Голод_Жажда_Безумие

http://images.vfl.ru/ii/1581939829/f40cd714/29608365.jpg Неделю спустя он наблюдал, как Гермиона сидит за столом с Джо-Джо, изучая азы алфавита. Эльфийка внимательно слушала и бодро изучала прочитанное. Впрочем, этого следовало ожидать, поскольку сама ее неграмотность лишь говорила о прекрасной памяти Джо-Джо. Ведь та делала по памяти почти все на протяжении всей жизни. Мысль, которая много раз приходила ему в голову, снова вернулась. Гермиона была бы замечательной матерью. Она была такой доброй, такой терпеливой, такой щедрой... у любого ее отпрыска будет блаженное детство, и он обязательно вырастет в замечательного человека. Боль рикошетом пронзила грудь. Если она останется с ним, то никогда не сможет иметь детей. Он посмотрел на свои руки, не в силах отогнать эту мысль. Никогда Люциус не ожидал, что их отношения продлятся так долго, и не горел желанием иметь еще детей, так как с первым из них облажался почти по-королевски... вот почему так боялся иметь других. Теперь казалось, что эти мысли поселились в нем надолго, и к нему подкралось некое чувство вины. Это была еще одна жертва, которую она должна была принести, оставаясь с ним... — Люциус? Он внезапно отвлекся от мрачных мыслей, не понимая, как долго в них барахтается. Должно быть, прошло какое-то время, потому что Джо-Джо уже нигде не было видно, и стало намного темнее. Гермиона выжидающе смотрела на него. — Хм? — С тобой все в порядке? — Да, — солгал он. — Просто задумался. ______________________________________________________________________________ — Ну и как у тебя? — спросил Люциус за обедом. Терезиас поднял бровь. — Как у меня что? Люциус вздохнул. — Как твое свидание с Андромедой. Как все прошло? На лице целителя появилось выражение ужаса. — А я тебе и об этом рассказал? — Да, после званого обеда. Целитель поморщился. — Я просто был пьян. Как тебе не стыдно, Люциус, пользоваться моей слабостью. Тем более что сам предупреждал меня о бывшей жене! — Но я ничего не выуживал! Ты добровольно предоставил информацию! — Я?! Люциус усмехнулся. — Да... Ты спросил меня, почему я никогда не говорил тебе, что у Нарциссы такая привлекательная сестра. — Тьфу ж ты... Больше никогда не пойду ни на одну из твоих вечеринок. — Ты увиливаешь от вопроса, — настаивал Люциус. — Ну, как прошло свидание? — Ты действительно проделал путь до Ванкувера только ради этого? — спросил Терезиас. — Нет. Я должен спросить тебя еще кое о чем, но сначала об этом. Терезиас вздохнул так, словно Люциус просил его сделать себе операцию без наркоза. — Все в порядке. — Просто прекрасно? Ты ее поцеловал? — Вы, сэр, просто любопытствующий шутник. — Это Гермиона хочет знать, не я, — солгал он. — Можешь сообщить ей, что джентльмены никогда не рассказывают о своих поцелуях, — резко возразил Терезиас. — Ладно... Когда второе свидание? — Ар-р... это уже произошло. И... может быть, и третье, — признался целитель. Люциус расчетливо улыбнулся. — Она уже познакомилась с собакой? Когда после войны он впервые начал регулярно видеться с Терезиасом, то думал, что Джеральд — это человек. Судя по тому, как Терезиас говорит о нем, старина Джерри был либо его соседом по комнате, либо парнем. Когда однажды вечером Терезиас пригласил его к себе на ужин, Люциус наконец-то встретил Джеральда во всей его собачьей красе, то так долго хохотал, что чуть не заплакал — а тогда это и вправду было редкостью. — Да, она понравилась Джерри, — пробормотал Терезиас в стакан с водой. — Ну, с его благословения ты, конечно же, можешь жениться. — О... заткнись! Люциус ухмыльнулся и пропустил это мимо ушей. У него была вся необходимая информация. Прошло несколько минут, мужчины обедали в уютном молчании. В конце концов Терезиас оправился от смущения и заговорил: — О чем еще ты хотел меня спросить? Люциус огляделся по старой, параноидальной привычке. В ресторане было еще две группы, но они находились достаточно далеко, чтобы ничего не подслушать. Тем не менее он наклонился вперед и понизил голос. — Я хотел спросить тебя о детях. Есть ли какой-нибудь способ для меня, это возможно? Терезиас на мгновение растерялся. Потом пришел в себя, и глаза его загорелись. — Вы с Гермионой хотите завести ребенка? — Говори тише! — с тревогой попросил Люциус. — Нет, дело не в этом. Я просто хочу знать, возможно ли это... — Ну, всегда есть возможность усыновления. — Терезиас, никто в здравом уме никогда не позволит мне усыновить ребенка. Во всяком случае, никто в волшебном мире. Целитель нахмурился. — Кроме этого, я действительно не уверен. Мне придется провести кое-какие исследования... спросить кого-нибудь. Если такая возможность есть, я найду ее для тебя. — Спасибо тебе. — Пожалуйста, — Терезиас откинулся на спинку стула, оценивающе глядя на сидящего напротив него волшебника. — Знаешь, забавно, что ты спросил о Джерри. Я думаю, он тоже скучает по тебе. Раз уж ты здесь, тебе надо ненадолго заехать ко мне домой и повидаться со стариком. Кстати, там мы тоже сможем заняться кое-какими исследованиями. _____________________________________________________________________________ И вот он вернулся домой гораздо позже, чем намеревался, с собачьей шерстью и слюнями на брюках, в голове гудело от того, что узнал. Был способ, маггловский метод. Это было очень дорого и включало в себя много научных терминов, которые Гермиона поняла бы лучше, но это не имело значения. Он мог бы подарить Гермионе детей, если б она захотела. Ей не нужно было жертвовать материнством. Он был так счастлив, что Гермиона даже не знала, что делать в течение следующих нескольких дней. Он не казался совершенно счастливым, потому что это крошечное знание заставляло его чувствовать такую радость; раньше у него не было намерений иметь больше детей. Было просто приятно знать, что если Гермиона хочет иметь с ним семью, он сможет ей помочь. Не было ничего, что он не хотел бы ей дать... за исключением, пожалуй, общественных отношений, которые с каждым днем казались все менее и менее важными. Он снова вернулся к мыслям о жизни с ней, и постепенно все тревоги, связанные с хроноворотом, начали исчезать из его сознания. Оставалось всего пять с половиной месяцев. Он думал об этом время от времени — в те опасные минуты и часы, когда его мысли были заняты другим, — но если Люциус и был хорош в чем-то, то это структурировало его жизнь вокруг некоего весьма удобного отрицания. Все, что ему нужно было делать, — просто быть настолько занятым, чтобы у него не оставалось времени на размышления о запросе на хроноворот, да и вообще ни на что, кроме еды, сна и Гермионы. Теперь, когда в поместье предстояло еще много работы — разборка жилища матери, постоянное сотрудничество с министерством и постоянные контакты с общественностью, — все это казалось ему несколько чересчур. Каждую ночь он впадал в какое-то изнеможение, но не меньше радовался и тому, что рядом всегда оставалась Гермиона. Время от времени она предупреждала его, чтобы он не перетруждался. И помнил о том, что болен, а усталость всегда может ослабить его иммунитет. Люциус хотел успокоить ее и успокоить себя, но это казалось невозможным; если бы он по-прежнему думал об изменении прошлого, игры разума догнали бы его. Он жалел, что не может воспользоваться Омутом памяти. Почему он не мог просто удалить воспоминания о запросе хроноворота из своего сознания, позволить им бродить в этом омуте вместо своей головы... но что бы тогда было с его душой? Как и в случае с первым событием, с которого все началось, это оставляло слишком много шансов для утечки. Насколько бы хорошо он ни прятал Омут памяти, всегда оставался шанс, что его кто-нибудь найдет, а после событий с Алоизием Паундом он все-таки предпочитал держать свои воспоминания в голове. И поэтому Люциус решил ничего не решать. А изгнание воспоминаний делало другой выбор; это было твердое "нет", и он не был готов зайти так далеко. Амбивалентность, вот что мучило его. Категорически отвергнуть это он не мог, она казалась слишком долгой. Так он и сгорал — проводя время с Гермионой, вычищая остатки тьмы из своего дома, наводя порядок в поместье матери, которое он хотел отдать сыну, выступая перед прессой, сочиняя при свечах, занимаясь обучением эльфийки чтению, посещая Терезиаса, Паоло с Элизабеттой, иногда посещая сеансы терапии с Драко, обедая с Нарциссой — и знал, что уже очень скоро доберется до фитиля. Шли месяцы, а он все надеялся, что ему удастся избежать этого. Все это того стоило. И однажды утром Люциус проснулся бы и, лежа в постели, бездельничая, подумал бы про себя: а ведь когда-то я мог бы все изменить, но те дни остались в прошлом, и останутся там навсегда. Он повернулся и поцеловал Гермиону в висок. Она уже спала, дыхание было медленным и ровным. У нее завтра был экзамен. Люциус обнял ее и крепко прижал к себе. "Да, там они и останутся". За последние несколько месяцев Люциус пристрастился ко сну. И все же иногда у него появлялись круги под глазами. Он слишком много работал. Это беспокоило Гермиону, но он казался таким довольным, несмотря ни на что, и она была твердо убеждена в том, что нельзя чинить то, что не сломано. Она оставила его в покое и просто наслаждалась тем, как протекает их совместная жизнь. Сегодня она устала из-за экзамена. Он был легким, и она знала, что справилась с ним, но физическое сидение и размышление в течение двух часов было утомительным, и Гермиона с нетерпением ждала, когда можно будет немного вздремнуть. Удивительно, но Люциус все еще был в постели. Он лежал на животе, и одна нога торчала из одеяла. Улыбнувшись, Гермиона сняла туфли и осторожно забралась на него сверху. Он медленно проснулся, и легкая улыбка тронула губы, как только она сделала это. — Доброе утро, — промурлыкал Люциус. — Тебе нужен поцелуй на удачу перед экзаменом? — Я уже приняла его, но все равно приму еще один, которым ты поздравишь меня с победой. — Что? Который час? — Около половины одиннадцатого. — Черт, — пробормотал он. — Я собирался поработать в Австралии. — Что ты делаешь с этим домом так долго? — спросила она, играя с прядью его волос. — Хочу отдать Драко как чистый лист. Хочу, чтобы этот дом действительно принадлежал ему, а не просто достался в наследство от какого-то чужака. И учитывая, насколько отвратительным был вкус моей покойной матери к украшениям, это оказалось непростой задачей... — А почему бы тебе не позволить Драко самому выполнить эту работу? — Я его освобождаю, а не ремонтирую для него. Если он хочет, чтобы все было презентабельно, ему и придется сделать это самому, — Люциус усмехнулся. — Я вовсе не жажду награды. — О, в этом я не уверена, — тихо ответила Гермиона. Люциус повернулся, сбросив ее со спины. А, оказавшись на боку, потянулся, чтобы прижать к себе. — Я ненасытен только тогда, когда дело касается тебя. Это ведь не грех, правда? Гермиона поежилась от щекотки его губ на своей шее. — Не-а. — Ну, теперь, когда мы это установили... — его руки скользнули ей под блузку, вызывая небольшие электрические разряды на коже. — Кажется, я должен тебя поцеловать. Через девяносто минут они все еще лежали в постели, когда вдруг перед ними появилась Джо-Джо с дневной почтой. Теперь ей было поручено прочитывать им первую страницу "Ежедневного пророка"; и теперь она уже очень редко спотыкалась на словах. Гермиона внимательно слушала, а Джо-Джо наоборот очень гордилась собой, читая. Люциус же не слушал вообще. Он вообще был поглощен попыткой втянуть ее во второй сеанс секса. К счастью, день был неторопливый, и в Пророке не оказалось ничего существенного. Джо-Джо быстро закончила и поспешно вышла, и это было хорошо, — Гермиона почувствовала, как рука Люциуса скользнула под одеяло и проникла между ее ног. Сопротивление угасало с пугающей скоростью. А ведь все, чего ей хотелось, забравшись в постель, — просто вздремнуть. "Удивительно, как меняются планы". Улыбаясь, Гермиона позволила соблазнить себя на второй сеанс. _____________________________________________________________________________ Он тихонько прошелся по комнате в поисках почты. Гермиона спала, видимо, утомленная экзаменом и чрезмерным обилием секса. В кои-то веки именно она выглядела усталой, а не наоборот, и поэтому Люциус решил позволить ей поспать столько, сколько захочет. Так и было. Джо-Джо оставила почту на стуле у камина. Люциус сгреб в охапку пергаменты и положил ее на стол. Он ожидал некоей корреспонденции от австралийской компании, которой оплатил за переделку ландшафта в поместье своей матери. Хотя там уже начиналась зима, до сих пор оставалось тепло, а вот ландшафтный дизайн никогда не был его специальностью. У него всегда было достаточно дел внутри, чтобы позволить кому-то еще побеспокоиться об окружающем поместье мире. Конечно же, оценка компании оказалась достаточно высокой. И это было разумно, у нее была очень хорошая репутация — он проверил отзывы о ней у местных жителей — поэтому он чувствовал себя комфортно, отправляя им письмо, чтобы подтвердить свой заказ. Наконец-то все эти отвратительные полумертвые розовые кусты исчезнут, и территория вокруг бассейна перестанет напоминать заросли джунглей. Он уже был готов отбросить почту в сторону, пока не добрался до последнего конверта. Увидел штамп обратного адреса и выругался. Что нужно от него Департаменту тайн? Невыразимец сказал, что они оставят его в покое... Возможно, это было просто предупреждение, чтобы напомнить ему, что осталось всего шесть недель до последней возможности использовать хроноворот. Три месяца назад они как раз прислали что-то похожее. Да, скорей всего, все именно так и есть. Он мог бросить бы письмо в камин и просто забыть о нем. Но это была не печатная форма. Оно было написано от руки и явно персонализировано. С растущим ужасом он прочитал закольцованный курсив. "Мистер Малфой, Считаю своим долгом сообщить вам, что в отношении вашего запроса на использование хроноворота произошли изменения. В ваших же интересах как можно скорее явиться в отдел тайн, чтобы мы могли это обсудить. Пожалуйста, спросите невыразимца №47, когда придете. Я заранее переговорил с аврорами, чтобы предотвратить любое препятствие или задержку. Спасибо. Сорок седьмой". Да твою ж мать... Похоже, это важней, чем что бы то ни было. Люциус провел рукой по волосам. Может быть, арифмант снова прогнал цифры, и оказалось, что его просьба не так уж и выгодна... Он мог только надеяться. Вздохнув, Люциус встал и отправился одеться получше. Не годилось появляться в министерстве в магловских пижамных штанах. ______________________________________________________________________________ Никто не остановил его, когда он пришел. Спуск на девятый уровень был одиноким, полным жужжания, каких-то щелчков и писка. Люциус размышлял над украшениями в лифте, чтобы как-то успокоиться. В последний раз, когда кабина была обновлена, это явно была эпоха ар-деко. Иногда было забавно, как магический и магловский миры сливались воедино. Забавно также, что он никогда не замечал этого, пока магловский мир не появился в его жизни из-за болезни... и из-за Гермионы. Он вышел в зловещий выложенный плиткой коридор. На отполированных плитках Малфой выглядел не более чем бледным пятном, волосы вызывающе отражались от блестящих поверхностей. Каблуки ботинок щелкали и отдавались эхом, когда он пытался вспомнить, в какую сторону идти к стойке администратора. Кто-то из них, конечно же, присутствовал здесь, но поскольку по дизайну помещения ничего нельзя было разобрать, найти его было трудно. В конце концов он нашел нужного сотрудника. Люциус мог бы сказать, что человек за стойкой скучает, хотя и не видел его лица. На языке тела ясно читалось безразличие. — Чем я могу помочь вам? Люциус откашлялся. — Мне нужно поговорить с сотрудником номер 47. — Сейчас, — невыразимец нажал кнопку за столом и наклонился к микрофону, не замеченному Люциусом. — Номер 47, пожалуйста, подойдите к стойке регистрации. К вам посетитель, — покончив с этим, он поднял глаза на Люциуса. — Можете присесть. Он скоро подойдет. Люциус едва коснулся стула, как в комнату вошел человек в черном. — Мистер Малфой, спасибо, что пришли. Я надеялся, что ты ответите быстро. — Ваша формулировка не оставила мне выбора, — ответил он. — Прошу прощения, если вас встревожило это. Нужно было поговорить с вами как можно скорее. Будет лучше, если вы последуете за мной... Люциус кивнул и позволил снова увести себя в недра министерства. Однако направлялись они туда уже не тем путем, каким шли в прошлый раз. Пока они шли, его вдруг охватило странное чувство дежавю, и он резко остановился. Невыразимец оглянулся на него. — Мистер Малфой? Люциус облизнул губы. — Куда мы едем? — В зал пророчеств. Глубокий вдох. — Почему туда? — Потому что очень важно, чтобы вы кое-что увидели. — В зале пророчеств? Чувствуя дискомфорт, невыразимец заколебался. — Да. У Малфоя началась головная боль. Он не хотел больше никаких сюрпризов. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое, хотел не обращать внимания на весь этот беспорядок. Люциус даже пожалел, что не бросил письмо в огонь. Он пожалел, что вообще обратился с такой просьбой. — Пожалуйста, мистер Малфой. Я знаю, что это было ваше желание держать дистанцию. Я бы не пригласил вас, если бы это не было крайне важно. Он медленно кивнул. Хотя он не мог видеть лица невыразимца, в его голосе слышалась резкость. Что бы его ни ждало, это было очень серьезно. — Я в порядке... На столе стояло тридцать шесть шариков, расположенных рядами по шесть штук. Перед ними находился еще один, облачный и грозный. Невыразимец жестом пригласил его сесть. Люциус так и сделал, настороженно разглядывая пророчества. Пророчества и раньше доставляли ему неприятности, и он не особенно любил их. — То, что я собираюсь сказать вам, не должно выйти за пределы этой комнаты, мистер Малфой. — Конечно, не выйдет, — сердце Люциуса забилось немного быстрее в ожидании того, что услышит. — За последние четыре недели мы заметили закономерность в некоторых пророчествах. Каждое пророчество на этом столе предвидит какое-то нападение. — Какого рода это нападение? — сразу же заинтересовавшись, спросил он. — Возрождение антимагловских и антимаглорожденных сил. Последние последователи Волдеморта, скорее всего. — Я думал, что большинство из них выслежены. — Большинство из тех, о которых мы знали, да... Но уверен, что есть и много тех, кто залег на дно. Мы понятия не имеем, кто там и что именно они планируют. — А что говорят сами пророчества... что, по их словам, должно произойти? Невыразимец вздохнул и покачал головой. — Они расплывчаты, как и все пророчества. Поэзия, открытая для интерпретации. Однако есть одна вещь, которая не вызывает сомнений: все они предвидят смерть некоторых очень важных людей. — Кого? — Не могу сказать вам. Но это серьезно, очень серьезно. Это может снова втянуть нас в полномасштабную войну. Люциус пожевал губу. — Не думаю, что они назначают вам свидание. — Нет. Никаких временных индикаторов вообще нет. Но у нас есть одна надежда, — он протянул руку, чтобы забрать пророчество, которое стояло в одиночестве. — Примите это. — Что? — Возьмите его. Люциус посмотрел на протянутую руку. — Но... почему? — Потому что мы решили, что речь идет, прежде всего, о вас. Он моргнул. Затем отодвинул стул, качая головой. — Нет. Нет, я не буду проживать свою жизнь по какому-то там пророчеству. Я уже усвоил этот урок. — Я понимаю ваши сомнения, но, пожалуйста, если вы цените тех, кого любите, возьмите его. Люциус уставился на невыразимца, его переполняли эмоции. Пророчества... какие они вообще огромные неприятности. Он сомневался в том, что кто-то действительно может с какой-то ясностью видеть будущее, и что те, кто занимаются пророчествами, в конце концов не навлекают на себя беду, потому что это внушение когда-то было заложено в их голове. Пророчество о Волдеморте и Поттере исполнилось в точности так, как и было сказано, но кто мог сказать, если бы они никогда не услышали его? Темный Лорд сам заставил все это случиться, и как только цепь событий началась, ее уже нельзя было остановить. А его, Люциуса, протащили всю дорогу, втянув в паутину чьего-то чужого заблуждающегося ясновидения. Как теперь ему верить в пророчества? И все же, а как он мог уйти от этого, если оно касалось тех, кто был для него важнее всего? Позволят ли они ему уйти, если это как-то связано с надвигающимся нападением? Чувствуя себя плохо, Люциус протянул руку, чтобы взять стеклянный шар. Облака внутри него кружились и колыхались. Потом послышался слабый голос, заговоривший: "Через борьбу и труд он должен выбрать Что может вынести больше всего, чтоб потом потерять, Обойти жестокую судьбу Или стать жертвой кульминации ненависти. По одному он найдет освобождение От всей той боли, страданий и болезней. Мимо другого он будет плыть вечно В тенях разрушенного стремления любви. Но тот, кто борется с выбором, чтобы вернуться, Может еще предотвратить не одну атаку, Если, выбрав вращение стрелок, Он бросит камень в поток великой реки. Помнить все или забыть — так рассуждает он. - Принять или изменить многие судьбы... Без ведома, но он держит ключ От славы и от агонии". Шар выскользнул у него из рук. Невыразимец тут же поймал его. Он держал его так аккуратно, словно оно было золотым яйцом, и осторожно положил его на подставку. — Я переписал его, — тихо произнес невыразимец. — Если вам нужно прочесть его, — он положил кусок пергамента на стол. — Я дам вам минутку. Но он уже читал его так много раз, что пророчество потеряло всякий смысл. Люциус хотел верить, что есть какой-то способ опровергнуть вывод, к которому он пришел. Снова нужно решать: менять или не менять прошлое. Хотя формулировка пророчества и была неясной, его сообщение было абсолютно понятно. Он должен был выполнить свой запрос на хроноворот. Каким-то образом этот запрос был связан с нападением, которое предсказывали и другие пророчества. Если он сделает это, нападение будет менее серьезным или, возможно, даже будет предотвращено, а те, кто при наихудшем раскладе могли б умереть, в противном случае останутся в живых. А жертвами кульминации ненависти... Гермиона была маглорожденной. И если бы она не оказалась мишенью в этом заговоре, он бы съел свои перчатки. Предатели крови тоже станут мишенью. А это уже означало Драко, Нарциссу, его самого... в конце концов, все они были в этом списке. Если он не вернется в прошлое и не изменит ситуацию, то потеряет вообще всех, кто когда-либо имел для него значение. Но как? Как одно путешествие назад во времени могло так сильно измениться? Все это было косвенным. Почему он должен верить какому-то пророчеству? Ему следовало бы швырнуть эту чертову штуковину о стену и получить удовольствие от ее разрушения. Но... он не может сделать ничего, что могло бы угрожать тем, кого он любит. Он скорее потеряет ту хрупкую жизнь, которую построил, чем вынужден будет смотреть, как они умирают. Нужно было использовать любой шанс спасти их, любой шанс вообще. И это было не просто одно пророчество. Тридцать шесть шариков располагались сейчас на этом столе, указывая, по сути, на одно и то же. — Алло? — позвал он в необъятную тишину. — Сорок седьмой! Человек материализовался будто бы из ниоткуда. — Я здесь. — Я должен двигаться с этим дальше. Люциус услышал, как тот выдохнул. — Вы ничего не должны делать. — Конечно, знаю. Но что бы я был за человек, если бы позволил этим ужасным вещам случиться, когда в моей власти предотвратить их? — вопрос повис в тяжелом воздухе, и Люциус понял, как странно он прозвучал в его устах. Это было неприятно благородно. Он искал утешения в собственных интересах. — Кроме того, вполне очевидно, что и мои близкие тоже являются мишенью. Если есть способ спасти их, то я сделаю это с радостью. — Я привел вас сюда не для того, чтобы заставлять. Пожалуйста, поверьте мне, когда я говорю это. Я знаю. Слишком многое поставлено на карту, мистер Малфой. Слишком многое... Люциус закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Я знаю, — проглотив все дурные предчувствия, которые поднимались у него в животе, он спросил: — Когда я смогу записаться на использование своего шанса на хроноворот? — Это может случиться уже завтра. Учитывая обстоятельства, у вас будет приоритет. "Завтра. Вот черт! — у него закружилась голова. — Я... это слишком быстро. Я..." — Вы всегда можете отказаться. Люциус кивнул. — Мне придется согласиться. _____________________________________________________________________________ Теплая и близкая обстановка виллы должна была стать пыткой. После дороги по ее старым залам у него должно было бы разорваться сердце. И все же он не испытывал того горя, которого ожидал: испытывал лишь странное болезненное возбуждение. Выбор сделан, и цена была той, которую он вполне мог вынести. Он не смог бы вынести этого блаженства с Гермионой — поскольку познал его уже некоторое время — но вынести мысль о ее смерти он просто не мог. Боль пронзила его с такой силой, что на глаза навернулись слезы. Потерять ее, по-настоящему потерять, означало бы погубить свою собственную душу. Он должен был защитить ее, несмотря ни на что. Люциус смахнул слезы и сел на краю кровати. Она мирно спала, завернувшись в одеяло. Его не было всего час. А похоже, целое столетие... Протянув руку, он убрал локоны с ее лба. Гермиона пошевелилась. Потом ее оленьи глаза распахнулись. — М-м-м... который час... — она замолчала, увидев его лицо. — Люциус, что случилось? — Гермиона, — ответил он срывающимся голосом, — нам нужно поговорить.