Голод_Жажда_Безумие

Только после того, как Люциус ушел, Гермиона поняла, что именно так беспокоило ее в этой встрече. Уже давно он не вел себя подобным образом — отстраненно, но в то же время присутствовал, шутил, но был печален, напряжен и полон каких-то противоположностей — вот уже несколько месяцев. Он стал словно бы похож на отражение того человека, каким и был, когда они впервые приехали в Италию. Что-то его явно беспокоило. Может быть, во время очистки поместья он наткнулся на нечто особенно тревожащее? А может быть, он собирался поехать в поместье матери и закончить начатое? Он сказал, что не хочет, чтобы она ехала с ним, и правильно предположил, что она все равно будет настаивать на том, чтобы сопровождать его. Возможно, он считал, что скрытность — единственный выход для этого. С другой стороны, вполне возможно, что она считывает в нем слишком многое, а он просто устал и недоволен тем, что сейчас несколько отстранен от самой Гермионы. В любом случае, она никак не могла появиться в Малфой-мэноре, чтобы посмотреть, там ли он, и понятия не имела, где находится поместье матери в Австралии. Все, что Гермиона могла сделать, это ждать, пока он не свяжется с ней или не вернется домой, в Италию. Это было чувство, которое ей совсем не нравилось; оно так сильно напоминало тот день, когда он едва избежал самоубийственной смерти. И Гермиона решила написать ему. Она вытащила чистый лист пергамента и написала присущим ей четким почерком: — "Надеюсь, все, что тебя беспокоило, все же легко разрешится. В следующий раз поговори со мной об этом. Жду твоего возвращения. Люблю тебя". * * * А в голове его шла война. Она бушевала, такая же мерзкая и кровавая, как и настоящее поле битвы, и он никак не мог противостоять ей. Он уже давно отказался от попыток облегчить головную боль, грозившую расколоть череп надвое. Он просто должен был вытерпеть ее, если, конечно, хотел когда-нибудь принять решение. "Да нету никакого решения, Люциус!" Да, это и вправду было так, потому что все на самом деле сводилось к бегству от этой боли, от страха, страданий и ошибок или к уходу от любви всей его жизни, а разве сама эта перспектива не была полна боли, страха, страдания и ошибок? Она снова и снова крутилась у него в голове, издеваясь над своим увековечиванием. "Если ты не найдешь ее, это не значит, что ты никого не найдешь. Тебе просто не придется ждать, пока исполнится сорок пять лет!" Его это не волновало. Дело в том, что он до сих пор и сам не был готов к этой любви. Он не знал, каково это, любить в двадцать, тридцать, или даже в сорок четыре года. Возможно, изменение прошлого изменит и это, но разве мудрецы не говорили, что истинная любовь приходит только раз в жизни? В том альтернативном мире он все равно женится по договоренности. И каковы шансы, что по-настоящему полюбит ту, кто станет его невестой? Какое это будет иметь значение? О, это имело огромное значение. И теперь он знал, насколько сильно. "Во что ты превратился? Ты раб одной женщины. Неужели тебе так не терпится снова стать рабом?" Люциус замер на месте. Это случалось с ним и раньше — у него уже были моменты, когда тревога с паранойей просто бушевали внутри. Вот почему было так трудно в какой-то ситуации отказаться от контроля. Его мысли неизбежно возвращались к Темному Лорду, ради которого он отказался от всего, лишь бы быть безмозглым. Не безмозглым... нет. Скорей, бесстрашным. Но, в конце концов, разве это не было одним и тем же? Ему потребовались годы, чтобы избавить свое сознание от подавления того Темным Лордом. Шли годы, а он до сих пор все еще боролся с этим редким рычанием. Ему было трудно поверить, что некие другие отношения, требующие такого отказа от всего случившегося с ним в прошлом, не приведут к таким же результатам. Он так сильно прикипел к Гермионе, что любое изменение статус-кво заставило бы его засомневаться в их любви. Он знал эту свою слабость и большую часть времени успешно игнорировал ее. Но не сейчас. Он не мог остановить потока мыслей. "Ты бы отказался от лучшего варианта своей жизни ради этой женщины? А она бы сделала то же самое для тебя? Наверное, нет, Люциус. Она вообще бросила бы тебя, будь у нее хоть капля здравого смысла! Она бы все сделала правильно... Видишь, тебе так же промыли мозги, как и ему. Ты ведь все для нее сделал бы, правда? Ты бы пережил даже изнасилование!" У него задрожали руки. "Когда ты сможешь контролировать собственную жизнь? Когда ты перестанешь позволять другим диктовать тебе, что делать?" — Пожалуй, никогда, — сказал он вслух. — Совсем никогда. "Тогда сделай это, дурак. Разве ты не хочешь жить там, где тебе никогда не придется принимать это решение?" Да, но чтобы иметь такую жизнь, он должен был принять это проклятое решение! Люциус застонал и обхватил голову руками. Он все шел и шел, и конца этому пути по-прежнему не было видно. * * * Его отец был угрюмцем. Драко мог видеть; их совместные сеансы терапии дали ему возможность читать те слабые варианты состояния, что рушили контроль отца над ситуацией. Хотя, справедливости ради, Люциуса больше не волновал никакой контроль. Это стало еще одной причиной, по которой Драко смог простить его. Наконец-то отец стал обычным и вполне настоящим человеком. Сейчас Драко был не на работе и специально ничего не планировал, чтобы расслабиться. Однако это было невозможно, когда отец был таким. Все, что он делал, это расхаживал, сидел, уставившись в пространство, нервничал, вздыхал, вздрагивал, ерзал и вообще выглядел так, словно ждал, когда очень больной друг или любовница выйдет из неотложной операции, имеющей только пятьдесят процентов шанса на успех. Сначала Драко оставил отца в покое, уверенный, что тот придет в себя. Но к окончанию четвертого часа стало понятно, что этого не произойдет. Чтобы сохранить рассудок отца, он должен был как-то отвлечь его. Драко все равно собирался полетать на метле. Снаружи было очень красиво, и он чувствовал себя слегка виноватым за то, что провел все утро в доме. Схватив метлу, он вошел в кабинет отца. — Отец, не хочешь ли ты полетать на метлах? На мгновение Люциусу захотелось сказать "нет", но затем он глубоко вздохнул и моргнул, будто проснувшись от глубокого сна. — Угу... Это было бы здорово. Драко уже забыл, как хорошо управлялся с метлой Люциус. Учителем молодого Малфоя был и впрямь талантливый человек. Да и вообще, Драко попал в Слизеринскую команду по квиддичу не только из-за денег и влияния. Он всегда удивлялся, почему отец никогда не играл в квиддич. В нем он был бы достаточно хорош. Но это был лишь один из многих, многих вопросов, на которые он, скорее всего, никогда не получит ответа. У него и сейчас были проблемы с ним. Хотя отцовская метла была старше, да и теоретически Люциус был тяжелее (хотя, возможно, не намного), он все равно переигрывал совсем новую, более шуструю метлу Драко. И это раздражало его. Он-то потратил на нее так много денег, а десятилетняя старая метла просто насмехалась над его покупкой. Он вздохнул и взялся за свою, прижимаясь к полированной деревянной ручке для улучшения аэродинамики. Он знал очень хорошо, что не метла важна, а ее наездник. Важен человек, летящий на метле. Он остановился параллельно с отцом. Люциус тоже распластался на своей метле, и его мантия развевалась за спиной. Несмотря на более холодную температуру вдалеке от земли, Драко вспотел. Судя по тому, как они летали, он был уверен, что и отец тоже. Вдруг неожиданно Люциус остановился и взмыл прямо к облакам. Извергая проклятия, Драко рванул за ним. Ему пришлось бороться с неумолимым встречным ветром, свистящим и воющим вокруг, и он видел только белизну облаков, в которую и собирался нырнуть. Затем он сделал это и почувствовал, как мельчайшие капельки воды сразу же конденсируются на его одежде и очках. Когда он вынырнул из мороси облаков, воздух уже был спокоен. Весь ветер, завывающий под ними, исчез как по волшебству. Драко ничего не видел, потому что очки запотели. Он услышал приглушенный голос, и внезапно слой остатков облаков исчез, открывая отца, указывающего куда-то своей палочкой. — Ты с ума сошел! — сказал Драко, втягивая в себя свежий, разреженный воздух. — Там было слишком ветрено. С этим Драко не мог не согласиться. Именно поэтому они оба вспотели и тяжко дышали. Из-за ветра очень трудно было управлять метлами. Отдышавшись, Драко оглядел над облаками то место, где они оказались. Солнце по дуге уже клонилось к Западу, и это удивило его: сейчас было гораздо позже, чем он думал. — А ведь предполагалось, что мы просто недолго полетаем... Сначала Люциус ничего не ответил. Драко смотрел, как отец перекинул ногу через метлу и сел боком на ручку — поведение, которое некоторое время назад заслужило бы у Драко определенное порицание. Ну, если его отец мог это сделать, то и он тоже. Драко осторожно перекинул ногу и повторил движение отца. Это действительно был гораздо более удобный способ отдохнуть на метле. — Тебе нужно куда-то идти? — спросил Люциус мгновение спустя. — Я не хотел бы причинять тебе неудобства. Он покачал головой. — Нет, у меня сегодня выходной, и я, наверное, останусь здесь на ночь. — Мы ведем такую захватывающую жизнь. — О да... — Драко посмотрел, обводя лицо отца взглядом, оно было слегка загорелым, даже обветренным, либо и тем и другим одновременно. Даже сейчас он выглядел отстраненным и каким-то встревоженным. Что же его так беспокоит? Драко глубоко вздохнул и решительно начал: — Что у тебя сегодня на уме? Люциус рассмеялся, но в его смехе не было ни капли веселья. — Ошибки, — сказал он. — Все те, что я уже совершил, и которые неизбежно совершу в будущем. Драко моргнул и попытался придумать ответ. Он не привык к такой откровенной честности, особенно со стороны отца. — Ну... это... это должно быть похоже на пытку, — собрался он через минуту. — Так и есть. — Может быть, я все упрощаю, но если это пытка, зачем зацикливаться на ней? — Драко подцепил крошечную занозу на метле. — Ты не можешь изменить прошлое. Ты можешь только научиться на них и попытаться использовать это, чтобы предотвратить их в будущем. По крайней мере, так говорит целитель Ньюбери. Он пытался быть полезным, но на лице отца появилось страдальческое выражение. Это нервировало. Драко попытался сообразить, где же он ошибся; в его намерения не входило ухудшать эту ситуацию. Однако, как только у него появился этот раненый взгляд, Люциус смягчил его и поднял глаза, чтобы взглянуть на Драко. — Да... Ты прав, — предложил он с усталой улыбкой. — Я не знаю, как ты стал таким умным, имея меня в качестве отца. Драко пожал плечами. — Ну... зато мама у меня очень умная. Это вызвало у Люциуса искреннюю усмешку. — Да, это точно. Должно быть, так оно и есть... А вечером Драко пригласил его зайти в спортзал. Это был не первый раз, когда он приглашал отца, но первый раз, когда Люциус принял приглашение. Потому что знал, это единственный способ заснуть с наступлением ночи, вымотаться до предела. Длинная, слегка безрассудная муха оставила вмятину в его энергии, но разум отказывался отключаться напрочь. Как только Драко показал ему, как пользоваться большинством тренажеров, Люциус начал изматывать себя. И за очень короткое время понял, почему Драко любит это делать, потому что это дает ему возможность сосредоточиться на чем-то другом. В течение двух благословенных часов мозг его был абсолютно пуст. — Что за внезапный интерес к фитнесу? — спросил Драко, когда они закончили, протягивая ему полотенце. — Просто любопытство, — ответил Люциус. Он был поражен тем, как сильно вспотел, он почти не замечал этого, пока не остановился. Однако занятия пойдут ему на пользу, а горячая ванна перед сном, он надеялся, сделает его сонным. — Завтра у тебя все будет болеть. Возможно, у меня есть где-то припарка для мышц... — Со мной все будет в порядке, — отстраненно произнес Люциус. Боль в мышцах не имела никакого значения. Когда-то он уже нашел в себе силы работать, заботиться о своем ребенке и вести внешне нормальную жизнь, когда каждый дюйм его тела кричал от Круциатуса. Небольшая самопроизвольная болезненность не смутила бы его. — Ты уверен? — спросил Драко. Люциус знал, что на самом деле он спрашивал не о мышечной припарке. Это было что-то другое. И хотя он совсем не был уверен, он сказал: — Да, уверен. Лаванда должна была его успокоить, и хотя тело действительно очень ценило погружение в мягкую постель после ванны, разум отказывался капитулировать. Люциус не мог держать глаза открытыми, мозг продолжал работать. На этот раз мысли кружились вокруг Драко. Познает ли он когда-нибудь именно такие отношения со своим сыном, если изменит прошлое? Ведь они с Драко сблизились по-настоящему только после взаимной вражды. Нет, раньше, когда Драко еще был юным, их отношения были отношениями идола и его поклонника. И это был шаг вперед по сравнению с тем, как Люциус относился к своему собственному отцу, но все же они (те отношения) все еще были далеки от функциональности или заботы. Кто мог сказать, что он не повторит тех же ошибок, если воспользуется хроноворотом? В качестве примера как воспитывать детей у него был только собственный отец. И хотя Люциус всегда знал, что не хочет быть таким, как Абраксас, он не знал другого способа общаться со своим ребенком. Конечно, его подход был гораздо мягче, более заботливым, даже ласковым, как сказали бы некоторые, но (в то же время) не менее суровым. Когда Драко не оправдывал его ожиданий, он тут же упрекал его. В некотором смысле это было еще хуже, потому что Драко порой равнял его с самим Мерлином. По крайней мере, Люциус ожидал этого от собственного отца, и поэтому был готов к обычной порке языком (или даже больше). Но Абраксас не изменится, если Люциус вернется в прошлое. Он будет воспитывать своего сына точно так же. И возможно... возможно, если бы юный Люциус никогда не был так ужасно изуродован тем маглом, он смог бы пережить родителей и даже превратиться в кого-то другого... более понимающего. И если бы в его сердце было больше доброты, больше способности искать и понимать любовь, он бы воспитал Драко по-другому, когда тот появился. Если бы... Люциус сглотнул. До сих пор он об этом не думал. Ведь это могло означать отдаление от собственного сына, единственного человека, который и помог пережить ему некоторые из худших лет его жизни, просто существуя. На карту было поставлено больше, чем Гермиона, больше, чем долгий путь к счастью, его величайшее творение — тот, кого он любил, даже когда понятия не имел, что же такое любовь. И именно тогда тревожно сомневающийся голос в его голове затих, потому что он все равно очень любил Драко... * * * — Я не смог бы объяснить вам этот пергамент, даже если б и попытался. Это самая продвинутая форма арифмантики из существующих. Очень немногие могут понять ее, — голос невыразимца был холодным, но в то же время сочувствующим. — Мне очень жаль, мистер Малфой. Я знаю, что это трудное для вас время... Люциусу очень хотелось увидеть лицо этого человека. Странно для того, кто когда-то с таким упоением носил маску. Он посмотрел вниз на беспорядок букв, цифр и символов перед собой. Они были просто еще одной маской: скрывали изгибы и повороты темпоральной магии, защищая ответы, которые он искал. — А специалист по арифмантике не сможет прийти на прием? — спросил он, уже зная ответ. — Понятно, что он очень занят, да и наша политика не допускает прямого контакта с просителями. Он должен оставаться объективным, совершая свои расчеты. — Но мне нужно знать, что они означают. Нужно понять, как они рассчитываются, — Люциус почувствовал, как нарастает нетерпение, и постарался не выдать его голосом. — Я не могу принять это решение, не имея представления о том, что произойдет потом. — Но вы же знаете, что результат будет благоприятным. Люциус в отчаянии закрыл глаза. — И что это означает? Для меня недостаточно информации. Это может означать, что меня не изнасиловали в тот день, но по-любому это могло произойти на следующей неделе. Или это вообще может означать, что вся моя жизнь — просто лучи радуги и поля маргариток с этого момента. Вы бы смогли бы пойти на такой риск? Невыразимец шевельнулся. До сих пор оба избегали обсуждения того, что именно содержит просьба Люциуса о хроновороте. Но сейчас Малфой выставил это на всеобщее обозрение. — Я понимаю ваши чувства, — ответил невыразимец. — Честно говоря, удивлен, что ваш запрос одобрен. Никогда не видел, чтобы кто-то, отправившись в прошлое дальше, чем на десять лет, достиг бы положительного результата. — Тогда это, должно быть, ошибка, — в глубине души Люциус надеялся, что это так. Это снимет с его плеч невероятное бремя выбора. — Нет, это не ошибка. Арифмант трижды пересчитал, чтобы быть уверенным. Вот почему это заняло так много времени. Люциус заметил, что у него дрожат руки. Ему не очень-то удавалось сдерживать кошмарное сочетание разочарования, растерянности, вины и откровенного горя, кипевшего в нем. Он прижал пальцы к лицу и вздрогнул, поняв, какие они липкие. — Каким же образом? — сказал он сквозь них. — И как я должен сделать этот выбор? Последовала долгая пауза. Затем невыразимец наклонился вперед. — Я скажу вам то, что говорю всем, оказавшимся на вашем месте. Есть три вещи, которые вы должны помнить о путешествиях во времени. Во-первых, все, что должно произойти, уже произошло, независимо от того, в прошлом это или в будущем. Во-вторых, доверяйте своим инстинктам, потому что они лучше вашего мозга знают, что правильно, а что нет. И в-третьих, всегда есть другой вариант. — И это все?— устало спросил Люциус. "Значит, выбор не делать выбор..." Последовала еще одна долгая пауза. Люциус прислушался к громоподобному реву тишины вокруг них. — И люди действительно вправе не выполнять разрешенный запрос? — Срок действия вашего запроса истекает через шесть месяцев. Если вы сможете выбросить это из головы, это решение больше не будет вашим. — Я не мог выбросить это из головы и заснуть прошлой ночью. Я умру раньше, чем пройдет шесть месяцев. — Если это так, вы примете решение и выполните его, — к его удивлению, невыразимец протянул руку и положил ее ему на плечо. — Я не могу предложить вам ничего большего, мистер Малфой, и поверьте, мне это нравится не больше, чем вам. Он не мог прочитать все тексты по арифмантике, которые были в библиотеке Малфоев. Даже если бы и смог, это было бы бессмысленно: он никогда не изучал этот предмет в школе, потому что древние руны интересовали его больше. Если он хочет понять то, что видел на пергаменте в Отделе Тайн, ему придется пройти через шесть лет постХогвартского обучения и еще ученичества у мастера, как и тому бедному арифманту. Именно в этот момент, окруженный стопкой книг и сбитым с толку домовым эльфом, он понял, что его поиски ответов тщетны. * * * А через два дня он покинул Малфой-мэнор. Ответов так и не было, и хотя ему приятно было проводить время с Драко и Нарциссой, он чувствовал себя только наполовину полным без Гермионы. "Жду твоего возвращения", — говорилось в записке. Даже зная, что он что-то скрывает от нее, она не сердилась, ничего не требовала и по-прежнему доверяла ему. Со временем он знал, что уступит ей... но даже до тех пор он был бесконечно благодарен Гермионе за то, что она не нуждалась ни в каких ответах. Когда он вернулся на виллу, она была на занятиях. Все было так же, как он оставил, за исключением пары ее туфель, забытых под столом. Очевидно, она воспользовалась его отсутствием, чтобы что-то узнать о нем. Он улыбнулся, представив ее свернувшейся в кресле калачиком с серьезным и сосредоточенным выражением лица. Его все еще удивляло, что он по-прежнему находит ее склонность к книгам такой милой. Сейчас ему очень хотелось, чтобы Гермиона оказалась дома. Хотелось обнять ее, поцеловать, вдохнуть запах волос. До этой поры оставалось всего несколько часов, но одиночество казалось ему слишком долгим. Вот так он и оказался на кухне. Джо-Джо стала единственным вариантом общения, поскольку Паоло не отвечал на его зеркальные вспышки, да и сама она, казалось, не возражала, хотя и бросила на него взгляд, граничащий с истерикой, когда он попросил ее научить его готовить что-нибудь. — Это не потому, что мне не нравится твоя стряпня, — быстро сказал Люциус, понимая, что такая безобидная просьба может вызвать у домашнего эльфа просто какой-то нервный срыв. — Ты замечательно готовишь. Я просто хочу сделать что-то хорошее для Гермионы. Глаза Джо-Джо загорелись, как будто предыдущего напряга и не было. — О! — взвизгнула она. — Мастер Люциус такой романтичный. Госпожа Гермиона будет очень довольна! — Это зависит от того, что я положу ей на тарелку, — сухо ответил Люциус. — Я ведь никогда раньше ничего не готовил. — Это очень просто! Мастер Люциус будет великолепен в этом! И он не смог убедить эльфийку в обратном, хотя дважды и обжегся, перепутал мерные чашки, запачкал волосы едой и чуть не уронил острый нож себе на ногу, готовя блюдо, которое сама Джо-Джо, вероятно, могла приготовить даже во сне. "Он вернулся домой", — Гермиона услышала, как он разговаривает с Джо-Джо, едва переступив порог. — Я знаю, что это не должно так выглядеть. — Нет! Выглядит оно чудесно! — заверила его Джо-Джо. — Возможно, но прекрасно деформировано, — фыркнул он. — И что там прекрасно деформированно? — вмешалась Гермиона, подходя к столовой. Люциус резко обернулся, застигнутый врасплох, и застенчиво улыбнулся. — Эм-м... наш ужин. Она посмотрела мимо него на стол. Там располагалось основное блюдо, которое не было сразу узнаваемым, с какими-то зелеными овощами и итальянским хлебом. Пахло это все просто потрясающе. — А в чем дело, Джо-Джо? Что это? — спросила она. — Спросите мастера Люциуса! — ответила эльфийка, готовая взорваться от радости. Гермиона оглянулась на Люциуса, смущенная необычайной дерзостью Джо-Джо и замешательством своего возлюбленного. И тут ее осенило. У Люциуса в волосах был соус, на брюках — пятна муки, а на порезанном пальце — повязка. Он, вероятно, собирался привести себя в порядок и переодеться до ее возвращения домой, но занятия закончились сегодня немного раньше. — Это что, ты приготовил? — недоверчиво спросила она. — Я пытался, — ответил он. — Но, скорее, это все-таки было сделано Джо-Джо. Я как бы стоял там и попеременно то ронял вещи, то ранил себя. — Не слушайте его, мисс Гермиона. Мастер Люциус — настоящий самородок. Гермионе пришлось засмеяться над выражением, исказившем лицо Люциуса. Она привстала на цыпочки и поцеловала его. — Спасибо тебе. — Не стоит благодарить меня, пока не съешь его и при этом останешься в живых, — пробормотал он. Поток любви захлестнул Гермиону, и она снова поцеловала его, на этот раз более чувственно. Джо-Джо немедленно убежала, она знала, как быстро поцелуй может превратиться во что-то большее между этими людьми, и изо всех сил старалась больше не быть свидетелем этого, не потому, что ее беспокоило это, а потому, что такие отношения должны были оставаться сугубо личными. Люциус и Гермиона так и не заметили ее ухода. Гермиона была рада, что он наконец-то дома, и чувствовала себя согретой с головы до ног его заботой. Она обвила руками его торс и сжала. — Ты такой милый, как бы ты ни пытался притвориться, что это не так. — Хм, — ответил он, зарывшись лицом в ее волосы. — Скорее всего, горький старик с редкими вспышками сладости, — Люциус крепко обнял ее в ответ, на мгновение подняв с пола. — Кто это тут горький старик? — возмущенно поинтересовалась она. Гермионе все еще было любопытно, что же заставило его уйти, а еще больше — что заставило его так расстроиться несколько дней назад. Однако сейчас это настроение никак не проявлялось: он казался в хорошем расположении духа, хотя и был немного смущен собственным романтизмом. Его руки прочертили мягкие узоры на ее спине. — Я, пожалуй... Хотя ей до смерти хотелось допросить его, Гермиона взяла себя в руки. У нее возникло ощущение, что если оттолкнет его, то он только отдалится еще дальше. По какой-то причине он должен был держать все при себе, а она должна доверять ему. Он безоговорочно доверил ей так много вещей на протяжении их отношений, и теперь она тоже должна была оказать ему такую же любезность. Она отпустила его и улыбнулась. — Может, поедим? — На свой страх и риск. Я пойду... переоденусь. Гермиона оглядела его — засохший соус в волосах, рубашка с тремя расстегнутыми пуговицами, легкая неуверенность на лице — и поняла, что он ужасно нервничает. Для нее всегда было полной загадкой, как этот человек существовал все годы, не имея возможности показать свою истинную сущность. Эта холодная, высокомерная внешность была совсем не его. — В переодевании нет необходимости, — сказала она и взяла вилку. Оказалось, что хотя его первое кулинарное творение было внешне не самым привлекательным, но было довольно хорошим. Не желая отставать, Гермиона ответила тем же и через несколько дней даже попыталась что-то приготовить. По общему мнению, первая попытка Люциуса оказалась лучше. Это зажгло огонь в Гермионе, перфекционистке по сути, и они каждую неделю начали готовить ужин вместе. Джо-Джо поначалу стонала из-за того, что ей уменьшили фронт работ, но, казалось, искренне наслаждалась обучением незадачливой ведьмы и волшебника, вторгшихся на ее территорию. А однажды вечером, когда они пробовали домашний минестроне, салат и свежеиспеченный хлеб, Гермиона сказала: — Знаешь, Джо-Джо, ты должна собрать свои рецепты в книгу. Они все такие вкусные. Люциус кивнул в знак согласия, поскольку рот его был полон — он был известен тем, что пробовал все, когда готовил, и таким образом почти наедался, прежде чем еда была готова. Как бы ни ругали его Гермиона и Джо-Джо, но каждый раз ловили Люциуса на том, что он откусывает то одно, то другое. Ни один никогда раньше не видел, чтобы домашний эльф краснел. Джо-Джо покраснела до кончиков заостренных ушей, пробормотав: — О, хозяин и хозяйка слишком добры, но в рецептах Джо-Джо нет ничего особенного. — Нет, я думаю... — Гермиона что-то заподозрила. — Да и я мог бы помочь тебе издать ее, как сделал это со своей книгой, — добавил Люциус. Джо-Джо нервно сцепила руки. — Ну, просто... Джо-Джо совсем не умеет писать. — Что? — в ужасе воскликнула Гермиона. — Джо-Джо совсем не умеет ни читать, ни писать, — призналась эльфийка, и ее плечи опустились от стыда. — Этого не может быть, — сказал Люциус. — Мы давали тебе письменные списки, и ты всегда возвращалась с точно купленными вещами. — Джо-Джо спрашивала других эльфов в поместье, и они ей говорили. На кончике языка Гермионы вертелся вопрос, почему Люциус учил читать и писать других эльфов, а не Джо-Джо, но потом она вспомнила, что Джо-Джо изначально не принадлежала ему. — Беллатрикс и Родольфус, должно быть, не учили своих эльфов, — сказал он, придя к тому же выводу. Джо-Джо кивнула. — Госпожа Лестрейндж говорила, что "любопытным слугам нечего быть грамотными". Рука Гермионы сжала деревянную ложку, которую держала, до такой степени, что костяшки пальцев побелели, а сама ложка задрожала. — Вот же сука! — Согласен, — пробормотал Люциус. — Джо-Джо, завтра я хочу, чтобы ты отправилась в Малфой-мэнор и сказала Тибби, чтобы та как можно скорее начала учить тебя читать и писать. — Нет, — ответила Гермиона. — Мы сами научим тебя, Джо-Джо. Люциус удивленно посмотрел на нее. Выражение лица Гермионы не терпело никаких возражений, по крайней мере таких, которые он пожелал бы высказать, чтоб не провести следующую неделю, ночуя на диване. — Это будет справедливо, не так ли? — продолжила Гермиона, сверкая глазами. — Джо-Джо учит нас готовить, а мы научим ее читать и писать. Тогда ты сможешь написать свою поваренную книгу, Джо-Джо. — Неужели? — пискнула эльфийка, широко раскрыв глаза. — Точно. Верно же, Люциус? Он бы с большим удовольствием передал эту задачу и другим эльфам, но несогласие с Гермионой в этом состоянии было не лучшим вариантом. Поэтому, сунув в рот еще ломтик огурца, он неохотно сказал: — Конечно научим, милая.