Голод_Жажда_Безумие

Банкет начался… и закончился. Как и подозревал Люциус, ничего не произошло, поскольку убийца был ужасно напуган своим почти захватом. Нет, конечно, не был он никаким профессионалом, но и не был глупцом. Тем более интересно было отправиться на банкет под Оборотным зельем в качестве репортера. А еще интереснее (и забавнее) было наблюдать, как Долиш целый вечер борется за то, чтобы похоже сыграть его, Люциуса Малфоя. Возможно, самой приятной вещью было то, что Рита Скитер получила от него несколько тычков, пока Люциус пробирался к столу. Нет, он с удовольствием сделал бы ей и нечто большее (ради Нарциссы, ради Драко и ради Гермионы), но должен был вести себя прилично. Тем не менее, он не удержался от того, чтоб не наложить на ее туфли Липучее заклинание. И остаток вечера Скитер вынуждена была таскать за собой туалетную бумагу, салфетки для коктейлей и прочую ерунду, потому что в противном случае, просто свалилась бы на пол, не в силах сделать ни шага. «Жаль, что нельзя наложить похожее заклинание на ее гнусный рот…» В целом вечер прошел без приключений. Люциус сделал неоправданно большое пожертвование и выразил соболезнования семье Патрика. Долиш в его роли был убедителен, хотя и немного неловок, но вообще играл Малфоя вполне достойно, а неловкость вполне можно было списать на напряженность из-за недавних травм. Помогло и то, что рядом с ним постоянно находилась Нарцисса, подсказывая ему, кто именно к ним приближается и что следует сказать. Это, правда, начало подпитывать слухи о воссоединении супругов Малфой, но их можно было достаточно легко опровергнуть. — Так какой у тебя второй вариант поимки? — через камин спросил он Долиша на следующее утро. — Обязательно получить образцы ДНК каждого сотрудника «Акулы пера». Если не найдем его таким образом, то на следующем мероприятии проведем сканирование ДНК всех подписчиков. Если не получится найти его и так, то разместим результаты сканирования во всех публичных местах и объявим публичный розыск. Мы возьмем его, Люциус, вот увидишь. Малфой не спорил. Он просто сделал для себя аварийный порт-ключ, чтобы использовать его в случае повторной атаки. Долиш пытался убедить Люциуса разрешить круглосуточный мониторинг со стороны авроров, но этого он просто не мог себе позволить. Тогда б он не смог жить своей жизнью, за ним постоянно наблюдали бы. Он поблагодарил Долиша, немного побеседовал с ним о роли «Люциуса Малфоя», которую тот успешно исполнил на вчерашнем приеме (— Как ты вообще терпишь половину из этих людей? — поинтересовался под конец тот), а затем закрыл камин. ______________________________________________________________________________ Вздохнув, Драко вышел из лифта. В действительности, посменная загруженность была единственным, что он считал серьезным недостатком своей работы. Каждые две недели ему приходилось работать уже в другую смену, а порой и в выходные дни. Причем, большую часть времени проводить отнюдь не в министерстве. Сегодня был вторник, часы показывали два ночи. Во всем министерстве, вероятно, в данное время находилось около восьми живых существ, причем шесть из них были эльфами-уборщиками. А двумя другими — скорее всего, он и его напарник. Драко прошел в местную столовую, чтобы выпить чашку кофе. После полуночи там обычно было свободно, и это хоть как-то компенсировало сам факт, что рабочий день являлся, по сути, ненормированным. Драко сделал глоток и поморщился: он любил крепкий кофе, но тот, что пил сейчас, напоминал какую-то коричневую бурду. «Такую гадость надо еще умудриться приготовить…» Повернувшись, он заметил, что находится здесь не один. В самом углу устроилась какая-то рыжая девушка, незнакомая ему. Она сидела со стопкой папок, правда, не обращая на них никакого внимания. На самом деле острые глаза и уши Драко тут же дали ему понять, что она плачет. Как только он это заметил, незнакомка, подняв голову, увидела его. И сразу начала вытирать глаза и нос, пытаясь прийти в себя. Драко мысленно чертыхнулся. «Твою ж мать… Если я не подойду и не спрошу, все ли у нее в порядке, то буду чувствовать себя сволочью…» — сказать по правде, его часто одолевали мысли, что поступать следует так, как тебя воспитывали, а его, как это ни парадоксально, воспитывали джентльменом, в чем он был абсолютно уверен. Поднявшись, он приблизился к ее столику и поставил на него свой кофе. — Не возражаете, если я присоединюсь к вам? — Вовсе нет, — гнусаво ответила она. — Что вы делаете здесь так поздно? — Занимаюсь судебной экспертизой. В Кенте двойное убийство… — Понятно… — Работы всегда хватает… — помолчав, продолжила она. Драко глотнул кофе, немного успокаиваясь от последовавшей далее тишины. Девушка была смутно знакома ему. Вполне вероятно, они даже учились вместе, но имя ее почему-то ускользало. Прошло несколько долгих минут, в течение которых она безуспешно пыталась сосредоточиться на своих папках, когда Драко снова заговорил: — С вами точно все в порядке? Она фыркнула и посмотрела на него. — А вы Драко Малфой, не так ли? — К сожалению, да, — отозвался он с легкой самоуничижительной улыбкой. Обычно ничего хорошего после такого вопроса ждать не приходилось, поэтому он слегка напрягся. — Драко, тебе когда-нибудь приходилось извиняться за то, о чем ты не жалел? — Разве в какой-то момент это не случается с каждым человеком? — вопросом на вопрос ответил он. — Я имею в виду… что-то очень важное. Драко надолго задумался над ее вопросом. Затем встретился взглядом и решил быть полностью честным, поскольку она не кинулась бежать от него в ту секунду, когда выяснила, кто же он. На самом деле он много говорил об этом с целителем Ньюбери; поначалу ему было очень трудно справиться с одновременным напряжением из-за своего раскаяния и из-за гнева на предмет того, как люди воспринимали его и все, через что ему пришлось пройти. — Знаешь, я понимаю, что иногда ты не можешь сожалеть о каких-то вещах. Потому что порой тебе приходилось делать нечто, чтобы защитить себя или свою семью. И в этом нет ничего плохого, — Драко облизнул пересохшие губы. — Но помни: поступок — это просто поступок и что сделано, то сделано. Главное другое… это последствия, которые и имеют значение. Поэтому, даже если у тебя не получается сожалеть о самом поступке, ты можешь пожалеть о его последствиях. Я понимаю, что это… немного отдает семантикой, но именно оно и позволяет мне оставаться в здравом уме. Девушка замерла, слушая его, и только несколько раз моргнула. — А ты ведь совершенно прав... Точно, — она поднялась и начала собирать все свои папки, складывая их в сумку. — Я должна идти. Спасибо тебе большое. Ты был великолепен, честно. Теперь настала очередь Драко сидеть и моргать, когда она наконец собралась и практически выбежала из столовой. ______________________________________________________________________________ Вздохнув, Гермиона потерла глаза. Было уже очень поздно, и резкий свет лампы казался скорее раздражающим, чем необходимым. Она подумала, что, по-видимому, уже слишком привыкла к свечам. Она по-прежнему находилась в своей лондонской квартирке. Пока убийца оставался на свободе, Люциус попросил ее держаться от виллы подальше, потому что одному Мерлину было известно, когда он попытается нанести новый удар, и ему совсем не хотелось, чтобы мишенью стала еще и она. Его тоже наконец убедили остаться в Малфой-мэноре. Сначала он заверил Гермиону, что преступника поймают быстро. Но с тех пор ее пребывание в этой навевающей мысли о клаустрофобии квартире растянулось на две недели. Нет, конечно, они виделись по воскресеньям; уж что-что, а пропускать их еженедельный ужин с Паоло и Элизабеттой, Люциус отказывался напрочь, и Гермиона была рада этому. Тем не менее, провести с ним только два дня из шестнадцати (и то ненадолго) оказалось на редкость непросто. Только теперь Гермиона поняла, насколько они запутались. В минувшее воскресенье их лишения достигли своего апогея, и им пришлось отважно сражаться, чтобы не наброситься друг на друга от сводящего с ума вожделения. Что, собственно, они и делали, как только им подворачивался момент. И в последний раз не выдержали. Извинившись, что забыла что-то на вилле, Гермиона якобы вернулась назад. Она ушла, но как только вышла на улицу и убедилась, что на нее никто не смотрит, аппарировала прямо в туалет Паоло. Люциус же вошел туда чуть раньше, чтобы подготовиться. Им повезло — Паоло и Элизабетта были достаточно любезны, чтобы не комментировать тот факт, что Малфой застрял в туалете на добрых двадцать минут. «Спасибо Мерлину за то, что у волшебников существует заклинание Оглохни…» Конечно, Гермиона жутко тосковала по Люциусу. С другой стороны, ей удалось наверстать упущенное в учебе. Еще несколько дней, и она снова обгонит программу. И все же… Гермиона вздохнула и недовольно нахмурилась. Было удивительно, что она вообще смогла сосредоточиться. Все-таки она ужасно скучала по Малфою, беспокоилась о том, что делает Мариэтта Эджкомб, и еще.. ее по-прежнему удручала размолвка с Гарри. Нет, он помог ей, и Гермиона знала: то, что он увидел, поменяло в его отношении что-то. Она могла заметить это по бледности его лица, когда Гарри пришел, чтобы сообщить ей о нападении и госпитализации Люциуса. Но… с тех пор его молчание было только молчанием. И ей казалось, что дружбе наступил конец. Она хотела написать ему… и уже целую дюжину раз. Даже несколько раз написала письмо, правда, только для того, чтобы в очередной раз смять и выбросить его. Вот беда… Гарри был человеком, с которым она не могла адекватно общаться в письменной форме. Ей обязательно нужно было видеть его лицо, слышать его голос... Она знала его так хорошо, что эти вещи являлись для нее маячками, которые можно было учитывать и анализировать. Каждый из этих маячков мог рассказать ей, что действительно чувствовал Гарри, что хотел бы понять, и выяснить насколько будет успешна ее попытка помириться с ним. Все, чего она знала, было то, что молчание между ними больше продолжаться не может. И если он решит, что всё, отношения между ними закончены, и больше никогда не захочет говорить с ней, значит так и должно быть. Ей просто нужна была ясность. Гермиона отложила учебники в сторону и вытащила свежий лист пергамента. Насколько она знала Гарри, эта двусмысленность наверняка пожирает и его самого. «Нет, он не должен отклонить мое приглашение!» ______________________________________________________________________________ Верный своим принципам, он и не отклонил. Гарри прибыл в ресторан без двух минут девять, свежий, только что принявший душ, побритый и выглядящий очень симпатичным в своей новенькой аврорской мантии. Они съели первое, ведя ничего не значащую беседу о каких-то общих друзьях и знакомых. Затем, когда тарелки опустели, между ними воцарилось молчание. — Спасибо за то, что ты сделал, Гарри, — прошептала наконец Гермиона. — Это моя работа, — ответил тот. — Это не твоя работа — лгать или попадать в неприятности. Это очень много значило для меня и для Люциуса. При упоминании об этом чистокровном мерзавце губа у Гарри дернулась. — Гермиона, я хорошо знаю тебя. И знаю, что ты не прыгнешь в отношения, словно в омут с головой. Всему должно быть объяснение. Поэтому прошу рассказать мне, что же произошло между вами. Она вздохнула. Если и пришло время быть правдивой с ним, то оно пришло именно теперь. Конечно, ей придется кое-что изменить, чтобы скрыть какие-то секреты, которые не должны знать посторонние Люциусу люди. Но… по крайней мере, она могла бы дать ему хоть некоторое представление. — В самом начале я столкнулась с ним еще в мире маглов. Он работал над одним проектом, и я заподозрила худшее. Загнала его в угол и обвинила в том, что он ведет себя как Пожиратель смерти, заставляя показать мне этот проект, — она уставилась в стол. — Я не могу сказать тебе, что это, но, клянусь, в этом не было ничего плохого. Наоборот, проект был в самом деле замечательным. — Но почему ты не можешь сказать мне? — Эта тема очень деликатна. И я обещала Люциусу, что никому не скажу, — ответила она, а Гарри прикусил губу, но ничего не сказал. Гермиона продолжила: — А после этой встречи я случайно взяла его палочку. Глаза Гарри расширились. — О, Господи… Гермиона. — Угу, знаю. И он пришел за ней. Люциус нашел меня в доме моих родителей. Я была в ужасе. Но, в конце концов, все закончилось тем, что я вернула его палочку, и мы обменялись взаимными оскорблениями, — тут она начала немного менять правду. — И что было дальше? Как и в случае с ухом, о нерушимой клятве она тоже не собиралась рассказывать, так же, впрочем, как и об их ментальной связи. Это все Гарри не должен был узнать ни в коем случае. — Дальше он дважды приходил ко мне в министерство. Сказал, что ему нужна помощь с этим проектом, и я стала единственной, кто мог оказать ее. — Зачем? — Потому что он был в тупике, а наше общение дарило ему… вдохновение. У Гарри на лице появилось выражение приблизительно такое же, какое появилось бы у нее самой, узнай она обо всем случайно. Это была смесь недоверия, сарказма и отвращения. — И что? Надеюсь, ты не обещала нянчиться с ним? — Поначалу, да… Я сказала ему, что со своими проблемами ему придется разбираться самому. Именно тогда он и рассказал мне о своем проклятии. — Это что… реально, правда? Гермионе захотелось дать ему смачный подзатыльник. — Конечно правда! — Ну, я бы сказал, что он рассказал об этом, чтобы его отпустили под домашний арест… Да собственно, так и подумал, когда это появилось в газетах. Гермиона подавила в себе гнев. Но дело было в том, что Гарри совсем не знал обстоятельств, и именно поэтому мог так легкомысленно говорить обо всем. — Нет, Гарри, это правда. Я видела, как он принимает зелья, и разговаривала с его целителем. Тот облизнул губы. — Он кричал что-то о своей крови, когда мы нашли его после нападения. Говорил, что она заразна. Я не мог поверить, настолько он казался расстроенным — думал, он просто сбрендил из-за потери крови или еще что-нибудь в этом роде. — Дело в том, что Люциус смертельно боится заразить кого-нибудь. Поэтому, пытался предупредить вас. — Хм… — Гарри возился со своей вилкой. — Значит, он раскрутил тебя на сочувствие, и ты бросилась ему на помощь? Она кинула на него мрачный взгляд. — Гарри, если ты кому-нибудь расскажешь то, что я собираюсь тебе сообщить, я придушу тебя, ясно? Он приподнял бровь, но кивнул. — Когда Люциус пришел ко мне, он был в депрессии и собирался совершить самоубийство. Он хотел закончить свой проект и умереть. — Итак, как я уже сказал, ты бросилась ему на помощь. Гермиона в отчаянии хлопнула ладонью по столу. — О, Гарри, прекрати вести себя так, будто не сделал бы то же самое! Ты так же реагируешь на людскую боль, как и я! Откинувшись на спинку стула, Гарри оказался изумлен этой откровенностью. Он не собирался вспоминать те моменты, когда вынужден был кричать и ссориться с людьми, которые поступали на его взгляд несправедливо. Например, когда его пытались уверить, что Драко Малфой не заслуживал ничего другого, кроме насмешек, заканчивая свою обязательную общественную работу после войны. Он еще помнил, что, когда повысил голос, люди прислушались к нему. И это было одной из приятных вещей, касающихся его лично и того, кем он был. — Хорошо. Значит, ты помогла ему. — Да, — Гермиона прикусила губу. — Я отправилась с ним в Италию. Гарри приподнял бровь. — Подожди минутку. Ты уже была с ним в ту первую поездку в июле? — Да, и до того, как ты рассердишься, наши отношения тогда были исключительно деловыми. «Мерлин! Я, кажется, становлюсь профессиональной лгуньей…» — Надеюсь, что так и было, — глухо ответил он. — Тогда я многое узнала о нем. Когда он был мальчиком, то дружил с детьми-маглами, ты знал это? — Нет… — Мы… вроде как существовали рядом, работали над его проектом и ужасно раздражали друг друга, пока я не заболела. — Заболела? Чем ты заболела? — У меня случился тепловой удар. И Люциус заботился обо мне. Он не спал всю ночь и занимался мной на износ, пока не убедился, что со мной все в порядке. После этого все и изменилось. Гарри смотрел на нее с осторожным недоверием. — Что ты имеешь в виду? — Мы стали друзьями, — Гермиона облизнула губы. — Все произошло так быстро. Прежде, чем я поняла это, мы поцеловались. И это чертовски напугало меня, Гарри. — Еще бы… так и должно было быть, — пробормотал он. — Я отвергла его, потому что оказалась ужасно напугана. И не подумала о том, какое влияние это окажет на него, — она вздохнула, даже сейчас сожалея о том, сделала. — Примерно в то же время Люциус получил известие, что умерла его мать. На лице Гарри невольно мелькнуло сочувствие. Как ни крути, потеря родителей всегда была для него чувствительной темой. Неважно, сколько лет человек смог провести с ними, Гарри всегда была понятна боль этой потери. — Мда… Тяжеловато ему пришлось… — тихо сказал он. — Да. Это стало для Люциуса последней каплей. Что было неудивительно… все, что его окружало, оказалось перевернуто с ног на голову: он был смертельно проклят, сын ненавидел его, жена разводилась, я отвергла, а потом еще и это… Она знала, что правда, обнаруженная в то время Люциусом, сильно ранила его. И произошло это по причинам, которые она не могла объяснить Гарри. — Он что… пытался?.. — Убить себя? Да, — она закрыла глаза, вспоминая, как он тогда выглядел. Ужасную пустоту в голосе, то, как слезы текли из его глаз, и прикосновение обжигающе горячих рук, когда он пытался оттолкнуть ее… там, в подсолнухах… Гермиона вздрогнула от воспоминаний. Глаза Гарри были широко открыты, и, несмотря на то, что он явно старался оставаться равнодушным, в глазах блестел интерес. — Что тогда произошло? — Знаешь ли ты, что волшебник, становясь эмоционально нестабильным, может погубить себя собственной магией? К ее удивлению, Гарри кивнул. — Да, это стихийная магия. Я слышал, как Дамблдор и Помфри говорили об этом после смерти Сириуса. Тогда тоже чувствовал себя ужасно, никогда больше не было такого. Гермиона посмотрела на него, задаваясь вопросом, какую форму приняла бы его стихийная магия. Воздух, ветер и небо, возможно, так как он был изумительно хорош на метле. Или, может быть, он был бы огнем, как и Люциус. Внезапное видение того, как с Гарри случается то же самое, что и с Люциусом в тот день, она поежилась и зажмурила глаза. Тогда, в те трудные годы она много раз думала о его психическом здоровье, но осознать, что именно могло с ним случиться, было действительно страшно. — Не бойся, такого никогда не могло произойти со мной, Гермиона, — тихо сказал он, каким-то образом угадав, о чем она думает. — У меня были вы (два очень хороших друга) и еще много замечательных людей, чтобы удерживать меня в здравом рассудке. И совсем не удивился, когда она бросилась к нему. И потому ответил на ее объятия, точно так же, не скупясь. Гарри крепко обнял ее, даже слегка поцеловав в волосы. — Гермиона, — прошептал он спустя долгое время, — я знаю тебя. И знаю, что ты умнее, чем девяносто девять процентов людей в этом мире, и что меня не было бы здесь, если б не ты. Я был неправ, много раз ошибаясь в людях, у тебя интуиция намного лучше. И суждения твои обычно правильней, чем мои, даже если я не хочу принимать их. Если ты видишь в Малфое что-то особенное, если ты нашла в нем часть, достойную любви, я просто обязан принять это. Как данность, — его тело напряглось. — Но я должен знать, что ты в безопасности. И что он не причинит тебе вреда. У меня нет никаких проблем с доверием тебе, но, пойми, доверять ему мне гораздо сложней. — Он поклялся не причинять мне боль, — выдавила она сквозь комок, образовавшийся у нее в горле. — И никогда не причинял. Во всяком случае, это я больше причиняю ему боль. Для Гарри оказалось новостью, что такой человек, как Малфой, может страдать. Он всегда рисовался ему таким мощным и таящим в себе угрозу магом. Возможно, большая часть этой проблемы заключалась в том, что он просто не мог представить, чтобы у Люциуса были какие-то человеческие эмоции, и меньше всего любовь… Любовь к той, кого он когда-то презирал. Но эту ненависть, основанную на идеологии, пожалуй, вылечить можно было гораздо легче, чем ненависть, основанную на чем-то другом, печально незначительном и очень личном. И Гарри знал это. — Может, тебе стоит поговорить с Люциусом, — осторожно сказала Гермиона. Наконец он отстранился от нее и бросил взгляд, говорящий, что Гермиона явно сошла с ума. — Не думаю, что это хорошая идея… — Я думаю, что это отличная идея, на самом-то деле. — Гермиона, я отправил этого человека в тюрьму и почти уничтожил его. Пожалуйста, объясни мне, какой логикой ты сможешь объяснить нечто подобное. По правде говоря, о логике она вообще не думала, но знала, если она попросит Люциуса поговорить с Гарри, он сделает это. Он может быть не совсем цивилизованным человеком, может даже ненавидеть весь мир, но… ей он отказать не сможет. — Просто… я просто думаю, что тебе нужно увидеть, как изменился Люциус. Думаю, именно поэтому тебе так тяжело. Ты все еще думаешь, что это тот же волшебник из Департамента Тайн, — она отодвинулась от него. — Поверь мне, Гарри, я искала в нем скрытые мотивы неделями и даже больше, а иногда я все еще ловлю себя на том, что делаю это до сих пор. Трудно отпустить прошлую предвзятость. Но человек, которого я узнала… которого знаю теперь, совсем не такой. Хотя это один и тот же человек. Гарри долго молчал. А затем произнес: — Извини, что ляпнул тебе тогда глупость, Гермиона. Я был просто… рассержен и растерян. — Мне тоже жаль, что солгала тебе. Легкая улыбка тронула его губы. — А не жаль, что ударила меня? Она фыркнула. — Ни капли. Ты заслужил это. — Хм… Думаю, что да… — Гарри поднялся и поправил мантию. — Ты уже уходишь? Разве тебе не хочется услышать остальную часть истории? Тот покачал головой. — Пожалуй, нет. Мне это не нужно, — он нежно потянул ее за локон, ласково обернув его вокруг пальца. — Потому что знаю, каково это — проводить много времени с человеком, когда эмоции накаляются, накаляются и просто… уже готовы вот-вот перейти на новый уровень. В свое время я оказался слишком труслив, чтобы действовать в этом направлении. На какое-то время Гермиона оказалась сбита с толку. — О чем ты… — и тут до нее дошло. Гарри говорил о том времени, когда они остались одни, охотясь на крестстражи, когда они надолго застряли в той несчастной палатке. Тогда они были наедине после ухода Рона, и порой действительно казалось, что были единственными людьми в целом мире — или, по крайней мере, в мире друг друга. Ей вдруг пришло в голову, что когда они оба лежали без сна, но делали вид, что спят, они могли бы найти утешение друг в друге, и никто никогда не узнал бы об этом. Ни Рон, ни Джинни, ни кто-либо другой. Она быстро отклонила эту мысль, убеждая себя, что зря позволила себе отвлечься от их нынешних затруднений. Но Гарри, очевидно, не мог отключаться от всего с той же скоростью. Сказать по правде, она была немного удивлена этим признанием. И оказалась откровенно польщена им. Гермиона не смогла удержаться и изменилась в лице. С одной стороны, ей было очень неловко. «А может, — подумала она, глядя, как застенчивая улыбка растягивает губы Гарри. — А может и нет, потому что я и впрямь люблю Гарри. Как друга люблю!» Рука Гарри коснулась ее щеки, и она смущенно уставилась на него, не зная, что и делать. — Знаешь, молодец твой Люциус, — пробормотал он. — Он, должно быть, намного смелее меня. — Не уверена, что молодец — подходящее слово, — ответила Гермиона с легкой улыбкой. Гарри наклонился вперед и поцеловал ее в лоб. — Спасибо, что объяснила мне все, — а потом повернулся и, выйдя за дверь, ушел, оставив Гермиону слегка сбитой с толку, но безумно счастливой, что хоть как-то помирилась с ним. ______________________________________________________________________________ А на следующий день произошел арест. Удивительные ДНК-тесты, проведенные Долишом в «Акуле пера», наконец-то сработали. У одного из сотрудников, Чарльза Пеппарда Бартоломью, одного из тех, кто написал рецензию на Faim, было выявлено совпадение с образцом крови нападавшего. Авроры сразу же арестовали его. Как ни странно, Чарльз Бартоломью выглядел как человек, пребывавший в состоянии абсолютного недоумения. И клялся, что понятия не имеет, о чем ему говорят, а также никогда ни на кого не нападал. Люциус прибыл в министерство, чтобы опознать его. Вообще он думал, что затея эта довольно бессмысленна, так как во время нападения мерзавец находился под действием Оборотного зелья. «И как я, спрашивается, должен узнать того, кого никогда не видел?» Но… порядок был порядком. Люциус внимательно посмотрел на пятерых мужчин, в ряд расставленных в кабинете, и нахмурился. Человек, напавший на него, был почти полностью прикрыт мантией, но он все же мог обратить внимание на какие-то мелкие детали. Никто из тех, кто находился в этом ряду, не выглядел знакомым ему, за исключением, пожалуй, извечного нарушителя закона Мундунгуса Флетчера, который топтался пятым по счету. — Долиш, — сказал Малфой, — для того, чтобы опознать в них того, кто напал на меня, мне нужно немного больше, чем примитивное выстраивание их в ряд. — Что ты имеешь в виду? — спросил аврор, который тоже пристально вглядывался в лица мужчин этой очереди. — Ну, например, я бы хотел посмотреть на их походку… или узнать то, какая рука является доминирующей, левая или правая, — Люциус снова взглянул на пятерых мужчин. — Он был под мантией-хамелеоном. А внешность, которую я реально видел, была показана мне под действием Оборотного зелья, и я не понимаю, как смогу опознать его. — По правде говоря, я и сам не знаю. Здесь потребуется подключить специалиста по зельеварению. Люциус вздохнул. — А можешь ты заставить их пройтись? За исключением пятого, потому что я уверен, что это не он. Долиш отдал приказ. Один за другим четверо оставшихся мужчин принялись медленно прохаживаться по небольшому кабинету. Люциус внимательно наблюдал за ними. Никто из них не напоминал походкой похитителя. Далее он попросил выяснить у них доминирование рук, на что Долиш велел всем продемонстрировать это, написав по одному предложению на пергаменте. Все оказались правшами. А его нападавший был левшой. В качестве последней попытки Люциус попросил их сказать что-то, надеясь на то, что распознает принцип построения фраз, который он мог слышать в типографии. Но никого из четырех так и не узнал, и понятно почему: в кабинете не было того, кто охотился за ним. — Здесь нет того, кто пытался меня похитить, — сказал он наконец. Долиш раздраженно провел рукой по лицу. — Спокойно, Люциус. Погоди немного. Подумай еще, не торопись. — Незачем. Этого человека здесь нет. Да и как, черт возьми, я должен опознать его, когда во время нашей стычки он был кем-то другим? — Но кровь, Люциус! Кровь-то совпадает, он должен быть здесь. — Ты не можешь заставлять меня придумывать что-то. Тем более что это выяснится так или иначе, когда обо всем узнает его адвокат… — Люциус уже негодовал. — Да знаю-знаю… — раздраженно буркнул Долиш. — Черт возьми, я так надеялся закрыть это дело. — Но ты не можешь использовать только анализ крови, чтобы арестовать его и предъявить обвинения, не так ли? Если только не получишь ордер на использование Веритасерума или расследования с помощью легилименции и не узнаешь правду… — Пожалуй, да, — аврор выглядел очень расстроенным. — Черт, я ненавижу Веритасерум. — Боюсь, это единственное, что нам осталось. Я могу идти? Долиш вздохнул. — Да, Люциус, можешь идти. _____________________________________________________________________________ — Мои предчувствия оказались правы, — сказал он Гермионе чуть позже, когда на этой же неделе оказался с ней вдвоем на кухне дома Паоло и Элизабетты. — Ты сейчас о Бартоломью? — спросила она его низким заговорщическим тоном. — Да. К нему разрешили применить Веритасерум, а у него оказалось на день нападения алиби. И его легко проверить. Он не тот. — Но как же тогда его кровь? Откуда она на тебе? — засомневалась Гермиона, покручивая бокал с вином в руке. — Это то, чего вообще никто не может понять. Она поставила бокал и потерла виски. — Получается, этот убийца гораздо умней, чем мы думали. — Кажется, да… Гермиона застонала и прижалась к его груди, крепко обнимая Малфоя. — Я просто ужасно хочу, чтобы его поймали, и я уже перестала беспокоиться. И трахала бы тебя, когда пожелаю. Его рука скользнула ей на спину, а потом ниже — на ягодицы. — Я могу придумать, как тебе попасть в поместье. — Спроси меня через недельку, может быть, я и дозрею до этого. — Мда… По-видимому, либидо и впрямь беспокоит тебя… — Как будто твое тебя не беспокоит. Большая теплая ладонь коснулась ее волос, когда он успокаивающе произнес: — Уже скоро, Гермиона. Скоро его поймают, вот увидишь. ______________________________________________________________________________ В начале следующей недели Люциус появился в Косом переулке примерно на тридцать минут раньше, чем должна была состояться их встреча с Драко. Он блуждал по магазинчику «Флориш и Блоттс», поскольку в последнее время был так сосредоточен на писательстве, что уже давно ничего не читал. А еще ему хотелось купить что-нибудь и Гермионе. Он ужасно скучал по ней и очень ценил, сколь терпеливо она проходит и через это… последнее испытание. Собственное же терпение с каждым днем становилось все меньше и меньше. Люциус скучал по вилле. Нет, жизнь в Малфой-мэноре стала намного легче и спокойней, особенно сейчас, когда он наладил отношениях с другими его обитателями, но Люциус знал — его настоящая жизнь сосредоточена теперь не в Уилтшире. Некоторое время он с интересом перебирал книги, стоящие на полках магазина. Кто-то сказал, что написание о себе является самой искренней формой самолюбования, и он задался вопросом, насколько это является правдой, просматривая «вымышленные автобиографии». Казалось, что он и сам начал заниматься чем-то подобным. Люциус закатил глаза и уже собирался повернуться и уйти, когда кто-то постучал по стеллажу сзади. Понимая, что стопка книг вот-вот опрокинется прямо ему голову (снова!), Люциус поднял руку, чтобы защититься. — Протего! — раздался чей-то голос. Книги обрушились вокруг него, но ни одна из них не коснулась Малфоя. Что говорить… заклинание было произнесено очень быстро и очень эффективно. Люциус обернулся, готовый поблагодарить своего спасителя. Но обнаружил, что на него уставился кончик чей-то палочки. Знакомой палочки, нужно сказать, которую держали в левой руке. Дыхание перехватило. Но спустя мгновение взял себя в руки. Надеялся лишь, что не сильно побледнел. Люциус знал, что в прошлом эта неконтролируемая реакция иногда выдавала его. — Спасибо, — удалось сказать ему почти спокойно. — Что привело вас во «Флориш и Блоттс», мистер Паунд?