолк, в комнате возник странный шум, словно в ней ураганом завывал ветер. Драко рефлекторно зажал уши ладонями. Казалось, этот ветер он чувствует кожей. Звук становился все громче и громче. Словно магия увеличивала его с каждым мигом. Слышался какой-то треск и чей-то невнятный шепот. Еще никогда в жизни Драко не слышал и не видел ничего подобного. Люциус упал на колени и откинул голову назад, а волосы его рассыпались по спине, почти касаясь пяток. Руки неосознанно раскинулись по сторонам, с ладонями повернутыми к потолку. Драко мог видеть, как сила стихийной магии кружится вокруг отца, по спирали поднимаясь наверх. А затем, совершенно неожиданно, стало тихо, и смущенный Драко осторожно шагнул, потянувшись к слабому сиянию, что окружало Люциуса. Он подошел к отцу, и глаза его слегка расширились: Люциус пребывал в каком-то трансе — с закатившимися белками он словно бы застыл в какой-то странной, почти распятой позе. Драко с трудом верил в то, что видел. Произнесенное заклинание говорило о некоем остром божественном мече, несущим волю всей их семьи. И меч этот, по идее, после произнесенного призыва должен был появиться у отца. Драко удивленно покачал головой. Казалось, они недооценили значение старинных метафор. Из раскрытых губ Люциуса виднелась богато украшенная рукоять меча, а сам отец был похож на глотателя шпаг, исполняющего опасный трюк. Только вот на этот раз меч был сделан из чистой магии… магии величия семьи Малфой, накопленной долгими веками. Драко не понимал, откуда он знает это, но почему-то знал... Поддавшись какому-то неумолимому повелению, бороться с которым не было сил, Драко потянулся к мерцающему мечу и взялся за серебряную рукоятку, инкрустированную невероятными темно-зелеными изумрудами. По коже будто пробежал ток. Медленно и осторожно он вытащил меч, изо всех сил стараясь не причинять боль отцу. Он понимал, что это не настоящий металл и что магический меч не может причинить Люциусу никакого вреда, но укоренившееся беспокойство игнорировать не получалось. От прикосновения к мечу у него закружилась голова. В юности Драко много читал о героях и злодеях, одинаково увлеченными выбором для себя оружия, и долгое время считал это глупостью. Какая к черту разница, что за оружие окажется у тебя в руках, ведь оно — это просто кусок металла. Теперь знал, как же он ошибался. Меч был похож на воздух, почти невесомый, он искрил магией, от которой по коже пробегала легкая дрожь. Лезвие светилось призрачными, постоянно меняющимися цветами. В прошлом Драко, конечно же, держал в руках мечи, но еще никогда не испытывал ощущения, что этот просто создан для его руки. Сейчас казалось, будто меч принадлежал ему всегда… Он взмахнул им один раз и словно бы рассек ту темноту, что нависала на них тонким черным занавесом, и взлетел в воздух. Повернулся. Взглянул на отца. Ему казалось, Люциус увидит это и поймет, что вокруг снова морок, только теперь созданный не Волдемортом, а самой магией. Но отец не двигался, так и оставаясь в пугающем трансе. Будто ожидая крещендо того заклинания, что должны были они произнести. Ждать дольше Драко не мог. Зла, оставленного здесь Волдемортом, было слишком долго. И его призрак не заслуживал ни объяснений, ни колебаний. Он заслуживал только одно — окончательную смерть. Свободной рукой Драко потянулся к своей волшебной палочке, собираясь бросить на себя левитирующие чары, но не успел — откликнулся меч, тихонько опуская его почти на пол у самого зеркала. Только тогда он позволил себе почувствовать глубокое и мстительное удовлетворение, увидев в глазах призрака страх. — И что же ты собираешься делать, мальчишка? — резко спросил он. — Отправить тебя наслаждаться адом, — единственное, что ответил Драко и замахнулся мечом изо всех сил. ______________________________________________________________________________ Нарцисса бежала по коридорам Малфой-мэнора и чувствовала, как ощущение панического страха затапливает ее с головой: ни Люциуса, ни Драко нигде не было. Расстроенная, она остановилась и позвала домовика. И даже не уловила момент, когда маленькая фигурка склонилась перед ней. Схватив эльфа за тоненькие руки, Нарцисса принялась трясти его: — Где?! Где они? Где Люциус и мастер Драко? — Они… они направились в старую столовую, госпожа! — проскрипел испуганный домовик. Нарцисса не верила своим ушам. «В старую столовую? Но зачем? Зачем они отправились туда? Мерлин знает, что за сюрпризы оставил там Волдеморт… Они же могут оказаться в смертельной опасности! Черт возьми… меня не было несколько часов, и сейчас мне кажется, что я просто бросила их на растерзание этому мерзкому красноглазому демону…» — она застонала и, поднявшись на ноги, бросилась к этой проклятой комнате. ______________________________________________________________________________ Со всего размаху Драко ударил зеркало мечом, но тот лишь заставил побежать по стеклу трещины. Лицо зазеркального Волдеморта разделилось на семь фрагментов — и в каждом из них этот демон продолжал смеяться. Драко потянул меч на себя, готовясь снова нанести удар, но оказался слитым со стеклом. Он не мог вытащить меч. Смех Волдеморта раздавался вокруг оглушительным грохотом. Меч начал плавиться в прилипшей к нему руке. Драко ощутил, как его охватывает ужас. Сцена, встретившая Нарциссу, казалась сюрреалистичной. Люциус на коленях стоял посреди комнаты, застыв в каком-то экзальтическом ступоре. И ничего из происходящего не могло разбудить его. Приподнявшийся в воздух сын находился по другую сторону комнаты, в руках у него был меч, наполовину утопленный в большое декоративное зеркало, висевшее в этой столовой Мерлин знает сколько столетий. Из разбитого стекла капала черная кровь, а обитатель зеркала демонически хохотал. Ничего не понимая, она огляделась и увидела на полу рядом с Люциусом кусок пергамента. Быстро подняла его и прочла. «Боги! Заклинание экзорцизма... Безумцы! — мысли заметались: ее бывший муж и сын пытались изгнать тьму из этой комнаты самостоятельно. — Как это типично для мужчин. Особенно для Малфоев! Неужели они не знали, что магия экзорцизма становится бесконечно сильнее благодаря присутствию женщины, особенно из этой же семьи? Это древняя защитная магия — и она (самая древняя и защищающая сильней всего магия) по природе своей женственна. Неужели пример Лили Поттер ничему не научил их? По-видимому, нет… Что ж, времени, чтоб придумывать причудливое заклинание на латыни, у меня не осталось. Придется обойтись тем, что знаю!» Драко уже паниковал, когда истеричный смех Волдеморта перекрыл какой-то другой голос: — Релашио! В меч врезалась струя огненного красно-оранжевого света, и с вопящим звуком, от которого кровь могла потечь из ушей, меч наконец-то вырвался из зеркала. Драко чуть не потерял равновесие, стараясь удержать его, но остался висеть в воздухе. — Мама? — оглянувшись, он увидел Нарциссу. — Что ты здесь делаешь? — Все ответы позже! — мрачно огрызнулась та. — Сейчас нужно покончить с ним. И Драко с облегчением улыбнулся. Появление здесь матери слегка пугало, но почему-то он знал, что теперь все будет хорошо. Словно ее присутствие стало последним фрагментом этой головоломки. — Согласен. Давай! — усмехнулся он. Нарцисса подняла свою палочку. — Во имя благородного Дома Блэков и его союза с великим Домом Малфоев, кровью нашего сына, наследника Малфой-мэнора, я, его мать, велю тебе: УБИРАЙСЯ! От ее голоса Драко невольно вздрогнул: слишком похоже на тетку Беллатрикс прозвучал тот. Обычно мать старалась держать себя в руках, но сейчас она не просто злилась. Гнев Нарциссы казался ужасным. Откровенно говоря, он даже пугал Драко. Голубые глаза матери перевели взгляд на него. Будучи готовым, Драко кивнул. Не зная, какую именно форму примет смертельный удар Нарциссы, он все равно готов был поддержать его. Нарцисса подняла палочку над головой. Никогда еще она не использовала Убийственное Заклятье, но теперь все ее тело билось от безумного желания наконец-то бросить его. Она знала: шутить с такими вещами нельзя и нужно хорошо понимать, что именно ты хочешь сказать. «Мерлин, помоги мне, я хочу это произнести!» Она действительно хотела, чтобы Волдеморт убрался из ее дома, из ее жизни, из ее воспоминаний, хотя на последнее и не надеялась. И желание это было абсолютно справедливым. В конце концов, не зря же она мечтала об этом с того самого дня, когда чудовище якобы покинуло их мир. Теперь все должно было получиться. Волдеморт наконец-то должен был умереть, и на этот раз — навсегда. Нарцисса полностью отдалась инстинктам. Отбросив руку назад, она перестала сдерживать свою стихийную и немножко дикую женскую магию, которую так хорошо скрывала в обычной жизни. — Авада Кедавра! Вспышка болезненно-зеленого света почему-то коснулась не зеркала, а меча. Ошеломленный Драко молил всех имеющихся в их мире богов, чтобы Авада, пройдя сквозь меч, не коснулась и его. Но лезвие, словно набравшись от заклинания матери сил, угрожающе замерцало в его руках. Вот теперь на лице Темного Лорда появилось выражение страха. А Драко задрожал от безумной радости: меч, полный магической мощи, теперь подчинялся ему! Подавив нерациональное желание рассмеяться, он снова обратился к зеркальному портрету: — Тебе пора! — Нет! — прорычал тот, кинувшись в стекло, но ударился и понял, что выбраться из зеркала не сможет. — Тебе никогда не победить меня! Ты не сможешь уничтожить меня! Я — Лорд Волдеморт! Можешь не пугать меня своей фамильной зубочисткой, бесполезный трусливый щенок, ты… Драко этого было достаточно. С брезгливой улыбкой, в которую он вложил всю свою ненависть, он ткнул прямо в лицо зеркального призрака — и на этот раз меч свободно прошел внутрь. На мгновение Нарциссе показалось, что дрогнули сами основания Малфой-мэнора и что вот-вот тот обрушится на их головы. Вокруг стоял дикий рев. Но именно в этот миг она поняла, что поместье не борется с ними, а помогает им, своим хозяевам. Она вдруг почувствовала, что магия Малфой-мэнора становится единой с магией волшебного рода Малфоев. Поместье готово было изгнать из себя Тома Риддла. Страшный взрыв разрушил зеркало, и Нарциссу опрокинула ударная волна, далеко протащив ее по полу. Перед тем, как потерять сознание, она подумала о Драко и Люциусе. «Только бы их не убило! Пожалуйста-пожалуйста… Пожалуйста!» ______________________________________________________________________________ Смерть наконец-то отступила… Люциус почувствовал, как ясность разума постепенно возвращается. Приоткрыв глаза, он обнаружил, что лежит под огромным столом, поскольку все, что удавалось увидеть, это грубоватый узор деревянной столешницы, возвышающийся над ним. Изо всех сил Малфой пытался вспомнить, где он сейчас и почему. «Так… Столовая. Экзорцизм. Галлюцинации, заклинания, боль…» Воспоминания несколько отрезвили его, и Люциус поднялся, стараясь не удариться. «А Драко?.. Черт возьми, где мой сын?!» Но сначала он увидел Нарциссу, и сознание почему-то упорно отказывалось принять к сведению тот факт, что она тоже здесь. «Может быть, я все еще галлюцинирую? Ее же с нами не было. Как она оказалась в этой комнате?» Бесчувственная Нарцисса лежала на спине, а ее лицо и волосы казались мокрыми от слез. К огромному облегчению Люциуса, выглядела она живой и невредимой. Опираясь на стул, он поднялся на ноги. От боли и напряжения в теле не осталось никаких сил; ноги и руки напрочь отказывались слушаться. Но Малфоя это не останавливало, ему нужно было найти Драко и убедиться, что тот жив и, по возможности, здоров. А обернувшись и увидев сына, испытал самый настоящий шок. Опрокинувшийся на спину Драко лежал посреди огромного обеденного стола, забрызганного чем-то черным и липким. Но сам он не выглядел испачкавшимся. Люциус быстро стащил его вниз; уж очень его мальчик напоминал сейчас какую-то жертву, отданную на заклание. Как и его мать, Драко тоже потерял сознание. И так же, как и она, казался (слава Мерлину!) живым и по большей части невредимым. Нет, Люциус, конечно же, увидел синяки и ссадины, увидел опухшую руку, но главным было не это: грудь Драко продолжала мерно и спокойно подниматься и опадать, а крови от каких-то страшных ран Малфой так и не обнаружил. На мгновение поддавшись слабости, Люциус крепко сжал свое дитя в объятиях и принялся качать его, словно маленького. Он знал, что все призраки до сих пор находятся здесь. И знал, что должен поблагодарить преподавательницу магловедения, помогшую ему прийти в себя от галлюцинаций. Но не получалось… Люциус настолько устал, что мог думать только об одном: о том, что все они остались живы и все-таки добились задуманного. Девять призраков медленно уплывали, покидая этот мир навсегда… И Чарити Бербидж была последней их них. На какую-то минуту могло показаться, что она немного раздражена отсутствием признательности от Малфоя, но затем… Чарити увидела его короткий, но благодарный взгляд. Он действительно был благодарен ей, просто слишком занят в этот момент своим сыном. И еще бывшая преподавательница магловедения хорошо понимала, что и сама должна благодарить Люциуса. Ведь если бы он не решил избавиться от безумного призрака Волдеморта, она и все другие привидения остались бы здесь навсегда. Поэтому… спокойно улыбнувшись, на прощание она кивнула Малфою и двинулась дальше, поднимаясь куда-то наверх. Туда, где ее ждал чистейший и очень яркий свет. ______________________________________________________________________________ Письмо пришло к Гермионе, когда та чистила на ночь зубы. Сову Люциуса она, конечно же, узнала сразу, хотя и взяла послание с некоторым опасением. «О чем это он написал мне так поздно? Уже почти полночь... и я собиралась ложиться спать», — напряглась она поначалу. Теперь, оставшись совсем одна (Терезиас отбыл наконец в Ванкувер), Гермиона ко всему относилась с опаской. Почерк Люциуса на этот раз выглядел на редкость неряшливо. Неровные строчки прыгали, то задираясь наверх, то опускаясь вниз. «Прости, милая. Сегодня занимался кое-чем очень важным. И очень устал. Позже обязательно объясню тебе. Не смогу вернуться на виллу завтра утром, но если хочешь, отправляйся туда без меня. Буду чуть позже. Люблю тебя… Люциус Малфой». Итак… это уже случилось дважды. Поначалу, когда о любви Малфоя ей сказал Терезиас, якобы передавая его слова, Гермионе показалось, что тот добавил это от себя. Теперь же у нее появилось доказательство, что о любви говорит ей сам Люциус. «Точней, пишет. Пока пишет… И я очень-очень жду, когда же он скажет мне об этом лично. Глядя в глаза… — сердце Гермионы сжалось. — Боже, как я люблю его. Прошло всего четыре дня, а мне кажется, что мы не виделись уже целую вечность». Сморгнув счастливые слезы, она решила, что завтра обязательно вернется на виллу и дождется возвращения Люциуса там.