Голод_Жажда_Безумие

Выйдя из отдела тайн, Гарри направился в сторону столовой. После всей этой беготни, что случилась у них с Роном, ему ужасно хотелось воды. Но помимо этого, еще ему очень хотелось переговорить с Драко Малфоем. Гарри надеялся, что тот все еще там, если же нет, то ему пришлось бы подождать до следующего раза, когда их пути пересекутся, и только Мерлин знал, когда это может произойти. К счастью, когда он вошел в столовую, то сразу же узнал его. За прошедшие полчаса ее общий зал опустел, и теперь среди редких посетителей, можно было легко узнать светлые волосы Драко. Впрочем, как и огненно-рыжие локоны Мариэтты Эджкомб, та сидела рядом. Когда Гарри приблизился, то увидел, что глаза ее широко раскрыты от беспокойства. Он никогда раньше не видел такого выражения на ее лице. Это сделало ее в его глазах чуть менее мерзкой, хотя пройдет еще немало времени, прежде чем он захочет обменяться с ней какими-то любезностями. Но Мариэтта все поняла и без слов. Когда он подошел, она сжала руку Драко и отодвинула стул назад. Драко взглянул на нее, потом на Гарри и кивнул. Мариэтта растворилась в редеющей толпе, вероятно, направляясь обратно в криминалистическую лабораторию. — Ну как, нашли Грейнджер? — вымученно спросил Драко. Гарри присел напротив. Дело было не только в его уставшем голосе. Казалось, все тело Драко придавливала какая-то невероятная тяжесть, и если Гарри не ошибался, то он точно знал, что это за тяжесть. — Да, она была там, внизу, целая и невредимая. Спасибо, что рассказал нам. — Да без проблем, — Драко вертел в руках солонку, вращая ее по кругу. Наступила долгая пауза. Гарри облизнул губы. — Я понял! Ты работаешь невыразимцем. На него искоса взглянул серый глаз. — А почему ты так думаешь? — Если ты знал, что она там, внизу, ты сам должен был быть там. И еще... ты одеваешься во все черное, как я погляжу. Раньше я думал, что это просто из-за того, что ты всегда одеваешься так, но это не правда. Это и есть ваша привычная униформа. — Значит, все, кто ходит в черном, — невыразимцы? — усмехнулся Драко. — Не обязательно, но... — А откуда ты знаешь, что я просто не увидел ее в лифте и не узнал, на какой этаж она направлялась? — Я не знаю, но... — Короче говоря, Поттер, ты ничего не знаешь. Гарри протянул руку и вытащил солонку из рук Драко, чье беспокойство сводило его с ума. — Зато знаю, почему ты так себя ведешь. Я знаю, почему ты расстроен, и именно поэтому я и знаю, что ты невыразимец. Драко фыркнул: — Ну, просвети меня, мудрейший. — Ты же видел их вместе. — Видел вместе кого? — требовательно спросил Драко. Гарри огляделся, чтобы убедиться, что поблизости никого нет. — Своего отца и Гермиону. Ты же видел их. И наверняка знаешь, что именно происходит между ними. Драко до сих пор хорошо играл в эту игру, полностью контролируя некую псевдоотстраненность, но когда Гарри произнес эту новость по буквам, он больше не смог притворяться. Губы Драко плотно сжались, а ноздри невольно начали раздуваться. — А что, черт возьми, знаешь об этом ты? — выплюнул он. — Даже твоя подружка узнала обо всем первой. Трусики, которые Рон нашел на вилле твоего отца во время расследования убийства Незервуда, принадлежали Гермионе, и Мариэтта даже сказала об этом мне, пытаясь ее шантажировать. Видишь ли, они с Гермионой еще в школе не ладили, и Мариэтта увидела в этом возможность. Редким благородством отличается эта девушка, не правда ли? Глаза Драко сузились. — Не смей так говорить о ней, Поттер. Гарри распознал в глазах Драко огонь разъяренного любовника и отступил назад. Во всяком случае, он пришел сюда не для того, чтобы высказать свое мнение об Эджкомб. — Мариэтта сказала мне, а я должен увидеть все сам. Я и поговорил с Гермионой несколько месяцев назад. — Несколько месяцев назад, — повторил Драко. — Значит, это продолжается у них уже несколько месяцев? — Думаю, да, уже почти год, — ответил Гарри. Драко закрыл лицо руками. Он долго молчал. Гарри даже начал беспокоиться, потому что Драко так и не смог ничего сказать. По крайней мере, то, что было бы хорошо известно Гарри. — Малфой? — Я должен идти, — Драко быстро отодвинулся и встал из-за стола, но не настолько быстро, чтобы Гарри не заметил, как его глаза наполнились гневными слезами. Поттер потянулся, чтобы схватить его за руку, понимая, что это самое худшее, что может случиться с Люциусом и Гермионой. Обо всем узнал не только Рон, но и Драко... а этим двоим было известно только об осведомленности Рона. — Драко, подожди! — Отпусти меня, Поттер. — Что они делали в отделе тайн? Драко отдернул руку. — Я не могу тебе этого сказать, болван! — Значит, я прав. В том, что ты невырази... — Да пошел ты, Поттер! — и Драко начал стремительно удаляться. — Им хорошо вместе, Малфой! — крикнул ему вслед Гарри. — Я не знаю, как это случилось, но это так, и они счастливы! — О, это уж я точно знаю, что они очень счастливы! — оглянулся на него Драко и прорычал сквозь зубы. И прежде чем Гарри успел сказать что-нибудь еще, он исчез. Несколько посетителей пристально вгляделись в Поттера. Однако их было не так много, как могло бы быть, потому что они с Драко точно не были известны как лучшие друзья. Ему нужен был план действий. Было бы нехорошо, если б Гермиона и Люциус неожиданно оказались подверженными какому-то проклятию. Сейчас Драко казался таким же непредсказуемым, как и Рон, хотя Гарри и хотелось верить, что теперь Драко порядочен, как он утверждал ранее. Тем не менее, Гермиону с Люциусом нужно было предупредить, и как можно скорее. Нет, конечно, он мог бы попытаться взлететь, но маловероятно, что он найдет виллу при полете. О том, чтоб они направились в Малфой-мэнор, не могло быть и речи, да и вероятность того, что Гермиона окажется в своей квартире, тоже была очень мала. По-видимому, ему придется послать сову. Точней, двух сов, по одной каждому, так что бы они никак не смогли пропустить эти сообщения. Это единственный выход! Или... все-таки, может, отправиться туда самому? Гарри знал, где находится вилла. Да, это может стать наилучшим вариантом. Он стукнул кулаком по столу, уверенный, что только так и сможет все-таки передать эту новость. Ну, а если бы их там не было, то совы стали бы ему дублерами. ___________________________________________________________________________________ — Я больше не хочу покидать это место, — сказал Люциус после того, как после отдела тайн они оказались в тепле виллы. Гермиона повернулась и уткнулась ему в грудь. — Я вообще никогда не хочу покидать тебя. — О... это тоже, — согласился он, обнимая ее. — По поводу твоего вопроса... — Завтра мы отправимся за кольцом, и вот тогда я попрошу тебя как следует. — Ты же знаешь, что мне это не нужно, — с улыбкой упрекнула она его. — Нет, но ты заслужила. — Поверь, мне абсолютно все равно, купят мне кольцо или нет, — она посмотрела на него широко раскрытыми и серьезными глазами. — Мой ответ — да. Улыбка, осветившая лицо Люциуса, была невероятной. Она казалась хрупкой, облегченной, возбужденной и такой, такой счастливой. Гермиона чувствовала себя так, словно ждала целую жизнь, чтобы увидеть это выражение на его лице. Это был взгляд человека, забывшего все — и большое, и малое, — что усложняло ему жизнь. Люциус наклонился вперед, чтобы поцеловать ее, и его большие руки обхватили ее подбородок. Это был нежный поцелуй, едва заметное соприкосновение губ, и все же он передал Гермионе так много, что на глазах у нее даже выступили слезы. Люциус заметил их и слегка отстранился. А потом покачал головой. — Если ты начнешь плакать, — тихо сказал он, — то и я начну. Гермиона рассмеялась, и слезы так и не успели скатиться у нее по щекам. Она крепко обняла его. — Ну, в любом случае, тебе давно пора узнать, каково это — быть настолько счастливым, что даже заплакал! — ответила она, слабо улыбаясь. — Я думал, что только женщины склонны к такому безумию, — хрипло сказал он. — Обещаю, что никому не расскажу. — Мне придется сурово наказать тебя, если ты это сделаешь, — он шмыгнул носом, чтобы подчеркнуть свою мысль. Гермиона по-прежнему прижималась к его груди, прислушиваясь к учащенному сердцебиению. Постепенно к ним обоим вернулось самообладание, хотя источник эмоций и был на поверхности. — Ты уверен, что это именно то, чего хочешь? — прошептала она через несколько мгновений. — Что ты имеешь в виду? — Ну, ты уже был женат один раз, и я бы поняла, если бы это было не тем, во что ты снова хотел бы вляпаться. Мне это не нужно, Люциус. Я была бы счастлива остаться с тобой навсегда, в законном браке или нет. — И именно поэтому, Гермиона, я и знаю, что делаю правильный выбор, — он убрал прядь ее кудрей за ухо. — Кроме того, как бы ты ни сомневалась, мне нравилось быть женатым. Когда-то это могло бы ее удивить. Теперь, после почти года жизни с Люциусом, она поняла, что образ, который он проецировал миру, сильно отличался от его истинной природы. Он был вполне доволен тем, что сидел дома, читал, разговаривал, иногда даже пьянствовал с их общими друзьями, писал или же просто смотрел в камин. Хотя время от времени он испытывал непреодолимое желание выбраться наружу, но это происходило не так часто, как она ожидала. Она подозревала, что годы огласки, хорошей или плохой, сделали выход в свет скорее рутиной, чем источником удовольствия. Для него супружеская жизнь, вероятно, была источником большого комфорта. Это было вполне логично. Он всегда знал, что дома есть кто-то, на кого он может положиться, кто-то, кому он может доверять настолько, чтобы раскрыть свою истинную сущность. Хотя она и поняла, что его брак с Нарциссой был больше дружбой, в нем все же было и что-то прекрасное. Эдакий маленький кусочек спокойной предсказуемости, вероятно, который давал ему убежище от другой, более напряженной жизни — даже если часть этого напряженности и была создана им самим. Вероятно, именно поэтому расторжение брака было так тяжело для него. Без него ему не к кому было возвращаться домой, кроме самого себя, и никакие мелкие собственные проблемы не могли отвлечь его. Его последняя линия обороны, его оплот, семья — все это было потеряно. Он действительно был все это время один. И, наверное, ему даже нужно было это одиночество. Одиночество и время. Ему нужно было заменить те, другие отвлекающие его факторы, которые он использовал, чтобы отвлечь свое внутреннее смятение, дабы не сойти с ума. Единственное место, куда он мог заглянуть, было внутри его самого. И тогда он начал писать. Насколько Гермиона могла судить, больше он не писал для того, чтоб сохранить рассудок. Он писал лишь потому, что хотел этого. Ему нравилось это. Это стало хобби, а возможно, даже страстью. Словом, Люциус нашел единственное, что, помимо Гермионы, могло успокоить его разум. — Неужели я шокировал тебя до такой степени, что ты замолчала? Его вопрос вернул Гермиону в реальность. Она посмотрела Люциусу прямо в лицо. По тому скользнула кривоватая улыбка, и он явно ожидал, что и она хоть немного пошутит на его счет. — Нет, я... был ли у тебя когда-нибудь в жизни момент, когда ты просто... интересно, как ты пришел ко всему этому? Брови Люциуса сошлись на переносице в мрачно-насмешливом выражении. — Гермиона, у меня их было много, и мало кто был так уверен в этом, как я сейчас. Она невольно усмехнулась его тону. — Это кажется немного сюрреалистичным, вот и все. Он наклонился и поцеловал ее в ухо. — Иди, надень новый комплект нижнего белья, а я позабочусь о том, чтобы следующие несколько часов наша реальность была очень, очень настоящей, — промурлыкал он. Теплый румянец пробежал по телу Гермионы, превратившись в какую-то сладкую боль в самой сердцевине ее существа. За последние несколько часов они пережили так много эмоций, так много стресса. Она очень боялась потерять его и все то, что он заставлял ее чувствовать. Но Люциус все еще был здесь, и все еще принадлежал ей, по крайней мере, на тот ограниченный отрезок вечности, в котором они существовали сейчас, и это знание только усугубляло естественные реакции их тел. — Для того чтобы выполнить то, что ты требуешь, мне нужно время, — выдохнула она. — Мне кажется, что происходит нечто невероятное. Все происходящее кажется просто невозможным. Тебе придется как-то привести меня в чувство. — А тебе бы этого хотелось, да? Теперь настала очередь Люциуса усмехнуться. Он дотронулся языком до мочки ее уха и втянул ее между губами. Зубы осторожно прикусили мягкую хрящевидную плоть, посылая острую дрожь, пробежавшую по ее коже. — Прости, — пробормотал он. — Как знать, может, к концу ночи от меня будешь отбиваться ты, — игриво поддразнила Гермиона. — Я искренне на это надеюсь. Она усмехнулась, когда он потянулся к ее ягодицам и сжал их. Только Люциус мог быть таким вульгарным и таким вежливым одновременно. Гермиона извивалась в его объятиях, готовая перейти от флирта к чему-то следующему. Почувствовав это, он отпустил ее, но не без легкого шлепка по заду. Возвращаясь в спальню, раскрасневшаяся от волнения, она услышала, как он крикнул: — Да, и надень чулки! ___________________________________________________________________________________ Казалось, Гарри совсем забыл о наружных защитных заклинаниях. Гермиона вспоминала, что Люциус установил их после тяжкого испытания с Алоизиусом Паундом. После сегодняшних атак он должен был усилить их еще сильней. Только глупые или безумные могли попытаться взломать их. Добавьте к этому тот факт, что простирались эти защитные заклинания по меньшей мере на сотню ярдов от виллы, и Гарри понял, что ему придется прибегнуть к плану Б. Может быть, нужно было написать Гермионе?.. А Гермиона не слышала сейчас ничего, кроме стука крови в ушах и резких вздохов, что срывались с ее собственных губ, а также с губ Люциуса. Малфой повернул ее на спину, устраиваясь поудобнее и быстро исправляя ту кратковременную пустоту, что он оставил после себя, исчезнув. Гермиона обвила ногами его талию и уставилась в лицо. Она всегда любила его руки. Ей нравилось, какими крупными и сильными они были, когда обхватывали ее колени, будучи совершенно бледными на фоне черных шелковых чулок. А еще его руки были сильными обманчиво мускулистыми, хотя он почти ничего не делал, чтобы сохранить их такими. Его торс, который немного поправился с тех пор, как он начал лучше питаться, и эта мужественная шея, которую она так любила целовать... И, конечно же, лицо, которое она любила больше всего, когда оно оставалось таким... беззащитным. Глаза Люциуса встретились с ее глазами, и он наклонился, чтобы захватить ее губы в плен поцелуя, не совсем грубого, но и не совсем нежного. Гермиона не могла удержаться, чтобы не обхватить его руками за плечи. Она любила этого мужчину, всего его, и хотела каждую его частичку. Малфой же был настолько поглощен этим углубляющимся поцелуем, что даже забывал пошевелиться, оставаясь все еще глубоко внутри нее. Она чувствовала, как он пульсирует, когда их языки соприкасались с возрастающим пылом. Не было никакой необходимости торопить события. Им больше не нужно было спешить. На сегодняшний вечер они уже приняли решение: они будут вместе всегда или, точней, до тех пор, пока кто-нибудь из них не уйдет в вечность. ___________________________________________________________________________________ Гарри сдался, устав пытаться попасть на виллу. Быть может, Люциус с Гермионой спали или занимались еще чем-то, о чем ему совсем не хотелось думать. Он вздрогнул. Сова, еще раньше отправленная к Рону, уже должна была прилететь. В любом случае, он должен был убедиться, что с Роном все в порядке. Он аппарировал домой, отправив там сразу же два одинаковых письма (одно Гермионе, другое Люциусу) и отправился на поиски своего друга. В общежитии на тренировочном полигоне авроров того не было, как, впрочем, и в Норе, за исключением восторженно принявших его Молли и Артура и неприлично большого куска морковного пирога. Джордж его тоже не видел. Гарри пребывал в растерянности, не зная, где еще его искать. Лаванда Браун? Нет, Рон ясно дал понять, что она не для него. "Слишком много у нее безумия", — это была точная фраза. Билл и Флер? Нет, Билл был так счастлив в браке, что стал тем типом, который преследовал других своих братьев по поводу их постоянного одиночества. В основном они терпели его ради своей племянницы. Рон вряд ли бы направился к Биллу. Может, Перси? Нет, временами тот раздражал Рона сверх всякой меры. У него всегда была наготове какая-то лекция. Отношение к Перси у семьи значительно улучшилось после войны, но некоторые вещи по-прежнему оставались просто частью его натуры и не могли быть изменены. Он связался с Джинни, но она тоже не видела Рона. А Чарли был слишком далеко. "Так... кто же еще?" Рон все еще дружил с Дином и Симусом, а также с Невиллом, но пойдет ли он к ним? "Нет". Гарри тяжело вздохнул. Скоро домой вернулась и Джинни, старавшаяся хоть как-то отвлечь его, но уснуть он все равно не мог. Дело было в том, что Гарри искренне любил Гермиону. И не мог винить ее за то, что она стремилась к счастью. Было просто очень жаль, что эмоционально Рон оказался почти раздавлен этим стремлением. Временами Гарри даже жалел, что Рон и Гермиона вообще встречались. Увы, но это напрочь разрушило прекрасную часть их отношений — дружбу. Они просто обязаны были остаться друзьями — вздорными, глупыми, вечно беспокойными друзьями. Для этого дружба казалась достаточно безопасным времяпровождением. Когда заканчивалась дружба, отношения становились слишком личными, теперь их было слишком много... Как друзья, они могли бы расстаться, игнорировать друг друга какое-то время, успокоить свое "Я", перегруппироваться в конце концов. Но быть возлюбленными... их слова и конфликты ранят слишком глубоко. И личные привычки и причуды больше не были тем, от чего можно было убежать. Их нужно было принять. И в конце концов, Рон с Гермионой так и не смогли принять друг друга настолько, чтобы остаться вместе. Конечно, Гермиона была в этих отношениях более сильной, это уж точно. А Рон, вероятно, чувствовал себя так, словно его прожевал торнадо, а потом, когда они расстались, просто выплюнул. Конечно, Гарри всегда знал, что Рон не всегда был идеальным бойфрендом, а иногда так и вовсе выглядел довольно бесчувственным, но он все равно старался быть подходящим мужчиной для нее. Всегда было больно, когда у твоих близких людей рушилась жизнь. Добавьте к этому тот факт, что именно Люциус (кого Рон много лет презирал) как раз оказался тем, на кого его променяли, и для друга это становилось рецептом для серьезных мучений. Гарри вздохнул: по крайней мере, это был не Драко. "Слава Мерлину, что это не Драко". Но разве Люциус действительно лучше? Гарри своими глазами видел, как Люциус однажды издевался над семьей Рона. И все же это было менее личное, от него легко было отмахнуться и пробормотать себе под нос, что он просто засранец. Именно Драко был тем, с кем им приходилось иметь дело пять дней в неделю в течение почти семи лет. И для Рона самым худшим в Люциусе было то, что тот и был отцом Драко. Среди прочего... Гарри вздохнул: ему придется поговорить с Гермионой. Она была слишком прямолинейна в Отделе Тайн. Понятно, что она готова была ощетиниться, услышав намек, что должна Рону нечто большее, чем простое объяснение. Но в конце концов Гарри был уверен, что она поймет, насколько глубоко ранен Рон. Впрочем, хотел ли Рон хоть какой-то попытки примирения, по-прежнему оставалось неясным. "Да... ну и бардак. Нет, ну что за чертовщина!"