Голод_Жажда_Безумие

http://images.vfl.ru/ii/1557782149/7d2c1595/26523859.jpg - иллюстрация к гл. 30.1 — Нет проблем, — ответил седоватый бодренький волшебник. — Я просто зашел посмотреть, что сейчас покупают люди, а что нет, так чтобы получить представление о том, что стоит предусмотреть в следующем выпуске журнала. Люциус внимательно разглядывал его. Однажды он уже видел этого человека на совместной встрече с Долишем, когда планировалась их стратегия. Создатель и главный редактор «Акулы пера» казался симпатичным и приветливым, пожалуй, даже слишком приветливым. — Уверен, что найдете для себя что-нибудь; здесь десятки новых книг, — вежливо ответил он — Спасибо за помощь. Извините, но за обедом я обещал встретиться с сыном. Паунд с улыбкой кивнул. А затем снова взмахнул палочкой, чтобы поставить упавшие книги на места. Люциус повернулся и направился к выходу, чувствуя, как мысли его скачут галопом. Он даже едва не наткнулся на маленького ребенка, перебегавшего ему дорогу. К счастью, ему удалось вовремя отойти в сторону, а через секунду появилась и взволнованная молодая ведьма, которая вовремя схватила своего буйного малыша. Люциус вышел за дверь, и оказался на улице. Дыхание по-прежнему не успокаивалось. Только что перед его глазами оказалась палочка… та, которую держал в руках убийца, он был уверен в этом. Это ясно и четко отложилось в его памяти. Паунд держал ее в руке несколько непривычно, не так, как другие маги, словно бы неловко выворачивая ее так, будто у него сломано запястье. Правда, голос ни малейшей тревоги у него не вызвал, да и ничего не значащий разговор в книжном магазине не таил в себе никаких угроз. Хотя, по личному опыту Малфой знал, что голос, которым пользуются при попытке принуждения или запугивания, значительно отличается от того, каким человек говорит обычно. Информация была противоречивой. Они уже знали, что человек, напавший на него, использовал Оборотное зелье с волосом Паунда. И все же, зашел бы он так далеко, чтобы украсть и его палочку? Ведь это была не та, первая, универсальная безликая палочка из клена. Нет, это была персональная и, вероятно, единственная в своем роде палочка, такая же, как была у самого Люциуса до того, как ее уничтожил Темный Лорд. И она оказалась очень… очень узнаваема. «Если бы только Северус остался в живых... Я уже знал бы ответ на вопрос, который задал Долишу о том, заставляет ли Оборотное, принятое с волосом самого себя, менять все предполагаемые характеристики человека. Ведь прямо сейчас это очень важно...» Да и палочка… Она продолжала беспокоить его. Теперь потребность в дополнительной палочке виделась ему совершенно очевидной. Любой преступник должен был использовать ее как предосторожность. Теперь ему пришло в голову, что, возможно, это было даже необходимо, поскольку, если нападающим был Паунд, его палочка была бы слишком легко идентифицирована. «Но как же так? И почему?» — картинка доказательств по-прежнему не складывалась. Люциус вздохнул и вошел в небольшое бистро, выбранное для встречи Драко. И хотя и прибыл на пятнадцать минут раньше, это было неважным. Ему было о чем подумать. Весь обед Люциус выглядел задумавшимся, и Драко определенно заметил это. Он объяснил это, частично даже сказав правду: озабоченностью делом Незервуда и удивлением, почему убийца до сих пор не пойман. Драко кивнул и терпеливо продолжил разговор дальше. Дальше Люциус узнал, что Нарцисса наконец-то объяснила сыну свое отвращение к целителям. И в прошлые выходные сопровождала его, чтобы увидеться с Ньюбери. По словам Драко, Нарцисса сочла эту встречу сложной, но, несомненно, полезной. Она даже хотела продолжить сеансы с ним, как и Люциус, и уже подумывала о собственном целителе. Потом он поинтересовался, как дела у самого Драко. И хотя не мог утверждать, что следит за каждым словом сына, все же заметил, что в последнее время тот ходит с весьма посветлевшим лицом, да и вообще выглядит счастливым. «Надо же… какая разница всего за несколько месяцев». — Отец? — Хм? — Ты слышал, что я только что сказал? — Э-эм-м… Лицо сына исказила вспышка раздражения. — Я сказал, мне кажется, что между мамой и тем аврором, который занимается твоим делом, что-то происходит… — Долишем? — Да. Люциус нахмурился. — Почему ты так думаешь? — Он постоянно ошивается в нашем доме. И учитывая, какой небольшой прогресс достигнут в расследовании дела, я уверен, что обсуждают они отнюдь не это. — Ты видел что-нибудь? Настала очередь Драко нахмуриться. — Ну, нет, я просто чувствую что-то... — Не сомневаюсь… — Люциус забарабанил пальцами по столу. — Интересно. — Интересно? — повторил Драко, выглядевший слегка смущенным. — Ты не злишься? — С чего бы? Драко открыл рот, но быстро закрыл его и уставился в свою тарелку. «Ах, ты ж черт…» — в этот момент понял Люциус. Драко до сих пор надеялся, что родители помирятся. Он не понимал, что они и так уже помирились. Только вот… совсем по-другому. — Драко, — вздохнул он, — мы с твоей матерью наконец-то начали общаться так, как и должны были. Лучше всего у нас всегда получалось быть друзьями… и твоими родителями. Но почему-то почти двадцать пять лет мы безуспешно пытались стать друг для друга кем-то другим. Сын вздохнул. — Просто хочу, чтобы вы оба были счастливы. — Я и так очень счастлив, Драко. А как только Нарцисса встретит кого-нибудь, то, уверен, и она тоже будет счастлива. Драко поморщился. — Но… он же аврор!.. — На вкус и цвет, сам понимаешь… в конце концов, когда-то твоя мать вышла замуж за Пожирателя смерти, — с усмешкой заметил Люциус. Драко засмеялся и, покачав головой, сменил тему. «Мда… Подумать есть о чем… Еще столкновение с Паундом чуть не заставило мои бедные мозги закипеть. А теперь еще и это… — новость о Нарциссе и Долише и впрямь вызвала у него приступ головной боли. Люциус потер виски и вздохнул. — Я должен был догадаться, что все так и будет…» Вообще-то, первый же визит после обеда он запланировал в лавку какого-нибудь зельевара. Там он поговорил бы с мастером зелий или, на худой конец, с его помощником и получил бы прямой ответ об особенностях действия Оборотного зелья. И тогда смог бы понять: действительно ли можно подозревать Паунда или нет. И, если это так, то сразу же бы отправился, чтобы встретиться с Долишем. По правде говоря, Люциус не знал, стоит ли начинать с тем разговор о бывшей супруге, но мог с уверенностью признать, что по-прежнему чувствует некую ответственность за Нарциссу. Нет, он был не настолько наивен, чтобы думать, что у нее никогда не было других мужчин, но точно знал, что влюблена она не была никогда. И потому теперь вполне легко могла стать игрушкой в руках одного из воздыхателей. Если Долиш относится к ней несерьезно, дело может обернуться для нее болью и разочарованием. «Только этого ей не хватало!» Конечно, подозрения Драко могли быть всего лишь подозрениями. Он, еще будучи мальчишкой, всегда защищал мать и недоверчиво относился как к отцу с его товарищами, так и к аврорам. Поскольку знал об особенностях их работы и о том, какое бесчисленное количество Пожирателей Смерти было способно проникнуть в их ряды. Понятно, что внимание Долиша к матери не могло вызвать у Драко никаких положительных эмоций. Хотя и понятно, что большинство мужчин нельзя было осудить за внимание к Нарциссе. Она была красивой. Понятно, что никто не смел приударить за ней, пока она была замужем за Люциусом, но теперь, когда она свободна, он оказался бы очень удивлен, если б она смогла пройти десять футов на публике, не привлекая чьего-нибудь заинтересованного взгляда. Некоторые смельчаки могут даже начать ухаживать за ней. Люциус старался не улыбаться при мысли о том, как она отреагирует. Нарцисса была уравновешенной женщиной, чтящей традиционное развитие романов. С другой стороны, если мужчина был подходящим, он знал, что в ней достаточно огня, чтобы отбросить предрассудки прочь. Чем больше он думал об этом, тем больше надеялся, что Нарцисса обязательно найдет мужчину, который зажжет этот огонь. Так, как зажгла в нем Гермиона. Романтика — это, конечно, прекрасно, но страсть однозначно превосходит ее своей яркостью. ______________________________________________________________________________ Мариэтта сидела в уличном кафе рядом с обогревающей лампой и смотрела вокруг. Сегодня у нее был выходной, до этого почти неделю без перерыва пришлось работать над расследованием двойного убийства. Работа оказалась грязной и напряженной, весь отдел работал почти не приседая. Министр похвалил ее за отлично выполненное задание, и теперь Мариэтта с чистой совестью взяла неурочный выходной. Она сидела и тихонько улыбалась. Со времени той неожиданной ночной беседы с Драко Малфоем Мариэтта вообще чувствовала себя гораздо лучше. Нет, какие-то остатки вины, относительно произошедшего в Хогвартсе, оставались у нее до сих пор, однако гнев на Гермиону почему-то исчез. А после того, как Грейнджер сообщила ей противозаклятие, вина неожиданно заколола ее сильней, не говоря уже о справедливой доле гнева и ненависти к себе. Но это казалось и хорошо… Теперь Мариэтта словно упивалась своим искренним раскаянием, которое должно было принести ей только пользу. Когда-то давно Чжоу рассказала ей о ссоре, положившей конец ее так толком и начавшимся отношениям с Гарри Поттером. Мариэтта помнила, как та уселась в спальне для девочек факультета Рэйвенкло, как взяла расческу и долго молчала, проводя ею волосам, пока не собралась с мыслями. — Знаешь, Мариэтта, — наконец начала она, — а ведь на мою семью тоже оказывалось давление. — Чжоу… — Как ты думаешь, министерство право после всего этого? Мы давно знаем Гарри. И знаем, что он не лжец. То, что здесь происходит сейчас, не имеет ничего общего с улучшением Хогвартса. Они просто хотят заткнуть его и всех, кто ему верит, потому что боятся правды. Конечно, ты и сама видишь это! — Но это не главное! — В том-то и дело! Если начнется война, как ты думаешь, твои родители захотят, чтобы ты просто уступила врагу, как только он начнет угрожать? — Никакой войны не будет, Чжоу, — холодно ответила она тогда. Но поняла свою ошибку, как только слова слетели с губ. Лицо Чжоу дрогнуло. — О, — тихо сказала та. — Значит, Седрик умер случайно, да? И Гарри сам бросил свое имя в Кубок огня? А как насчет нападений на чемпионате мира? Можно подумать, Пожиратели смерти просто так начали возвращаться из небытия… Будет война, Мариэтта, будет! — Чжоу швырнула расческу на прикроватную тумбочку. — А когда это произойдет, я буду знать, где тебя найти — скорчившуюся от страха в какой-нибудь темной дыре! Это был конец их дружбы с Чжоу. Уже на следующий день Мариэтта запросила перевод в другую комнату, который и был предоставлен ей в течение недели. Остальные девушки в общежитии понятия не имели о том, что произошло между ними, да и не пытались ничего узнать. К сожалению, никто из них не был так дружелюбен с ней, как Чжоу, и Мариэтта вынуждена была провести оставшуюся часть года, а на самом деле и все оставшееся время обучения в Хогвартсе, в полном одиночестве. Поскольку, когда с тобой не разговаривает даже Полумна Лавгуд, это ли не доказательство того, что находишься на самом дне пищевой цепи Рэйвенкло. Хуже всего было то, что Чжоу была права. Мариэтта и впрямь не вернулась в Хогвартс на седьмой год обучения. Когда началась война, они с родителями уехали в Южную Африку. Все сражения, взлеты и падения, казались ей тогда действительно очень далекими. Чжоу же такой трусливой не была. Она сражалась в битве за Хогвартс. И увидела, как Волдеморт, волшебник, отобравший у нее первую любовь, окончательно пал. Это заставило Мариэтту чувствовать себя слабой и жалкой. И в то же время именно эти мысли подарили ей первую возможность начать от души сожалеть о том, что она наделала. Три дня назад она сидела вечером в ванной и шептала вслух во влажный воздух: — Прости меня, Чжоу. Прости, что причинила тебе боль… Что разрушила нашу дружбу и все, что у тебя было с Гарри. Прости меня, прости... Она искренне шептала каждое слово, а когда вышла из ванны, внимательно посмотрела на себя в зеркало. Возможно, это воображение играло с ней в злые шутки, но Мариэтте показалось, что некоторые шрамы под правым глазом стали вдруг чуть меньше. На следующий день она повторила процесс, снова шепча и шепча слова прощения, и казалось, будто текущие по щекам слезы смывают собой эти чертовы следы. — Прости меня, Гарри Поттер, за то, что я стала одной из тех, кто сомневался в тебе, когда ты был совершенно прав. Дальнейшее ей показалось самым настоящим чудом. Шрамы и на левой щеке исчезли. Прошлой ночью она снова, дрожа от волнения, скользнула в ванну. — Простите меня, все, кто пострадал тогда в Отделе Тайн, подвергшись смертельной опасности. Извините, что я вмешалась в ваше обучение, и вы чуть не оказались неготовыми к тому, чтобы, придя туда, сражаться с самыми настоящими убийцами. Простите меня… Она не знала, повлияла ли отмена занятий Армии Дамблдора на исход той ночи, но зато знала, что у Невилла Лонгботтома был сломан нос, и лодыжка Джинни Уизли тоже. А Гермиона Грейнджер так и вовсе почти умерла. Да и Гарри Поттер, по слухам, потерял очень дорогого ему человека. Теперь она могла сожалеть обо всем этом, даже если оно и было, в лучшем случае, косвенным последствием ее поступка. Но Гермиона Грейнджер все-таки отлично знала Чароведение, раз сказала, что таким образом заклинание можно отменить. Мариетта никогда не чувствовала бОльшего облегчения, чем прошлой ночью, когда глядела на себя в зеркало. Впервые за многие годы на ее щеках была чистая, нетронутая кожа, пусть веснушчатая и покрасневшая от горячей воды. На носу шрамы все еще оставались, но то, что случилось, уже было огромным улучшением. Ей нужно было попросить прощения еще раз. Вот почему она была сейчас здесь, размышляя над чашкой ароматного чая с жасмином. Извинения перед Чжоу были очевидностью. Перед Гарри Поттером тоже. Извинения перед Армией Дамблдора казались менее необходимыми, но все равно… а сейчас она уже планировала четвертое. Но перед кем? Что еще произошло в результате ее глупого решения? Мариэтта слегка подскочила, когда внезапно напротив нее кто-то уселся. Моргнув, она быстро взглянула на столики, стоящие вокруг. Два из них были свободны… «Интересно, почему этот человек так настойчиво захотел сесть со мной?» — Мариэтта Эджкомб? — спросила темноволосая женщина, подсевшая к ней. — Да… — ответила она, немного занервничав. Та достала свою палочку. — Муффлиато. — Что это за заклинание? — Мариэтту одолевало любопытство. Она никогда не слышала об этих чарах. — Никто из окружающих не будет слышать нашего разговора. Очень полезное заклинание, знаете ли… — ведьма скрестила руки на груди. — Тем более что я пришла сюда, чтобы серьезно поговорить с вами. Мариэтта снова огляделась. Ничто не говорило, что кто-то удивлен присутствием здесь, с ней, этой неизвестной ведьмы или вообще заметил это. Она повернулась к ней. — Извините, но кто вы? — Это не важно. Я просто хочу знать, почему вы пытаетесь разрушить отношения Гермионы Грейнджер с ее возлюбленным? Какое-то время Мариэтта внимательно изучала ее. Подсевшая к ней ведьма была намного старше, но еще совсем не старая и довольно красивая. — Ее возлюбленный? — повторила Мариэтта. — Вы имеете в виду Люциуса Малфоя? — Именно его я и имею в виду, да, — коротко ответила она. Мариетта открыла рот, но поняла: она не знает, что сказать. Ведь она не пыталась расстроить отношения Грейнджер… нет! Не с ним. Скорее, она хотела расстроить ее отношения со всеми остальными, что поделать. — Я ничего не сделала, — наконец выдавила из себя она. — Но все же, знание этой тайны заставляет тебя чувствовать себя очень сильной, не так ли, чтобы иметь над ними власть и шантажировать этим знанием? Смотреть, как они корчатся, не в силах ничего сделать? Мариэтта оказалась не готова к злобе в голосе этой женщины и к холоду в ее глазах. — Я… но это совсем не о власти. — А о чем же это тогда, Мариэтта? «Это — месть!» — хотела крикнуть она, зная, что это правда. — Она… поступила со мной отвратительно. Собеседница ее еще долго сидела в тишине. Но потом наклонилась вперед. — Ты и впрямь считаешь, что не стоило даже подумать об отвратительности собственного поступка, когда предавала своих одноклассников? И неважно, что все эти годы у тебя самой в руках было средство, чтобы все это исправить?.. — А то, что она делает сейчас?.. Разве это не отвратительно? Она — маглорожденная, которая спит с чистокровным сторонником превосходства волшебной крови, с бывшим Пожирателем смерти, с человеком, который пытался убить ее и ее друзей! — О, разве политика и война вдруг стали иметь для тебя значение? Немного поздновато, не находишь, особенно учитывая, что весь конфликт ты провела в целости и сохранности, будучи в Йоханнесбурге? Мариэтта почувствовала, как страшно краснеет. Эта женщина была не первой, кто сказал ей об этом. Ее семья, как и все, кто сбежал от войны, больше не воспринималась никем по-прежнему серьезно. Теперь их считали трусами, побоявшимися отстаивать интересы и той и другой стороны, хотя Мариэтта и предполагала, что те, кто встал на сторону Волдеморта, оказались все же еще в худшем положении. — У меня не было выбора, — сквозь зубы сказала. — Я была просто ребенком. — Как и многие из тех, кто сражался на передовой, например, Гермиона Грейнджер. Они сидели в леденящей душу тишине. Мариэтта прикусила губу. Разговор, определенно свернул в очень болезненную для нее сторону: она знала, что даже будь у нее выбор, все равно осталась бы в Южной Африке. Рэйвенкло никогда не славился смельчаками. Лицо собеседницы внезапно смягчилось, осветившись вспышкой сочувствия. — Я здесь не для того, чтобы вредить тебе. А для того, чтоб дать тебе понять: то, что ты делаешь, ужасно. Есть месть, а есть самая настоящая жестокость. — А она? Разве то, что сделала со мной она, не было жестоким? — огрызнулась Мариэтта. — Это было довольно мелочно, но не жестоко. Тем более что она дала тебе возможность исправить это. А сможешь ли ты исправить все, разрушив все дружеские отношения в ее жизни? Мариэтта крепко задумалась… Тогда пути назад уже не будет. Если она обнародует отношения Грейнджер и Малфоя, реакция общества будет мгновенной. Ее друзья отрекутся от нее с пылкостью, присущей всем гриффиндорцам, а его семья и партнеры наверняка сделают то же самое. Напряжение от всего этого, наверняка, добьет их. — Гермиона дала тебе то, чего ты хотела. Она сказала тебе контрзаклятие. И, судя по всему, оно работает, — темноволосая ведьма сложила пальцы домиком и на мгновение задумалась. — Вам будет тяжело справиться друг с другом. Если вы и впрямь начнете противоборствовать, то убедишься, насколько может быть опасна Гермиона для соперников, когда ее припрут к стенке. Да ты уже и сейчас это знаешь… Мариэтта почувствовала угрозу. Грейнджер пока не сделала ей ничего, но, если начать на нее давить, она защитится. Это она уже доказала. Ее собеседница встала, поправляя на себе мантию. — Имейте в виду, мисс Эджкомб, тем, кто стоит на пути у любви, зачастую самим не хватает ее. Как вы можете найти в своей жизни любовь, если проводите все время, анализируя образцы ДНК и пытаясь разрушить отношения других влюбленных? Она повернулась, чтобы уйти, а Мариэтта не могла не фыркнуть. Правда, смешок получился довольно грустным. — Да кто бы вообще захотел меня? Все эти годы я выглядела как уродка. Незнакомка повернулась к ней с задумчивым лицом. — Я знаю людей, изорванных оборотнями, потерявших руку или ногу, видела даже людей, которые чуть не сошли с ума от боли... и все из них находятся в глубоких и искренних любовных отношениях. И не позволяют своим увечьям портить им жизнь, — теперь она выглядела откровенно сочувствующей. — Но если ты боишься себя сама, почему бы тебя не бояться другим людям? Оцепеневшая Мариэтта сидела, уставившись в одну точку, и слова собеседницы повторялись в ее голове снова и снова. А та тем временем сунула руку в карман, положила на стол пару галлеонов и ушла. ______________________________________________________________________________ Драко неторопливо возвращался в министерство. Сегодня он был во вторую смену, и у него оставалось еще около часа до начала работы. Бродить по Косой Аллее оказалось безумно утешающим процессом: больше всего ему нравилось бывать в магазине товаров для квиддича, нравилось рассматривать новое оборудование и в который раз удивляться, насколько изощренным оно становилось с каждым годом. А после этого он ненадолго направится во «Флориш и Блоттс». В последнее время Драко понял, что ему нравится читать. Магазин квиддичных товаров был забит полностью, но ничего, заинтересовавшего Драко, там не нашлось, и он направился в сторону книжного. А уже когда там придержал дверь для выходящей пары, кто-то постучал его по плечу. — Драко Малфой? Он вздрогнул и повернулся. — Да… Человек, стоящий перед ним, был низеньким, седовласым и немного грузным. Он добродушно улыбался, глядя на Драко, немного напоминая тому Горация Слагхорна. — Отлично, я так и думал, что это можете быть вы. Имел удовольствие сегодня днем столкнуться с вашим отцом, и он упомянул, что должен встретиться с вами. — Правильно... — Драко сдержал странный взгляд, который хотелось бросить на этого человека, и решил спросить прямо: — Я могу чем-то помочь вам? — Возможно. Можем ли мы поговорить где-нибудь, где будет не так много хаоса? Он был прав. Они действительно стояли прямо в дверях книжного магазина, препятствуя входящим и выходящим из него. Ничего не отвечая, Драко отошел, направляясь к небольшому кафе под открытым небом, что располагалось поблизости. Он молча сел за столик. За мгновение до того, как толстячок уселся рядом, Драко поклялся бы, что видит ту рыжую девчонку из министерства, с которой беседовал недавно в столовой. Но она сразу же ушла, и он подумал, что ошибся. Поэтому недоуменно пожал плечами. — Теперь я могу представиться. Я Алоизий Паунд, главный редактор журнала «Акула пера». Драко пожал протянутую руку и вспомнил, что слышал об этом журнале: отец как-то упомянул об этом во время одного из разговоров о расследовании убийства Незервуда. — Думаю, вы уже знаете, кто я, — кивнул он, все еще не понимая, почему же этот человек подошел к нему. — Я подумал, мистер Малфой, об этом после того, как поговорил с вашим отцом... — он постучал по столу пальцами. — Вы когда-нибудь задумывались о написании книги? — Нет, — лаконично ответил Драко, подавив в себе желание рассмеяться. Нет, конечно, написать связное эссе он мог, но это было максимумом того, на что простирались его писательские таланты. — Я спрашиваю, потому что, кажется, сейчас мемуары очень популярны. Вам никогда не хотелось рассказать свою историю, Драко? — Рассказать «что»? — пробормотал он. — Ну как же… Вырасти в одной из самых богатых и чистокровных семей во всем волшебном мире? Оказаться завербованным и присоединиться к Пожирателям Смерти в шестнадцать лет, ведь все так и было, не правда ли? Выжить в войне. Действительно, о чем вам рассказывать? — усмехнулся Паунд. — Я не собираюсь унижать свою семью обнародованием таких подробностей, — холодно отозвался Драко. — Так что, если вы надеялись на это, то вам лучше идти куда-нибудь подальше. — Конечно, нет, — поправился Паунд. — Я просто стремлюсь дать вам возможность рассказать свою историю публике так, как видите ее вы. Люди ведь всегда вкладывают в ваши слова что-то свое, искажая правду, не так ли? Драко нахмурился. В словах этого забавного дядьки была правда. Никто никогда не слышал его историю, кроме Визенгамота и нескольких свидетелей на том, послевоенном процессе, закрытом для публики. Слухи, конечно, процветали — и процветали именно в отсутствие окончательного заявления с его стороны. И до сих пор именно они определяли его репутацию. — Просто подумайте об этом, — Паунд через стол кинул ему визитную карточку. — Если вы захотите обсудить это со мной, карточка станет порт-ключом. Вам просто нужно взять ее в руку и произнести слово «мемуары», и она приведет вас в мой офис. Драко мельком глянул на карточку, такую яркую и белую на металлическом столе. Паунд, с трудом отодвинув стул, поднялся и кивнул ему на прощание. — Доброго вам дня, Драко. ______________________________________________________________________________ Высокий индус-зельевар, к которому Люциус наконец попал, очень помог ему. Он заверил Малфоя, что Оборотное зелье не заставляет пьющего автоматически принимать все характеристики исходного образа. И то, что вы находитесь в теле человека, не означает, что точно знаете, как вести себя, будучи им. Лучшие имитаторы, используя Оборотное зелье, тратили месяцы на то, чтоб, понаблюдав за своею целью, усвоить ее манеры, дабы потом успешно подражать им. Будучи сотрудником «Акулы пера» так же, как и Паунд, возможно, Бартоломью и мог бы следить за ним некоторое время. Люциус нахмурился. Но все это не меняло того факта, что он упорно заявлял о своей невиновности. Он настойчиво клялся, что ни в коем случае не варил и не принимал Оборотного зелья и категорически отрицал какую-либо причастность к смерти Незервуда и к нападению на Люциуса. Долиш уже упоминал, что они собираются допросить его под Веритасерумом. Люциус ускорил шаг, направляясь в министерство. Это должно было случиться сегодня. ______________________________________________________________________________ Гермиона зевнула. Занятия на сегодня оказались отменены, им поручили самостоятельное изучение спинного мозга. Тема была не самой интересной, и Гермиона упорно боролась со сном, хотя в этой борьбе ей и противостоял теплый клубок Живоглота, свернувшегося и мурлыкающего на коленях. Она уже чуть не заснула с открытым учебником, на рисунках которого были изображены различные отдела позвоночника, когда в дверь резко постучали. Гермиона подпрыгнула. А Живоглот так даже недовольно мяукнул от этого внезапного звука. Она улыбнулась… «Сейчас замяукает снова, ведь мне нужно встать и открыть дверь». В квартиру вошла Андромеда, обняв которую Гермиона пригласила пройти. После чашки чая и обычных вопросов о Тедди, миссис Тонкс дошла наконец до сути своего режима. — Я поговорила с ней. — С Мариэттой? Андромеда кивнула. — Знаешь, она… какая-то очень печальная особа, тебе не кажется? Гермиона кивнула в ответ. Она тоже думала об этом: Мариэтта и впрямь казалась очень одинокой. Умной, но без друзей. Что греха таить… Гермиона и сама могла бы стать такой же вот Мариэттой, если бы не подружилась с Гарри и Роном. — Контрзаклинание работает, — продолжила Андромеда. — Значит, она смогла извиниться... — Кажется, так. Какое-то время они сидели молча. Гермиона почесывала Живоглота между ушами. — Думаю, реальный вопрос заключается в том, а знает ли она, что такое настоящее прощение... — В самом деле, — Андромеда неуверенно смолкла, будто сомневалась, задавать ли ей этот вопрос, но потом все-таки спросила: — А ты?.. ______________________________________________________________________________ Стены квартиры были абсолютно безликими. Они всегда были такими, но почему-то она совсем не замечала этого, особенно сейчас, когда смотрела на них в полном замешательстве. Разъяренной части ее души ужасно хотелось отправить свой судебно-медицинский отчет в «Ежедневный Пророк» и послать все последствия к черту. А остальная часть была переполнена странными незнакомыми эмоциями. Мариэтта встала и направилась в ванную. Было совсем неважно, что она приняла душ лишь пять или шесть часов назад. Ванна обычно приводила в порядок ее мысли. А горячая вода всегда бодрила. Раздеваясь, она упорно не смотрела на свое отражение в зеркале. Знала, что именно увидит. Вьющиеся рыжие волосы, светлую кожу с веснушками, сине-зеленые глаза, тонкие косточки выпирающих ключиц, груди, которые она всегда находила слишком маленькими, плоский живот, тонкие бедра, худенькие ноги и ступни танцовщицы. Мариэтта помнила, как один магл в Южной Африке как-то раз сказал ей, что она, должно быть, балерина. Она не согласилась с этим, все танцовщицы были изящными, а она никогда не считала себя особенно изящной. Обычно у грациозных женщин были друзья. Эти женщины не работали в отделе криминалистики, проводя дни, сгорбившись за образцами крови и вытягивая ДНК из лобковых волосков. Они ходили в клубы, у них были парни, подруги или и то и другое. Они, конечно, не прятались от самих себя, и даже не прятались от всего мира. Мариэтта забралась в ванну, утонув в пене ароматизированных малиной пузырей. Шок от горячей воды на какой-то благословенный момент заставил ее забыть обо всем. Но потом она немного привыкла, и все вернулось обратно. И вдруг, совершенно неожиданно она поняла, каким должно быть ее последнее извинение. На глаза навернулись слезы. Она подтянула колени к груди, стараясь не разрыдаться. — Извини, Мариэтта, за то, что сделала из тебя изгоя. За то, что сожгла твои мосты, а потом слишком испугалась строить новые. За то, что ты такая ужасная трусиха… ______________________________________________________________________________ Гермиона перечитала письмо снова. Писать Мариэтте ей ужасно не хотелось… но если это было тем, что от нее требовалось, она чувствовала, что должна написать его. «Мариэтта, Мне очень жаль, что я прокляла тебя. Это проклятье не должно было длиться так долго. Может, начнем все с чистого листа? Гермиона». Она отправила его, совершенно ничего не ожидая взамен. Но около восьми часов спустя, когда Гермиона снова задремала над учебником по анатомии и физиологии, в окно постучали. И она впустила сову, тут же освобождая ее от прикрепленного пергамента. «Гермиона, Я уничтожила результаты судебно-медицинской экспертизы. Думаю, не стоит рисковать своей работой, ведь она — это единственное, в чем я хороша, а ты и так дала мне то, чего я хотела. Извини, что рассказала обо всем Поттеру. Очень надеюсь, что рано или поздно он поймет тебя. Хорошо, я согласна. Давай начнем все с чистого листа. Мариэтта». Лицо Гермионы осветилось улыбкой. Они с Люциусом были теперь в безопасности. Она схватила лист пергамента, желая сразу же написать ему, но быстро поняла, что уже времени уже много. Малфой наверняка уже лежал в постели, и не хотелось тревожить его так поздно. «Я отправлю записку утром…» ______________________________________________________________________________ Но она не знала, что, дожидаясь письма от Долиша, Люциус еще не спал. Аврорат он посетил сразу же после похода к зельевару, чтобы рассказать ему все, что узнал, и настоятельно потребовать: допрос с Веритасерумом должен быть проведен как можно скорее. Люциус видел, что Долиш сомневается во всем этом, но потом все же согласился. И вот оно наконец пришло: сова влетела в открытое окно. Увидев птицу, Малфой нетерпеливо потянулся к ней и протянул совиное лакомство, припрятанное в столе. «Люциус, Еще одна новость — Бартоломью говорит правду. Он не нападал на тебя и не убивал Незервуда, а еще он не варил и не принимал Оборотного зелья. Если, конечно, не нашел способа обмануть Веритасерум, в общем, получается, что он не наш клиент. Я даже начинаю думать, что он такая же жертва, как ты и Незервуд. Думаю, твои подозрения насчет Паунда справедливы, но не смогу объяснить их своему начальству. Твои догадки вряд ли убедят кого-то. Им будет нужна причина. Арестовать его во второй раз по одному и тому же обвинению потребовало бы доказательств или даже судебного разрешения». Следующий абзац письма был написан невидимыми чернилами. «Интересно, и что же я сейчас прочту…» — Люциус вынул палочку и прижал кончик к пальцу. Хотя он не был любителем кровопролития, особенно в свете своего нынешнего состояния, кровь получателя письма было единственным, что могло сделать этот тип чернил видимым. После прикосновения к пергаменту слова, окрашенные в красный цвет, появились перед глазами. «Сегодня ты упомянул, что во «Флориш и Блоттс» встретил Паунда. Эх… если б у тебя была возможность немного исказить обстоятельства и сказать мне, что он пытался напасть на тебя в книжном магазине (и черт с ними, с подробностями), тогда у меня появилось достаточно причин, чтобы оправдать его арест. Знаешь, не люблю трактовать закон подобным образом, но, возможно, капелька Веритасерума и помогла б нам разгадать эту тайну и предотвратить еще одно нападение. Я знаю, что у тебя есть адвокат, чтобы защитить от обвинений в напраслине, если мы вдруг ошибемся, и ты наверняка одолжишь его и своему соучастнику, правда?» Люциус расхохотался. «Мда… С кем поведешься, как говорится. Или, возможно, Долиш и впрямь немного хитрее, чем о нем думают». Остальная часть письма шла обычными чернилами. «Утром свяжись со мной по камину, обсудим все возможные варианты. И передавай привет своей семье. Долиш». «Надо же… передавай привет… Вот это и впрямь новость. Возможно, Драко и прав насчет него и Нарциссы». Вздохнув, Люциус положил письмо в камин и уничтожил пепел заклинанием. «Уснуть удастся вряд ли, но я постараюсь. Хм! Прям хоть колпак ночной покупай, как у викторианских героев…» ______________________________________________________________________________ Драко стоял возле кухонного стола, жуя что-то, чего совсем не должен был жевать после полуночи. Ничего не сказав, Люциус подошел к шкафчику со спиртным. Он не мог начать проповедь о неправильном питании теперь, когда сам зашел в кухню, чтобы пропустить рюмочку-другую. — Что… не спится, отец? — Да… Не могу уснуть, — буркнул он, отмеряя себе на палец огневиски. — Может, тебе стоит походить в мой тренажерный зал? Это как раз утомит тебя, чтоб спалось нормально, — Драко ухмыльнулся, глядя на хорошую порцию мороженого, лежащую перед ним в большой креманке. Люциус закатил глаза. Он как-то заглянул в этот его так называемый тренажерный зал: там были десятки тренажеров, которыми он даже понятия не имел, как пользоваться. И было весьма маловероятно, что когда-нибудь научится этому. — А ты, смотрю, как раз сладким и восполняешь потраченные там силы? — он кивком показал на десерт. Драко только пожал плечами. Люциус знал, что говорить что-то еще бесполезно: лекарства от тяги Малфоев к сладкому, увы, еще не придумали. Он встал напротив своего сына и опустошил бокал, морщась, когда горло обожгло. Малфой никогда не понимал, как люди могут делать выпивку привычкой. — О, — сказал Драко, махнув ложкой, — помнишь этого… Паунда, по-моему? Помнится, ты как-то упоминал о нем… Люциус моргнул. — Алоизий Паунд? — Да, редактор какого-то модного литературного журнала. — И что? Почему ты спросил о нем? — Да он подошел ко мне сегодня, — сунув руку в карман, Драко достал оттуда белый прямоугольник визитки. — Сказал, что я должен написать мемуары… И уже в следующий миг необъяснимо исчез из Малфой-мэнора.